Дружба и коллективная нечестность

Во всей психологической литературе, предшествующей и поддерживающей современное эволюционное представление об обмане, из терминологии выделяется одно слово - Бенефистанс. Оно было предложено в 1980 году психологом Энтони Гринвальдом для описания склонности людей подавать себя как одновременно и полезными, и эффективными. Две составные части этого неологизма отражают качества, соответственно, взаимного альтруизма и высокого иерархического статуса.
Это различие немного упрощено. В реальной жизни мандаты взаимного альтруизма и статуса - стремление казаться полезным и эффективным - могут сливаться. В одном эксперименте людей, которые входили в команду, спрашивали об их роли в ней. Они были склонны отвечать экспансивно, если им сначала говорили, что их усилия имели успех. Если же им говорили, что они терпели неудачу, то они отводили большую роль влиянию товарищей по команде. Это присвоение славы и делёж вины отвечает обоим видам эволюционных целей. Оно побуждает человека казаться выгодным, помогая другим в группе достигать успеха и, следовательно, обеспечивая в будущем ответные услуги; оно также побуждает этого человека казаться эффективным, заслуживая высокого статуса.
Одно из наиболее известных триумфальных событий сторонников Дарвина произошло в 1860 году, когда Томас Хаксли, также известный как "бульдог Дарвина", победил епископа Сэмюэля Вилберфорса в дебатах по "Происхождению видов". Вилберфорс саркастически спросил, по какой ветви своего рода Хаксли произошёл от обезьяны, и Хаксли ответил, что предпочел бы иметь предком обезьяну, чем человека, "обладающего большими средствами и влиянием, но использующего эти способности и влияние на достижение примитивной цели привнесения насмешек в серьёзное научное обсуждение". По крайней мере, именно так Хаксли рассказал историю Дарвину, и именно благодаря этому сообщению Хаксли попал в исторические книги. Но близкий друг Дарвина Джозеф Хукер там также присутствовал, и он помнил события по-другому. Он сказал Дарвину, что Хаксли "не мог ни возвысить свой голос на таком большом собрании, ни владеть вниманием аудитории, и он не намекал на слабые позиции Сэма [Епископ Вилберфорс], не облекал вопрос в форму или способ, который увлекал аудиторию".
Хукер далее сообщил, что, к счастью, он сам сразил Виблерфорса: "Я хлопал ему в промежутках между раундами аплодисментов", вышел и показал всем, "что он совсем не читал вашу книгу", и что он "был абсолютно невежественен" в биологии. Вилберфорс "не нашёл ни одного слова в ответ; и собрание было распущено, оставив вас хозяином положения после 4 часов сражения". После дебатов, сказал Хукер, "меня поздравили и отблагодарили наичернейшей мантией и белейшим шарфом в Оксфорде". Хаксли тем временем сообщил, что "(Дарвин) был самым популярным человеком в Оксфорде в течение тех четырёх часов и двадцати часов после". И Хаксли, и Хукер сообщали истории, которые послужат двум целям: поднимут их выше в глазах Дарвина и оставят его обязанным им.
Взаимный альтруизм и статус пересекаются и по-другому. Если другой человек имеет высокий статус, то наша склонность выкачивать из других больше, чем получать, существенно слабеет. Если у нас есть друг, который, скажем так, довольно знаменит, то мы лелеем даже скудные его подарки, прощаем ему небольшие обиды и принимаем дополнительные меры к тому, чтобы не подвести его. В некотором смысле это коррекция эгоцентризма, для людей высокого статуса наша бухгалтерия честнее, чем для прочих. Но медаль имеет две стороны. Эти высокостатусные люди одновременно смотрят на нас менее почтительно, чем на прочих, поскольку наша половина бухгалтерской книги обесценена в большей степени, отражая нашу скромность.
То есть мы оцениваем отношения по степени их ценности для нас. В минуту необходимости высокостатусный друг может держать в руках решающие рычаги влияния в нашу пользу, и это часто ему почти ничего не стоит. Как альфа-самец у обезьян может защитить союзника, просто посмотрев искоса на потенциального нападающего, так и высокопоставленный покровитель посредством двухминутного разговора по телефону может совсем иначе устроить мир для выскочки.
Увиденные в этом свете социальная иерархия и взаимный альтруизм не только пересекаются, но и сливаются в единую размерность. Статус - это просто один из активов, которые люди выкладывают на стол переговоров. Или, если точнее, это актив, являющийся рычагом воздействия на другие активы; это означает, что за небольшую цену для себя человек может оказывать большие услуги другим.
Статус сам может также быть одной из таких услуг. Когда мы просим друзей о помощи, мы часто просим их не только употребить свой статус, но и поднять наш статус по ходу дела. Среди шимпанзе Арнхема, взаимоподдержка статуса была временами проста; шимпанзе А помогает шимпанзе B отразить атаку претендента и поддерживает тем самым его статус, шимпанзе B позднее отплачивает своим покровительством. У людей поддержка статуса менее осязаема. Кроме баров, подростковых компаний и других местах тусовок высокого тестостерона, эта поддержка состоит из информации, а не мускулов, одалживая друга инструментами устной защиты, когда его интересы находятся под угрозой, и вообще, хорошие слова поддержки повышают его статус. Являются ли эти слова правдивыми - не имеет особого значения. Это слова, которые только друзья и предполагают говорить. Друзья участвуют во взаимном само приукрашивании. Быть настоящим другом - значит подтверждать неистинные вещи, которые ему дороги.
