На границе кревенсфилдской равнины 49 страница

Анборн вновь безжалостно пришпорил коня. Человек и животное превратились в единое целое и мчались вперед, чтобы подхватить падающее с неба тело. В ушах Анборна звенели слова Мэнвин, Прорицательницы Будущего, произнесенные на Совете много веков назад; потом их повторил голос Ронвин, когда Будущее стало Настоящим.

«Если ты хочешь залечить разрыв в своей душе, генерал, береги Небо, чтобы оно не упало».

«Береги Небо, чтобы оно не упало».

«Чтобы оно не упало».

Он видел, как летит к земле тело Рапсодии, вот оно, совсем рядом, — король фирболгов прекрасно рассчитал время своего выстрела. Анборн последним усилием бросил коня вперед, и Рапсодия упала ему в руки. Он поймал ее, вырвал из невесомого воздуха, и они покатились по земле, Рапсодия, воин и лошадь, под жуткий звук ломающихся костей, сквозь волны боли, ослепившей Анборна, а потом он провалился в благословенную тишину.

Рапсодия слышала далекий голос Грунтора, выкрикивающего ее имя. Она попыталась пошевелиться, но обнаружила, что стоит на четвереньках, придавленная сверху чем-то ужасно тяжелым, не дающим свободно вдохнуть.

Голос Грунтора стал громче и приблизился. Рапсодия ощутила, как исчезает тяжесть, а потом она оказалась в кольце знакомых теплых рук. Она открыла глаза и увидела огромное зеленое лицо своего друга, в ужасе смотрящего на нее.

— Твоя светлость? Ты в порядке? Ты живая?

Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова. В тот же миг ее тело пронзила острая боль.

— Благодарение богам, — прошептал Грунтор, прижимаясь лбом к ее лицу.

В землю за их спинами ударил сноп огня, и великан моментально нырнул за груду вывороченной земли. Раненая дракониха кругами летала над ними, поливая землю огнем.

Кровь Рапсодии вскипела.

— С меня хватит, — сказала она, сердито стряхивая комья грязи с разорванного платья. — Где Акмед?

— У тебя за спиной, — послышался скрипучий голос, — там, где я буду всегда.

Рапсодия обернулась и увидела короля фирболгов. Она быстро обняла его и показала на разбитый Помост на самом верху Чаши.

— Пошли. — Она притопнула ногой, грозно поглядывая на небо. — Пора воплотить в жизнь еще одно пророчество, будь они все прокляты.

— Хрекин, — мрачно ответил Акмед. — Надеюсь, оно будет последним.

Шум сражения рвал воздух, а Трое, не обращая ни на что внимания, перебирались через трещины и расселины, возникшие на месте ровных зеленых полей Кревенсфилдской равнины. Повсюду лежали тела погибших, полуразложившихся зомби и намерьенов, еще утром радовавшихся помолвке своих суверенов. Солнце успело зайти, но никто этого не заметил — с полудня над полем боя царил мрак от клубов дыма и пыли.

Рапсодия нашла свой меч неподалеку от того места, где она упала. Он сиял в темноте, призывая свою хозяйку. Теперь он покоился в ножнах, и Трое пробирались по развалинам Чаши, разрушенному символу мира, созданному Гвиллиамом. Именно здесь много столетий назад собралась великая нация, намеревавшаяся построить империю. Империю, просуществовавшую несколько веков и оставившую яркий след в истории человечества. А потом империя рухнула из-за непомерной жажды личной власти.

Внутри Чаши продолжал сражаться с мертвецами Эши, спасая своих подданных от верной смерти. Он остался один, враг окружал его со всех сторон, как в тот день, на Кревенсфилдской равнине, когда он защищал Шрайка.

Акмед вскинул свой квеллан и навел его на зомби, атаковавших Короля намерьенов.

— Эши! — крикнул Акмед.

Эши повернулся и быстро взглянул на него.

— Ты не откажешься от моей помощи на сей раз?

Продолжая наносить удары, Король намерьенов благодарно кивнул.

