Читайте также: |
|
Термин «работа с грезами» использовался Фрейдом в отношении процесса, в котором видения грезящего рассудка протекают совместно с сознательным переживанием с тем, чтобы скрыть или раскрыть неосознанное значение в латентном символическом выражении. (Здесь я не буду вдаваться, верно ли, что символы видений действительно маскируют незрелое послание, или же, что правильнее будет сказать, что нам не удается понять их язык). В Гештальт—терапии выражение «работа с чувствами» в основном используется не для кодирования, а для раскодирования посланий видения.
Особенностью в гештальтном способе работы со сновидениями является то, что такая работа неинтерпретативна в своем подходе к воспоминаниям, физическим поступкам или симптомам. Мы считаем видение экзистенциальным посланием, которое можно понять, но к пониманию мы идем не через обдумывание. В данном контексте «понимание» относится к непосредственному восприятию содержания видения, а не к его интеллектуальному подразумеванию, точно так же, как «осознание» противопоставлено внутреннему знанию. При работе со сновидениями, как и в других аспектах Гештальт-терапии, путь к осознанию — это позволение переживанию самому о себе рассказать, а не размышление над ним. Это «проникновение» в видение, а не «обдумывание» его. В соответствии с этим важно, чтобы видение не только запоминалось, но и «вызывалось обратно к жизни». Только через переживание его в настоящем мы можем осознать, что означает видение. Желательно начинать с пересказа видения ы настоящем времени, как будто все происходит в данный момент.
Простая замена прошедшего времени на настоящее может внести огромную разницу в воспоминание, которое в этом случае может превратиться в грезу м в чувства фантазии. Всю метафоричность языка воспоминания можно почувствовать, говоря перед каждым предположением себе вслух или мысленно: «Это моя жизнь». Я был на сеансе у Перлса, когда он впервые решил попросить кого-то сделать так. Когда меня попросили вскорости после этого написать монографию по Гештальт-терапии для Эзаленского института, я это предложил в качестве подходящего приема для любых случаев, сейчас я понимаю так, что этот прием вошел в обычную практику многих терапевтов. Повторяя «Это моя жизнь», «Это мое бытие», «Это я сам» или что-то подобное после каждого высказывания о видении, пациент может, по крайней мере иногда, обрести связь, которая иначе была бы утрачена. Чаще всего некоторые детали менее подходят под обобщение, чем другие, однако, без всякого сомнения, развивается общая картина или центральный образ значения.
Произнесение: «Это моя жизнь: я носом качу орех» — вдруг заставляет пациентку осознать, насколько в реальной жизни смиренна ее роль, «коленопреклоненна», тревожащаяся о ничтожном, вместо, чтобы выпрямиться и обратиться к действительно важному. После того как значение позы становится для нее ясным, она может в грезе же выпрямиться, стать вначале против стены, а затем против важного в ее жизни индивида. Подобная фантазия спонтанно противоположна содержанию ее видения, но ведет к противоположному в реальной жизни. В другом примере после произнесения: «Это моя жизнь: Я вовсю гоню по шоссе, но хочется расслабиться и уснуть» — пациент понимает, что загнан в противоречие между стремительной, полной стрессов и суеты гонкой за благами и желанием расслабиться, отдохнуть и помечтать. Возможно, именно это привело потом к тому, что индивид перечеркнул всю суету своей жизни и полностью изменил ее образ.
Некоторые не способны выдать что-нибудь более существенное, чем сухое воспоминание образов из грез, вместо того, чтобы попытаться пережить воспоминания заново, это только подчеркивает их тенденцию к отчуждению грезы от «своего» переживания. Такое отчуждение в некотором смысле присутствует в каждой грезе, поэтому задачей Гештальт-терапии является реассимилировать ее содержание в эго и помочь индивиду принять ответственность за свои непризнаваемые силы, проецируемые «туда» в виде «странных образов». Когда попытка актуализации и соотношения видения не идет дальше словесной формулировки, такая реассимиляция может быть выполнена через обыгрывание различных элементов содержания.
Обыгрывание видения обязательно влечет творческое переживание интерпретации или переложения в действие; таким образом вызывается увеличение творческой деятельности, выражаемой в самой грезе. Однако это только одна возможность. Может быть плодотворным заполнить пробелы фантазий или закончить видение, если оно по возвращении к действительности забылось. Столкнувшись с такой задачей, индивид обязательно обратится опять к видению и сольется со своей грезящей сущностью. Или же опишет словами черты, которые в грезе казались лишь невысказанными эмоциями, то есть у него с ними возникнет диалог. Есть лишь вероятность того, что индивид на самом деле «прислушается» к своему видению, став его частью.
