На границе кревенсфилдской равнины 51 страница

— Вполне.

Над ними вновь засияли огненные цветы, они разогнали темноту, а потом начали медленно опускаться, влекомые к земле теплым ветром. Рапсодия подняла руки и с детской радостью попыталась поймать падающие огоньки. Крошечные искорки далеких звезд падали на ее ладони, мерцали между пальцев, как во сне, посетившем ее много лет назад, по другую сторону мира и Времени. Свет переливался на гранях бриллиантов ее обручального кольца. И значимость этого момента ускользнула от всех, кроме Сэма, который уже разделял с ней небо под звездами в Серендаире и теперь с улыбкой ждал Рапсодию, глядя, как ярко вспыхивают и гаснут огоньки в ее ладонях.

Она повернулась к нему и увидела последние искорки, отразившиеся в бездонных пропастях его зрачков с вертикальным разрезом. Рапсодия поцеловала его, вызвав гром аплодисментов у всех собравшихся.

— Райл хайра, — прошептала она. «Жизнь такая, какая она есть».

— Нол хира виндракс, — с улыбкой ответил он. «И я ей за это благодарен».

И, держась за руки, они быстро спустились вниз. Их окутал звездный сумрак, и, молодые и счастливые, они побежали вперед, к своей новой жизни.

Эпилог

Меридион остановил изображение. На экране Редактора Времени застыла размытая картинка, на гладкой изогнутой стене обсерватории плясали пылинки. Он склонился над инструментальной панелью, положив подбородок на руки и задумчиво глядя на изображение своих родителей, навсегда застывших в момент своего счастья. Они замерли во Времени, когда, смеясь, бежали сквозь звездную ночь. Хотя выбор момента был совершенно случайным, получилось удачно.

Меридион встал. Ореол, сформировавшийся вокруг его фигуры, пока он работал, сидя в кресле за панелью управления, растаял и был поглощен его прозрачным телом, едва он отошел от машины. Меридион приблизился к стеклянной стене и остановился возле размытого изображения матери. Пока он перемещался, проекция колебалась, тени слегка удлинились, словно влекомые невидимым ветерком.

«Какой счастливой ты выглядишь, — подумал он, скрестив руки на груди и глядя на ее изображение. — Я рад. Даже если это означает конец для меня и новый, только что сотканный ковер Времени окажется не лучше прежнего, ты сейчас по-настоящему счастлива. Теперь получилось намного лучше, чем раньше. Я рад».

Его глаза переместились к отцу, человеку, которого он видел лишь издалека, но никогда не встречал, совершенно неузнаваемому на пике юности и здоровья.

«К этому моменту в прежней жизни ты уже полностью погрузился в безумие, разум и тело отказали тебе, — подумал Меридион, наблюдая за потоками воздуха в стеклянной сфере обсерватории, которые все еще создавали иллюзию, будто Гвидион бежит, навсегда запечатленный в мгновение ликования. — И вновь повторю, я рад за тебя».

«Как странно выходит, — размышлял он, возвращаясь к машине. — Я испытываю такие сильные чувства к людям, которых никогда не встречал».

Время тяжело стучало в его ушах. Меридион наконец набрался мужества и выглянул сквозь стеклянные панели обсерватории на мир, раскинувшийся далеко внизу. Он глубоко вдохнул, а потом медленно выдохнул.

Огонь отступил, более того, исчез с поверхности далекой Земли. Теперь только дождевые тучи собирались над сине-зелеными морями, клубились, потревоженные порывами ветра, вздымались над горными кряжами, закрывая видимость.

«Так и должно быть, — подумал он, сражаясь с печалью, затопившей его сердце, — Ни один человек не может ясно видеть весь свой мир, если он намерен в нем жить».

Он склонился над полом возле Редактора Времени и принялся аккуратно собирать обрывки хрупкой пленки, превратившейся в разноцветное конфетти. Он искал до тех пор, пока не нашел фрагмент, совсем недавно упавший на пол. Между тем новая история сменяла старую, подобно реке, выбирающей другое русло, или узору гобелена, сотканного из шелковистых нитей. Ломкие обрывки тускнели и исчезали, уходя из Времени и истории. Скоро они совсем пропадут, не оставив ничего, даже воспоминаний, поскольку в реальности теперь имелись лишь крупицы Прошлого, которого никогда не было.