Акмед выстрелил. Блестящие диски, подобно вылетающим из костра искрам, помчались вперед, рассекая шеи мертвецов, атаковавших Эши. Акмед снова и снова перезаряжал свое оружие, посылая в толпу зомби смертоносную сталь, — мертвецы падали на землю, как подкошенные.

Затем Трое были вынуждены спрятаться под каменным козырьком — над ними пронесся раненый дракон, ревущий от боли и ярости. Ночь расцвела оранжевым огнем — дракон продолжал изрыгать пламя. Рапсодии пришлось затаптывать пламя, когда вспыхнул плащ Грунтора.

— Эши! — прокричала она, поднимаясь к Помосту Созывающего. — Уходи из Чаши!

Вслед за болгами она перебиралась через завалы, один раз упала, расцарапала колени и разорвала в клочья подол платья, но в конце концов залезла на Помост.

Она в смятении смотрела на далекие поля, где все еще кипела битва. Армия фирболгов объединила силы с солдатами Роланда, и они вместе с оставшимися в живых намерьенами продолжали сражаться с кошмарами Прошлого.

Рапсодия оглядела развалины Чаши. Огромная трещина рассекала плоскую центральную часть, где еще утром намерьены праздновали рассвет новой эры. Она повернулась к Акмеду и Грунтору.

— Там? — спросила она.

Оба болга кивнули.

Она услышала шум и тяжелое дыхание у себя за спиной. Акмед развернул квеллан и направил его в темноту. Через мгновение появился залитый кровью Эши, в рассеченных доспехах, измазанный могильной землей. Глаза Рапсодии наполнились слезами — перед ней стоял настоящий Король намерьенов.

Он обнял ее, но она сразу же оттолкнула его, не спуская глаз с неба, где рыскал дракон. Рапсодия увидела Энвин, кружащую над полем битвы и сеявшую огненную смерть среди болгов и людей. Дракониха искала Королеву намерьенов.

Рапсодия вытащила из ножен Звездный Горн, и его чистое пламя озарило темноту ночи, наполнив воздух звоном справедливой ярости, заглушившим все остальные звуки.

— Энвин! — негромко позвала Рапсодия, но от ее голоса вздрогнула земля и эхо прокатилось над Зубами и Кревенсфилдской равниной. — Энвин, ты боишься! Я здесь, Энвин!

Дракониха развернулась и понеслась к Чаше.

Грунтор и Акмед помогли Рапсодии поднять клинок повыше. Она поискала в небе звезду, ее взгляд остановился на Карендрилл, бело-голубой звезде, под которой лирины пели свои мирные песни.

— Вы готовы? — спросила она, стараясь держать меч ровно. — Этого момента ждали все с конца Первого века. Наши слова будут наполнены силой — мы должны быть осторожны.

Оба болга посмотрели в небо на приближающегося дракона и кивнули.

Акмед ощутил, как под пылающим клинком меча устанавливается тишина и биение его сердца вызывает эхо, тяжело отдающееся в ушах. Кровь в его жилах вскипела, ожила, наливаясь энергией, почерпнутой из прежней жизни и переданная ему бежавшими с Серендаира и оставшимися в живых в сегодняшней битве дракианами. Они прятались в полях, спасаясь от гнева разъяренного дракона. Он чувствовал ужас своих сородичей, их объединяла общая история и надежда на будущее. И с его губ слетели слова, как никогда похожие на молитву:

— Пусть здесь не прольется больше ни одной капли крови.

Дитя Крови.

Янтарные глаза великана, молча стоявшего рядом, наполнились слезами скорби. Эти глаза видели множество трагедий, войн и смертей, они, не мигая, наблюдали за гибелью целых народов, за разрушительными последствиями деяний порочных правителей, но сейчас все было иначе. В самой глубине своей души, благодаря связи, полученной им после путешествия вдоль Оси Мира, Грунтор чувствовал боль и ужас Земли за тех, кто уже нашел покой в ее объятиях. А теперь их снова заставила страдать женщина, лишенная души. Слезы катились по его щекам, но Грунтор скорбел не о тех, кто сейчас спасался от смерти. Могучий фирболг жалел тех, кто нашел ее столетия назад, а сейчас, без всякой своей вины, был вынужден вернуться под солнце, чтобы вновь пережить ужас битвы после стольких лет безмятежного покоя в материнских объятиях Земли.

