Глава 7 радостная встреча

Мы покинули лагерь с рассветом и двигались почти без остановок, так что к тому времени, как алый шар Годара и пушистый мячик Амрута уже почти опустились за горизонт, окрасив небо нежной закатной дымкой, нашим глазам открылось удивительное зрелище, какое являла собой крепость Айхуль-Ра.

Как со значительным видом сообщил нам претор, в переводе с древнекаррского это означало «перемычка» или «сустав», и расположение крепости полностью оправдывало такое необычное название.

Как гигантская рыбья кость, застрявшая в горле неведомого чудовища, она находилась между двух горных гряд — настолько высоких, что даже издали не видно было их вершин, скрытых за плотной пеленой тумана, и, поговаривали, будто сами драконы боятся летать сквозь эту непроницаемую завесу, похожую на серое войлочное одеяло. Наверное, этим и объяснялось столь яростное желание крылатых захватить крепость.

Не зря мне в голову сразу же пришло сравнение с костью — издали Айхуль-Ра, с ее острыми башенками и неровными стенами из серо-белого камня, походила на огромный, свернувшийся кольцом скелет рептилии, то ли дракона, то ли василиска.

Вечером в горах смеркается быстро, и когда мы наконец остановились перед высокими крепостными воротами, было уже совсем темно. Темнота, влажная и будто живая, забиралась холодными руками за шиворот, от чего леденел позвоночник и страшно хотелось выпить обжигающе-горячего пунша или, на худой конец, чаю.

Двое стражников с факелами встретили нас у ворот и провели в глубь крепости. Здесь все походило на обыкновенный дорожный лагерь: те же палатки для простых солдат, такие огромные, что можно было смело называть их бараками, и высокие шатры с тяжелыми бархатными пологами для офицеров. Между палатками высились самые настоящие пионерские костры, возле которых, сидя полукругом, грелись люди. На кострах поменьше готовили что-то съестное в подвесных котелках.

Наше появление внесло некоторое оживление в ряды солдат, впрочем, оно было скорее настороженным, чем дружелюбным. Я затылком ощущала цепкие взгляды, брошенные из-под нахмуренных бровей.

Претор приказал нам разбиться на отряды и выстроиться в центре крепостной площади, а сам направился к самому богатому шатру. Навстречу ему, откинув украшенный кисточками полог, вышла высокая фигура в сером плаще, обнимающем хрупкие плечи тяжелыми складками. Плащ, сшитый из шкуры василиска, прочной как сталь, был настоящей драгоценностью — я невольно залюбовалась тем, как отражаются блики костров на его мелких серебристых чешуйках.

Когда женщина (очень уж хрупкими были белые запястья, мелькнувшие в прорезях плаща) откинула капюшон, я сдавленно ахнула. Удивление мое было таким огромным, что я зашаталась, как перебравшая сидра бродяжка, и Дею, стоявшему рядом, пришлось поддерживать меня за локоть.

— Ваше величество, королева Аурелия, — претор Таал Гра сложил одну из пар своих рук в молитвенном жесте и чуть наклонил сверкающую, как медный таз, голову, — рад нашей встрече.

— И я рада тебе, славный Таал Гра, — сказала королева, повторяя его жест.

Это действительно была она — моя давняя знакомая и неудавшаяся «дама сердца» Аурелия, правда, скромный титул принцессы был ей уже не к лицу.

Справившись с секундной слабостью, я рассматривала Аурелию с жадностью брошенной женщины, углядевшей в ресторане бывшего мужа с молодой пассией. Она нисколько не похорошела: все «ценное имущество» в виде крючковатого носа с неаккуратной россыпью веснушек, кустистых бровей и нездоровой желтоватой кожи было при ней.

И все же что-то безусловно изменилось… то ли осанка — прямая, как шпага, то ли глаза — удивительно ясные и серьезные, то ли губы — без тени прошлых капризных кривляний, жесткие и обветренные… Все эти едва уловимые мелочи не делали Аурелию красивей, но, бросив лишь один взгляд на эту властную, суровую женщину, вряд ли теперь кто-нибудь усомнился бы в том, что перед ним — королева Акмала.

На секунду у меня возникла паническая мысль, что Аурелия может признать во мне «славного рыцаря ордена Храброго Пятачка», но я тут же вспомнила о наличии конспираторских кудряшек, да и с нашей последней встречи прошло почти четыре года. Вряд ли королева, отягощенная управлением целой страной, обратит внимание на такую мелочь, как полузнакомое лицо в толпе…

Снова приподнялся полог шатра, пропуская фигуру невысокого приземистого мужчины, закованного в латные доспехи. На этот раз я не столько удивилась, сколько обрадовалась: вид господина Ромуальдо, Шалтая-Болтая и грозного победителя драконов в одном лице, вызвал у меня совершенно счастливый оскал от уха до уха.

— Фельдмаршал, — Таал Гра снова поклонился, правда, уже с чуть меньшим почтением.

— Тысяча бесхвостых василисков! — пробасил господин Ромуальдо, браво подкручивая усы. — Инквизиция соизволила прислать подкрепление? В тот самый момент, когда мы уже почти одержали победу?!

— Супруг мой, вы приукрашиваете положение дел, — с тяжелым вздохом сказала королева Аурелия. — Милсдарь Таал Гра, позвольте пригласить вас в наш шатер. Нам нужно многое обсудить. Ваши люди могут разместиться в любых понравившихся палатках…

— Они поставят свои, — сказал Таал Гра.

С этими словами он подозвал одного из трибулов, быстро отдал распоряжения, после чего скрылся в королевском шатре.

Сославшись на срочную необходимость удовлетворить насущные нужды, я улизнула, чтобы пошататься по окрестностям. Остальные инквизиторы, старательно пыхтя, превращали маленькие лоскутки ткани, извлеченные из дорожных сумок, в огромные, иногда двухэтажные, палатки, больше похожие на дома.