Меридион поднес кусочек пленки к свету. Удовлетворенно вздохнув, он приложил его ко второй лампе Редактора и сфокусировал изображение на стене, где оставались образы его родителей.

В тусклом свете он едва различал изображение — маленькую фигурку женщины преклонного возраста в светлых одеждах Дающих Имя. Длинные волосы, белые как снег, стягивала простая черная лента. Изрезанное морщинами лицо покрывали шрамы, тело согнулось под тяжестью прожитых лет, однако в женщине чувствовалась огромная сила воли. В руках она держала большой кусок белой ткани, предназначенный для ребенка, который должен был покинуть материнское чрево. Она вся подалась вперед, точно молила о чем-то.

Таким был момент его рождения в прежней жизни.

Он избегал смотреть на другие фрагменты пленки, лежащие на панели и свернутые в спираль. На них осталось изображение тягостной агонии и ужасной смерти. И хотя Меридион не знал своей матери, он ощущал ее любовь даже в эти последние мгновения ее жизни, предшествующие страшной смерти. Он сумел изменить Время и почти наверняка ее судьбу, но сейчас не мог найти в себе мужества узнать, что случилось с ней в новой реальности.

Меридиону на глаза попалась катушка с пленкой новой истории, терпеливо дожидавшаяся своей очереди. Он медленно потянул за кончик, и катушка несколько раз повернулась вокруг оси. Меридион поднес пленку к свету. В отличие от обрывков с тускнеющим прошлым, исчезающим у него на глазах, здесь все было четким и ярким.

Он еще немного размотал катушку, стараясь отыскать самые замечательные мгновения: встречу Эмили и Гвидиона, юноши, которого она называла Сэм, на зеленом летнем лугу; выход Троих из Корня в новый мир — при других обстоятельствах они бы никогда его не увидели; момент, когда Акмед стал королем фирболгов, взяв их судьбу в свои руки. Воссоединение его родителей, победа над демоном, восстановление нового мира.

«Да, — подумал он, проводя кончиком пальца по гладкой пленке, — оно того стоило».

А как насчет Прошлого? Следовало с благоговением относиться к его утрате. Не оставалось ни малейших сомнений, что ход событий в прежней линии Времени вел к поражению и катастрофе. Однако и в ней были мгновения славы, героизма, и там встречались мудрость и любовь. Он вновь посмотрел на изображение Акмеда, наблюдающего за венчанием его родителей, и насмешливо улыбнулся. Да, любовь, несомненно, присутствовала.

Вдруг он ощутил непреодолимое желание сохранить неправленное минувшее, и, не успев осмыслить свои действия, собрал все обрывки пленки с изображением прежней жизни, той истории, переписанного Прошлого. Он сложил тускнеющие кусочки на стеклянную панель рядом с половинкой, остававшейся в Редакторе Времени, и выхватил из вращающегося в воздухе цилиндра флакон с фиксирующим раствором. Меридион лихорадочно облил обрывки мерцающей жидкостью, чтобы сохранить их. Затем зажал между стеклянной панелью и плоской рамкой.

Открыв дверцу Редактора Времени, он вытащил созданный диапозитив и осторожно задвинул рамку на место. Он делал быстрые частые вздохи, стараясь успокоиться.

На Меридиона обрушилось ощущение благоговейного ужаса, смешанного с облегчением. Он не имел ни малейшего представления о том, какие еще фрагменты переписанного Прошлого сумел сберечь. Возможно, его поступок будет иметь ужасные последствия, а может, замечательные, но ему еще никогда не приходилось испытывать такого непреодолимого желания. Поскольку теперь он не знал своего будущего, он решил, что имеет право довериться своему порыву.

Его внимание привлекла тень на стене. Он поднял взгляд и увидел, что последний кадр еще остается там, словно его изображение отпечаталось на стекле. Контур пожилой женщины стал более тусклым, ее руки тянулись к серым пятнам рассеянного света. Меридион прижался горячим лбом к прохладной поверхности Редактора Времени и попытался собрать мужество для следующего шага.

И хотя его тело состояло лишь из мысли, легенд и воли, а сознание не знало ограничений человеческой плоти, Меридион все еще был способен ощущать боль близкой потери, жжение в напряженных руках и усталость после немыслимо долгого отчаяния. Он изо всех сил сопротивлялся всеобъемлющему страху перед неизвестным будущим.

