12 страница. - Да, Леночка, нотки голоса твоего папули, который настаивал на водителе

- Да, Леночка, нотки голоса твоего папули, который настаивал на водителе, их ты слышишь! Мне намекнуть при встрече, что ты собиралась бухать, за рулем и с утра? Юль… Да что ты ее слушаешь, перестань!

Тугая пружина не разжимается, нет, она застывает литой формой где-то в глубинах сознания, задев по инерции сердце с тут же начавшейся аритмией. Я молча открываю дверцу, чтобы сесть на заднее сиденье. Несколько глубоких вдохов, чтобы унять головокружение и непонятный жар острой безысходности. Девчонки притихли, Эля усаживается впереди рядом с новоявленной автоледи, а я просто закрываю глаза и откидываю голову назад, по инерции отметив, что Лекси ведет автомобиль уверенно, с едва уловимой грацией, если это слово можно применить к стилю вождения. Робкий разговор возобновляется лишь спустя десять минут, а я не могу смотреть в окно. В этом городе сотни улиц, десятки центральных, где мы с ним так или иначе успели побывать. Меня подбрасывает при открывшейся панораме «моста влюбленных», и я поспешно отвожу взгляд. Слушаю краем уха рассказ Эли о том, кого из наших одногруппников она видела и чем кто сейчас занят, и больше всего на свете хочу оказаться дома.

Они отпускают меня, только взяв обещание, что завтра вечером мы все соберемся в открытом пляжном клубе «Аризона» на вечернем пати. Я не знаю, что со мной будет завтра, но клятвенно обещаю присутствовать, даже если пресс воспоминаний, оживший в этом городе, придавит к полу, лишив возможности подняться. Я намерена с этим бороться, только… я не знаю как! Здесь все против меня, даже стены квартиры, потому что он последний, кто там находился! Если бы я могла научиться ничего не чувствовать! Увы.

В комнате ничего не изменилось, хотя тетя наверняка приходила сюда не раз и не два, чтобы полить свою оранжерею в мое отсутствие. Перед отъездом я додумалась провести экспресс-уборку, и квартира встретила меня бездушной, словно его взгляд, стерильностью. Все аккуратно по полочкам, ни одной лишней детали. Ловлю себя на мысли, что боюсь здесь оставаться, боюсь воспоминаний, которые сейчас обязательно захлестнут. Мой взгляд прикован к креслу, и я, кажется, слышу шелест бумаги с душераздирающими строчками. Даже отшатываюсь, вспоминая, как эта библия Люцифера полетела мне в лицо.

«Значит, так. Умойся и прочти. Быстро. Не принимаешь эти условия – счастливо оставаться. Принимаешь – уезжаем вместе. Я все сказал.»

Словно в первый раз - смесь ужаса и облегчения от всей ситуации в целом. Да, я боялась того, что он со мной сделает уже совсем скоро, но еще сильнее я боялась перспективы быть изнасилованной оравой отмороженных урок. Тогда я не могла знать, что это был всего лишь театр ради того, чтобы получить меня, не применяя силу, оставить иллюзию моей добровольности и его непричастности, раз уж фишка с салоном не прокатила с первой попытки!

Меня трясет. Я не решаюсь зайти в комнату, бросаю чемодан в коридоре, хватаю клатч с кредиткой и наличкой - да, остается проблема пустого холодильника, я умру с голоду! В крупный супермаркет ехать нет ни сил, ни желания, и я ограничиваюсь мини-маркетом рядом с домом. Толпы людей не пугают, я уже знаю, каким страшным будет мое одиночество в бездушном периметре пустых комнат. Даже дом больше мне не крепость. И зачем я отпустила девчонок?