Земля под ногами была вытоптана, кое-где пробивалась сухая трава и виднелись остатки серых мраморных плит, которыми когда-то давно мостили центральную площадь крепости.

Я поднялась на одну из башен по выщербленной каменной лестнице, пару минут потаращилась на горизонт, где в звездной темноте виднелись неровные очертания далеких холмов.

Дозорные на башне встретили меня настороженными взглядами. Неровный свет факелов, закрепленных между каменными блоками стены, освещал их суровые бородатые лица, наполовину скрытые металлическими шлемами. Вообще весь их облик нес на себе отпечаток дремучего Средневековья — все эти мечи, доспехи, мрачная небритость…

Для столичного жителя любое холодное оружие, чуть опаснее, чем кухонный нож, воспринималось как варварство и пережиток прошлого. Да, Инквизиция, столетиями охранявшая покой имперцев, здорово их разбаловала… Но я не была коренной тальзаркой, поэтому вид здешних воинов вызывал во мне лишь живое любопытство и смутную ностальгию по тем временам, когда я, в бытность свою на Земле, увлекалась толкиенизмом и носилась, как ошпаренный подсвинок, по сосновым лесам в пригороде Питера, размахивая деревяшкой и путаясь в самодельной тунике…

Правда, сейчас это была уже не игра, по крайней мере не столь безобидная.

На круглых открытых площадках, асимметрично расположенных вдоль стены, громоздились странные сооружения, похожие на огромные арбалеты. Напрягшись, я выудила из архивов памяти название — «баллиста».

Некоторые из баллист были оснащены стрелами, больше похожими на копья, другие, издали напоминавшие гигантские ложки на подпорках, швырялись округлыми черными комками.

Цепляясь пальцами за края бойниц, я подошла к одному из сооружений — возле него суетились двое мужчин. Один — пожилой, крепкий, в длинной кожаной куртке и странного вида шапке, похожей на лётный шлем. Он что-то подкручивал в баллисте гаечным ключом, время от времени протирая металлические перемычки промасленной тряпицей. Второй — совсем юный, в рваной меховушке на голое тело и коротких штанах, обнажающих тощие ободранные коленки, старательно утрамбовывая в шарообразную форму, сворачивал сеть крупного плетения из черных блестящих веревок. На руках у него были толстые и длинные, по локоть, перчатки из неизвестного мне материала. Похоже, именно этой сетью они и собирались зарядить баллисту.

Некоторое время я с любопытством наблюдала за работой «гномов-механиков» (как я окрестила про себя эту колоритную парочку, хотя роста оба были совсем не карликового).

Наконец младший, в упор уставившись на меня слегка косящими темными глазами, сказал, смешно выпячивая нижнюю губу:

— Чего надоть? Работаем, не видите?

— Вижу, — ответила я как можно дружелюбнее.

Помню, в детстве в окрестностях дачи я нашла ежика: он свалился в мусорную яму и громко там копошился — то ли пытаясь выбраться, то ли пребывая в безумном ажиотаже от обилия съестного. Накрыв зверька полотенцем, я принесла его домой и долгое время прикармливала молоком. Вначале он грозно фырчал и даже кусался, но после привык ко мне так сильно, что всегда возвращался к порогу дома и сопел у двери до тех пор, пока его не впускали… Правда, потом мне пришлось уехать, а на следующее лето он уже не вернулся.

Сейчас я испытывала похожие ощущения. Паренек отчетливо напоминал рассерженного ежа, мне же очень хотелось втереться к нему в доверие и узнать побольше об этих любопытных средневековых орудиях.

— Вижу, что работаете, — повторила я. — А как вы называете это оружие? И для чего сети?

Парнишка открыл рот. Судя по гневному выражению вымазанного маслом и гарью лица, он собирался сказать нечто вроде: «А тебе-то какое дело, инквизиторская морда?» — но в этот момент старший механик отложил гаечный ключ и влепил ему оглушительную затрещину.

— Веди себя учтиво, дурында! Чай, не мамка перед тобой!

Мальчишка взвыл, одарил меня ненавидящим взглядом и принялся с утроенным усердием заниматься своим делом.

— Вы его, госпожа, простите. Малой еще совсем, глупый, — проворчал мужчина, подбирая ключ и возвращаясь к работе.

Я кивнула, терпеливо ожидая ответа на свой вопрос.

— Это хальдуба — стрелометатель, ежели по-нашему. Мы под драконов его слегка, как бы это сказать… моди… эм… модихфицировали, тьфу, язык сломаешь с этими новомодными словечками! Теперь одну хальдубу заряжаем стрелами, вторую сетью. Сбиваем, значица, упырей хвостатых, а после — сетью пеленаем.

— Сетью? — недоверчиво переспросила я. — Драконов?

Картина, представшая перед мысленным взором, была довольно комичной. Пытаться удержать дракона сетью — почти так же бесполезно, как, например, связывать слона занавеской.

— Зря смеетесь, госпожа, — сказал механик с едва заметным неудовольствием. — Это не простая сеть. Веревки вымочены в яде урхульского змея. Дракона-то он, может, и не убьет, но ежели в кровь хоть капля попадет — зверюга в ступор впадет на целую минуту, а нам того только и надо!

Я невольно поежилась, со стороны гор подул холодный, пронизывающий ветер. Так вот, значит, как они воюют с драконами. Бьюг стрелами, пеленают сетями, а после, когда полубеспамятный крылатый падает на землю, добивают копьями… или мечами…

Я развернулась и, не прощаясь, пошла прочь. На белокаменных стенах плясали отблески от факелов. С площади доносился невнятный шум: громкие разговоры, нестройное пение и бряцание оружия.

По крайней мере, эти люди принимают честный бой. Не лукавят перед судьбой, не скрываются за «черными каплями», как это делают инквизиторы…

Я посмотрела на свои руки, несколько раз сжала и разжала пальцы. Уже завтра? На рассвете или, быть может, днем?

