Навстречу своим

Парашютисты привели на мой КП несколько лыжников.

— Вот, товарищ майор, говорят, вас разыскивают. Документов нет.

Из беседы с задержанными я узнал, что они из батальона майора Шевцова, который должен был действовать вместе с нами. [139]

Прибывшие рассказали, что, перейдя линию фронта в районе Можайска, пробивались сюда с боями. Особенно трудным был бой 16 января близ деревни Дошино. Это на подступах к Медыни. Майор Шевцов и другие командиры погибли. До нас дошла только небольшая группа.

В этот же день с центральной базы мы получили приказ перейти линию фронта.

Я разделил отряд на две группы. Одну направил в сторону Калуги, со второй пошел навстречу войскам 43-й армии. На прощание друг другу пожелали:

— До встречи во Внуково!..

Холодно, метет поземка. Мне кажется, что температура моей крови ниже нуля. На ходу жуем мороженую строганину из конины. Многие страдают желудочными заболеваниями. Чтобы подтянулись отставшие, часто останавливаемся.

В восточном и юго-восточном направлениях высылаем разведку. Она докладывает, что перемещение тылов и эвакуация боевой техники заметно сократились. По многим признакам, противник собирается закрепиться на реке Шане. «Надо уточнить данные о подготовке гитлеровцев к обороне и только после этого выходить к своим», — подумал я.

Около двух суток мы затратили на сбор нужных сведений. Наблюдения, опрос местных жителей, показания пленных — все это позволило сделать вывод, что неприятель не намерен сооружать здесь что-то капитальное. Его цель оказалась более скромной: расположившись в населенных пунктах близ дороги и вдоль водного рубежа, пропустить отступавшие войска и, приняв удар на себя, прикрыть их отход.

Мы радировали об этом в наш центр и послали навстречу войскам 43-й и 49-й армий лыжников с добытыми разведданными.

Несколько пополнив свои запасы продовольствия и боеприпасов за счет трофеев, мы попросили командование разрешить нам задержаться еще на несколько дней. Я считал необходимым нарушить телефонную связь между гарнизонами, найти и подорвать артиллерийские склады, уничтожить ледовые переправы через Шаню. Это вынудило бы немцев еще больше сосредоточивать [140] войска на шоссе, которое контролировалось нашей авиацией.

В первую же ночь в восемнадцати местах мы вырезали более пяти километров телефонного провода. Работа эта оказалась нелегкой. Засыпанные снегом провода и днем-то отыскать было трудно, а ночью тем более. Приходилось очень близко подбираться к местам расположения штабов.

Как-то под утро, когда я только-только заснул, меня растолкал Василий Мальшин. Он сообщил:

— Прибыл связной, которого вы посылали в разведгруппу.

Я приказал немедленно позвать его. Боец доложил, что с вечера на дороге резко усилилось движение.

— Похоже, снова драпать начали, — заключил он.

— Пленного захватили?

— Нет, товарищ майор, не удалось. Больно густо идут.

Делать нечего, надо поднимать бойцов. Я знаю, что они смертельно устали. У меня тоже гудят руки и ноги, болит голова, знобит. И все-таки надо вставать.

Наскоро перекусив, выпив по кружке талой снежной воды, кладем в карманы недоеденные сухари, выжидаем, пока дозорные уйдут вперед. Через несколько минут следуем за ними к переправе, где действует разведка.

Когда забрезжил рассвет, были уже у цели. Разведчики расположились за поваленной буреломом сосной, огородившись снежным валом и плотным забором из веток.

Василий Мальшин отыскивает свободное место, расстилает кусок парашютного шелка и вытряхивает на него содержимое объемистого вещевого мешка. Здесь уже успевший замерзнуть хлеб, сухари, вареная конина и два круга жесткой как камень, соленой, сильно наперченной колбасы.

— Трофеи, — поясняет он. — Разумеется, кроме конины. Это из собственных заготовок. Угощайтесь, только зубы не сломайте.

У нас существовал неписаный закон: если кому-нибудь удавалось раздобыть продукты, пусть самую [141] малость, то все отдавалось в общий котел. Из него каждый получал свою долю. Даже тот, кто в этот момент находился где-то на задании. Вернувшись на базу, он находил неприкосновенной доставшуюся ему пайку.

Когда стало совсем светло, наш наблюдатель отполз от дороги к опушке леса и залег под пушистой елью. Гитлеровцы продолжали переправляться через Шаню.

Меня интересовало, почему немцы не занимают заранее подготовленные вдоль реки позиции. Вызвав старшину Лавриненко, я коротко сказал:

— Нужен пленный!

— Есть! — ответил он.

Стали думать, где устроить засаду.

— Лучше всего, пожалуй, где-нибудь на занесенном снегом участке. Там скорее всего кто-нибудь отстанет, — подал мысль Лавриненко.

Я согласился с ним:

— Хорошо, действуйте! Помните, что в первую очередь нужны номера частей.

Старшина и еще несколько человек ушли выполнять задание.

Глядя на неприятельские колонны, я пожалел, что разделил отряд. Как было бы хорошо захватить переправу и удержать до подхода своих войск!

На Шане было много таких переправ. Они представляли собой нарощенный лед, укрепленный различными настилами. Уничтожить все мы были просто не в состоянии. Нацелились лишь на шесть, расположенных между селениями Богданово и Обухово. Днем разведчики собрали необходимые данные, а ночью четыре из них мы вывели из строя.

Я пошел на переправу, к которой сходились три дороги: из Богданово, Самсонова и Никольского. Она содержалась и охранялась саперным отделением. На ночь гитлеровцы уходили в землянку, расположенную в двухстах метрах от восточного берега.