Насколько глубоко в подсознании находится эта предвзятость в пользу интересов друга - вопрос для исследований, которые ещё не проводились. Абсолютно благостный ответ может быть признаком предательства, которое, как известно, в дружбе очень нередко. Однако глубина взаимной предвзятости может быть признаком и самой сильной, самой долгой дружбы; лучшие друзья - такие, какие видят друг друга наименее трезво. Сознательная это или подсознательная ложь, но эффект дружбы должен связать индивидуальные узлы корыстной нечестности и соединить их в сети коллективной нечестности. Себялюбие порождает общество взаимного восхищения.
А вражда порождает два общества, питающие взаимное отвращение. Если ваш настоящий друг имеет настоящего врага, то предполагается, что вы воспримете этого врага как своего собственного; точно также вы поддерживаете статус вашего друга. Точно так же предполагается, что и друзья врага будут не любить не только вашего друга, но и вас. Это не жёсткая схема, но тенденция. Поддержание близкой дружбы с двумя открытыми врагами - положение, неловкость которого мы интуитивно чувствуем.
Злорадный заговор между взаимным альтруизмом и иерархиями статуса опускается на уровень глубже. Ибо сама вражда - порождение заговорщиков. С одной стороны, вражда вырастает из конкуренции, взаимного и несовместимого стремления к статусу. С другой стороны - это изнанка взаимного альтруизма. Триверс отметил, хорошим взаимным альтруистом можно быть, лишь храня память о тех, кто принимает вашу помощь, но не возвращает, воздерживаясь от поддержки их в будущем или активно их наказывая.
Опять же, вся эта вражда может не выражаться явно и материально (как у шимпанзе), но быть устной. Стандартная реакция на наших врагов или людей, поддерживающих их или отказавшихся нас поддержать, хотя мы поддержали их, состоит в убедительном высказывании плохих вещей о них. И опять же, лучший способ говорить такие вещи наиболее убедительно состоит в том, чтобы верить им. Верить, что человек некомпетентен и глуп или, ещё лучше, плох, нравственно неполноценен, таит опасность обществу. В книге "Выражение эмоций у человека и животных" Дарвин уловил нравственно наполненную природу вражды: "Мало какие индивидуумы... могут долго раздумывать о ненавидимом человеке, не чувствуя и не показывая признаков негодования или гнева".
Собственные оценки людей Дарвином иногда имели привкус возмездия. Во время учёбы в Кембридже он встретил человека по имени Леонард Дженинс, хорошо воспитанного энтомолога, который, как и Дарвин, коллекционировал жуков. Казалось возможным, что, несмотря на естественную конкуренцию между ними, они могли стать друзьями и союзниками. Действительно, Дарвин сделал первый шаг к сближению, дав Дженинсу "много хороших насекомых", за что, как писал Дарвин, Дженинс выглядел "очень благодарным". Но когда настало время ответных услуг, Дженинс "отказался мне дать экземпляр жука-могильщика... Хотя у него было 7 или 8 экземпляров". Рассказывая эту новость своему кузену, Дарвин описал не только эгоизм Дженинса, но и его "слабые умственные способности". Через восемнадцать месяцев, он, тем не менее, счёл Дженинса "превосходным натуралистом". Этот пересмотр мнения может быть связан дарением Дженинсом Дарвину "великолепного экземпляря Diptera".
Когда недовольство расползается по сети (так как дружба - форма коалиции, поддерживающей статус друг друга), то результат - обширные пространства самообмана и, потенциально, насилия. Вот фраза из "Нью-Йорк Таймс": "За прошедшую неделю обе стороны сочинили очень эмоциональные истории, объясняющие их роли, односторонние объяснения, предлагаемые с горячечной убеждённостью, хотя во многих отношениях они оказались непрочными, во всяком случае, при внимательном исследовании".
Эта фраза относится к инциденту, в котором израильские солдаты стреляли в палестинских мирных жителей, и каждая сторона ясно видела, что инцидент начала другая сторона. Но фраза с тем же успехом может быть применима ко всем видам столкновений, больших и маленьких, сейчас и столетия назад. Одна эта фраза описывает значительную часть человеческой истории.
Психические механизмы, питающие современные войны, - патриотический пыл, массовую уверенность в собственной добродетельности, заразительный гнев - часто прослеживались эволюционистами в вековечных конфликтах среди племён или групп. Безусловно, такие крупномасштабные акты агрессии бывали неоднократно в жизни нашего вида. И без сомнения воины часто получали эволюционные бонусы посредством насилия или похищения вражеских женщин. Однако, даже психология войны, действительно сформированная тотальными конфликтами, возможно, обладала вторичной важностью. Чувства вражды, обиды, справедливого негодования, как индивидуальные, так и коллективные, вероятно, имеют глубочайшие корни в древних конфликтах внутри групп людей и пралюдей. В особенности, в конфликтах между коалициями мужчин, борющихся за статус.

Дата добавления: 2015-10-28