Передо мной собака постепенно становится рептилией, от скуки я отсчитываю удары. Двадцать. Двадцать пять. Этот мир снова целиком мой, почему же я ничего не ощущаю?

Теперь есть что-то за его пределами. Чертовы гольфы и чертова улыбка. Я люблю, когда она улыбается. И знаю, она ждет звонка, чтобы тут же приехать, но это не готовность служить, она сама так хочет. Кажется, я соскучился, а ведь прошло меньше суток с последней встречи.

- Ты дома? - у него был деловитый, сухой тон.

- Да.

- Я сейчас приеду.

- Зачем? - удивилась я, ведь он никогда даже не порывался прийти ко мне. Как-то я робко попыталась его пригласить и получила резкий ответ: “Я не хожу домой к нижним. Я зову - и приезжают ко мне по звонку. Считай, что это такой этикет”.

- За чаем. Завари.

- Да, Хозяин.

Он пах подтаявшим снегом, весной. Я повисла у него на шее, пытаясь вобрать этот запах, призывая свой дом впитать гостя, впустить целиком, как хозяина. Олег улыбнулся, отстраняя меня.

- Пахнет чем-то вкусным? - лукаво улыбнулся.

- Я жарю блинчики.

- А зачем тебе перчатки? - удивленно полюбопытствовал он.

- Ну как. Чтобы руками не прикасаться, для чистоты, - смутилась я.

Он расхохотался. Потом воззрился на обувную полку.

- Что? - смутилась я еще больше.

- У тебя вся обувь в бахилах, - шокировано заметил он.

- Так песок с подошв не сыплется на чистый пол.

- Ты совершенно чокнутая хозяйка, в курсе? - Олег снова заулыбался, и мне полегчало.

- Мне надо еще пять минуток чтобы дожарить блины, Вы проходите в комнату, а то на кухне неудобно будет, она маленькая.

Когда я зашла в комнату, внося перед собой поднос с чаем и свежими блинами, он с удивлением перелистывал мой ежедневник с письмами к Ольге. У меня не было от него секретов, но какой-то неуместный стыд подрывал меня броситься и отнять тетрадку.

- Что это? - спросил он так напряженно, что я чуть не уронила поднос.

- Мой дневник. Иногда я пишу письма. Ольге. Как бы разговариваю с ней.

Он продолжал на меня смотреть - молча и холодно, вгрызаясь взглядом, и мне стало вовсе неуютно. Ревнует? Злится, что я не рассказывала об этом?

- Хозяин, это ведь просто записи, если бы я постоянно говорила все это Вам, то Вас бы подташнивало от моего нытья и…

- Зачем? - прервал он меня и голос у него был не резкий и не злой, скорее растерянный и уставший. - Зачем ты это записываешь?

- Не знаю. Какая-то потребность.

Он очень медленно закрыл дневник и отложил его на край стола. Какое-то время мы провели молча - я стояла перед ним с подносом и чашки тихонько звякали, когда им передавалась моя дрожь. Он задумчиво перебирал пальцами правой руки левый манжет рубашки, глядя в никуда и беззвучно шевелил губами. Холод постепенно забрался мне под кожу, в мышцы и кости. И тут он будто очнулся, перевел на меня снова теплый взгляд своих индиголитовых глаз.

- Ну что, детка, ты меня будешь кормить своими хваленными блинами?

Я радостно засуетилась, хотя все суставы с трудом разгибались и сгибались, так я нервничала. Олег отхлебнул чай, откусил блин и с видимым воодушевлением похвалил. Что-то было не так. Его мысли явно улетели далеко. Неужели и правда ревнует? Или… может, он снова вернулся к тем моим словам, что никогда не заменит мне Ольгу и любовь к ней так и останется единственной в моей жизни?

- Олег, - не удержалась я.

- М?

- Я… я люблю Вас. Очень. Вы нужны мне, Вы так нужны мне. Не оставляйте меня, пожалуйста.

По щекам у меня потекли слезы - как-то быстро и незаметно. Его взгляд потеплел, синь сгустилась ближе к зрачкам, становясь почти кобальтовой.

- Я знаю, малышка. Ну все, все, не реви, иди сюда, - я прижалась к его груди. Резко пахло его туалетной водой и кожей, и еще капельку - потом. Я зарылась носом в шею, чтобы получше ощущать эту симфонию ароматов, - я тоже тебя люблю, ты же знаешь. Я здесь, с тобой. И не оставлю тебя. А ты меня?

Его голос как-то изменился на этом вопросе. Совсем чуть-чуть, но я слышала это отчетливо. Запрокинула голову, пытаясь поймать его взгляд, но все расплывалось из-за линзы слез на глазах.

- Нет, не оставлю.

- Ну вот и чудно. Допьем чай?

О.: Я даже не заметил, когда это произошло. Как вообще я мог не заметить? Какого черта это не проявлялось совсем у меня дома? У нее огромный пазл почти сложен, с каким же усердием надо было пихать кусочки не в свои места, чтобы они слились в одну совершенно хаотичную картинку? И ведь она действительно верит, что в блокноте письма, не видит, что там только каракули да непонятные рисунки, больше похожие на детскую мазню. Как какой-то наивный сопляк, я упустил короткое замыкание в ее башке. Ведь был уверен, что ей стало лучше, а на самом деле она просто уже вышла за грань.

Перчатки и бахилы, натертые до блеска краны и по бутылке Доместеса в каждой комнате. Она совершенно спятила! Бахилы и перчатки - и те, и другие даже одинакового цвета! Тут только наряд врачей с транквилизаторами поможет. Хотя возможно ли вообще помочь?

