Сергей АЛЕКСЕЕВ 22 страница

Он был опытный, тонкий психолог и профессионал высшего класса. Он давно перерос и свою должность участкового, и капитанские погоны, все это было кургузым, изношенным, коротким на его ладной фигуре. Он держал в руках куртку Русинова, и только прощупав содержимое потайного кармана, не спешил расстегивать его и доставать то, что скрывалось от постороннего глаза. Он мгновенно уловил прикованное к куртке внимание арестованного и теперь тянул время, заставляя его лихорадочно искать выход, переживать; он выводил его из равновесия, результатом которого могла быть глупость. И Русинов тоже это чувствовал и понимал, поскольку в голове пролетали мысли-действия - ударить, выхватить куртку и прыгнуть в окно. Или резко и внезапно придавить его железной кроватью к стене, вырубить прикладом карабина, стоящего у двери, а затем, отобрав пистолет, связать.

Возможно, именно такого оборота и ждал участковый. Конечно же, был готов к любым неожиданностям, надеялся на свою силу и проворство. Нельзя было давать ему ни малейшего повода, чтобы потом Русинова объявили буйным сумасшедшим и социально опасным.

Русинов медленно оделся и сел возле стола, давая понять, что сопротивляться не будет. Под пальцами участкового взвизгнул замок.

- Любовь Николаевна? - окликнул участковый, приоткрыв дверь. - Зайди-ка сюда, понятой будешь.

Старуха вошла и остановилась у порога. Видимо, приход участкового поднял ее с постели - рубаха до пола напоминала саван.

- Забираешь моего гостя? - как-то бесцветно проговорила она.

- Забираю, Николаевна, согласно ордеру, - он полез пальцами в карман куртки. - А ты будешь понятой, при личном обыске. Вот, посмотри, что я у него изымаю из карманов.

Он вытянул за нитку кристалл, заключенный в ореховую скорлупу и обшитый шелковой тканью. В следующее мгновение Русинову показалось, что капитан прекрасно знает, что это такое, потому что стал играть "орехом", словно проверял его свойства в магнитном поле.

- Занятная штуковина, - сказал он, рассматривая. - А что внутри?

В руке участкового сейчас был его, Русинова, срок, примерно лет десять. Похищение кристалла КХ-45 - секретного, стратегического материала - меньше не оценят...

- Внутри грецкий орех, - объяснил он. - Это талисман.

Скорее всего, Служба ориентировала его, что следует искать при личном обыске, и в первую очередь на этот кристалл. Главная улика и причина для задержания.

- Ну, талисманы носят на шее, - наставительно проговорил участковый. - А не в кармане...

- Я в бане был...

- Все равно придется изъять и внести в протокол, - заявил он. - На-ка, Николаевна, посмотри...

Старуха "посмотрела", ощупав "орех": судя по ее послушности, она тоже побаивалась участкового... А тот между тем извлек из кармана нефритовую обезьянку, повертел в пальцах:

- Это тоже талисман?

- Да, - подтвердил Русинов. Капитан хмыкнул:

- Набрал полные карманы талисманов, а не повезло...

- Почему же не повезло? - грустно улыбнулся Русинов. - Мне в этом году так повезло! Впервые за много лет!

Участковый подал обезьянку старухе, и Русинов вцепился взглядом в ее пальцы. Узнает или нет? Видела прежде талисман-утешитель или впервые взяла в руки!

Капитан же между тем выгреб из бокового кармана горсть патронов.

- Так, патроны иностранного производства для оружия двадцать второго калибра. Посчитаем, сколько штук...

Любовь Николаевна все еще "рассматривала" обезьянку...

- А ну-ка, Сережа, пойдем со мной, - вдруг сказала она и, не выпуская из рук талисмана, скрылась за дверью.

- Мне нельзя, - растерялся участковый. - Арестованный сбежит.

- Не сбежит, пойдем, - откликнулась старуха из темноты.