Совсем скоро они обагрятся драконьей кровью…

* * *

Я медленно спустилась по лестнице вниз, в задумчивости скользя ладонью по шершавым камням стены. Они густо поросли мхом и были чуть влажными.

Инквизиторские палатки, похожие на разноцветные волнушки, вылезшие из-под земли после обильного дождя, занимали уже добрую половину лагеря.

Илиферы шныряли между кострами, возбужденно переговаривались и гудели, как заправские шмели, обнаружившие в бесплодном поле цветущее дерево сакуры.

Я обогнула несколько высоких, в человеческий рост, костров. Машинально отметила, что многие инквизиторы с ловкостью юрких ящериц проскользнули в ряды акмальских солдат и теперь активно соблазняли их суровые сердца модной в столице карточной игрой «дохлый василиск», а не менее суровые желудки — остатками походного провианта. Да, не зря в Тальзаре любят говорить, что «добрый брат инквизитор и в драконьем пузе не пропадет»!

Возле одной из палаток я заметила Ниссу и Шенрияра — судя по раскрасневшимся лицам и яростной базарной брани, от которой даже издали уши вяли, как лютики без солнца, они снова крупно повздорили.

Вот же неугомонная парочка…

Я тяжело вздохнула, отчего-то почувствовав себя страшно одинокой.

Внимание привлек громкий мелодичный звук — кто-то ударил по струнам лютни. Мне стало любопытно я завертела головой, пытаясь найти источник звука, сразу навеявшего меланхоличные воспоминания.

Что мне, красавица, твои чары?

Кормят бродягу ноги!

Так что налей поскорее чарку

И провожай в дорогу!

Голос певца был глубоким, хорошо поставленным и таким знакомым, что я охнула и схватилась за грудь, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.

Невидимый певец продолжал заливаться соловьем, терзая струны так, будто играл последний раз в жизни:

А что у тебя за душой?

Что у тебя за душой, путник?

Пара медяков да ольховая лютня!

Эх-хей!

Я наконец увидела его — возле одного из высоких костров, в окружении восхищенно примолкшей толпы, где среди незнакомых бородатых лиц мелькали любопытные мордашки илиферов. Фудо сидел на толстом сучковатом бревне, закинув ногу на ногу и подергивая сапогом в такт мелодии.

Он совсем не изменился: худой и нескладный, с растрепанными светлыми волосами и живыми глазами, сверкающими в темноте как два уголька. Присмотревшись, я увидела, что в кудрях запутались сухие травинки. На мешковатых штанах и линялой зеленой рубашке кое-где виднелись прорехи.

Я схватилась руками за щеки, искренне опасаясь, что лицо, расплывающееся в безудержной улыбке, попросту треснет.

Ох, Фудо, мой верный друг и отважный спаситель, кто бы мог подумать, что вид твоей сияющей, как новенький пятак, физиономии я когда-нибудь сочту самым прекрасным зрелищем во Вселенной!

Я подошла поближе, но не стала окликать музыканта. Не хотелось лишать всех собравшихся радости слушать его голос, полный светлой надежды… В конце концов, что еще осталось у этих изможденных войной людей?

В какой-то момент глаза Фудо скользнули по моему лицу — равнодушно, не узнавая. Впрочем, через мгновение музыкант, не прерывая задорной песни, уже сверлил меня взглядом, да так, что я даже слегка порозовела от смущения.

Песня закончилась — слушатели взорвались аплодисментами. Фудо зачехлил лютню и, раскланявшись, буквально сорвался с места, продираясь сквозь удивленную публику, как дикий кабан сквозь заросли кустарника.

— Лис, раздери меня саламандра, сколько зим! Уже не чаял тебя увидеть! — Огласив окрестности приветственным воплем, от которого летучие мыши, прятавшиеся в смотровых башенках, испуганно заметались в небе, друг сгреб меня в медвежьи объятия.

— Нет, ну неужели это ты? Правда ты?! — Отстранившись, Фудо схватил меня за плечи и затряс с такой яростью, будто это была не встреча давних друзей, а как минимум допрос советского офицера в казематах гестапо.

— Нет, Фудо, это жертвенная Туанская дева, которая скоро вознесется на небеса… — простонала я, делая слабые попытки вырваться.

Фудо последний раз сжал меня до хруста в косточках и отпустил, позволив наконец отдышаться.

— Не могу поверить, что ты стала такой красавицей! — заявил он, жадно шаря глазами по моему лицу.

— А, это… — Я вяло потрепала кудряшки, упорно завивающиеся идеально ровными кольцами. — Иллюзия, скоро пройдет. — И добавила со вздохом: — А ты, Фудо, как был вралем, так и остался. Такими «красавицами» только ворон на фермерских полях распугивать.

— Что есть сосуд, коль пусто в нем? — сказал Фудо значительно, ткнув грязным пальцем куда-то чуть пониже моей левой ключицы. — А злато ценно без сосуда!

Быстро проникнувшись смыслом нехитрой метафоры, я зарделась. В конце концов, не каждый день тебя сравнивают с золотом! Например, тот же Дей ни разу не сказал мне чего-нибудь такого же приятного, разве что любил раньше утверждать, что в голове у меня одни лишь еловые шишки и опилки… Хотя, если верить жизнерадостному милновскому медвежонку, то это вовсе «не-бе-да» — гораздо печальнее, когда там вообще ничего нет.

— Лис, песня моя, я, знаешь ли, страшно рад тебя видеть… но что ты здесь делаешь?! — Опомнившись, музыкант с новым приливом энтузиазма тряхнул меня за многострадальные плечи.

Я открыла рот, намереваясь ехидно ответить таким же вопросом, но в этот момент лицо Фудо вдруг вытянулось и побледнело, став похожим на японскую редьку. Глаза расширились, а нижняя губа поползла вниз.