Я сжимаю зубы, но все же не могу сдержать слезы: льются по щекам, пока я распихиваю продукты по полкам, падают соленой добавкой в чашку свежезаваренного кофе, тушат сигарету. Хрен усну в таком состоянии. Разве что…

Я снова сбежала. Тебе не победить меня, не надейся, только не в этом! Ты можешь хоть прописаться в моей квартире своей незримой обволакивающей тенью, долбаным иллюзионистом, провоцирующим воспоминания, да хоть самим приспешником Сатаны, я не буду играть по твоим правилам! Замерзнешь от игнора, сломаешь себе кости о мои выстроенные для защиты стены, но тебе никогда больше не управлять моим сознанием и всеми возможными эмоциями! Таблетка снотворного действует быстро, мысли путаются, а я лишь злорадно улыбаюсь. Ощущаю поглаживание пальцев на щеке, вопреки логике, теплых, я готова поспорить, что чувствую микроток чужой крови собственной кожей! Мне хочется улыбнуться и протянуть руки навстречу, но нельзя. Я в ярости! Гладь сколько угодно, в свой сон я тебя не приглашаю, нечего там делать! Люблю это состояние полета перед сном – вещи кажутся такими логичными и такими реальными! Выгибаю шею навстречу, перед тем как натянуть одеяло, одним махом убрав усилившийся нажим таких знакомых пальцев. Иди к черту!

Мой сон – моя частная территория. Закрытая, запароленная так, что все пси-криптологи и хакеры мира убьются насмерть, так и не вскрыв эту дверь до конца. Я засыпаю быстро, успев возвести защиту своих оборонительных стен в самую высшую степень, и кажется, мне ничего не снится. Идеальный побег от твоего незримого присутствия, от настойчивых попыток сорвать мои покровы и проникнуть до самой сути беспощадным призраком прошлого, который не желает говорить о себе в прошедшем времени, взяв на прицел настоящее и даже будущее! Ты можешь сбивать кулаки в кровь о шероховатые камни этого бруствера, только ничего у тебя не получится! Твоя попытка управлять уже закончилась плачевно, ты должен меня благодарить, что я не даю тебе наступить снова на те же грабли! Силы сейчас уж слишком не равны, ты не находишь? Отстань, успокойся уже, дай мне жить нормально! Мне в церковь, что ли, сходить? Хотя, зная тебя, правильнее будет обратиться к сатанистам.

Я просыпаюсь с перепуганным криком, сетчатку режет яркий свет алого пламени. Закат! Я ведь даже не подумала о том, что стоит задернуть шторы, вообще не предполагала, что буду спать до вечера! Красное солнце клонится к горизонту, предвещая ветреную погоду, а внезапная аритмия отпускает, словно очарованная этим зрелищем. Мне бы зацепиться за эту красоту природы вместе с вспыхнувшими в сознании строчками «от края до края небо в огне сгорает», и я почти готова это сделать, как вдруг…

Я не понимаю, что происходит! На что это похоже? Да словно в тебя выстрелили в упор дротиком из духовой трубки, только вместо кураре смазали острие концентрированным афродизиаком, и он поразил тебя не точечным попаданием, а лучевой атакой по всем незащищенным после сна фронтам, проникнув в расслабленное сознание, которое оставило свою вахту, залюбовавшись закатом! От остро-сладкой судороги перехватывает дыхание, разгоняется бег крови, атакуя сердечную мышцу, а от попытки пошевелиться… Вашу мать! Шелк ночной рубашки задевает напрягшиеся какого-то черта соски, послав по телу новые спирали почти болезненного желания, а низ живота сводит сумасшедшей огненной судорогой, я даже чувствую микросокращения взбунтовавшихся внутренних мышц. Мне ничего не снилось, я не листала женские или мужские журналы с обилием горячих тел перед сном, я даже в разговоре с подругами не дошла до измерений извечными женскими эталонами… В чем дело?

Я вскакиваю с постели, безуспешно пытаюсь выровнять дыхание – не спасает даже стакан воды. Меня накрывает волной почти зверского желания, самого искреннего и беспощадного, того самого, что не принято признавать, следует гнать, искать способы любой сублимации, только не поддаваться и не допускать! Это ненормально, неправильно, и… вашу мать, восхитительно!

Шелк трется о торчащие соски при каждом движении, разворачивая торнадо чувственных спиралей между ног, они лишь усиливаются при каждом моем шаге! Я из последних сил цепляюсь за мысль: отвлечься, собрать конспекты, посмотреть на сайте академии расписание пар, только прогнать этот одержимый азарт! Включаю компьютер – мне нужно переключиться, иначе я потом сгрызу сама себя за это. Будем реалистами – я знаю, кто тому виной!