События, в результате которых он появился на свет, навсегда изменились, превратившись в обрывки хрупкой пленки; они исчезли, за исключением нескольких случайных фрагментов, которые он спас вместе со свидетельством своего рождения. Шаги, предпринятые им для изменения Времени, казалось, привели к результату, о котором он мечтал. Мир под ним поворачивался, медленно проплывая в голубом и цельном эфире, потоки воздуха танцевали над поверхностью Земли, словно не подозревая о едва не произошедшей катастрофе. Его вмешательство в Прошлое принесло необходимые плоды. Он сумел предотвратить ужасную гибель всего сущего.

Вместе с тем Меридион понимал, что вмешательство изменило его собственную историю, попало в противоречие с обстоятельствами, при которых он был зачат. И он не знал, приведет ли новая линия Времени к его появлению на свет.

Меридион много размышлял о своей судьбе, перед тем как собрался изменить Прошлое, и пришел к выводу, что не должен исчезнуть. Он появился на свет как идея, а не как ребенок, зачатый двумя покрытыми шрамами людьми, одним старым, а другим — преждевременно состарившимся. Его родители отдали свои жизни и знания, чтобы исполнить пророчество, повторяющееся во всех вариантах переписанной истории. Во всяком случае, первая часть не изменилась, Меридион удивился, когда Мэнвин произнесла то же пророчество в новой истории, в том Времени, которое наступило теперь. В прежней истории оно предсказывало его рождение:

«Я вижу противоестественного ребенка, рожденного в результате противоестественного акта. Рапсодия, тебе следует опасаться рождения ребенка: мать умрет, но ребенок будет жить».

Почему Прорицательница вновь повторила свои страшные слова? Он обхватил голову, погрузившись в мучительные размышления. Будет ли магическое жертвоприношение, которое принесли Рапсодия, старейшая Дающая Имя среди лирингласов, и Гвидион из Маносса, сломанный человек, мертвый в глазах всего мира, чтобы он появился на свет, — будет ли оно необходимым в Будущем? Теперь, когда ф’дор уничтожен, а война предотвращена, это представлялось сомнительным. И все же, после того как Прошлое было стерто и написано заново, Будущее оставалось непостижимым.

Вместо того чтобы встретиться в конце жизни для рождения Меридиона и исполнения пророчества, его родители узнали и полюбили друг друга в ранней молодости. Им удалось соединить души по собственной воле. Они перенесли жестокие лишения, но вновь встретились, хотя надежды почти не оставалось, встретились почти случайно, как и множество других людей. Однако Меридион понимал, что на самом деле это совсем не так. Свести двух людей вместе еще недостаточно. Он пришел к такому выводу во время многократных просмотров Прошлого, которое разворачивалось перед ним после того, как он в очередной раз его изменял. Время — хрупкий предмет, подверженный изменениям.

«Это твоя судьба».

«Чепуха. Мы сами творим свою судьбу».

«Да, — подумал Меридион с горькой улыбкой. — Да, да, так и есть».

Сейчас его жизнь зависла во Времени внутри стеклянной сферы обсерватории, черпающей энергию из эфирного огня Серенны, звезды, в честь которой была названа родина его матери. Когда Редактор Времени будет выключен, пленка времени поползет дальше, более не прерываясь. И он исчезнет, как пламя задутой свечи.

«Все ли я исправил, у всех ли попросил прощения?» — устало подумал он, вспоминая разных людей, надеясь, что прощение придет в любом случае — кто знает, сколько судеб он изменил своим вмешательством? Больше всего он думал об Акмеде и о том, чего ему стоили изменения во Времени.

«Прости меня, — взмолился Меридион, обращаясь с безмолвной молитвой к человеку, которого никогда не встречал. — Наверное, на моем месте ты поступил бы так же». Он вспомнил слова искреннего раскаяния, которые король фирболгов произнес в новой истории, обращаясь к Патриарху, и слабо улыбнулся. «Знай вы, как обстоят дела, вы бы меня поняли».