"Иди, иди, не сбегу! - мысленно послал Русинов. - Сейчас она тебе скажет, что это за талисман..." Едва участковый вышел из комнаты, Русинов схватил "орех", оставленный на столе, и сунул его в шкаф за книги. Сел на прежнее место как ни в чем не бывало. Через минуту участковый вернулся один. Обезьянка возымела действие!

- Значит, так! - бодро сказал он, забыв о личном обыске и о протоколе. - Я вынужден запереть тебя до утра. А утром продолжим.

- Срочный выезд? - участливо, но с иронией спросил Русинов. - Что делать, служба...

Он все понял, но решил не заметить усмешки и скомандовал:

- Встать, руки за спину. Вперед шагом марш. "Интересно, куда же ты меня запрешь? - думал Русинов, шагая по ночной дороге - той самой, по которой они бежали с Ольгой. - Неужели тут и тюрьма есть?" Задами они ушли на другой конец поселка и залезли в чей-то огород, к темному сараю, стоящему окнами на реку. Участковый отомкнул замок на оббитой старым железом двери.

- Входи!

Русинов вошел в темень, пригляделся.

- Света здесь, конечно, нет...

- Ничего, до утра и без света посидишь, - заметил капитан. - Скоро светать начнет. Вон кровать, ложись.

Он зажег спичку. Похоже, это был когда-то склад магазина: на окнах решетки, потолок оббит железом, по стенам - деревянные стеллажи. В углу стояла новенькая кровать с никелированными головками и матрацем. Русинов лег и покачался - мягкая пружинистая сетка...

А участковый не уходил, торчал в дверях. И спичек больше не зажигал.

- Ты вот что, парень, - наконец сказал он из темноты. - Мою дочь не трогай, понял? Еще раз увижу тебя с ней - ноги переломаю без всякого ордера. Жених нашелся...

- Иди, иди, дорогой тесть, - съязвил Русинов. - Тебя служба ждет. Да накажи теще, чтобы утром мне горяченьких блинчиков принесла. Со сметанкой!

Он шарахнул дверь и зло забряцал запором. И еще, кажется, пнул дверь, прежде чем уйти. Почему-то в сознании Русинов не воспринимал его как отца Ольги. Но тут же из защитника правопорядка участковый превратился в защитника своей дочери. И сразу исчез куда-то весь его опыт, профессиональная наблюдательность и милицейский гонор. Русинов посмотрел в окно: капитан прошел напрямую по картошке, перелез через изгородь и пропал в темноте. Любовь Николаевна знала, что такое нефритовая обезьянка. Этот опознавательный знак, пароль, если его не спас, то, по крайней мере, остановил арест и выдачу Русинова Службе. Участковый посадил его в этот склад скорее из боязни, что он может встретиться с его дочерью, ибо старуха была права - зачем ему бежать? Она прекрасно знает его цель, иначе бы не откликнулась на обезьянку, и теперь, возможно, хранители должны посоветоваться, как поступить с Русиновым дальше. Сдать его в прокуратуру, в клинику для душевнобольных либо найти иной способ нейтрализовать Мамонта.

Но если капитан боится за свою капитанскую дочку, то надо немедленно бежать из этого амбара к ней. Русинов ощупал решетки на двух небольших окнах - сделано на совесть, наверное, еще до войны: гвозди самокованые, прутья не расшатать. И срублен склад крепко, бревна посажены на мох и на шканты (круглые куски дерева); пол же, судя по его непоколебимости, собран из толстых, распущенных надвое, бревен. Без лома ничего не взять... Он пошарил на стеллажах - чисто. "Мешок" был на сей раз деревянный, с видом на реку, но ничуть не уступал каменному. Там хоть была зажигалка...