— Откройся, Земля, и забери обратно своих детей, — сказал он.

Дитя Земли.

Из всех Троих лишь Рапсодия продолжала бороться с гневом. Ее тело, еще несколько мгновений назад мучительно болевшее после падения с огромной высоты, исцелили могущество меча и звездный огонь, с которым клинок был связан.

«Достаточно, — с горечью подумала она, пытаясь совладать со своей ненавистью к дракону, подлетавшему все ближе. — Ты оскверняешь небо. Оно предназначено хранить мир и не должно служить источником смерти. Небо есть общая душа вселенной, а ты сама сказала, что у тебя нет души».

Рапсодия сделала глубокий вдох, а потом медленно выпустила воздух, не сводя глаз с приближающейся драконихи.

— И если с Неба прольется огонь, он больше не будет служить твоей ненавистной воле, Энвин. Пусть всякий огонь Небес положит конец ссорам и послужит началом новой эры.

Дитя Неба.

Под ними, в Чаше, огромная трещина стала шире и глубже. Тела Павших начали распадаться и покатились в огромную разверстую могилу, как лавина по крутому склону холма.

Свет огненного дыхания дракона озарил стоящих на Помосте людей. Рев жгучей ярости разорвал воздух в Чаше. Истекающее кровью одноглазое чудовище пронеслось над ними. Энвин набрала побольше воздуха, готовясь сжечь Помост Созывающего.

И в этот момент Рапсодия произнесла имя звезды.

Сильнейший порыв ветра сотряс Помост и Чашу. Огонь звезды, чистая неукротимая стихия эфира, предшествующая рождению всех остальных стихий, с оглушительным ревом обрушилась с неба на парящего дракона, уже изготовившегося нанести удар. Чудовище выгнулось, опаленное светом, более ярким, чем солнце, и начало по спирали падать в глубокую расселину посреди Чаши, откуда по его приказанию выходили ожившие мертвецы.

Когда Энвин исчезла в расселине, Грунтор закрыл глаза и приподнял плечи, одновременно крепко сжав ладони, словно лепил что-то из невидимой глины. Пол Чаши задрожал, и края расселины быстро сомкнулись, образов огромный курган.

Рапсодия вновь произнесла имя звезды, на сей раз вниз пролился чистый и прозрачный свет, омыл Чашу и навеки запечатал землю, где лежал дракон.

Рапсодия услышала, как стихли крики и шум сражения, наступила тишина. Когда звездный свет померк, она посмотрела в темное небо, а потом ее взгляд устремился вниз. Павшие вернулись обратно в Землю, к своему Прошлому, оставив после себя потревоженную землю и страшные разрушения. Сражение прекратилось.

Рапсодия повернулась к Гвидиону и обняла его, он прижал ее к себе, а потом повернулся и обнял двух спутников Рапсодии, разделивших ее прошлое, настоящее и будущее.

— Все кончено, — просто сказала она. — Теперь начинается работа.

Наступившее утро застало Акмеда, Грунтора, Рапсодию и Эши за попытками привести поля и горы, где вчера происходило сражение, в относительный порядок. Они покончили с останками некоторых мертвецов, не желавших возвращаться в свои могилы, подобрали раненых, вызвали целителей. К рассвету удалось собрать всех оставшихся в живых, хотя многие еще не до конца оправились от страшного потрясения.

Тысячи костров освещали следы огромного сражения. Возле одного из них Акмед нашел Тристана Стюарда. Лорд Роланд не получил ранений, но сидел, молча глядя в сторону Чаши, а его рыдающая жена крепко вцепилась ему в руку.

Король фирболгов посмотрел на регента, и в его глазах появилась жалость. Наконец Тристан Стюард повернулся к нему.

— Вам требуется помощь целителей? — спросил Акмед.

