На четвертый день позже

Расстановка нынешней системы Герхарда

Сначала Герхард хочет расставить только самого себя, свою жену и ребенка. Но Хеллингер велит ему выбрать также заместителей для родных родителей мальчика и его четырех бабушек и дедушек.

Мы узнаём, что матерью мальчика является женщина 21 года, что она забеременела в период выпускных экзаменов и держала свою беременность в тайне. Ее родители не знали о рождении ребенка. За четыре недели до родов она обратилась к социальной работнице, которая, в свою очередь, была знакома с Герхардом и его женой. Герхард и его жена знают ребенка с самого рождения, и вскоре после рождения они забрали его к себе. Отец ребенка — итальянец, который в отделе социального обеспечения признал свое отцовство. Его родители живут неподалеку. Герхард часто оправдывается. Например, говорит о том, что его жена знакома с врачом, который принимал роды, и тот сказал, что знает семью матери и очень хорошо себе представляет, почему она ничего не рассказала родителям.

Получив информацию о родителях родителей, Хеллингер говорит: «Итак, это усыновление обречено на провал».

Б. X. (после того, как система была расставлена, обращаясь к родной матери): Как ты себя чувствуешь?

Родная мать (нерешительно): Не могу понять. Мне совершенно непонятно, почему нет ребенка.

Б. X.: Кто был инициатором того, чтобы отдать ребенка на усыновление?

Расстановка нынешней системы Герхарда:

Герхард: Она сама. Совсем незадолго до родов она пошла к социальной работнице. Мне показалось, что она просто чувствовала себя беспомощной.

Родной отец: Сзади (родители) у меня ощущение очень сильной связи с семьей. В этом направлении (к родной матери) чувств немного, зато много к ребенку.

Дед со стороны отца: У меня есть контакт с женой и сыном, все остальное достаточно незначительно.

Бабушка со стороны отца: У меня тоже есть контакт с мужем и сыном, в остальном - почти ничего.

Дед со стороны матери: Я кажусь себе довольно могущественным, в том числе и по отношению к ней (жене). Я чувствую некое притязание тут (показывает на ребенка), не на нее (дочь), а через нее на ребенка.

Бабушка со стороны матери: Тут то же самое (в направлении мужа), я чувствую себя абсолютно подчиненной, но и принадлежность свою я тоже чувствую. Я ясно вижу ребенка, дочь не так важна, ребенок намного важнее.

Родная мать: Это совпадает с моим восприятием: связь идет через меня, прямо к ребенку.

Б. X. (ставит ребенка перед родными родителями, движение 1; обращается к ребенку): А ты как?

Ребенок: Здесь я чувствую себя очень комфортно (перед родителями). Вначале было хуже (перед приемными родителями). Вначале у меня было ощущение, что они смотрят на меня так, будто я что-то натворил.

Приемная мать: Здесь впереди мне горячо, думаю, мне нужно отойти назад. Я вижу других, и для меня это нормально. Тут ничего не происходит (по отношению к мужу).

Заместитель Герхарда: С одной стороны, когда я смотрю на этого ребенка, я чувствую сильную печаль, с другой стороны, у меня такое ощущение, что ребенок не дает мне подойти к жене. Б. X. (Герхарду): Он (мальчик) парентифицирован. У тебя к нему какая-то просьба. На самом деле эта просьба относится к кому-то другому, может быть, к твоим родителям. Ребенок здесь используется, а это невероятно плохо для ребенка и для ваших отношений. Его место здесь (родная мать с облегчением смеется). (Обращаясь к деду по отцовской линии.) Ну, Бенно, ты ведь совершенно растроган.

Дед со стороны отца: Действительно, так и есть. Просто невозможно отобрать ребенка у такого мощного клана.

Бабушка со стороны матери: Меня это теперь тоже успокаивает.

Б. X.: Каждый из них может сделать это лучше, чем вы оба. Так, это мы расставили. Тут есть одна проблема. И теперь от тебя зависит, что ты будешь с этим делать. Позже мы расставим твою родную семью, согласен, Герхард?