Я дал слово, будучи уверенным, что мне никогда не придется его сдержать. Она его выклянчила. Сумасшествие? Да ты просто странная - вот что я подумал. Недопустимая беззаботность. Все должно было стать лучше. А теперь, если я скажу, как быстро она прыгнет с моста? Вот ведь сука, она вот так просто лишит меня себя, загнав в ловушку из моего собственного обещания. Сука, чокнутая сука, как же хочется ей врезать, а потом упаковать посылкой в больницу, и пусть попробует только пикнуть. Плевал я на ее желания, я решаю, будет она лечиться или нет.

Его почти что не стало со мной. Звонки прекратились, у него постоянно не находилось времени пообщаться со мной в скайпе. Когда я писала, он отвечал сухо и с задержкой в 15-20 минут. Будто после моих робких слов о любви он решил, что я больше не нужна. Я спрашивала об этом и каждый раз получала один и тот же ответ: “Конечно, если бы что-то изменилось, ты бы об этом услышала от меня”. Но Олег продолжал оставаться отстраненным, его становилось в моей жизни все меньше, и я ощущала себя дайвером, у которого заканчивается запас кислорода. Во время разговоров он был рассеянным, словно непрерывно что-то обдумывал, и от этого некогда живые диалоги становились холодными и пустыми. По ночам я просыпалась от собственных криков, звонила ему, но он перестал брать трубку.

Иногда я думала поговорить об этом. Но так и видела этот диалог:

- Почему Вы не брали трубку?

- Потому что спал, - удивленно ответил бы Олег.

- А днем? Почему не отвечаете на сообщения? Не звоните? Почему я не видела Вас вот уже пару недель?

- Потому что я занят.

- Я Вам все еще нужна?

- Конечно, детка. Ты мне нужна, я просто занят. Нужна. Очень нужна. Я люблю тебя. Мне пора, я перезвоню позже. И прекрати истерить, ты же у меня умная девочка.

Я засыпала с этим диалогом в голове, и постепенно его голос начинал звучать во сне, баюкая меня, как напевы колыбельных успокаивают детей в люльках. И все же сквозь сон я слышала тихий звон, будто Снежная Королева где-то раз за разом разбивала зеркало и осколки летели через страны, устремляясь к моему беспокойному сердцу, чтобы вонзиться самым страшным холодом.

На двадцать первый день стало понятно - то, чего я боялась больше всего, то, что уничтожало меня годами, переваривая горем исподволь, изнутри - вновь случилось. Он больше не любит меня. Я вдруг вспомнила, как рассказывала Олегу про свое расставание с Ольгой. Как весь последний год она больше не смотрела на меня, не целовала, как потерялись в сутолоке дней все наши разговоры.

- Одного не понимаю, - сказала я ему тогда, - почему она оставалась со мной, раз уж не любила?

- Детка, ну а почему большинство людей остаются? Она привыкла, это было удобно.

- Но как же так? Это же невыносимо - жить с нелюбимым человеком.

- Это тебе невыносимо, ты слишком стремишься к искренности. А большинству людей и так нормально.

“И так нормально”, - эхом повторила я вслух пустой квартире. Он не любит меня. Так будет повторяться всегда - мои чудища будут становиться чудовищами, безжалостными, ужасающими, из тех, что вламываются к тебе только чтобы оскорбить или унизить. Он ведь даже не играл со мной последние месяцы. Не делал мне больно. Я давно уже была не нужна, просто не заметила этого.

Теперь кашлять собственным страхом, содрогаясь от рыданий на холодном полу полупустой комнаты было особенно тоскливо.

О.: И третий психиатр говорит, что без госпитализации тут не обойдешься. “Малопрогредиентная и полиморфная шизофрения”, или, говоря проще “вялотекущая”. Впрочем, такой диагноз был придуман в советской психиатрии, нигде в мире его нет. И все равно мнение едино - “привозите, нужны лекарства и капельницы и обследование, чтобы понять точно, что происходит”. “Привозите”. Если бы все было так просто! Теперь что ни выбери - ее уже не будет. Сдержать слово, рассказать ей - и она первым делом спрыгнет с моста. Не говорить ничего - обрекать ее на помешательство, наблюдать, как медленно будет исчезать та женщина, которую я полюбил. Отвезти в больницу - тогда я стану для нее предателем. И я могу убить ее. Не позволить умирать в одиночестве, позаботиться обо всем самому. Чем больше времени я размышляю над вариантами, тем больше она пугается, знаю. Голос у нее становится все более тревожным и тихим. Но, прежде чем говорить с ней, надо решить, и сделать это взвешено.

Город умылся дождем, дома углубились в цветах, но сумерки уже начинали пожирать эти четкие линии. Я снова пришла к Олегу, у подъезда под весенним холодным ветром трепетали сухие прошлогодние стебли цветов. Какое-то чувство необратимости охватило меня - больше не видеть ни этого подъезда, ни этих сладкопахнущих цветов.

- Здравствуй, мое солнце и луна, - улыбнулся мне Олег. Я чувствовала себя Иудой, пока целовала его в колючую щеку, и мне вновь скрутило коханием все внутри от его резкого сухого запаха. И еще я не знала, стоит ли проходить, куда девать руки и как заставить себя посмотреть ему в глаза. И как не заплакать. Он налил мне традиционный чай, не включая свет, сел через стол, вглядываясь. Ждал, когда я заговорю.

- Вы обещали, что мы поговорим через полгода, - наконец, выдавила я из себя, не поднимая взгляда. Услышала тяжелый вздох.

- Ты снова хочешь уйти?

- Да.

- Почему? Разве обстоятельства не изменились?

- Изменились.

- Тогда с чем связано это желание?

- Я не хочу об этом говорить, - все-таки слезы полились из глаз. Какая же я плакса. Он молча смотрел на меня.

Дата добавления: 2015-10-28