Однако у него была главная цель, и потому все жертвы, все изменения, которые произошли в результате замены первой истории на вторую, стоили того, что за них пришлось заплатить. Какой бы вред ни принесли перемены, они не повлияли на общий баланс, как и все случайные удачи. Меридион еще раз посмотрел на изображение своей матери в счастливые мгновения новой истории и покачал головой. Если бы он не вырезал своего отца из Времени его юности, не пересадил в Прошлое для встречи с ней, она бы никогда не последовала за ним, не объединилась бы с Акмедом и Грунтором и не наступили бы эти счастливые мгновения, как и многие другие, которые за ними последуют. И мир погиб бы в огне.

«Я сделал это не для тебя, — подумал он, глядя на проекцию. — Но все равно я рад».

На глазах у Меридиона изображение его рождения потускнело и исчезло.

«Я и сам начал тускнеть».

Меридион протянул руку и выключил Редактор Времени, отсоединив машину от света Серенны. Сияющая инструментальная панель исчезла. Остатки время-пленки вспыхнули на катушках и исчезли, точно дым от последних угольков давно погасшего огня. Он закрыл глаза.

Одного удара сердца оказалось достаточно, чтобы стены обсерватории растаяли.

Последние слова, которые он услышал, когда исчезал окружающий мир, были произнесены голосом человека, охранявшего его с самого рождения и стоявшего рядом до того момента, пока Меридион не скрылся в обсерватории, и они послужили ему своеобразным утешением.

«Умру ли я?» — спросил Меридион у своего стража, прекрасно понимая, что, каким бы ни был ответ, он не изменит его решения. И он вновь услышал те слова в момент, когда воздух обсерватории стремительно уходил в пустоту. Слова отразились от исчезающего стекла умирающим эхом:

«Может ли испытать смерть тот, кто не был по-настоящему живым? Тебе, как и всему остальному миру, нечего терять».

Среди ужасного шума и стремительного водоворота, поглощающего его жизненную энергию, Меридион ощутил, как прозрачная оболочка его тела бесконечно растекается по бескрайним просторам Времени и пространства, а потом лопается, причиняя боль. Его ускользающая мысль потускнела, а потом вспыхнула, достигая крайних пределов неба сверкающим лучом света, и упала, подобно пылающему камню, пронзающему тучи, на далекую Землю.

Последние крупицы его сознания кричали о мучительной смерти, навстречу неслись ослепляющие фрагменты Прошлого, которого он не узнавал, и Будущего, которое едва мог разглядеть. И вдруг все остановилось, он вновь начал воспринимать окружающий мир, словно очнувшись после долгого сна.

Меридион открыл глаза.

Прежде всего он увидел знакомый полированный камень и толстые оконные стекла высокой башни, внутри которой находился. Он ощутил холод мраморного кресла и вдруг понял, что у него стынут мышцы, и осознал: у него есть настоящее тело. Меридион с радостью отметил воссоединение сознания и физической формы. Он вспомнил, как медитировал в первый раз, перемещаясь вперед и назад во Времени, цепенея от страха, опасаясь, что ему не удастся вернуться. Лишь постепенно он смирился с неизбежным риском.

Меридион с большим облегчением вышел из Времени и вернулся в себя, в свои воспоминания и историю, известную по старым легендам и собственному опыту.

Однако Меридиону не удавалось обнаружить то, что он разыскивал. У него всегда было твердое ощущение: Время совсем не такое, каким кажется, но он никак не мог найти связь, свидетельства того, что существовала и другая реальность, отличная от известной ему и той, которую он узнал во время своих путешествий. Меридиону почему-то казалось, что его воспоминания и известная история стали новыми, не такими, какими им следовало быть.

Иногда в его снах появлялись фрагменты, которые могли принадлежать иному времени, иной реальности, полной странных отблесков и теней, а еще он запомнил нечто похожее на нити, словно бы висевшие среди звезд. И всегда в этих снах его преследовало ощущение ужаса, предчувствие неизбежной гибели. Он просыпался в страхе, задыхаясь, и даже яркий утренний свет его не спасал, не согревал заледеневшей души. Меридион пытался объяснить эти странные видения своей матери, наделенной даром предвидения, но она не понимала, о чем он говорит.