Он снова лег на кровать и мысленно стал искать самое уязвимое место. Выходило, что все-таки окна и простенок между ними. Он подождал, когда начнет светать, встал и ощупал косяки. Пазух над верхними почти не оставалось, осевшее строение давным-давно сомкнуло все щели, мох между бревен спрессовался до крепости картона. Даже если выковырнуть его, на что потребуется полдня, все равно не осадить бревна простенка так, чтобы верхнее освободилось и шкант вышел из гнезда в верхнем бревне. К тому же концы бревен простенка имели шипы, прочно стоящие в пазах косяков: все сделано по правилам плотницкого искусства. Но над окнами было всего два ряда и ко второму было прибито железо. Амбар небольшой, лес давно просох, и крыша легкая. Оставалось единственное - поднять верхние ряды бревен вместе с потолком и выломать простенок.

Стараясь особенно не шуметь - хозяин, на чьей территории стояла эта тюрьма, наверняка предупрежден, - Русинов начал разбирать стеллажи. Снял доски с полок, оголив каркас, а затем оторвал четыре вертикальных стойки, сделанные из толстых брусков. Самый длинный он упер в верхний косяк окна, поставив второй конец на широкую доску, и другой стойкой стал распирать эту конструкцию, стремясь поставить первый брусок в вертикальное положение. Получался довольно мощный клин и одновременно рычаг, на который можно было давить всем телом. После нескольких рывков послышался треск вверху - ряд, перекрывающий окна, тронулся с места. Русинов ощупал пазы и с удовольствием отметил, что спрессованный мох освободился от давления. Но дальше все замерло: слишком велико стало трение вертикального бруска о доску, лежащую на полу. Требовалось смочить, но участковый не оставил ни капли воды. Пришлось использовать подручные и не совсем приличные средства.

Еще минут через пять верхние ряды бревен вместе с потолком и крышей приподнялись на два сантиметра. Можно было пальцами выковыривать мох. Оконный блок поднимался вверх вместе с косяками и решеткой. Русинов расшатал простенок, убрал мох из пазов, и образовалась щель в ширину спичечного коробка. Однако плоский и довольно толстый шкант сидел в верхнем бревне еще глубоко и прочно. Тогда он вставил доску под оконную подушку, встал на нее ногами и стал давить одновременно двумя рычагами. Заскрипели шканты, из щелей посыпался растертый в пыль мох. Он подстраховался, загнав брусок между бревен, и теперь оставалось вывернуть хотя бы одно бревно из простенка. Русинов снял головку с кровати, вставил ее между косяком и торцом бревна и, расшатывая, постепенно вытащил его из проушины. С улицы подул свежий предутренний ветер. Можно было уже с трудом, но выбраться наружу, однако он вывернул еще одно бревно и, не убирая конструкции рычагов, вылез через дыру вперед ногами: под стеной тюрьмы густо росла крапива.

Амбар стоял на задворках поселкового магазина. Рядом - еще один сарай, длинный, широкий, как ангар. Вокруг - картошка. И не подумаешь, что здесь есть тюрьма... Пригибаясь, Русинов пробежал вдоль изгороди, перескочил ее и направился к дому Ольги. Крался осторожно, чтобы не будить собак, но пройти по этому поселку незамеченным оказалось невозможно. В чьем-то дворе послышался лай, немедленно подхваченный хором во всех концах.

Машины Русинова возле ворот уже не было. За калиткой трубно лаял пес, но почему-то никто не выходил. Тогда Русинов бросил камешек во двор, чтобы разозлить собаку, а сам проскочил через ограду палисадника. Прошло минут пять - дверь так и не скрипнула. По всей вероятности, дома никого не было. Он побежал к больнице и еще издалека заметил, что на крыльцо вышла мать Ольги. Русинов стал к забору. Надежда Васильевна постояла, посмотрела в сторону своего дома - видимо, встревожилась от лая собаки, и скоро вернулась назад. Ольга бы обязательно вышла, если бы находилась в больнице...