Решено было сначала разделаться с солдатами. Группа сержанта Ивана Якубовского подобралась к их убежищу и забросала его гранатами, а затем заняла позицию, чтобы в случае необходимости прикрыть огнем подрывников. [142]

Переправа была сделана добротно: видимо, с расчетом на пропуск войск с боевой техникой.

В группе, с которой отправился я, кроме бойцов Якубовского было двадцать два человека.

В половине седьмого утра мы залегли в кустах, метрах в пятистах от берега. До восхода солнца оставалось немногим более двух часов. Ждали сигнала Якубовского о том, что у него все в порядке.

Вот дважды мигнул электрический глазок, и мы направились к реке. Шли по сугробам, поэтому каждый метр давался с трудом. Особенно тяжело приходилось тем, кто был впереди. Плечи оттягивали мешки с боеприпасами.

Пожалуй, именно тогда я особенно остро ощутил, что война — это не только опасность, напряжение нервов, но и тяжелый, изнурительный труд...

Наконец достигли Шани. Полагалось бы передохнуть, но об этом нечего было и думать. Начали скалывать береговой лед, долбить скважины для зарядов. А инструмент у нас какой! Несколько ломов и лопат трофейных. И измотаны все до крайности. Все же кое-как пробили. Заложили взрывчатку, снаряды, протянули шнуры. Я отдаю последние распоряжения и наконец командую: «Всем — в укрытие!»

На льду остаются четверо: двое с одной стороны переправы, двое — с другой. Они поджигают фитили.

Минут через семь-восемь один за другим загрохотали взрывы. В воздухе замелькали глыбы льда, доски, бревна, даже камни, поднятые с речного дна. Ветер донес до нас едкий запах тола.

Когда все стихло, мы поспешили к воде. Там среди нагромождений льдин, обломков дерева увидели уцелевшие дощатые секции. Рейками, кругляками начали загонять их под лед, чтобы противник не смог быстро восстановить разрушенное.

Со стороны Самсонова, где у нас также была небольшая группа прикрытия, послышалась стрельба, потом донесся гул моторов. Мы насторожились. На противоположном берегу вскоре появились два самоходных орудия. Они открыли огонь с ходу. Нам ничего не оставалось, как начать отход.

Я досадовал на то, что мы не успели до конца уничтожить переправу. Поблизости разорвался снаряд. [143] От сильного удара в правую голень я упал. Но тут же встал, сделал несколько движений ногой, пошевелил ступней. Как будто все в порядке, боли нет. Однако валенок стал наполняться чем-то теплым. На мое счастье, самоходки почему-то прекратили огонь. Самое время уходить. А два десантника вернулись и, стоя по колено в воде, заталкивали под лед деревянный съезд. Бросаюсь к ним на помощь. Втроем кое-как справляемся с неподатливым щитом. Потом карабкаемся на берег. Нас прикрывают автоматчики. Вражеские артиллеристы, как потом оказалось, перестали стрелять потому, что их отвлекла группа Ивана Якубовского. Однако вскоре самоходки вновь заухали.

Чтобы запутать гитлеровцев, мы идем к своей стоянке не напрямик, а в обход. Передвигаться трудно всем, а мне особенно. Ноги наливаются свинцом, теряют чувствительность. Стараюсь не отставать, но силы быстро таят. Это не только усталость, а и результат потери крови.

Над снежным полем встает красное морозное солнце. Оно не греет, не дает тепла и кажется совсем не нужным. Неожиданно светило становится черным, перед глазами замельтешили белые, зеленые, желтые мотыльки. Я падаю...

Когда открыл глаза, над собой увидел Василия Мальшина. Из своей фляги он вылил мне в рот остатки спирта.

— Что же вы, товарищ майор, не сказали, что ранены? — с обидой произнес он.

Мальшин разрезал финским ножом мой валенок, меховые чулки-унтята и стянул жгутом ногу выше колена. Заметив, как Мальшин прикусил нижнюю губу, взглянув на мою ступню, я спросил:

— Что там?

Он не ответил.

Мне стало плохо. Сознание затуманилось. Слышал чьи-то знакомые голоса. Но чьи — определить не мог. Совсем рядом кто-то сказал:

— Осторожней, осторожней!..

Сперва я не понял, к кому это относится. Потом увидел носилки, сделанные из жердей и вещевых мешков. Оказалось, на них хотят уложить меня.

Я сопротивляюсь, прошу: [144]

— Помогите подняться, сам пойду.

Ребята почему-то заулыбались, приподняли, подсунули под спину свое сооружение. Мальшин поправил на мне шапку, коротко кому-то бросил:

— Давайте!

Я поплыл.

— Не иначе, пурга будет, — заметил один из несших меня. — Вон как небо затянуло. И ветер гудит...

— Успеть бы до лагеря добраться, — отозвался другой.

Василий Мальшин сокрушался:

— Как же это я не уберег командира!..

Больше ничего не запомнилось: я надолго потерял сознание.

Позже фельдшер Саша Кузьмина рассказала:

— Я вас, Иван Георгиевич, никак в сознание привести не могла: только стонете да зубами скрипите.

Мне требовалась медицинская помощь, какую, увы, не мог оказать фельдшер, да еще во вражеском тылу.

Радист Суханов связался со штабом ВВС фронта, и через несколько часов к нам прилетел санитарный самолет. Товарищи разместили в нем нас с Сашей Кузьминой.

Машина поднялась в воздух. Это был восемнадцатый день пребывания нашего отряда во вражеском тылу.

Потом друзья рассказали, что они считали меня безнадежным. Кто-то даже вслух сказал:

— Жаль майора, не выживет.

Скорее всего, именно тогда и родился слух о моей гибели, докатившийся до 1-го бомбардировочного полка. [145]

Дата добавления: 2015-10-24