Конспекты рассыпаются по полу – так сильно дрожат руки - и это ну никак не отвлекает от неуемного пожара возбуждения! Пытаюсь их собрать, ругаясь во весь голос – так тоже можно дать выход атаковавшей сексуальной энергии, – и недоуменно моргаю, заметив выпавшие из тетради белые листы формата А4. Новая атака сладостного огня в оголенные нервы – я бы рада их спутать с чем-то другим, но не могу!

То ли ночь, то ли раннее утро… Я в состоянии полушока, полуозноба и полушага за черту, мне даже чужой стеб уверенного в себе победителя кажется логичным и приемлемым. Спрыгнуть с пятого этажа? Подписать это кровью? Согласиться на все сразу, заручившись поддержкой ненормальной уверенности – «перевоспитаю»?..

Возбуждение усиливается – эти мысли совсем не отвлекают… они рисуются жаркой прелюдией для исхода этой эйфории в свихнувшемся воображении! Строчки, почти незаметные в сгустившемся мраке пляшут перед глазами ритуальный танец, но я готова поклясться, что они ожили в памяти под прессом накативших воспоминаний! От тех, что могли рассмешить, до откровенно шокирующих – они потом оказались самыми безобидными. Я даже не помнила некоторые из них – на бумаге они показались мне недостойными внимания, а на практике стоили потери собственного «я». Если б еще это могло меня успокоить! Нет, куда там – ассоциативный ряд вливался в кровь, делая ее еще горячее, разгоняя до сверхзвуковой скорости.

«Каждый раз, когда твой хозяин входит в комнату, ты должна ожидать его на коленях, если не было иного распоряжения. Ты должна научиться принимать коленопреклоненную позу с изяществом и грацией, чтобы радовать его глаз!»

«Ты должна благодарить Хозяина за каждый удар, нанесенный тебе, и сдерживать крики, если не было иного распоряжения!»

Твою мать, что происходит? Я не знаю природу этой аритмии, похожей на развороты эндорфиновой спирали, я не могу ничего сделать с этим жаром взбесившейся плоти. Едва не разрываю шелк рубашки, не думая ни о чем, – на пол, на холодную плитку. Ледяной душ до тех пор, пока не кончится этот кошмар, это гребаное наваждение! Кажется, один раз мне уже помогло?..

Я не успеваю переключить регулятор с теплой воды на холодную, автоматически делаю это только до половины – неподвластная разуму и логике сила вжимает меня в стену, не только поспешно развернутыми ладонями, всем телом, до тесного соприкосновения с холодной поверхностью кафеля – его не успела нагреть вода. Скольжу ногтями по бездушному глянцу, к новому залпу неуемной одержимости от шейных позвонков до обнаженных пяток, неподконтрольному желанию потереться о стену. Если я прикоснусь к себе там, кончу в тот же момент…

Я не могу сделать этого… Мои руки, кажется, зафиксированы стальным захватом чуть выше уровня плеч, и я с потрясающей ясностью понимаю, кто именно их незримо удерживает в таком положении. Я могла выстроить в своем воображении какие угодно защитные стены, силовое поле своей воли и отрицания, но так беспечно игнорировала барьер чувственности, которая сдалась без боя, если не заключила договор с моим агрессором за моей же спиной!

Тело обжигает не холодом, нет, по каждой клетке разливается жар самого беспощадного и непобедимого желания, и мне не нужно призывать на помощь логику, чтобы понять, откуда оно взялось. Все просто. У моего бешеного вожделения – его глаза, его железная воля и неистребимый диктат. Да как я могла подумать, что смогу от этого убежать? Я не смогла этому воспротивиться, когда была полна сил и готова драться до крови за свои взгляды и убеждения, что говорить о том, что происходит сейчас, когда ослаблены все мои системы, и я совсем не хочу драться? Мне бы вспомнить о своем настрое, написать слово «нет», а я лишь улыбаюсь в холодный кафель, рисуя пентаграммы своего безумия на конденсате матовой темной плитки. Мои соски – идеальная кисть одержимого всеми демонами сладострастия художника, я не перестану рисовать абстрактные картины до тех пор, пока сладкие и такие желанные спирали развязки не унесут меня к небесам…или в глубины ада, на что мне сейчас абсолютно плевать!