Лорд Роланд покачал головой. Король фирболгов кивнул и повернулся, собираясь уйти.

— Подождите, — окликнул его Тристан Стюард.

Тристан молча смотрел на хозяина Канрифа, и Акмед начал проявлять нетерпение.

— Ну?

— Армия… моя армия…

— Да?

Лорд Роланд вновь замолчал.

— Вас посетило вдохновение, когда вы решили привести сюда армию с целью поклясться в верности новым суверенам, — сказал Акмед, стараясь, чтобы его голос звучал искренне. — Теперь ваша армия, как и моя, подчиняется Рапсодии. Вы все рассчитали верно, и только к лучшему, что ваши солдаты присутствовали при ее коронации. Вы именно это хотели сказать?

Тристан Стюард молча кивнул.

— Да, — наконец выдавил он из себя.

— Я так и думал. Прошу меня извинить.

Акмед повернулся и быстро зашагал к другому костру в сопровождении Грунтора и своих адъютантов.

Рапсодия шла по спешно организованному лазарету вместе с Кринсель, повивальной бабкой и Искательницей, обрабатывая раны болгов и людей. Благодаря армиям Роланда и Илорка намерьены пострадали меньше, чем могли бы. Эши и пришедшие к нему на помощь воины помогли большинству выходцев с Серендаира благополучно выбраться из Чаши.

Рапсодия перевязывала сломанную руку смуглому намерьену, принадлежащему к расе кизов, когда к ней подошел хмурый Риал.

— Миледи?

Рапсодия посмотрела на своего вице-короля и улыбнулась, однако тут же помрачнела, увидев выражение его глаз.

— Что случилось?

Риал протянул ей руку.

— Пойдемте со мной, миледи.

Она взяла Риала за руку и последовала за ним. Они прошли через изрытое поле к распростертому на земле телу красивого черного скакуна. Над хозяином коня склонились Фейдрит, король каинов, и Элендра, невольно загораживая его от глаз Певицы. Рапсодия посмотрела на мертвую лошадь и задрожала.

— Нет, — прошептала она. — О боги, нет. Анборн.

Король наинов, из рассеченного лба которого струилась кровь, посмотрел на нее.

— Жизнь еще теплится в нем, — печально сказал Фейдрит. — У него сломана спина.

— Нет, — повторила она и склонилась над телом, встав между королем и Элендрой. — Анборн? Боги, что я с тобой сделала?

Голова намерьенского генерала лежала на коленях короля наинов, тело покрывал красный плащ Риала. Его лицо было мертвенно бледным, но он сумел слабо улыбнуться. Рапсодия взяла его руку в свои ладони.

— Ты помогла мне искупить вину, — тихо проговорил он. — Благодаря тебе исполнилось пророчество Мэнвин. Я нашел самых дальних своих родственников. И поймал небо, когда оно упало. Ты помогла мне… благодаря тебе я сумел залечить разрыв в своей душе… Я починил мост, который сам разрушил так много веков назад… через пропасть, разделявшую намерьенов. Ты видишь? За мной ухаживают лирины и наины, кто бы мог в это поверить?

Слезы покатились по лицу Рапсодии, она сжала его шершавую руку между ладонями и прижала к щеке. Анборн с трудом погладил ее волосы.

— Я бы с удовольствием отдал жизнь… или ноги… чтобы служить вам, миледи, — едва слышно проговорил он. — Это большая честь для меня… стать вашим вассалом.

— Рапсодия! Рапсодия!

Голос Эши заглушил потрескивание огня и вой ветра, в нем слышались отчаяние и страх. Анборн провел рукой по ее щеке.

— Иди… к нему, — приказал он.

— Я вернусь и постараюсь тебя вылечить, — пообещала она, вставая. — Не забывай, я ведь Певица, я исцелю тебя.

— Иди, — повторил Анборн.

Рапсодия оглядела поля, изрытые рваными трещинами и дырами, где лежали раненые и умирающие. Она последовала по ветру за голосом Эши и вскоре оказалась перед входом в Чашу, где еще вчера собирались намерьены, полные самых радужных надежд.

