Гремучий Маныч

Путешествие от Дона до Каспия

(отрывки)

Полыхали в степи тюльпаны…

«…» Мокрая Ельмута теперь зовется хутором Городовиковым. Есть на Маныче и город Городовиковск – бывшее село Башанта, но то уже в Калмыкии. В Мокрой Ельмуте родился «генерал Ока-яма» – так с любовью говорят в этих степях о ближайшем соратнике Буденного, командарме Второй Конной армии Оке Ивановиче Городовикове.

Как и семья Буденных, Городовиковы считались в Платовской станице иногородними и тоже мыкали нужду, каждое лето нанимаясь в батраки к богатым хозяевам. Калмыки кочевали в здешних степях с незапамятных времен, степь была для них как родной дом. Когда-то, несколько веков назад, пришли они на Маныч, отделившись от монгольского ханства, и приняли подданство Российской империи, а многие (как, например, семья Городовиковых) даже были крещены в православной церкви. «Калмак» по-монгольски значит «отделившийся». В русском произношении слово «калмак» превратилось в «калмык». Но даже те, кто был крещен, продолжали жить родами.

В Ельмуте той поры стояло пять-шесть войлочных кибиток и две крестьянские мазанки. Это сейчас увидел я в хуторе Городовикове и кирпичные особняки, окруженные садами, и вымощенный камнем «майдан» тракторно-полеводческой бригады. А прежде... Постоят кибитки на одном месте недели две, съедят овцы травы вокруг, и перебираются калмыки на другое место. Случалось, откочевывали в степь верст на двадцать – тридцать, – укладывали на арбу домашний скарб и мешки, в которых сидели дети, и отправлялись в дорогу на верблюдах. А весной каждый раз снова возвращались в Ельмуту.

У Городовиковых и верблюда своего не было – так они были бедны, и потому, даже не успев подрасти, дети становились батраками. К тринадцати годам Ока Городовиков умел ездить верхом, был уже опытным чабаном.

Как-то доверили ему вместе со старым чабаном перегнать хозяйскую отару овец к Манычу, в ней было без малого две тысячи голов, и застала их в дороге пурга. Укрылись они в камышовых зарослях, разожгли костер. Продукты кончились, и чабан решил оставить овец на мальчика, а сам отправился на пастбище за припасами. Один посреди заметенной сугробами степи, огромная отара овец и несколько собак... А ночью начался жестокий буран, шалаш унесло ветром, и нельзя было рассмотреть, где небо, а где земля – только сплошная белая пелена кругом. Овцы сбились в кучу и тоже были похожи на снежный сугроб. Надо было что-то делать, чтобы они не замерзли, чтобы не замерзнуть самому.

Всю ночь мальчик приплясывал под дикое завывание бури, тормошил собак, будоражил стадо. Уже далеко за полночь, свалился он, обессиленный, в сугроб и обмороженными ручонками начал рыть в снегу нору, чтобы как-то укрыться от ветра и чуточку передохнуть... Он знал, что ему нельзя засыпать и крепился как мог. Силы уже оставляли его, и он выбирался из сугроба, снова пускался в пляс, расталкивая герлыгой овец. Уже перед самым рассветом, вспомнив рассказы отца и деда, подбежал к отаре, схватил первую попавшуюся под руку овцу и, держа ее за передние ноги, с трудом перекинул себе на спину. От шерсти овцы по закоченевшему телу пошло тепло. Буран как будто начал стихать, а Ока, совсем обессилев, упал в снег. Пока спал, и собак, и овец совсем занесло снегом.

Он не помнит, сколько спал, но близость овцы не дала ему замерзнуть и, очнувшись, едва передвигая ноги, вылез из сугроба и начал искать герлыгу. Ему уже казалось, что он вот-вот упадет и больше не поднимется, когда заметил вдали спешивших к нему всадников. Это были люди из Ельмуты. Трое суток уже разыскивали они в степи мальчика.

– Ты батыр! – сказали они ему.– Тебе можно доверять отару...

А потом, вспоминал Ока Иванович, приехал хозяин овец. Он равнодушно курил трубку, кося глаза на посиневшего, обмороженного мальчика, и, словно между прочим, бросил ему:

– А я думал, что ты, Ока, замерзнешь. Ну, раз не замерз, так отдохни сутки...

Это была и хозяйская «милость», и награда за то, что он едва не пожертвовал жизнью.

Чабаны не ошиблись тогда, назвав Оку батыром. Когда подошла ему пора идти на царскую службу, показал себя он лихим джигитом – умел ловко и лозу рубить, и на полном скаку с коня свеситься, платок с земли поднять, и обернуться на полном скаку, мишень при этом прострелить. В 1918 году, приехав с фронта в Платовскую, Ока вместе с Буденным создавал ревком, ездил по окрестным хуторам звать калмыков в Красную гвардию. Через вражеские заслоны пробивались потом платовцы к Царицыну, сражались на многих фронтах – там, куда звала их революция.

После гражданской войны Ока Иванович все свои силы посвятил строительству и укреплению Советских Вооруженных Сил. Довелось ему участвовать и в Великой Отечественной войне – он стал генерал-полковником, Героем Советского Союза. К тому времени генералом стал и его родной племянник Басан Бадминович – он тоже родом из Мокрой Ельмуты.

В станице Буденновской вспоминают, что, когда шестнадцатилетний Басан Городовиков по путевке райкома комсомола поступил в военную академию, Ока Иванович, узнав об этом, сказал:

– Трудно ему будет служить. Фамилия с него втройне спросит...

Сорок лет отдал этот человек службе в армии, а когда Герой Советского Союза Басан Бадминович Городовиков ушел в запас, его не ждал отдых - его избрали первым секретарем Калмыцкого обкома партии, кандидатом в члены ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета страны…»

Дата добавления: 2015-10-02