Мои руки в незримых оковах, а ладони впечатаны, нет, впаяны в бездушно холодную плитку. Попытка опустить вниз безуспешна, а пульс ощущается болевой дробью чужих тамтамов того, кто завоевал остатки воли – я даже сомневаюсь, а была ли она у меня когда-нибудь. Мои глаза зажмурены, не хочу видеть свет и реальность, я подыгрываю своему воображению, которое ошпаривает волнами горячего эспрессо с высоковольтным разрядом по позвоночнику, в низ живота и новой спиралью безумной вибрации. Кажется, стон прорывает сжатые зубы в чужие губы, подминающие собственническим ментальным поцелуем.

Ты не мог умереть. После такого я в это ни за что не поверю, хоть тресни! Меня могли сколько угодно и как угодно в этом убеждать, вбивать постулаты через гипноз ослабления воли – ты и здесь сумел доказать, что сильнее их всех! Боже мой… Спина выгибается сладкой конвульсией, я хочу опустить ладони, погрузить пальцы обеих рук в самый эпицентр развернувшегося торнадо сексуального безумия… Ты не допустишь! Нешуточная боль в пережатых венах обоих запястий, взбесившийся пульс безуспешно колотит в чужие пальцы, не причиняя ни малейшего ущерба – ты даже его сумеешь подчинить своей неумолимой авторитарности! Удар в виски, прошивающая стрела острого психического удовольствия навылет вместе с молниеносным разворотом, с выбросом бедер вперед… Нет, Юля, ты не танцуешь… Ты сходишь с ума в погоне за удовольствием, которое тебе запрещено получать негласным распоряжением силы, всегда и во всем превосходившей тебя!

Я не хочу! Какого хрена ты меня так мучаешь?! Исчезни!

Теплые струйки воды по лицу, шее, ключице, встречая преодолимую за доли секунды преграду в виде торчащих сосков, обволакивая своим сладостным касанием…вниз, по напрягшемуся животику, самому жаркому и пылающему ландшафту моей кожи и оголенным нервам! Глаза застит шоколадно-кофейная пелена с росчерками красного безумия.

Отпустить тебя? Ты правда этого хочешь?

Я не знаю, чего хочу… Тишина повисает сжавшимся вакуумом, кажется, замерли стрелки часов и бег воды остановлен… Я чувствую последнюю дрожь черных облаков перед тем, как небо просто упадет к моим ногам, не причинив вреда…

Я отпущу! Пообещай, что ты вспомнишь об этом, когда тебе покажется, что ты готова перейти черту… Пообещай!

Да! Я, кажется, произношу это вслух. Нет, просто выкрикиваю сорвавшимися связками! Я тебе все что угодно пообещаю, только останови это сладкое насилие моей воли и тела… Отпусти мои руки!

Нет! Ты можешь и без них… Просто забудь про эти штампы с неизменным контактом! Лови мои прикосновения без помощи рук!

Это безумие! Е..ная мистика – именно так, иначе не скажешь! Бедра разрывают путы невидимых сетей, толкаются вперед, навстречу потоку воды, ставшему продолжением его рук и воли… Я схожу с ума, и завтра точно схожу в церковь, нет, к шаману культа вуду, чтобы избавил меня от этого присутствия! Завтра… ДА! ТВОЮ МАТЬ, ЗАВТРА!