Здесь, возле ворот, скопилось особенно много тел. Эши стоял на коленях возле распростертого на земле лорда Стивена Наварна, своего лучшего друга. Рапсодия поспешила к ним.

— Помоги ему, Ариа, пожалуйста, не дай мне еще раз его потерять…

Голос Эши пресекся.

Он погладил лицо Стивена, пытаясь привести герцога в чувство, но его сине-зеленые глаза смотрели на другие миры.

Рапсодия опустилась на колени на залитую кровью землю и посмотрела на склон холма. Там стоял Гвидион Наварн, ее старший внук, который из последних сил старался сохранить мужество. Он обнимал сестру, Мелисанду, девочка рыдала так, будто ее сердце разбилось на мелкие осколки. Розелла стояла сзади, обнимая обоих за плечи, в ее глазах застыл ужас.

Рапсодия положила руку на грудь герцога, надеясь уловить биение сердца.

— Милорд?

Никакого ответа, кожа под ее пальцами оставалась холодной. Она положила руку ему на шею.

— Милорд?

Пульс был совсем слабым, а в его глазах Рапсодия увидела отражение Покрова Гоэн.

— Ариа, пожалуйста…

— Папа?

Голос Мелисанды вызвал поток воспоминаний. В последний раз Рапсодия разговаривала с лордом Стивеном возле Хагфорта; дул ледяной ветер, и она пришла рассказать о смерти Ллаурона. Он улыбнулся ей своей обычной улыбкой, а в его глазах она прочитала нежность.

«Вы же знаете, Рапсодия, мы с вами почти что одна семья. Неужели вы так и не начнете называть меня просто по имени?»

«Нет, милорд».

Рапсодия задумалась. Однажды ей удалось вернуть к жизни Грунтора, находившегося уже у самого порога смерти, хотя раны Стивена казались ей более серьезными.

— Стивен, — запела она, не убирая руку с его груди. — Стивен, оставайся с нами. — Она повернулась к Эши, его глаза лихорадочно блестели. — Как его зовут, Сэм? Назови его полное имя.

— Стивен ап Вайан ап Хааг туат Юдит.

Она повторила имя, напевая его в тон со слабым биением сердца герцога.

«Отведите свои руки, милорд Роуэн, — взмолилась она, используя силу Дающей Имя. — Оставьте его здесь, с нами, хотя бы ненадолго».

Рапсодия снова и снова повторяла имя Стивена Наварна, ее песня лилась до тех пор, пока не взошло солнце, а в горле не запершило. Когда тонкий луч восхода коснулся земли, она сосредоточилась на нем, пытаясь использовать его тепло, чтобы согреть Стивена, оставить его в этом мире. В ослепительном луче Рапсодия уловила силуэт лорда Роуэна. Он подождет ради нее, остановит свою руку, какими бы тяжелыми ни были раны лорда Стивена, заменит смертный приговор всем намерьенам, которым пришлось столкнуться с восставшими из могил мертвецами. Она сможет исцелить их, дать новые имена, спасти. Рапсодия с облегчением отвернулась, увидев, как уцелевшие солдаты собирают, словно дрова, тела тех, кого Энвин лишила вечного сна и вызвала из могил.

Она вернет их к жизни ради мира и служения высшей цели. Рапсодия представила их себе улыбающимися, перед ней возник образ Стивена, стоящего у двери музея.

И она заплакала. Она знала, что может вернуть его к жизни, но видела, что он уходит.

— Нет, — сказала она, всхлипывая. — Я не могу, Сэм. Не могу. Он должен сделать собственный выбор, сам пройти через Врата или остаться на нашей стороне. Я могу спеть, чтобы он вышел на тропу, но свой путь он выберет сам. Если Смерть решила его забрать, я имею на него прав не больше, чем Энвин.

— Ариа…

— Нет, — повторила она, и ее голос зазвучал тверже. — Я не могу заставить его пройти обратно сквозь Врата. У него есть любимые по обе стороны. Если он выберет другой путь, кто я такая, чтобы ему мешать? У него есть причины остаться и есть основания уйти. И мы должны уважать выбор, который сделают Стивен и Смерть.