Он развернулся и пошел в переулок, вдоль огородов - к дому Любови Николаевны. Все было, как вчера, только он бежал один по чистой песчаной дороге. И здесь не было никого! Стеклянная дверь оказалась запертой на внутренний замок...

Русинов посидел на скамеечке возле цветов и медленно побрел назад, к своей тюрьме.

Повинуюсь року!

Он залез в амбар, разобрал все свои приспособления и рычаги и лег на матрац. Столько трудов приложил" чтобы вырваться на волю, а теперь приходится возвращаться, ибо ждать больше негде. Свежий ветер на восходе, врывавшийся сквозь дыру, знобил его, пока не взошло солнце. Однако все равно, скрючившись в позе эмбриона, он долго не мог согреться и, едва ощутив теплые лучи, тихо и незаметно уснул. А проснулся с испугом, что спал долго и за это время что-то произошло! Он прислушался - на улице тихий, знойный день и всего двенадцатый час. От жажды пересохло во рту, болела голова и чесалось изжаленное комарами лицо. Он осторожно выбрался на улицу; где-то трещала бензопила, доносились удары топоров - на другом конце поселка рубили дом. Он сходил на реку, напился и умыл лицо. Вдруг стало обидно, что о нем все забыли!

Не скрываясь, он подошел к дому участкового, постучал в калитку. Днем пес залаял лениво, без азарта. Калитка оказалась незапертой, и Русинов вошел во двор. "Уазик" стоял под навесом, а под ним, в холодке, лежала черная немецкая овчарка - точь-в-точь как у серогонов! Возможно, из одного гнезда, поскольку породистых собак в деревне заводят редко. Он взошел на крыльцо и постучал в дверь. На стук выскочил пес из-под машины и залаял сильнее. Надежда Васильевна вышла из сеней и отшатнулась:

- Это вы?! Опять вы?!

- Представьте себе! - с легким вызовом сказал Русинов. - Опять я!

- А где Сережа?.. Где мой муж? - чего-то испугалась она.

- Хотел у вас спросить, - он развел руками. - Ваш муж меня арестовал, запер в амбар и забыл.

- Но он повез вас в Ныроб! Хотел везти...

- Не знаю, что он хотел, но сидеть под замком мне надоело, - заявил Русинов.

- Олю... не видели? - вдруг с опаской спросила она.

- Последний раз видел вчера ночью, - признался Русинов. - Потом пришел ваш муж...

- Не знаю, что и думать, - загоревала Надежда Васильевна. - Она ушла к вам и больше не возвращалась. А теперь и отец пропал...

- А вместе они не могут быть?

- Да нет... Зачем она поедет в Ныроб?.. - Она подняла усталые глаза.Послушайте меня... Уезжайте, пожалуйста! Я даже ничего не скажу мужу. Вашу машину он исправил... Уезжайте, а?

- Не поеду, - он решительно помотал головой. - Не уговаривайте.

Надежда Васильевна обняла себя, горько подперлась рукой:

- Как вы приехали, у нас начались несчастья... Вы же опытный и зрелый человек, а Оля - совсем молодая и многого не понимает в жизни. К тому же вы женатый, есть семья...

- Это не правда, - проговорил он. - Я один... Я давно один. Рядом никого и за спиной - никого. Хожу и оглядываюсь... Понимаю, я вам не ко двору. Вы боитесь меня, потому что я - Мамонт... Но я не желаю никому здесь зла! Можете в это поверить? Вот Ольга поверила!

- Потому что еще глупая и романтичная, - отпарировала Надежда Васильевна.Простите, но мне кажется, вы умышленно этим воспользовались, в своих целях. Не знаю, что вы ищете, чего добиваетесь, но обманывать молодую девушку... Впрочем, что вам говорить? Вы уже и так принесли нам много несчастья. И принесете еще... Я вам должна сказать... У Ольги есть жених, суженый ей человек. Они обручены еще в юности... Прошу вас, уезжайте.