Не сразу я поняла, что внимание музыканта привлекли вовсе не мои ничем не выдающиеся прелести, иллюзию которых в основном создавал сопящий за пазухой Хууб. Его глаза, полные изумления, обшарили сначала мой файтон, задержавшись на медных пуговицах, и наконец уперлись в нашивки инквизиторского рекрута — два символа на предплечьях, вышитые золотыми нитками и отчетливо напоминающие сатанинские пиктограммы.

Я хмыкнула. Да уж, в гвардию стоило вступить хотя бы ради того, чтобы иметь удовольствие однажды увидеть Фудо потрясенным до глубины души — при том, что этого пройдоху, я знала, удивить было почти невозможно.

— Так, значит, ты теперь… — Фудо не договорил и, все еще таращась неверящим взглядом, покрутил головой.

— Как видишь, илифер имперской гвардии, это тебе не мелочь по карманам тырить! — сказала я не без некоторого самодовольства.

Впрочем, оно тут же улетучилось, стоило мне вспомнить, зачем я здесь и к чему обязывает должность инквизитора.

— Я знал! Знал, что ты не пропадешь! — Фудо смотрел на меня, как хозяин чистокровной колли на свою питомицу-медалистку.

— Да и я в тебе не сомневалась. — Схватив музыканта за чумазую руку, я горячо пожала прохладные пальцы. — Но позволь узнать, что ты — королевский музыкант и, более того, граф, если сплетни не лгут, — делаешь в осажденной крепости?

Фудо улыбнулся и бережно накрыл мои ладони рукой.

— А что все мы делаем здесь, Лис? Защищаем то, что нам дорого.

— Ты же не воин!

— Что правда, то правда. — Улыбка музыканта стала горькой. — Но за меня воюет музыка. Посмотри на этих людей…

Я невольно проследила за его взглядом. Солдаты у костра о чем-то переговаривались, смеялись в густые бороды и, призывая удачу, смачно плевали в кулаки перед тем, как бросить кости. Они вовсе не выглядели подавленными или испуганными, хотя лица их носили следы крайней усталости и измождения.

— Все они знают, ради чего завтра, быть может, отдадут жизни. И сделают это не раздумывая. Но даже им, одной ногой стоящим в могиле, нужна надежда. Любая, пусть самая призрачная или надуманная! Конечно, в моих песнях нет ни магии, ни колдовских чар, они не способны что-либо изменить… и все же я рад, что могу хоть как-то подбодрить эти обреченные души.

— А они обреченные? — тихо спросила я.

— Кто знает, Лис, разве только Создатель… Что-то похолодало, не находишь? Идем, угощу тебя отменным опилковым чаем. Нормальный, к сожалению, кончился еще на прошлой неделе.

С этими словами Фудо, крепко взяв меня за руку, повел к костру.

— Так это правда, что ты теперь граф? — Держа обеими руками погнутую жестяную кружку, я мелкими глоточками потягивала ароматный чай, заваренный, вопреки угрозам Фудо, не из опилок, а из каких-то горных трав. — Неудобно ведь, вдруг я перед титулованной особой, а у меня уши со вчера не мыты!

— Правда, чистая, как родник! — Фудо поочередно продемонстрировал мне надменный фас и гордый курносый профиль. — У меня даже грамота с королевской печатью имеется. Куда я ее, интересно, подевал?..

Я восхищенно поцокала языком.

— Что, неужели и замок есть?

— А то! — отозвался музыкант, горделиво выпячивая грудь. — И прилежащая вотчина на отшибе. Деревенские пейзажи, парное молоко, румяные крестьянки… — Фудо, с блаженным видом прикрыв глаза, чмокнул губами. — Лепота! Я там проездом как-то был.

— Почему не остался?

— Не по душе мне сытый быт. — Парень извлек из кожаного чехла лютню и принялся подкручивать колки. — В ушах должен свистеть ветер, в голове цвести лютики, а в желудке — выть голодные василиски!

— Рецепт идеального барда, — хмыкнула я.

Фудо кивнул, мурлыча что-то неразборчивое себе под нос.

— Но как тебя все-таки угораздило? Слышала, ты героически спас от хандры младшую королевишну…

— Принцессу Леллиан. — Губы музыканта тронула едва различимая улыбка. — Именно она настояла на столь несоразмерной награде за одну-единственную песню.

Я с любопытством посмотрела на друга. В его глазах читалась настоящая нежность.

— Красивая?

— Как Туанская дева, — мечтательно протянул Фудо и тут же с подозрением покосился на меня. — Только попробуй сказать какую-нибудь сальность! Ей и пятнадцати весен нет!

— Чей бы василиск шипел, — проворчала я. — А у кого морда как у кота, упавшего в крынку со сметаной?

— Ну… — Фудо смущенно поскреб кончик носа, — она и правда само очарование. Объявила меня рыцарем Правой туфельки, представляешь?

— Хорошо хоть не рыцарем панталон, — съехидничала я.

— Да ну тебя! — добродушно отмахнулся музыкант и принялся наигрывать на лютне какой-то меланхоличный мотив.

Хлесткий, как пощечина, ветер ударил в лицо, растрепал волосы. Поежившись, я прижала теплую кружку к щеке.

Погода в горах переменчива, будто легкомысленная женщина. Еще совсем недавно небо можно было принять за черную бархатную подушку, утыканную булавками с круглыми сияющими шляпками на концах, — таким оно было звездным; теперь же, затянутое плотными, набрякшими, как опухшие веки, тучами, оно в любую секунду грозилось разразиться ливнем.

— Дождь будет, — непонятно зачем сказала я.

Фудо извлек из лютни несколько душераздирающих аккордов и со вздохом спрятал ее в чехол. Вместе с погодой неуловимо изменилась и атмосфера вокруг. Солдаты, поскучнев, расходились по палаткам. Низко над землей носились летучие мыши, в воздухе остро пахло озоном и, как мне показалось, едва ощутимой, неясной тревогой.