(После того, как участники сели на свои места.) Б. X.: Какие-нибудь дополнения по поводу расстановки Герхарда?

Биргит: А в принципе усыновление может быть успешным? Б. X.: Да, конечно, во всех тех случаях, где это действительно необходимо. Если на родителей рассчитывать не приходится, например, они умерли или еще по каким-то причинам. Тогда это очень хорошо, это большая задача и великая честь. Но когда приемные родители, так сказать, «лезут вперед» в качестве лучших родителей, хотя есть и настоящие родители, и целый клан, то ничего не выходит. Ну а если уж усыновление, то, в первую очередь, речь идет все-таки о бабушках и дедушках. Герхард: Но мы этих людей даже никогда не видели. Б. X.: Вот именно, вам нужно как-нибудь показать им ребенка, как-нибудь заехать и показать.

Герхард: Так, но ведь родители ребенка решили о нем молчать?

Б. X.: Этого они решить не могут, и по немецкому законодательству в том числе. У ребенка, во-первых, есть право знать, кто его родители и кто его бабушки и дедушки. А, во-вторых, он имеет право с ними познакомиться. Впрочем, это был прекрасный образ священного числа семь: ребенок, двое родителей и четверо бабушек и дедушек, тут всю мощь можно было почувствовать. Семь — число полноты. Герхард, еще вопросы есть?

Герхард: Конечно, я понимаю, что ребенок имеет право знать своих родителей. Я думаю, так и будет, потом ребенок узнает, кто его родители, чтобы он мог, если захочет, установить с ними контакт.

Б. X.: Герхард, ты же умный человек и во всех отношениях очень чуткий. Но тут ты переплетен, ты сам этого не замечаешь, а потому здесь ты недееспособен. Одно уже то, что ты говоришь о ребенке «мой сын», показывает, что ты совершенно ушел от реальности. Ты сказал это на полном серьезе. Это переплетение. Ты не отдаешь себе в этом отчета, тут действуют другие силы. Этим я только хочу тебе сказать, что твое знание здесь ничем не поможет. Решение находится на другом уровне.

Сара задает вопрос по поводу комментариев после расстановок и спрашивает, могут ли они помешать.

Б. X.: Стоит сделать на шаг больше, чем необходимо, и все, что было достигнуто, оказывается под вопросом. Стоит мне сказать человеку больше, чем для него необходимо, и все, что было достигнуто, оказывается под вопросом. Это очень опасная интервенция. Особенно она опасна тогда, когда я, не подумав, делюсь своими ассоциациями, например: «А еще мне пришло в голову...». Теперь он вынужден заниматься мной, вместо того чтобы оставаться с собой. Я, так сказать, отбираю у него накопленную энергию и перетягиваю ее на себя. Это своего рода эмоциональное воровство. Но бывают и важные сообщения после расстановок, идущие из собственного опыта, вот они помогают. Но тогда в них нет никаких интерпретаций.

Приведу пример:

Ребенок входит в сад. Он удивляется всему, что растет, прислушивается к пению птиц в кустах. Потом приходит мать и говорит: «Это прекрасно». Теперь, вместо того, чтобы удивляться и слушать, ребенку приходится слушать слова, и связь с ним, что есть, подменяется чьей-то оценкой. Вмешательство разрушает непосредственное восприятие. Это оказывает плохое взаимодействие.

Правило тут очень простое: когда тебе приходит какая-то мысль, посмотри на человека и проверь: если я ее выскажу, это станет для него подарком? Даст ли силу, укрепит или помешает? Сообразуясь с этим, я могу действовать. Так что здесь нет шсрдых правил, но каждый должен делать это ответственно и согласно своему восприятию.

Герхард сидел после расстановки несколько озадаченный. Тут нельзя его трогать, иначе ему придется устанавливать контакт с кем-то другим. Другое дело, если ему действительно нужна помощь.

Дата добавления: 2015-10-24