Невзрачный герой.

Первоначально Чарльз Дарвин намеревался сделать карьеру врача. Он вспоминал, что его отец был уверен, "что из меня выйдет хороший врач - такой, у которого много пациентов". Отец Дарвина, сам успешный врач, "утверждал, что основным элементом успеха было доверие", но что такого он увидел во мне, из чего он заключил, что я буду пользоваться доверием, я не знаю. Тем не менее, Чарльз, когда ему исполнилось 16 лет, послушно покинул уютное семейное поместье в Шресбери и сопровождаемый своим старшим братом Эразмом, направился в университет Эдинбурга изучать медицину. Энтузиазм к этой профессии, реализоваться однако не смог.
В Эдинбурге Дарвин питал неприязнь к текущей работе, избегал операций (наблюдения за хирургическими операциями, до изобретения хлороформа, не было его призванием) и проводил много времени за факультативными занятиями: уходил с рыбаками на ловли устриц, которых он затем препарировал; обучался изготовлению чучел в дополнение к его новому увлечению охотой; гулял и беседовал с экспертом по губкам по имени Роберт Грант, который горячо верил в эволюцию, но не знал конечно, как она действует. Отец Дарвина почувствовал явный профессиональный сдвиг, и, как вспоминал Чарльз, очень сильно неистовствовал против "моего превращения в праздного охотника", что тогда казалось вполне возможным.
Тогда доктор Дарвин предложил Чарльзу духовную карьеру.
Такое предложение, если учесть, что исходило оно от неверующего человека, и предназначалось сыну, который не был истово верующим, но который имел явное призвание к зоологии, могло показаться странным. Но отец Дарвина был практичным человеком - в те дни зоология и теология были двумя сторонами одной медали. Раз уже все живые существа были творением Бога, то изучение их искусного строения было постижением гения Господня. Самым заметным сторонником этого взгляда был Вильям Пали, автор книги "Естественная Теология" 1802 года издания, в которой он рассматривать различные природные явления как свидетельства и признаки Бога. Пали утверждал что, подобно тому, как часы подразумевают часовщика, то и мир, полный замысловато устроенных организмов, точно отвечающий их задачам, подразумевает Творца. (И он был прав. Вопрос лишь в том, кто этот творец - всевидящий Бог, или бессознательный процесс). Бытовым результатом естественной теологии было то, что деревенский священник мог, не испытывая чувства вины, проводить большую часть своего времени, изучая и описывая природу. Следовательно, возможно поэтому Дарвин на предложение одеть духовную одежду отреагировал очень благоприятно, если не возвышенно.
"Я попросил немного времени на раздумья, так как весьма мало слышал и думал на эту тему, и стеснялся объявлять себя верующим во все догмы Англиканской церкви, хотя мне и нравилась мысль стать деревенским священником". Он немного почитал богословских книг, и "так как я тогда нисколько не сомневался в строгой и буквальной правде каждого слова Библии, то вскоре убедил себя, что наш символ веры должен быть полностью принят". Для того, чтобы приготовиться к духовной карьере, Дарвин отправился в Кембриджский Университет, где он читал своего Пали и был "очарован и убежден длинным рядом аргументов". Но ненадолго. Сразу после окончания Кембриджа, Дарвину представилась удивительная возможность - служить натуралистом на корабле её величества "Бигль".
Остальное, конечно, история.
Хотя Дарвин и не подозревал о естественном отборе на борту "Бигля", его изучение дикой жизни во всём мире убедило его, что эволюция имела место быть, и привлекло его внимание к некоторым из её самых многозначительных особенностей. Через два года после окончания этого пятилетнего путешествия на корабле, он увидел, как действует эволюция.
Планы Дарвина принять духовный сан не выдержали этого прозрения.
Как будто для того, чтобы снабдить будущих биографов достаточным набором символов, он взял с собой в это путешествие свой любимый том стихов "Потерянный Рай". Когда Дарвин покидал берега Англии, не было особых оснований предполагать, что люди будут писать о нём книги спустя полтора века. Его юность, как смело, но небезосновательно заявил один биограф, "не была отмечена ни малейшим знаком гения". Конечно, к таким заявлениям нужно относиться критично, так как неблагоприятная юность великих умов интригует читателя. А конкретно это заявление требует особых сомнений, так как полностью основано на самооценке Дарвина, отнюдь не завышенной. Дарвин писал, что он не мог овладеть иностранными языками, боролся с математикой и "считался всеми моими учителями и моим отцом очень обычным мальчиком, с интеллектом скорее ниже среднего".