В ушах зазвенела пещерная капель. На прямых ногах он неуверенно спустился с крыльца - пес лаял злобно, открытая его пасть была рядом, обдавало руки собачьим дыханием. Он потянулся и погладил овчарку по голове, клацнули зубы возле пальцев - никого нельзя было в этом мире ни приучить, ни сблизиться ни с кем. Пес огрызался и отторгал всякого, кто тянул к нему руку, и это горько осознавать, однако все было справедливо: мир существовал лишь потому, что умел защищаться...

Повинуюсь року!

Русинов долго бродил по песчаной чистой дороге между огородами и лесом, затем ушел на Колву, сел у самой воды, шумящей на перекате, и просидел до захода солнца. Можно было рассчитать и составить карту "перекрестков Путей", проследить полеты птиц, расположение звезд, можно было проникнуть нематериальной, бесплотной мыслью в глубину веков, можно было вырастить в космосе магический кристалл, способный чувствовать магнитное поле Земли, но ни разумом, ни какими иными средствами невозможно было познать стихию человеческого духа, замкнутого и обособленного мира, существующего параллельно земному и привычному. И когда пути их пересекались, возникало обманчивое чувство, что можно из одного перейти в другой, что он, этот иной мир, живет по таким же правилам и законам.

А он был сам по себе и бежал, как река, имея русло, берега, и никогда не смешивался, не растворялся, не уходил в песок.

- Человек бежит, вода бежит, а лодка плывет...

Тут же на берегу он решил никогда не уезжать отсюда. Ну разве что под конвоем... Он присмотрел себе место за рекой, на самом мысу, и задумал поставить там дом. По своей природе он был вятский мужик и топор умел держать с детства, независимо от того, чем занимался и как прожил жизнь. Оттуда, с горы, он бы смог каждый день видеть этот загадочный параллельный мир и ее в этом мире...

В сумерках Русинов вернулся в свою тюрьму и вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего обеда. Почти ползком, как в детстве, он забрался в чужой огород, надергал мелкой, еще не вызревшей морковки, нащипал перьев лука и сорвал с грядки два больших огурца. Жалко, не было соли, но от нее следовало отвыкать...

Он забрался через пролом внутрь амбара, сложил добычу на кровать и только собрался есть, как услышал за стеной шаги. Забряцал замок на двери, грохнула упавшая накладка, и вместе с этими звуками пропал аппетит. Участковый внимательно осмотрел помещение, вырванный простенок и покачал головой:

- Что же ты не сбежал, гражданин Русинов?

- Сбежал бы, да некуда, - сказал он. - Между прочим, арестованных полагается кормить.

- Ну, ешь, - разрешил участковый. - Морковки наворовал...

- Теперь не хочу...

- Дело твое. - Участковый достал из кармана тугой свиток бинта. - Ты извини, я тебе глаза завяжу. Так надо.

- Завязывай, если надо, - согласился Русинов. Капитан стал бинтовать ему глаза, стягивал плотно и, чтобы повязка не слетела, несколько раз обмотнул через макушку и подбородок. Завязал концы, расправил бороду...

- Только не сдергивай, - предупредил он. - А то ослепнешь, без глаз останешься.

И повел куда-то, придерживая за рукав.

***

Потом его везли в коляске мотоцикла, и Русинов отмечал, что ночью с завязанными глазами он совершенно не может ориентироваться. Казалось, будто они кружат, спускаясь с холма на холм, и, судя по скорости, дорога была малонаезженная, в ухабах, с какими-то резкими зигзагами - похоже, объезжали камни. Невозможно было даже определить, в каком направлении они движутся. Через полчаса потерялась всякая мысленная привязка. Сквозь бинт он лишь смутно видел серый свет фары. Его могли сейчас высадить, бросить одного в лесу, и выбирайся потом как хочешь, однако он понимал, что вся эта затея совершается не ради этого. Если хранители решили наказать его, то после Кошгары придумали бы что-то существеннее. Он ничего не спрашивал: нефритовая обезьянка возбудила какое-то действие, началось качественно новое движение, но с совершенно непредсказуемыми последствиями. В каком-то месте мотоцикл на секунду притормозил, и на заднее сиденье подсел молчаливый, невидимый человек, после чего дорога потянула в гору и участковый часто переключал передачи.