Боль в коленях простреливает в виски, а я ее не замечаю и не осознаю! Меня колотят сжатия покоренных мышц, раздача веерного оргазма вместе с хриплыми воплями и шумом льющейся откуда-то сверху воды, эндорфин острыми кристаллами вспарывает капилляры, царапает сердце, и я задыхаюсь в этой безумно сладкой и восхитительной агонии!.. Вакуумная пульсация затянувшегося наслаждения не стихает, как мне кажется, целую вечность – я не хочу даже шевелиться, этакий доверчиво сжавшийся комочек оголенных сладострастных сокращений на бездушном акриле джакузи. Я не хочу, чтобы меня отпускали незримые, но такие осязаемые руки, я даже протестующее хныкаю, когда зрачок сужается до размеров моей прежней серой вселенной – тает кофейно-алая пелена, я вижу бездушный свет ламп и хочу завыть в голос от того, что так легко сдалась и позволила себя обмануть! Мне не церковь нужна и не магистр вуду. Мне нужен психиатр и обряд секты служителей Антихриста, только я не вполне понимаю, зачем именно – чтобы изгнали тебя прочь из моего сознания или чтобы воскресили черной мессой с применением комплексного научного подхода с испитием ритуальной чаши аминазина вместе с кровью жертв!

Мысли путаются… Я на автомате закручиваю краны, забыв напрочь о чередовании горячей и холодной воды, кое-как вытираюсь полотенцем, оставив мокрой спину – все равно. Мне хочется сбежать отсюда! Я даже хлопаю дверью, словно она может запереть от меня твой неуловимый призрак, реинкарнацию самой крепкой эмпатии в мире, неумолимую тень, которая однажды сведет меня с ума!

Я самая конченая дура в этом городе! Я должна была тусить с девчонками в пляжном клубе этим вечером, а не страдать унизительной мастурбацией, прикрываясь тенью того, кого наверняка нет в живых! Рывками дергаю полотенце вместе с влажными волосами, на ходу соображая – а не поздно ли все переиграть и позвонить им обеим, чтобы забрали хоть куда-нибудь из этих уничтожающих стен! Едва не падаю, поскользнувшись на разлетевшихся листах с перечнем правил, которые – да, вашу мать! – я готова была принять в полной мере и безоговорочно, если бы только он остался жив! Пусть я буду рыдать и биться головой об стену, теряя себя в безумном наслаждении унизительной обреченности от потери самой себя и необходимости полностью передать власть над собой в чужие руки, я не смогу отрицать сладкого послевкусия затянувшейся рефлексии! Я готова позволить ему растерзать себя ради его возвышенного удовольствия, но уже слишком поздно!

От этой мысли еще хуже. Собрав распечатанные правила в охапку, сминаю в ладонях, кусая губы, ноги сами несут на кухню. Зачем? Я вряд ли могу ответить на этот вопрос сейчас. Кидаю смятые листы в высокую кастрюлю, щелчок зажигалки… Кнопка вытяжки на полную мощность. Алые языки пламени впиваются в белые листы безумного жертвоприношения. Надеюсь, я не сожгу квартиру!

Не сожгла. В этот вечер у меня появились незваные гости.

Что я испытала, услышав звонок в дверь? Надежду. Болезненную, безумную, нереальную – я сейчас открою дверь и увижу ЕГО! Волнение от ожидания и возможного счастья вместе с обнадеживающей мелодией звонка плавит барьеры любой осторожности вместе с обнадеживающей мелодией – «Все по правилам, свет погашен давно, но придет кто-то непрошеный…». Я распахиваю ее настежь, не глядя в глазок – я боюсь разочарования от того, что увижу там кого-то другого!

До боли знакомый взгляд… Острый разряд адреналинового всплеска, миллисекунда до того, чтобы вскипятить кровь зашумевшей эйфорией…

Это больно! Лопатками о косяк двери от сильного толчка – как я устояла на ногах?! Крик глохнет на губах, а взгляд упирается в широкую тень натурального потомка неандертальцев в черном костюме и пустым взглядом убийцы, напрочь лишенного интеллекта. Он быстро теряет ко мне интерес и, задев каменным плечом, проходит в комнату. Я даже не успеваю раскрыть рот, как эта горилла снова толкает уже в спину, по-хозяйски врываясь на кухню…

- Босс, чисто! Только тут пионерский костер. Гы! – доносится его громоподобный голос вместе со звоном стальных крышек. Я трясу головой, отказываясь поверить в происходящее, и встречаюсь взглядом с хищным прищуром глаз Лаврова-старшего. Время замирает вместе с моей безумной мыслью: почему не обвалился потолок?