Она взяла руку Эши, и он скорбно склонил голову. Они стояли и молча смотрели на Стивена, надеясь, что он вновь начнет дышать и на его щеках появится румянец. Но мгновения шли, его кожа все больше походила на алебастр, а руки холодели.

Когда солнце залило своим светом равнину, последние его отблески исчезли из глаз герцога. Рапсодия продолжала смотреть на него, и ей показалось, что она видит проблеск улыбки из тени Полога Гоэн.

— Будь добр к нему, милорд Роуэн, — прошептала она утреннему ветру.

Стоящий рядом Эши заплакал.

Рапсодия посмотрела на бледные лица Розеллы и детей и протянула к ним руки:

— Быстро! Идите сюда!

Она сжала холодную, как лед, руку Гвидиона Наварна, другой рукой обняла Мелисанду и кивнула на восходящее солнце.

В золотом свете над горизонтом они увидели очертания своего друга, лорда, отца, гордо расправившего плечи. Его тень тянулась к ним. В лучах солнца сияли золотом волосы.

Неожиданно рядом с ним возникла другая, хрупкая тень.

— Кто это? — спросила Мелисанда, прикрывая ладонью глаза.

Рапсодия прижала ее к себе еще крепче и улыбнулась сквозь слезы:

— Твоя мать.

И она тихо запела лиринскую Песнь Ухода, вплетая имя — Стивен — в древнюю погребальную песнь. На несколько мгновений восходящее солнце застыло над горизонтом.

Эши понял, что делает Рапсодия. Он протянул руку и коснулся лица Мелисанды, а потом положил ладонь на плечо Гвидиона Наварна.

— Попрощайтесь с ним, — сказал он детям.

Его голос вновь обрел силу, он отпускал своего друга. Гвидион Наварн поднял голову и посмотрел на далекий горизонт.

— Прощай, отец, — негромко сказал мальчик, а Мелисанда помахала рукой, не в силах вымолвить ни слова.

Позади тихо плакала Розелла.

Из глубин памяти Гвидиона вдруг всплыли слова отца, произнесенные на погребении Талтеи Прекрасной:

«Время держит нас в своих цепких руках, Гвидион. Целитель, как и все смертные, страдающие от капризов Времени, сражается за то, чтобы отсрочить конец, потому что не понимает — иногда она является благословением. Для нас с тобой Время продолжает идти вперед».

Гвидион протянул руку к встающему солнцу.

Оцепеневшая Рапсодия продолжала петь, свет слепил, голова у нее кружилась, сердце замерло, в душе сооружалась дамба, которая должна была остановить неизбежную боль. Наверное, мудрость Чаши дала ей силу сохранять спокойствие ради детей Стивена и всех намерьенов. Ради Эши.

И ради себя самой.

Она в последний раз смотрела на тех, кто стоял в далеком свете зеленой мирной долины за Покровом Гоэн.

Рапсодия допела погребальную песнь до конца.

— Прощай, Стивен, — прошептала она. — Я позабочусь о них за тебя.

Во всем блеске своего великолепия солнце встало над горизонтом, огромное, пронзительно голубое небо обнимало землю. Поднялся утренний ветер, унесший прочь запах гари и горький пепел.

Рапсодия оглядела потемневшие поля, стелющийся над ними дым и развалины Великой Чаши. Солдаты Роланда и Илорка сновали среди намерьенов, словно живые среди сомнамбул.

Король намерьенов встал и протянул руку Рапсодии.

— Пойдем, — сказал он. — Давай покончим с этим.

Стоя на развалинах Помоста, новые Король и Королева намерьенов оглядывали долину, раскинувшуюся у подножия Зубов, и людей, вчера поклявшихся им в верности. Их лица отражали боль понесенных потерь, но была и надежда: уж если даже солдаты-фирболги объединились с армией Роланда, то и беглецы с Серендаира должны забыть о давней вражде и вековых распрях ради строительства нового мира.