— Здесь часто дождит, — сказал музыкант. — Настоящее болото, как только еще не квакаем…

— Они ведь скоро нападут, да?

Я спросила и тут же пожалела об этом. Захотелось превратиться в улитку и спрятаться под спасительный панцирь или, как страус, уткнуть голову в песок — лишь бы не слышать ответа… Но поблизости был только дымящий из-за влаги костер, и прятать в нем голову было, по меньшей мере, небезопасно.

— Вряд ли, — отозвался Фудо. — Мы отбили атаку вчера, завалили двоих. Для крылатых это серьезные потери. Думаю, они отлежатся пару деньков.

Я с облегчением вытолкнула воздух из легких — оказывается, все это время я ждала ответа, затаив дыхание.

— Дрейфишь? — Друг смотрел на меня с лукавой усмешкой.

— Конечно. Я, знаешь ли, первый раз на войне.

Фудо с удовлетворенным видом кивнул.

— Это хорошо. Если бы ты была спокойна, как сытый удав, вот тогда я бы забеспокоился. Хадыр! — Музыкант смачно выругался, как заправский торговец. — Не нравятся мне эти тучи. Как бы нас не затопило к химерам. Да и дозорные сейчас — щенки слепые…

— Ты же сказал, что драконы не нападут!

— Доверять врагу? Глупее лишь спать с коброй на груди. Расслабишься — а наутро уже труп. Кстати, я слышал, что инквизиторы могут чуять драконов даже на расстоянии… Это правда?

Я невольно потянулась рукой к вороту файтона — туда, где на груди покоилась ледяная, как руки покойника, «капля».

— Не мы, — сказала я едва слышно, — наше оружие. Не спрашивай.

Несколько секунд Фудо буравил меня глазами, затем кивнул и отвернулся к огню.

Ощущение тревоги не покидало. Напротив, с каждой минутой становилось все сильнее. Тучи над головой сгущались, первые тяжелые капли падали на лицо, с шипением растворялись в костре и стучали по притоптанной пыльной земле.

Тук-тук-тук… Сердце стучит неровно, прерывисто. Замирает на мгновение и снова бьется в грудную клетку так, словно просит выпустить его на волю, потому что боится… Чего?

— Что-то не так, Фудо.

— В чем дело, Лис? — Глаза друга прищуриваются, горят желтым светом, как у большой человекоподобной кошки.

— Не знаю. — Мне очень жарко, я рву ворот файтона. Ткань трещит, разлетаются медные пуговицы. — Не знаю! Что-то странное!

«Капля» сияет, как карбункул, переливающийся в солнечном свете. Густая, алая… Нет, не карбункул — кровь. «Капля» и есть кровь. Дракона.

Я вскакиваю. Кричу так, что вопль дерет глотку. Амулет обжигает грудь.

А тяжелые, будто литые из металла тучи уже разрывают черные крылатые силуэты.

— Летят! Летяя-яяя-яят!!!

Этот крик принадлежит уже не мне. Вопит, радуя слух многогранными переливами, какой-то молодой парнишка в черном файтоне — инквизитор. На его груди хищно, будто глаз разъяренного циклопа, полыхает «капля»…

ГЛАВА 8
ТО, ЧТО МЫ ПОТЕРЯЛИ…

— К стене! Беги к стене, слышишь?! — Я в оцепенении смотрела на Фудо. Его рот открывался и закрывался, и изредка до меня долетали слова — наполовину проглоченные резкими порывами ветра, отчего казалось, что друг пытается докричаться до меня через толстое стекло. — Не стой столбом, дура! Беги!

Жесткие пальцы больно сдавили запястье, рванули к себе, заставляя ноги распрямиться и бежать, бежать…

Мне не было страшно, но все вокруг будто плыло в густом киселе. Будто в замедленной съемке виден кусок серого, сочащегося влагой неба; набухшие тучи неохотно распахивали свои чрева, выпуская ветвистые молнии и все новые и новые крылатые силуэты.

Первые робкие капли исчезли, им на смену пришли хлесткие, как плети, струи дождя. Они, будто живые, вгрызались в землю, поднимая фонтанчики грязи, били по крышам палаток и по головам людей, в панике мечущихся по площади.

Фудо выпустил мою руку лишь тогда, когда крепостная стена, скользкая и ледяная, впилась неровными выступами в спину.

Вспышка света, такая яркая, что я вскрикнула и закрыла руками глаза, озарила крепость. Шипение воды, густой пар, треск и отвратительный запах горящей резины. Палатка в десяти шагах от нас вспыхнула и обрушилась на землю. Красные языки пламени лизали ее жадно и так быстро, будто это был не влажный брезент, а сухой камыш.

— Туанская дева… Их слишком много! Первый раз вижу столько тварей одновременно! — Голос Фудо срывался. — Почему я не слышу хальдубы? Где, рагхар побери, дозорные стрелки?!

Ухватившись рукой за стену, я распрямилась. Мир больше не походил на кадры старой кинопленки; драконы метались по небу со скоростью истребителей, разевая пасти и выпуская гигантские шары огня.

Площадь вокруг пылала — везде, куда только падал взгляд. Даже ливень не мог погасить пламя — оно чадило, пускало клубы пара, но продолжало жадно лизать палатки, землю… и людей. Десятки обуглившихся трупов. Кое-где они лежали целыми группами. Я лишь сейчас поняла, что воздух наполнен смрадом горящей плоти и криками. Ужасающими воплями людей, заживо пожираемых огнем…

У меня закружилась голова. Желудок сжался в комок и подкатил к горлу. Так вот что значит война с драконами…

Горящим факелом со стены сорвался человек. Он был еще жив, когда тело с хрустом упало на землю в нескольких шагах от меня.