Дверь в комнату отворилась, и она вошла. Меридион наблюдал краем глаза, как она ставит поднос на стол. Меридион улыбнулся, а потом повернулся и задумчиво посмотрел на мать. Уже очень много лет прошло со дня ее свадьбы, но внешность Рапсодии совершенно не изменилась, хотя ее взгляд стал более глубоким, чего не было раньше. Его отец тоже выглядел очень молодо, однако время оставило свой след и на нем: стоило ему улыбнуться, как в уголках глаз появлялись морщинки.

— Ну, ты закончил? — спросила Рапсодия, протягивая Меридиону чашку с дол моулом.

Он взял чашку с горячим напитком, благодарно кивнул и с удовольствием глотнул розовато-янтарной жидкости. Дол моул они оба очень любили.

Иногда его пил и отец, но так по-настоящему и не проникся его удивительным вкусом.

— Да, спасибо, — ответил Меридион.

Она подошла к нему сзади и положила руки на плечи.

— Куда ты отправлялся сегодня — вперед или назад?

Меридион попытался найти ответ на ее вопрос, но вспомнил только смутное изображение своих родителей, бегущих в звездной ночи.

— Назад. — Он сделал еще один глоток. — Кажется, я побывал на вашей свадьбе, но почти не помню подробностей. У тебя было очень красивое платье.

— Миресилл была бы рада это слышать, — легко вздохнула Рапсодия и взяла свою чашку. — Она работала над ним два месяца. — Ее изумрудные глаза сверкнули. — Ты видел на свадьбе Элендру, мою наставницу?

Он задумался, перебирая в памяти события того волшебного дня.

— Да, но не сегодня. Я многократно бывал на вашей свадьбе, поскольку там был замечательный фейерверк. Но в этот раз я ее не видел. Да и фейерверка тоже. — Он вновь поднес чашку к губам, ему не хотелось признаваться, что больше он почти ничего не помнит.

— Жаль, что ты ее не знал, Меридион, она была удивительная.

Он улыбнулся.

— Ну, в некотором смысле я ее знаю, — заявил он. — Ты не заметила, но в тот день, когда ты впервые пришла в Тириан, я был одним из ребятишек, которых она учила фехтованию.

Рапсодия рассмеялась и взъерошила его волосы, на мгновение задержав ладонь в упругих золотых локонах.

— Ты и в самом деле много где побывал во время своих путешествий во Времени, не так ли? Я помню, как ты у фонтана в Истоне раз за разом просил меня сыграть одну и ту же песню.

Меридион кивнул и сделал глоток дол моула.

— Я присутствовал и на Совете намерьенов. Но тогда я уже стал взрослым.

— Ты получил драгоценный дар — тебе по силам входить и выходить из Времени по собственному желанию.

— Верно, — кивнул Меридион, поставил чашку на поднос и взялся за пирожок. — Но иногда я испытываю сильное разочарование, когда не могу вмешаться в Прошлое или Будущее. У меня возникает странное чувство, будто нужно что-то изменить, но, увы, попав в Прошлое, я становлюсь сторонним наблюдателем. Пришлось очень постараться, чтобы ты услышала меня, когда я просил сыграть песню. — Он рассмеялся. — Возможно, это даже лучше, что там я всего лишь образ: если бы я имел возможность вмешаться в течение Времени, то мог бы все испортить.

Рапсодия сделала несколько глотков из чашки, над которой поднимался пар, а потом серьезно посмотрела на сына.

— Мне кажется, любой из нас может воздействовать на Время. Похоже, что способность заглядывать в Прошлое и Будущее — семейная черта в твоем случае — приносит только несчастья. Меня посещали видения, ужасные кошмары, а что касается прабабушки и ее сестер — им дар Прорицательницы стоил разума. В особенности это коснулось Мэнвин — умение видеть Будущее самое опасное из всех. — Ее глаза слегка сузились, словно она заметила тень на лице сына. — Меридион, о чем ты думаешь?

Он пожал плечами и вновь взялся за чашку.

— Тебе известно, как Мэнвин получает информацию о Будущем? — В глазах Рапсодии заплясали искорки.

Меридион рассмеялся.

— Ну, кое-что она узнает от меня. Я довольно часто захожу к ней на чашку чаю, чтобы немного посплетничать. Не следует забывать, она приходится мне троюродной тетей, и, кроме меня, никто не навещает ее просто так. Правда, я для нее не более чем отражение, но зато я обретаю физические черты, когда нахожусь рядом с Мэнвин. Иногда она позволяет мне воспользоваться секстантом Меритина чтобы заглянуть в Будущее. Она очень забавная, если тебе удается узнать ее получше, хотя и немного сумасшедшая.