Может это и так, а может и нет.
Возможно, большее значение следует придать другой его способности - умении заводить дружбу с людьми "гораздо старше меня и выше по академическому положению". "Я предполагаю, что должно было быть что-то такое во мне, что несколько превосходит обычных молодых людей". Как бы то ни было, отсутствие ослепительно яркого интеллекта - не единственное, что привело некоторых биографов к мысли, что Дарвин - "невзрачный субъект, выживший на костре вечности".
Имеет также значение то, что он не был грозным человеком. Он был такой добропорядочный, приятный, лишённый безудержных амбиций. В нём было что-то от деревенского мальчика, немного замкнутого и простого. Один автор задался вопросом: "Почему Дарвину, менее тщеславному, менее образованному, с меньшим воображением, чем у многих его коллег, было дано открыть теорию, которую так старательно искали другие? (Совершенно закономерно. Тщеславие (амбициозность) характерна для сильносигнального типа психики, коррелирующего с экстраверсией в трактовке Айзенка, а такие люди мало способны на длительные, тонкие и глубокие рассуждения, только и могущие привести к таким обобщениям, как теория естественного отбора. Стихия сильносигнальных личностей - буря и натиск - в этом случае бесполезные. Так что скромный, тихий и рефлексивный человек мог до всего этого додуматься гораздо вероятнее амбициозного - А.П.)
Как так случилось, что некто, довольно ограниченный интеллектуально и мало восприимчивый культурно, смог разработать теорию - столь обширную по структуре и всеохватывающую по значительности? На этот вопрос можно ответить двояко - либо оспорить оценку Дарвина (упражнение, которым мы и займёмся), либо - явно более лёгкий путь - оспорить значение его теории.
Идея естественного отбора, являясь "всеохватывающей по значительности", не является "обширной по структуре". Это маленькая и простая теория, и она не требует безбрежного интеллекта для её постижения. Томас Генри Хаксли, хороший друг Дарвина, верный защитник и активный популяризатор его идей, жестоко критиковал себя по поводу смысла теории, восклицая: "Безумно глупо было не додуматься до этого!".
Собственно, всю теорию естественного отбора можно сжато выразить в следующей фразе: Если среди особей вида имеются вариации наследственных признаков, и одни признаки в большей степени способствуют выживанию и воспроизводству, чем другие, то эти признаки будут (очевидно) широко распространяться в популяции.
Результат (очевидно) таков, что видовой совокупный набор наследственных признаков изменится. И таким вы его имеете. Конечно, изменение может выглядеть незначительным в рамках одного данного поколения. Если длинные шеи помогают животным доставать питательные листья, то короткошие животные при этом реже доживают до размножения, и средний размер шеи у вида просто растёт. Далее, если вариации длины шеи опять возникает в новом поколении (как мы сейчас знаем, через половую рекомбинацию или генетическую мутацию), и значит, на суд естественного отбора предлагается набор различных длин шеи, то тогда средняя длина шеи будет продолжать ползти вверх. Вид, начавший с шеи как у лошади, со временем будет иметь жирафоподобную шею. Иными словами, он будет новым видом.
Дарвин однажды обобщил естественный отбор десятью словами: "Размножаться, варьировать, давать выживать сильнейшему и умирать слабейшему". Здесь "сильнейший", как он хорошо знал, означает не самый мускулистый, но наилучшим образом приспособившийся к среде, либо через мимикрию, либо ум, либо что-то ещё, что помогает выживать и размножаться. Слово "наиболее приспособленный" (неологизм, который Дарвин не придумал, но принял) общепринято используется вместо "сильнейший", обозначая более широкое понятие - приспособленность организма к задаче передачи своих генов новому поколению в рамках своей конкретной среды. "Приспособленность" - это такая вещь, которую естественный отбор в постоянно меняющихся видах бесконечно "ищет", чтобы увеличивать. Приспособленность - это то, что сделало нас теми, что мы есть сегодня. На самом деле, Дарвин разделил два аспекта этого процесса - "выживание" и "размножение". Признаки, приводящие к успешному спариванию, он отнес к половому отбору, которые он отличал от естественного отбора. Но в те дни естественный отбор часто объединялся с половым, ибо оба аспекта приводят к одному результату - сохраняются признаки, которые, так или иначе, приводят к переносу генов организма в другое поколение.