Русинов уже потерял и ориентацию во времени, когда мотоцикл остановился и заглох. Тот, подсевший по пути человек, подал ему руку, помог выбраться из коляски и куда-то повел. Чувствовалось, что вокруг лес, под ногами бренчали камни. Участковый остался возле мотоцикла. Оступившись, Русинов машинально схватился за провожатого и наткнулся руками на автомат, висящий у того под мышкой.

- Осторожно, - спокойно проговорил провожатый. - Иди со мной рядом.

Так они прошли километра три, а может, и больше. Чернота перед глазами начала медленно светлеть - наверное, уже было утро. Наконец они перебрели небольшой ручей, поднялись в горку и оказались перед какой-то стеной: большие предметы впереди каким-то образом Русинов чувствовал. Бесшумно отворилась дверь, и его впустили в какое-то просторное помещение, где горел свет. Провожатый подвел к стене и усадил на лавку.

- Сидите здесь, - был приказ.

Провожатый куда-то удалился, но в помещении оставался еще один человек, возможно охранник, - доносилось едва слышимое дыхание. Русинов пошевелился в ответ раздался тихий рык. Надзирателем оказалась собака, лежащая в метре от ног... Прошло минут пять, прежде чем в помещение кто-то вошел.

- Здравствуйте, Мамонт, - раздался негромкий и очень знакомый голос.

- Здравствуйте, - проронил он и встал: вошедший стоял перед ним.

- Вот ты какой. - Невидимый человек, похоже, рассматривал его. - Жаль, не вижу твоих глаз... Ну, садись.

- Как мне вас называть? - спросил Русинов и сел.

- Авега.

- Авега?! - Он снова вскочил.

- Да, я - Авега, - со знакомой интонацией промолвил человек. - Только не тот, которого ты знал. Садись.

Русинов послушно сел. В помещение вошел кто-то еще и затаился.

- Мы всё о тебе знаем, Мамонт, - проговорил Авега. - И давно наблюдаем за тобой... Когда в твои руки попал Владимир Иванович Соколов, мне очень хотелось, чтобы ты когда-нибудь попал в мои.

- Понимаю вас, - проговорил Русинов.

- Говори мне - ты, - поправил Авега.

- Хорошо...

- Прошло много времени, - продолжал он. - Я не хочу тебе мстить. Это недостойно по отношению к изгою. Но ты обязан искупить свою вину.

- Ты считаешь меня виноватым? - спросил Русинов.

- Да, Мамонт. Ты указал путь на Урал, - отчеканил Авега. - Благодаря тебе изгои всего мира бросились к "Стоящему у солнца".

- Я хотел этого! - Русинов взмахнул руками и услышал предупреждающее рычание. - Хотел, потому что считаю Россию наследницей Третьей, Северной цивилизации. "Сокровища Вар-Вар" - прямое тому доказательство.

- Мне известны все твои умозаключения, - проговорил Авега. - А также теории, твои исследования в области арийского языка и культуры. Мы наблюдали за тобой и некоторые твои действия поощряли, пока ты не занялся своими картами "перекрестков Путей". Ты стал приносить не пользу, а вред. И потому должен быть наказан.

- О картах никто не знает! - отрезал Русинов. - Это мое открытие, и я не собирался делать его достоянием всех.

- Если о них знаю я, то могут узнать и другие.

- Ты прав, - согласился он, пытаясь понять, каким образом Авега-второй мог получить информацию о картах.

- Поэтому все твои карты и расчеты ты уничтожишь в присутствии нашего человека, - приказал он. - Это одно из условий искупления вины.