Я несколько раз до нашей роковой встречи видела его по телевизору. Сейчас он выглядит так же – ожившая экранная картина, невозмутимая и полная недосягаемой силы. Он спокоен, разглядывает меня с видом бесстрастного патологоанатома. Я смотрю ему прямо в глаза. Они светлее, но манера смотреть почти одинаковая. Это кофе-лайт, но он пугает куда сильнее горячего эспрессо.

Он сам прерывает затянувшуюся паузу, небрежно склонив голову набок, и переводит взгляд на бодигарда с… вашу мать, пистолетом в руке! Видели когда-нибудь обезьяну с пистолетом? Это у Александра водитель-секьюрити был по всем фронтам секси, а тут на тебе – суровая правда жизни с отмороженным взглядом в тени надбровных валиков далеких предков.

- Сергей, вольно. – Что-то касается моей ладони, и я вижу пакет с эмблемой дорогого супермаркета. – Ну, Барби, давай, в темпе, сообрази нам бутербродов.

Стоит ли говорить, что я офигела? Настолько, что покорно закивала, развернувшись в сторону кухни.

- Ждешь в машине. Будешь нужен, позову!

- Валерий Дмитриевич, там ножи и…

- Свободен, я сказал!

Я едва вникаю в их переговоры. Чихаю от запаха гари, скольжу рассеянным взглядом по посудине, которую тот горилла накрыл крышкой какого-то черта, и на автомате извлекаю из пакета бутылку холодной «Финляндии», пару палок незнакомой мне салями, бутылку минералки и банку красной икры. Кажется, там еще что-то, но мозг уже отмерил нужные для бутербродов ингредиенты, хлеб и масло у меня в хозяйстве имеется. Хватаю нож, тот самый, что так обеспокоил этого питекантропа, отрезаю ровные ломтики багета, даже не вздрагивая от хлопка двери. Чувство нереальности происходящего укутывает звуконепроницаемым саваном по всем фронтам, и я даже не реагирую на тень главы клана Лавровых – размазываю масло по мякоти хлебной заготовки. Икра плотно закручена, и я так непринужденно протягиваю банку незваному гостю – мол, давай, мне нужна мужская сила в помощь. Он открывает ее одним рывком, останавливается возле меня и снимает крышку с кастрюли.

- Готовишь ты тоже плохо.

Я пожимаю плечами. Плохо, так плохо. Раскладываю икру по бутербродам, и только прекратив это занятие, удостаиваю несостоявшегося тестя взглядом. В его руках наполовину сожженный лист бумаги, а глаза двигаются, отслеживая строки.

Холодная испарина прошибает позвоночник, и ростки первобытного ужаса придавливают к полу. Он переводит взгляд на меня. Смотрит изучающее, словно пытаясь выискать что-то, чего не знаю о себе я сама. Затем вздыхает. Гребаный театрал. Политики – тоже актеры…

- Заканчивай и жду в комнате. Где у тебя стопки?

Я не могу говорить, просто киваю в сторону шкафчика с посудой, провожаю взглядом. Он прихватил бутылку водки, словно полноправный хозяин в своем собственном доме. Вздрагиваю, услышав звук включенного телевизора, но психика щадит меня, переключая внимание на две палки салями, которые я тонко нарезаю, раскладывая на ломтики багета. Нахожу еще огурцы режу в соломку, забыв сполоснуть под краном, раскладываю абстрактной картиной на листьях латука. Что дальше, скажите мне хоть кто-нибудь?!

Звонить? Кому и куда, и… зачем? Сказать, что ко мне вломился городской голова во всей красе и с охранником? Ответ «а что тебя не устраивает» будет самым ожидаемым.

Закуска оформлена по высшему разряду. Я оглядываюсь по сторонам – шок еще не отпустил – и зависаю на обгорелом клочке бумаги, которую Лавров только что вертел в своих руках. Строчки разобрать нетрудно.

«Когда я сказал тебе ожидать меня, ты должна быть полностью раздета…»

«Тебе придется забыть о себе и сосредоточиться на том, как доставить мне максимум удовольствия…»

Нет. Вашу мать…Я не хочу возвращаться в комнату и смотреть ему в глаза после такого! Я вообще не хочу его видеть! Только хрен что возразишь такому человеку!