Я сжала кулаки. Ну сделай же хоть что-нибудь, Лис! Ты же инквизитор, чтоб тебя!

Вернулось позабытое ощущение — в тот раз, в столице, столкнувшись с драконом, я точно так же не знала, что делать… Беспомощный кролик перед удавом, распахнувшим алчную пасть…

Рондала «Стоглавый пес», внимательно слушать приказ, повторять один раз!

Голос претора, жесткий, не терпящий возражений, подействовал на меня как ведро ледяной воды.

Верно… как я могла забыть?

Я не одна. Теперь — не одна!

В глубине души я все еще противилась этой мысли, ведь выбор был сделан за меня, а слова клятвы — насильно сорваны с языка… И все же он был сделан. Отныне я воин рондалы. Пусть далеко не все «братья» — мои друзья, но готова ручаться головой: каждый из нас будет драться до последнего.

Мне вдруг показалось, что я слышу чье-то тяжелое дыхание — сзади, спереди… везде вокруг. Я обернулась, но никого не увидела… и лишь спустя пару секунд поняла, что каким-то непостижимым образом слышу, как в унисон раздуваются и опадают легкие моих собратьев-инквизиторов. Я могла слышать биение каждого сердца, толчки крови, текущей по их жилам. Это было непривычно, но почему-то совсем не страшно.

А еще я точно знала, что не сошла с ума и что все происходящее — не чудо и даже не магия… Просто я наконец приняла свою судьбу и осмелилась заглянуть ей в глаза.

— Слушаю, мой претор! — уже не я произнесла эти слова, а стоглавый инквизиторский пес прорычал запекшейся от жара пастью.

Скрыть «капля». Всем, немедленно!

Сжав потной ладонью «каплю», я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Претор прав: алый свет амулета сейчас все равно что огромная мишень, нарисованная прямо на груди. Лакомая добыча для драконов.

Кое-как мне удалось приглушить свет «капли», теперь она лишь слегка грела кожу.

Подняться на стены! Ставить щит и держать сколько возможно! — Голос претора вибрировал от едва сдерживаемой ненависти. — И не жалеть… слышать меня? Не жалеть эту тварь!

Глубоко вздохнув едкий от дыма воздух, я решительно шагнула к крепостной лестнице.

— Стой, Лис! — Фудо, о котором я совершенно забыла, схватил меня за плечи, развернул к себе. — Куда тебя несут василиски? Хочешь умереть героем?!

— Я должна.

Накрыв его ладони своими, я заглянула барду в глаза. В них был страх. А еще, где-то в самой глубине, едва заметная под пучиной отчаяния, билась, как жилка, надежда.

— Мы не воины. — Он искривил губы. В уголке рта запеклась кровь. — Ты погибнешь.

— Нет, клянусь тебе! И ты обещай, что не умрешь. Пожалуйста, обещай! — Я сжала его руки так, что и самой стало больно.

Не хочу… не могу больше терять близких людей!

— Дурочка… — Он наклонился ко мне, сталкивая наши горячие и влажные от дождя лбы. — Обещаю.

Хорошо бы дождь мог смыть не только слезы, но и страхи…

Фудо отстранился, силой разжал мои руки.

— Вперед, инквизитор!

Несколько мгновений я смотрела в его лицо — усталое, бледное, с бурыми потеками крови и гари — будто бы наискось разрезанное кривой болезненной улыбкой.

Затем развернулась и побежала к лестнице.

В голове не осталось ни одной связной мысли. Теперь телом двигало единственное желание — выполнить приказ претора…

И не погибнуть.

* * *

Кажется, я целую вечность поднималась по этой чертовой лестнице. Ноги то и дело норовили соскользнуть с мокрых каменных ступеней, приходилось цепляться за стены, раздирая ладони о шершавую кладку.

Оказавшись на вершине крепостной стены, я, тяжело дыша, привалилась к парапету.

Только сейчас я заметила, каким необычным цветом окрасилось небо. Будто кто-то выдул огромный мыльный пузырь и растянул эту сияющую, переливающуюся всеми цветами радуги пленку на весь горизонт, от края до края. Дождь почти перестал. Редкие капли прорывались сквозь сверкающую пелену и испарялись прямо в воздухе, не долетая до земли. Крылатые силуэты метались в небе, яростно поливая струями огня неожиданную преграду. Радужная пленка дрожала, под напором пламени кое-где вспыхивала и расползалась, но стоило крылатым радостно броситься в образовавшуюся прореху, тут же, как живая, зарастала прямо перед разъяренными мордами.

Я досадливо закусила губу. Глупая Лис! Ты что же, думала, будешь первой? Героически прикроешь грудью всю рондалу? Как же, держи карман шире! Другие инквизиторы тебе не чета, наверняка не тратили время на слезливые прощания. Разумеется, кто-то, может быть Дей или даже сам претор, уже сколдовал магический заслон. Осталось только подпитывать его, насколько хватит «капли»…

Протяжный крик привлек внимание. Я резко обернулась, чувствуя, как покрываются потом ладони. Саламандра! Пока я здесь прохлаждаюсь, мои товарищи отдают последние силы!

Кому принадлежал крик, я так и не поняла. Зато сразу увидела две одинокие фигурки, спинами прижавшиеся друг к другу. Шен и Нисса стояли всего в десятке шагов от меня, высоко вскинув руки. Ветер трепал полы их файтонов, сполохи огня и молний выхватывали из тьмы белые от нечеловеческого напряжения лица.

Другие инквизиторы, сбившись в небольшие кучки и приникнув друг к другу так близко, будто пытались сохранить остатки тепла в зимнюю ночь, стояли вдоль всего парапета — сколько хватало глаз.