- Хорошо, я могу это сделать, - проговорил Русинов после паузы. - Но виновным себя не считаю. Сегодня я открыл закономерность "перекрестков Путей", завтра это сделает кто-то другой... Настало время открытия арийского космоса. И этому никто не сможет помешать. Пришел срок Северной цивилизации!

- Нет, не пришел еще срок! - заявил Авега. - И все твои изыскания, все утверждения не что иное, как вредные домыслы. Они способны вновь ввергнуть арийские народы в катастрофу, вызвать отрицательную реакцию человечества. Нам уже достаточно одного мамонта, который отбросил будущее мира на сто лет назад. Мы не хотим повторения этой печальной истории.

- Этот мамонт - Гитлер? - Русинов потрогал повязку, машинально стараясь убрать завесу с глаз, но в ответ получил рычание собаки.

- Рудольф Гесс, - не сразу назвал Авега. - Полузнания обычно заразительны, поскольку окружены завесой загадочности и романтики. Этим обязательно воспользуются, и даже самое благодатное зерно может упасть на пиву, возделанную, например, Альфредом Розенбергом. А результат известен... Ты уверен, что твоими теориями не воспользуются силы тьмы?

- Не уверен, - вымолвил Русинов.

- Поэтому второе условие искупления вины - полный отказ от своих убеждений, - определил Авега. - И публичное признание несостоятельности своих выводов. - "Сокровищ Вар-Вар" не существует в природе. Ты понимаешь меня?

- Понимаю, - с трудом выдавил Русинов и ссутулился. - Я должен убить свое дитя?.. А если я не выполню этого условия?

- Мы будем вынуждены наказать тебя.

- Я не военный преступник... Я ученый!

- Ничего, мы наказываем и ученых.

- Можно узнать, кого вы наказали?

- Известного тебе Льва Николаевича Гумилева.

- Его-то за что? Лев Николаевич - святой человек...

- Было за что...

- Принимаю, - после паузы вымолвил Русинов. - Мне ничего не остается...

- Скоро бы ты сам пришел к этой мысли, - успокоил его Авега. - Нельзя всю жизнь гоняться за призраками.

- "Сокровища Вар-Вар", возможно, и призрак... Но ты, Авега? Ты не плод моего воображения? Ты существуешь?

- Да, я существую, - он коснулся руки Русинова. - Можешь потрогать меня...

Его рука была сухая и теплая, привыкшая к работе, как у плотника или землекопа.

- Если существуешь ты, значит, сокровища такая же объективная реальность. Да, я могу отказаться от своих теорий, опровергнуть себя публично, если это нужно для вашего дела... Но я не успокоюсь, пока не разгадаю загадку этих сокровищ! Пока не увижу собственными глазами, пока не пощупаю рукой, как твою руку!.. Я знаю, каким будет твое третье условие - уехать отсюда и никогда не возвращаться. Так вот я - не уеду!

- Уедешь!

- Нет! - Русинов вскочил - незримый пес сделал прыжок к нему, дыхнул в рыке на запястье руки. - Я удостоился чести разговаривать с тобой лишь потому, что приблизился к вам вплотную. Вы не могли избавиться от меня, не сделали сумасшедшим в Кошгаре. Вам не удалось исполь-зовать власть и арестовать, допустим, за кристалл. Потому что нашли нефритовую обезьянку!.. Вы же понимаете, что отделаться от меня невозможно. Я не спрашиваю вас - кто вы? Мне это неинтересно. Знаю, что вы - благородные люди и совершаете подвиг. Я не стремлюсь приобщиться к вашему миру, хотя желаю этого. Вы не пустите меня, потому что избираете себе товарищей сами... Но я смогу отказаться от своих убеждений лишь после того, как найду им подтверждение.

- Зачем это тебе, Мамонт? - Авега приблизился к нему, отвел собаку. - Ты изгой, и всякие знания не утешат тебя, а вызовут целый поток нового и пустого любопытства. Ты станешь метаться еще больше. В конце концов тебя объявят сумасшедшим. Зачем тебе это?