- Эй, Барби, ты там не порезалась? Я ненавижу пить теплую водку.

Едва не роняю тарелку, понимая – оттягивать этот момент до бесконечности не выйдет. Подхватываю закуски, чтобы вернуться в комнату и даже от удивления сдвигаю брови – незамысловатая сервировка на придвинутой к дивану тумбочке кажется уместной и абстрактной одновременно. Я же упоминала, что он вел себя как настоящий хозяин в доме? Да что ему мой дом, он держит в руках весь город на законных основаниях!

Он улыбается. Так странно и непривычно, уголками губ… Нет, они не очень похожи между собой. Только выражением лица, на котором застыла маска тотального контроля и манеры повелевать всем вокруг. Страх возвращается, царапает стальными когтями в районе солнечного сплетения, сдавливает горло, пересушивая связки. Я едва не кричу от звука его голоса.

- Дай хоть повнимательнее посмотрю на тебя.

Закусываю губу и едва сдерживаюсь, чтобы не зажмуриться. Гребаные параллели-рефлексы не отпускают, и я только чудом не тянусь к поясу халата, чтобы развязать его в ответ на просьбу. Это во мне доведено до автоматизма усилиями его сынули. Время то ли замерло, то ли разогналось до сверхзвуковой скорости. А следующий вопрос выбивает из колеи.

- Ты случайно не беременна?

Вопрос настолько неуместен, что я нервно хихикаю и отвечаю, не успев подключить мозги:

- Нет, слава богу и всем святым чертям!

Этот ответ вызывает у него бездушную снисходительную ухмылку в унисон со щелчком свернутой крышки и звона края бутылки о стопки. До краев. Хозяйское похлопывание ладонью по дивану, этот жест я знаю очень хорошо! Словно под гипнозом, присаживаюсь рядом и сжимаю пальцы вокруг вложенной мне в руку стопочки.

- Тогда до дна. Чокаться не принято.

А меня не надо даже уговаривать. Финляндия, живи неординарно! Сорокоградусная жидкость не обжигает горло, наоборот, размыкает защелки психосоматического страха мягким согревающим теплом по пищеводу. Чувство нереальности не проходит – может, поэтому я не задумываюсь об угрозе!

- Еще? – услужливо интересуется, нет, констатирует несостоявшийся родственник, а у меня ни сил, ни желания возразить. – Ты закусывай, это не «отвертка» в клубе.

Я послушно надкусываю бутерброд, не ощущая вкуса красной икры, чувствую на себе тяжелый изучающий взгляд. Он молчит. Заговорит он после третьей.

- За милых дам, типа. Ну, Барби, ты своими глазами это видела? Долго мучился?

То ли водка подействовала, то ли психика ушла в долину отстраненности – я не вздрагиваю и не уношусь в воспоминания той ночи… Мне вообще кажется, что ее не было! Ведь что я видела, кроме огня, и что слышала, кроме слов Александра?

- Нет. Я не видела.

- Ты, что ли, легендарная любовница Ассасина? Это ж когда у вас все началось? Ты еще в школе училась?

Трясу головой… Не понимаю ничего! О чем смело и заявляю.

- Только давай, не беси меня. Киллер международного класса, которого там уложили в ту же ночь. Хоть что-то радует.

А, наверное, Вадик? Знал бы ты, папуля, насколько сильно мне параллельна смерть бывшего любовника!

- Туда ему и дорога. – Воспоминание о направленном в лицо дуле пистолета сотрясает плечи, и я поспешно достаю сигареты из кармана. Терпи, дядя Валера, мне пофиг, куришь ты или нет! Я тебя не приглашала!

- А ты неглупая. Умеешь отсекать ненужные связи из прошлого. Впрочем, у Димки никогда не было склонности западать на дур.

Разговор заходит на опасную территорию. Я затягиваюсь сильнее, чем следовало, и не придумываю ничего лучше, чем увлажнить глотку водкой. Но Лавров больше не ухмыляется, напротив, становится серьезным до невозможности.