Идея обыгрывания грез не является чем-то новым или исключительным для Гештальт—терапии. Точно так же, как принцип «сейчас и здесь», разработанной Перлсом, был известен за многие сотни лет на Востоке в виде медитации, обыгрывание грез или видений является практикой, известной еще северо-американским индейцам. Возьмем, к примеру, следующее наблюдение иезуитского монаха семнадцатого века:
У ирокезов, строго говоря, лишь одно божество — сновидение. Они полностью ему подчинены, следуют всем его повелениям с величайшей точностью. Более других этому суеверию подвержены цоннонтуены (сенеки): в этом отношении их верования вызывают лишь огорчение; что бы им ни привиделось во сне, они считают себя абсолютно обязанными выполнить это как можно быстрее. Другие народности довольствуются тем, что обращаются только к тем снам, которые наиболее значительны; племя, почитающееся соседями за наиболее религиозное, сочтет себя совершающим великое святотатство, если ему не удается совершить предписанный сном ритуал... кому приснилось, что он купался, тут же бежит во всю прыть совершенно голым по хижинам, в каждой из которых выливает на себя по целому ушату воды, какой бы холодной ни была при этом погода. Другому приснилось, что его взяли в плен и живьем сожгли, наутро он уже сам себя связывает и прижигает огнем, таким образом удовлетворяя веление сна: его вера отведет от него боль и бесчестье плена и смерти — в противном случае ему пришлось бы страдать среди врагов.
Практика, описанная отцом Фермином, основывается на веровании индейцев, что грезы выражают естественные желания, отличные от сознательных добровольных желаний. Для них удовлетворять эти желания было религиозным долгом и основой благополучия общины. Описывая в 1649 году гуронов, отец Рагенау приводит эту теорию, написанную таким языком, что, как сказал бы современный антрополог, «им было бы не зазорно пользоваться самому Фрейду»:
Гуроны веруют, что у наших душ — иные желания, которые суть природны и сокрыты. Они, как утверждается, идут из самых глубин души, но не через знание, а посредством определенного слепого переживания духа к определенным объектам; такое перемещение, говоря языком философии, может быть названо desideria innata, чтобы выделить его от другого, называемого desideria elicita.
Они веруют, что душа сообщает о природных желаниях посредственно снов, которые являются их выражением. Соответствие при завершенности желаний душа удовлетворена; л наоборот, не получает желаемого, она гневается и не только не наделяет тело благом и счастием, которыми хотела, но часто восстает против тела, причиняя различные болезни и даже смерть...
Когда индивид болеет в результате игнорирования своих естественных желаний, лекарством для его физических или психологических расстройств будет, по словам Уолли-са, «дать расстроенному желанию удовлетворения либо непосредственно, либо символически». Выбор непосредственного или символического «удовлетворения» во многом зависит от обстоятельств. Так, «сны, в которых враждебность направлялась на представителей других народов, удовлетворялись обыгрыванием их в пантомиме или в реальной жизни, однако нехорошие сны о представителях своей общины обыгрывались только символически, что имело профилактичесий эффект».
Несколько лет назад профессор Майкл Харнер и я попытались оживить церемонию разыгрывания сновидения, как это было у индейцев—сенеков. Индивид должен был рассказать сон группе, следовало короткое обсуждение, чтобы интерпретировать выражаемые сном желания, и потом вся группа принимала участие в разыгрывании сновидения и в удовлетворении желания индивида. Для некоторых зрелище оказалось захватывающим в той же мере, которая вообще присуща Гештальт-терапии.
Женщину, которой привиделось, что ее живьем закопали в землю, оплакали, положили в ящик и понесли в процессии ее товарищей по группе, во время всего этого она смогла напряженно пережить вновь чувства видения, вспомнить забытую последовательность сна и узнать из него то, что никогда не ожидала узнать — не пытаясь понять или интерпретировать.
Что придало эффективность процедуре обыгрывания снов, с одной стороны, является процессом ассимиляции, вовлеченной в подобную деятельность. В процессе добровольного разыгрывания, что лишь «случилось» во сне, индивид помещает себя за безответственными действиями сна и начинает отвечать за них. Он как бы говорит: «Этот сон есть я, а не просто сон», т.е. он интегрирует всю бессознательную активность в сознательность.
В работе со снами нет ничего такого, о чем бы мы уже не говорили в главе о технике Гештальта: внимание к текущему переживанию, выявление, развитие, повторение, идентификация, ассимиляция проекций, предотвращение ретрофлекций, интеграция функций личности через помещение их в отношение межличностного столкновения. Что делает сны особенностью для Гештальт—терапии — это их необыкновенная спонтанность и отчетливость.
По своей спонтанности, вероятно, нет никакой другой активности, сравнимой со сновидением. Наш голос, поза, походка, выражение лица гораздо более спонтанны, чем наше вербальное поведение, а когда надо, мы можем их контролировать. Сновидение, однако, это нечто, которое,
так сказать, происходит, когда нас там нет. И все же в противоположность другим типам спонтанной экспрессии (т.е. голосовому и двигательному) сновидения и являются наиболее отчетливыми образами, которые почти также явны, как и понятны, только более экспрессивны.
Хотя техника, используемая в Гештальте при работе со сновидениями, уже обсуждалась, один аспект требует иллюстрации: это путь, в котором работа над сновидением интегрируется в целостность Гештальт-сеанса — текущая ситуация, групповое взаимодействие, затруднения пациента во время сеанса. Такой вопрос можно осветить только при расшифровке законченного сеанса. В следующей главе я даю достоверную запись сеанса Гештальт-сновидения с комментариями своих вмешательств.
Дата добавления: 2015-10-28; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Глава десятая | | | Глава двенадцатая |