Когда Нисса зашаталась и стала беззвучно оседать на каменные плиты, я словно очнулась ото сна. В несколько гигантских прыжков преодолев разделяющее нас расстояние, я успела подхватить девушку, прежде чем она рухнула на пол. Нисса была без сознания. Казалось, я вырвала ее из лап вампира — бледные щеки глубоко запали, пульс едва прощупывался. Я провела рукой по мокрым спутанным волосам и увидела в них седые пряди. В глазах потемнело.

С первого дня учебы в академии нам втолковывали, что магия — опасная стихия. И я не раз убеждалась в этом на собственной шкуре. Но это…

О том, что магия, замешанная на крови, способна в считаные минуты превратить своего «хозяина» в живой труп, нас не предупреждали.

Я выдавила кривую усмешку и медленно поднялась на ноги. Что ж, не зря говорят, что матерые инквизиторы не боятся ничего — даже смерти. Еще бы… носить на груди «каплю» — все равно что ходить под дулом пистолета. Волей-неволей привыкаешь к острым ощущениям.

— Лис… — Шен с трудом повернул голову, когда я подставила ему свое плечо, — как… она?..

Он едва шевелил губами. По щекам стремительно расползалась смертельная бледность.

— Жива, — коротко бросила я. — Передай мне поток и отдохни.

Шенрияр послушно вложил магические нити мне в руки и с облегчением опустился на колени.

Я охнула, почувствовав, как незримая ладонь сначала сдавливает мне грудь, а затем будто вырывает легкие. Больно… как же больно пропускать через себя такую силу. Но нужно терпеть. Я постаралась расслабиться, хотя от страшной боли хотелось выть и грязно ругаться. Концентрация не важна… Даже моя собственная сила не важна… «Капле» плевать на способности своего носителя. Она сама по себе — вместилище невообразимой мощи. Вот почему Верховный инквизитор экзаменовал нас столь странным образом. Единственное достоинство инквизиторов — умение терпеть боль…

Если бы у меня были силы, я бы рассмеялась. Сколь же незамысловата тайна инквизиторского могущества!

Барьер слабел. Один за одним инквизиторы оседали. Никто не поддерживал их, и они падали, как мешки с зерном, на твердые влажные плиты. Падали и уже не поднимались. Пару раз мне казалось, что я слышу отчетливый хруст костей — так неудачно приземлялись какие-то бедолаги.

Драконы наседали все яростнее, и радужная пленка поддавалась — трещала, как тонкая цветная бумага. Сквозь обугленные дыры прорывались черные крылатые силуэты. Этих первых смельчаков тут же снимали хальдубы — благодаря вовремя поставленному заслону акмальцы смогли сгруппироваться и подготовить орудия к бою.

Но все же преимущество было на стороне драконов. С каждой минутой прорех становилось все больше. Казалось, небо, закрытое перепончатыми крыльями, потемнело еще сильнее…

В сотне шагов от нас загорелась башня. Огромным горящим фениксом в черную пропасть обрушилась хальдуба.

Хитрые твари… знают, куда бить.

От боли мутилось сознание. Откуда-то из самых глубин разума волнами поднималась ненависть. Странно, но именно она была последним островком, удерживающим меня на краю безумия и не позволяющим безвольно рухнуть на землю.

О, как же я ненавидела! Великого инквизитора — за то, что втянул в эту бойню; магистра Крама — за то, что не смог защитить… И Джалу — за то, что оставил меня одну…

А еще всем сердцем ненавидела людей этого сумасшедшего мира, особенно имперцев — тупых, не способных понять, что не одной лишь войной можно решать недоразумения! И драконов. Да, особенно драконов! За то, что ошибалась в них, за то, что легенды об их мудрости — миф, вымысел, и все, что скрывает эта чешуйчатая оболочка, — лишь жажда крови и мести.

— Лис, стой! Не смей! Не…

Не глядя, я ударила Шенрияра ногой, и он со стоном скрючился у парапета.

Илифер! Держать заслон! До последнего! Это приказ!

Хватит! Замолчи, старый дурак!

Оказывается, избавиться от назойливого внутреннего голоса так легко — не сложнее, чем отключить звук у телевизора.

Какой смысл держать остатки барьера, когда он вот-вот рухнет и крылатая смерть обрушится нам на головы? Плевать, что это приказ, если он отдан идиотом!

Кончики пальцев заледенели. Это была бы просто красивая фигура речи, если бы они действительно не покрылись льдом.

Морозная волна сорвалась с моих пальцев, лавиной покатилась по небу — в то место, где заслон дал особенно большую трещину. Несколько драконов с протяжными, совсем человеческими воплями стали падать вниз — лед спеленал им крылья. Одному из ящеров повезло меньше других — ледяное копье пронзило его прямо в сердце.

Мне хотелось расхохотаться во всю глотку. Боль почти не чувствовалась, зато тело пьянело от мощи, по жилам текло пламя — ледяное, как моя ненависть.

— Не надо… — Чья-то рука вцепилась в полу моего файтона.

Запрокинув белое, будто присыпанное мукой лицо, Шен смотрел на меня затуманенными глазами.

— Погибнешь…

Я отпихнула его и сменила ледяной поток огнем. Кожу на лице стянуло, резко запахло палеными волосами.

Еще несколько драконов превратились в горящие факелы.

Хлынул дождь. Небо сменило цвет на угрюмо-черный. Горизонт, будто кровь, окрашивали огненные сполохи.

Барьер рухнул. Оставшиеся на ногах илиферы, все как один, последовали моему примеру.

Я быстро слабела. «Капля» пила мою жизнь, словно вампир — кровь зазевавшейся жертвы.

Краем глаза я видела, как вокруг моей головы, будто белые змеи, вьются совершенно седые волосы. Все инстинкты, словно очнувшись от наркотического сна, вопили о том, что я должна отступить… опустить руки…

Но я уже не могла. Потому что попала в капкан, дичь из которого вынимают мертвой.