- Ну что, сильно досталось? Или сама до сих пор не поняла?

Блядь! Мне не надо раскладывать по пальцам суть этого вопроса, хлопать ресницами с тупой философией «от кого?». Это может значить только одно, и я не хочу об этом говорить! Просто качаю головой. Во мне осталось что-то человеческое, и лучше тебе не знать, до каких граней безумия меня довел твой отпрыск!

- Нет… Совсем нет. Я просто испугалась.

- Ну чего ты врешь? Он пошел характером в Ларису, а у нее никаких тормозов никогда не было. Я бы ее грохнул в свое время, если бы так не любил!

Я уже ничему не удивляюсь. Перевожу взгляд на бутылку, и мой собеседник все понимает без слов. Похоже, его уже пробило на сдержанные, но откровения.

- Я просто не думал, что это передается по наследству… В этом вроде как и нет ничего плохого, если держать под контролем. Согласна?

- Вам виднее, – я начинаю понемногу пьянеть, шок не вечен. Слушаю его рассказ о взаимоотношениях с женой, от него у меня должны бы встать волосы дыбом, но ничего не происходит – это кажется логичным до невозможности. Словно первого человека в городе сам закон велел полосовать всеми знакомыми мне девайсами руками супруги. Воистину, мне не папу надо было бояться! Мелькает мысль в затуманенном сознании - свидетели ведь долго не живут, а развязавшийся язык ее тут же озвучивает.

- Да тебя там кто-то шибко любит, на небесах. Вот так прямо сильно, что приставил к тебе ангела-хранителя. А может, и мне что-то дал тогда понять.

Эти слова заставляют настороженно прищуриться: а собеседник сегодня щедр на откровения. И я понимаю с оглушающей ясностью, по какому краю ходила!

- Уважаю прямо… Вот серьезно… говорю, ты мне дай гарантии, эта телка точно откинется к утру? Все рассчитал? А этот мудила, ой, извини, - «да, Валерий Дмитриевич, еще ночью дышать перестанет, зароют с первой зарей»… А потом как узнал… Ты живучая, оказывается. Да и защита у тебя, дай бог каждому. Этот тоже сдвинут на умных девчонках.

Я не могу произнести ни слова. Смысл ударил по всем системам парализующим шоком. Открываю рот, пытаясь преодолеть спазм, и Лавров просто грубо вливает в мои губы новую порцию алкоголя.

- Потом когда узнал, что выжила… Реально сперва думал свернуть тебе шею собственными руками… а потом как-то и желание сошло на нет. Выжила - значит, так кому-то было надо. Да и не виновата ты, что родилась не в той семье. Вот все твои слова помню и забыть никак не могу: «Нет у меня богатого папы!» Да и не нужен он тебе. Что касательно Димки, ему вообще было невозможно что-то запретить.

Я плохо помню, что было потом. Пьяные слезы, пьяный базар. Но он меня не успокаивает. Наливает водку до тех пор, пока не расслабляются связки и я не обретаю возможность говорить…

- Как часто? – не знаю, зачем мне нужно это знать. – Сколько раз вы устраивали подобное?

- Да пару раз, не считая тебя, и не настолько критично. Вон, Карина получила «мерс» и захлопнулась. Татьяна просто боялась пискнуть, наверное, поэтому он и потерял к ней интерес.

Странно вообще начался сегодняшний вечер. Пространственно-временной континуум взорван к чертовой матери. Я сижу и веду почти светскую беседу с тем, кто хотел меня убить, и не испытываю ни грамма ненависти. Мне даже больше не страшно. Выревелась, успокоилась, осознала, что жива, и чувство нереальности накрыло куполом снова. Думаю о том, как мужественно держится человек, который потерял сына, как легко ведет со мной этот разговор, не делая попыток убить (хотя еще не финал, а я видела пистолет в руках гориллы). Может, решил сделать мою смерть легкой и потом списать это на несчастный случай? Бухала от горя и выстрелила случайно себе в лоб? Но я боюсь спрашивать. Боюсь услышать восхищение своей проницательностью.

Дата добавления: 2015-10-24