- Не хочу оставаться изгоем, - на выдохе проговорил Русинов.

- Но ты не можешь быть гоем, хотя я вижу твое желание стать полезным и искупить свою вину.

- Гой - это состояние духа?

- Духа и разума.

Русинов опустился на лавку и несколько минут сидел молча.

- Альфред Розенберг извратил эти качества, - объяснил Авега. - И сделал их расовым признаком истинных арийцев. Гесс прекрасно знал, что это не так, но согласился с ним. Таким образом, они создали политическую партию, не имеющую ничего общего с Северной цивилизацией, как ты ее называешь. Все изгои не ведают рока и потому заменяют его партийным единством и братством. Но никому не удавалось избегнуть рока!

- Однажды Авега мне сказал, - Русинов оживился. Сказал одну фразу... Я долго не мог истолковать ее. "Рок тебе - не соль носить на реку Ганга, но добывать ее в пещерах".

- Он тебе так и сказал? - неожиданно послышался из глубины помещения низкий женский голос.

- Да! - Русинов машинально встал.

- Подойди ко мне! - велела женщина.

Он смело пошел на голос и вдруг понял, что в помещении находятся еще несколько человек, - они расступались перед ним, давая дорогу. Через семнадцать шагов Русинов остановился.

- Ближе, - сказала она.

Сделав еще четыре шага, он встал, чувствуя, что женщина на расстоянии вытянутой руки.

- Повтори еще раз, - попросила она тоном, более мягким.

- "Рок тебе - не соль носить на реку Ганга, а добывать ее в пещерах".

- Почему ты об этом никому не сказал? Русинов понял, что все диалоги его с Авегой, записанные в отчетах и на магнитных лентах, известны гоям-хранителям.

- Это касалось лично меня, - пояснил он. - И никак не относилось к тому, чем я занимался в Институте. Мне так казалось... Велел посмотреть на солнце, затем спросил, куда указывает луч солнечного пятна...

- Довольно, - оборвала его женщина. - Откуда у тебя эта вещь?

- Я не вижу какая...

- Та, которую ты назвал нефритовой обезьянкой.

- Мне ее передала Ольга Аркадьевна Шекун, сестра Андрея Петухова,ответил Русинов.

- Она рассказала тебе, каким образом к ней попала Утешительница?

- Да, незадолго до смерти... - Женщина замолчала, и у Русинова возникла шальная мысль - не Лариса ли это? Не дочь ли Петухова, уведенная отцом в сорок четвертом году?

- Кто еще, кроме тебя, видел Утешительницу? - спросила женщина.

- Иван Сергеевич Афанасьев, мой друг, которому я полностью доверяю, - он помедлил и добавил с требовательностью:

- Верните мне эту вещь.

- Зачем?

- Она утешает мой разум.

- Пусть Утешительница останется у нас, - решила она. - Это опасное свидетельство, не нужное пока изгоям. А взамен я утешу твой разум иным средством. Поедешь со мной.

Русинов ощутил на предплечье мужскую руку. Сейчас же последовал приказ:

- Иди рядом!

Это был уже другой человек. Русинова вывели из помещения - над Уралом вставало солнце: перед глазами стояло белое пятно. Они долго шли по косогору, без дороги, по мокрой от росы каменистой земле, пока не очутились на лесовозном волоке, возле грузовой машины. Провожатый открыл перед ним дверцу, велел забираться в кабину. Сам же сел за руль.

- Давай позавтракаем, - вдруг предложил он как-то уж очень по-свойски. Зашелестел газетой и сунул в руки бутерброд с маслом и колбасой. Русинов с удовольствием стал есть.

- На, держи! - Провожатый подал в руку пластмассовый стаканчик с чаем. Всухомятку-то, поди, не очень лезет...

Дата добавления: 2015-10-24