— В самом деле? — Рапсодия расчесала его спутавшиеся волосы. — Как странно. Ты Дающий Имя, Меридион. И если она получает свои пророчества от тебя, то почему она так таинственно себя ведет? И почему столь редко делится ими с миром?

Его улыбка исчезла, и он отвернулся. Мимо окон башни пролетел жаворонок, солнце сверкнуло на его крыльях.

— Она немного глуховата.

— И все?

Меридион продолжал задумчиво смотреть на птицу, поднимавшуюся все выше и выше.

— А кто сказал, что она ошибается?

— А разве все, что она говорит, правда?

Он покачал головой, не глядя на мать.

— Нет. Она безумна и лукава, ее слух далек от совершенства, но Мэнвин никогда не ошибается. — Наконец он повернулся к Рапсодии и посмотрел ей в глаза. — Ты помнишь, как Джо сказала тебе насчет жизни у Роуэнов: человек не способен понять Загробную жизнь, пока сам там не окажется?

Рапсодия поставила чашку.

— Да.

— То же самое относится и к Будущему. Мэнвин его видит, но из этого еще не следует, что понимает.

«Не более, чем ты», — с грустью подумал он.

— А ты понимаешь?

Он наклонился к окну, надеясь вновь увидеть жаворонка.

— По большей части.

— Хмм. — Рапсодия проследила за его взглядом; сквозь окно в башню струилось осеннее солнце. Она вновь посмотрела на Меридиона, и на ее лице появилась улыбка. — А ты сумел установить, откуда появилась твоя способность? Я знаю, почему три сестры получили свой дар. Их отец родился там, где берет свое начало Время, а их мать — там, где находится его конец. К тому же оба принадлежат к древним расам. А почему ты получил свой дар, Меридион?

Он откусил кусок пирожка.

— Очень вкусно, — похвалил он с набитым ртом.

Ее вопрос так и остался висеть в воздухе.

Через несколько мгновений неловкого молчания Меридион начал ерзать на месте. Наконец он вздохнул.

— Как и у Прорицательниц, мои родители происходят с разных сторон нулевого меридиана, но оба успели провести время и в том, и в другом мире.

«И зачать душу в одном мире, пронести ее сквозь Время, чтобы она появилась на свет в другом», — подумал он.

Меридион отвернулся, пытаясь избежать внимательного взгляда ее зеленых глаз. Он так и не нашел способа объяснить Рапсодии, что именно присутствие его нерожденной души внутри ее тела, ставшего мостом через Время, связь, возникшая между его матерью и отцом в ту ночь на зеленом лугу, позволяла ей заглядывать в Будущее в течение всей ее жизни. Лишь с рождением Меридиона видения прекратились. Впрочем, он и сам не до конца понимал механизм своего удивительного дара. Во время путешествий он часто пытался найти ответ на этот важнейший вопрос: как его отец был на мгновение выхвачен из своего Времени и перенесен назад, ведь только благодаря этому его родители смогли соединить свои души, одновременно положив начало ему самому, — но так и не сумел добиться успеха.

Рапсодия с любовью посмотрела на сына.

— Нулевой меридиан не имеет отношения к твоему имени, если вдруг у тебя возник такой вопрос. Мы назвали тебя так в честь твоего отца и Меритина.

— Знаю, я слышал речи на церемонии выбора имени вскоре после моего рождения. В конечном счете именно ты дала мне имя. А у тебя есть обыкновение даровать вместе с именем дополнительные возможности. — Меридион соскользнул с мраморного кресла. — Могу я пойти поиграть?

— Конечно. — Рапсодия снисходительно посмотрела на сына. — Ты становишься таким большим. Скоро ты уже станешь с меня ростом, сын.

— Через три года, три месяца и семнадцать дней, — уточнил Меридион, засовывая остатки пирожка в рот. — Пока, мама.

Она наклонилась, чтобы его обнять, и он поцеловал ее в щеку, его голубые глаза с необычным вертикальным разрезом зрачка с любовью посмотрели на мать.

А потом он выбежал из комнаты, протопал по ступенькам и выскочил на чистый осенний воздух.

Дата добавления: 2015-10-24