Зависший над нами дракон был прекрасен: широкие, как паруса огромного фрегата, крылья в огненных вспышках отсвечивали золотом и глубоким изумрудом. Круглые горящие плошки глаз смотрели, казалось, прямо на меня. Грудь его раздувалась неспешно, как в замедленной съемке.

Вот и все. Я закрыла глаза.

Бог-Дракон… у тебя своеобразное чувство юмора. Ну почему я должна умереть в огне именно этого крылатого? Так болезненно напоминающего…

Кто-то обхватил меня за ноги.

Я невольно опустила взгляд — и встретилась глазами с Ниссой. Девушка не произнесла ни слова, просто смотрела на меня. Слабая, покорная — она безмолвно вверяла мне свою жизнь.

Тупой болью отозвался прикушенный язык. Боль отрезвляла.

Каждый вдох давался с трудом. Наверное, легкие действительно превратились в решето.

Еще несколько капель крови — все, что во мне осталось. Ну и пусть. Главное, чтобы хватило на последний удар.

Мы атаковали одновременно. Три ледяных копья пронзили дракону крылья и грудь.

Он закричал — так мог бы кричать смертельно раненный человек.

Я успела заметить, как поверженный ящер всем телом рухнул на одну из привратных башен, прежде чем нас накрыла выпущенная им огненная лавина…

* * *

Есть предел тому, что человеческий мозг готов воспринять, глаза — увидеть, а обоняние — почувствовать. Боль от ожогов, ослепляющий огненный свет — ничто по сравнению с непередаваемой, отвратительной вонью горящей человеческой плоти. Густая и словно бы вязкая, она залепила глотку — и только страшный, выворачивающий внутренности кашель позволил ненадолго избавиться от нее.

Лицо саднило и чесалось. Из растрескавшихся губ текла кровь. Я слизнула ее сухим языком. Все члены будто одеревенели, каждое движение отзывалось болью…

И все же я была жива. Чудо? Скорее уж, отсрочка казни…

Помогая себе локтями, я поднялась на колени. Зрение возвращалось постепенно — медленно сквозь черную пелену проступали силуэты…

Вначале я увидела Ниссу. Издав радостный вопль, больше похожий на воронье карканье, хотела было броситься с объятиями, но тут увидела, что она держит на коленях.

Голова Шена наполовину обгорела, волос почти не было, левая сторона лица представляла собой кошмарное месиво из горелого мяса и белых проплешин — не сразу я поняла, что огонь сжег плоть до кости. Правая сторона сохранилась чуть лучше, и из-за этого лицо походило на маску паяца — потому что там, где огонь сожрал кожу и мясо, обнажившиеся зубы сияли в ухмылке.

Застонав, я прижала руку ко рту, боясь, что содержимое желудка вырвется наружу. Дышать стало так сложно, что я невольно подумала, научусь ли когда-нибудь делать это снова.

Ничто больше не требовало объяснений. Наша с Ниссой «везучесть» вовсе не была случайностью — когда обрушилась огненная лавина, Шен закрыл нас собой. Прочности файтона и его собственного тела хватило, чтобы мы уцелели… но сам он…

— Глупый… ну зачем? — Нисса не плакала, глаза ее были сухими, будто огонь выжег из них всю влагу.

Грязная худая ладошка, похожая на птичью лапку, гладила юношу по уцелевшей щеке.

— Хотел стать героем? — Девушка поднесла ухо к страшной ухмылке и словно бы прислушалась. Затем тихонько рассмеялась.

— Даже сейчас у тебя дурацкие шутки, Шен.

— Нисса! Нисса!

Девушка подняла глаза. Мне стало страшно. В ее глазах читалось безумие.

— Я не сумасшедшая, Лис. Я знаю, что он умер. — Ее спокойный размеренный голос так сильно не сочетался с искаженным лицом, что мне захотелось дать ей хорошую затрещину. Что я и сделала.

— Да очнись же! Шен не мертв — он дышит, или ты ослепла?!

Не обращая внимания на горящее от удара лицо, Нисса свела брови на переносице и несколько томительных секунд смотрела куда-то за мое плечо. Опустив глаза и приглядевшись, девушка не сразу поняла, что я не лгу… А когда наконец поняла, то издала странный гортанный звук и разрыдалась.

— Я думала… думала, он…

— Знаю! — Я говорила нарочно грубо и резко. — Найди Дея, он сможет помочь! Слышишь меня?

Я с силой тряхнула Ниссу за плечи. Хотя это было уже ни к чему.

— Да-да, конечно! Я быстро, я мигом! Ты только не оставляй его, пожалуйста…

Утирая грязным рукавом слезы, она легко, откуда только силы взялись, вскочила на ноги и припустила прочь.

Я тяжело поднялась. Посмотрела на распростертое у моих ног тело Шена. В груди было пусто и холодно. Так странно — ничего не чувствовать. Так спокойно…

С такими ожогами не живут. И даже если Ниссе удастся найти и привести Дея… то что он сможет? Но, быть может, тот факт, что Нисса хоть что-то попыталась сделать, поможет ей не сойти с ума.

Я отвернулась и посмотрела на разрушенную башню. Отчего-то захотелось увидеть поверженного мной дракона.

Развалины башни дымились, но уже не горели. Тело гигантского ящера исчезло.

Не в силах больше удивляться, я молча смотрела, как рассеивается дым…

Как окровавленная рука цепляется за каменный обломок и из пыли медленно поднимается человек. Он обнажен — кожа его белая и гладкая, как мрамор. А волосы, длинные, светлые, кажутся красными в бликах огня.

Я улыбаюсь — ведь теперь я точно знаю, что безумна. И от этой мысли становится легко.

Ветер, с неожиданной злобой хлестнув по лицу, срывает с губ единственное слово:

— Джалу!

Примичания:

Марка велосипеда.

М. Фрай. Простые волшебные вещи.

Дата добавления: 2015-10-02