Если вам это кажется очень простым, то вы, возможно не видите всей картины. Всё ваше тело - гораздо более сложно и гармонично, чем любой продукт человеческого творчества, было создано сотнями тысяч возрастающих продвижений вперед, и каждое продвижение было случайностью, каждый крошечный шаг от прародительской бактерии до вас был сделан для того, чтобы помочь вашему непосредственному предку обильнее передать свои гены следующему поколению.
Креационисты иногда говорят, что шансы на создание личности посредством случайных генетических изменений почти равны шансам напечатать какой-нибудь сонет Шекспира обезьяной. Да, это так, по крайней мере в отношении полных произведений, но некоторые определённо узнаваемые отрывки, думаю вполне возможны. Естественный отбор может создавать такие вещи, которые могут выглядеть совершенно невероятными.
Предположим, у одной обезьяны появилась некая удачная мутация - ген XL, который, скажем, вселяет в родителей дополнительную капельку любви к своим отпрыскам; любовь, которая выражается просто в немного более прилежном кормлении. В жизни каждой отдельной обезьяны этот ген, возможно, не будет критически важным. Но предположим, что вероятность дожить до зрелого возраста у отпрысков обезьян с этим геном будет в среднем на 1 процент выше, чем у отпрысков обезьян без него. И пока это незначительное преимущество сохраняется, доля обезьян-носителей гена XL будет стремиться возрастать, а доля обезьян без него - уменьшаться поколение за поколением. Очевидной кульминацией этого процесса становится популяция, в которой все животные имеют XL ген. Ген в этой точке достигнет "фиксации" - несколько более высокая степень родительской любви будет теперь более "видотипичной", чем ранее. Хорошо, вот так одна удачная мутация таким образом процветает. Но насколько вероятно то, что эта удача закрепится - следующее случайное генетическое изменение приведет к дальнейшему усилению родительской любви? Насколько вероятно, что за "XL" мутацией последует "XXL" мутация? Она совсем не обязательно должна происходить у каждой обезьяны, однако в популяции теперь полно обезьян с геном XL. Если любой из них, или любому из их потомков или правнуков удастся получить XXL ген, то этот ген будет иметь хороший шанс распространиться. Конечно, пока всё это происходит, большее число других обезьян с может получить менее благоприятные гены, и некоторые из этих генов могут ликвидировать ту линию, на которой они появились. Что ж, такова жизнь.
Таким образом естественный отбор мог побеждать неравенство, не побеждая его на самом деле. Гораздо чаще происходили иные события, чем полезные мутации, населяющие мир сегодня - мутации неблагоприятные, приводившие к смертельному исходу.
Мусорный ящик генетической истории переполнен провалившимися экспериментами, длинными цепочками кодов, которые были такими же живыми, каким был шекспировский стих до тех пор, пока не произошёл судьбоносный взрыв развития речи. Их появление и устранение - это плата, взимаемая за созидание путём проб и ошибок. Но пока оплата вносится, до тех пор, пока естественный отбор имеет достаточно поколений, над которыми можно работать и отбрасывать десятки провалившихся экспериментов ради одного удачного - его творения могут быть потрясающими. Естественный отбор - это неодушевленный процесс, лишенный сознания, неутомимый улучшатель, гениальный творец. Каждый орган внутри вас - это свидетельство его искусства: ваше сердце, ваши легкие, ваш желудок.
Все эти "адаптации" - прекрасные продукты непреднамеренного замысла, механизмы, которые присутствуют здесь, потому что в прошлом они делали вклад в приспособленность ваших предков. И все они видотипичны. Хотя легкие одного человека могут отличаться от легких другого, в том числе по генетическим причинам, почти все гены, задействованные при построении легких, одинаковы и у вас, и у вашего соседа, и у эскимоса, и у пигмея. Эволюционные психологи Джон Туби и Леда Космидес заметили, что каждая страница анатомии Грэя применима ко всем людям в мире. И с какой стати, продолжали они, анатомия разума должна быть другой?
Стал уже рабочим тезис эволюционной психологии о том, что различные "ментальные органы", из которых складывается человеческая психика, к примеру "орган", который побуждает людей любить своё потомство, видотипичны. Эволюционные психологи следуют концепции, которая в экономике называется "физическое единство человечества".

Дата добавления: 2015-10-28