Рапсодия смотрела на рог, который держала в руках. Его гладкая поверхность потрескалась, магия клятвы, данная столетия назад намерьенами, была нарушена, она исчезла, точно блеск с проржавевшего металла. Однако рог все еще окружала аура радости, в нем осталась вера, которая вела намерьенов после гибели Серендаира, через ужасы Великой войны и даже в страшный час, когда восстали мертвецы. Рог звал их в будущее, полное надежды.

Рапсодия поднесла его к губам и заиграла песнь победы.

В ответ намерьены испустили клич, полный ликования, и летний воздух наполнился криками радости.

Рапсодия уступила место Гвидиону, стоявшему рядом с ней. Он вознес хвалу тем, кто храбро сражался, почтил память погибших, после чего заговорил о том, что так и не успел сказать, когда под ними разверзлась Земля.

Гвидион еще раз пригласил глав государств и народов остаться в Канрифе, чтобы обсудить процесс объединения всех намерьенов. Остальным предлагалось вернуться через год на следующий Совет, который в дальнейшем будет собираться раз в три года. Свадьба состоится через три месяца, в первый день осени, возле побега Дуба Глубоких Корней, растущего рядом с руинами Дома Памяти. Он поблагодарил намерьенов за участие в Совете, схватил Рапсодию за руку, и они скрылись с Помоста, прежде чем толпа успела их окружить.

Рапсодия бросила прощальный взгляд на Акмеда и Грунтора, молча смотревших им вслед. Она неуверенно улыбнулась им: Грунтор наблюдал за ней с непроницаемым лицом, но Акмед понимающе улыбнулся. А потом Рапсодия исчезла, ускользнув от волнующейся толпы.

Из своего укрытия на нижнем карнизе Рапсодия наблюдала, как толпа медленно покидает развалины Чаши. Она понимала, что пройдет много дней, прежде чем поля вокруг опустеют, ведь здесь после многолетних раздоров объединялись Дома, встречались старые друзья, не видевшие друг друга долгие годы. Не говоря уже о том, что перемещение сотни тысяч людей занимает время. Она вздохнула. Акмед без единой жалобы решал все возникающие вопросы. Рапсодия чувствовала свою вину, ведь ему предстояла огромная работа по наведению порядка в Илорке. Она договорилась с Акмедом, что Чаша станет традиционным местом проведения Совета, но не рассказала заранее об их помолвке с Эши. Она все еще считала себя виноватой.

Рапсодия ощутила странное покалывание на всей поверхности кожи, кончики волос потрескивали, подушечки пальцев чесались. Потом она услышала голос и нахмурилась.

— Надеюсь, ты разрешишь мне принести искренние поздравления с твоим избранием и помолвкой.

Казалось, слова исходят из самой земли или из воздуха, Рапсодия так и не сумела определить их источник.

— Благодарю, — ответила она, не зная, куда повернуться. — Пожалуйста, оставь меня в покое, Ллаурон. Мне не о чем с тобой говорить.

Его смех эхом отразился от земли, и она почувствовала, как поднимается ветер — так бывало рядом с Элинсинос. Но вместо того чтобы ласково погладить ее волосы, ветер разметал пряди.

— Сомневаюсь, что это правда, дорогая.

Она постаралась сохранить спокойствие.

— Ты прав, я попробую сформулировать свою мысль иначе. Есть множество неприятных вещей, которые мне следовало бы тебе сказать, Ллаурон, но я лучше промолчу. Оставь меня.

— Уже лучше. Сожалею, что ты все еще сердишься, Рапсодия. Конечно, у тебя есть для этого все основания. Однако я надеялся, что твоя поразительная способность прощать распространяется и на отца будущего мужа. И я не смогу попросить твоего прощения, если ты не станешь меня слушать. Ведь ты сама говорила, что мы должны прощать друг друга.

— Есть вещи, которые невозможно простить, — послышался жесткий голос Гвидиона из-за спины Рапсодии. — Оставь Королеву в покое, отец. После всего зла, которое ты ей причинил, у тебя нет права с ней разговаривать.

Рапсодия потянулась к нему.

— Сэм…

— Его слова — сама истина, — ответил нежный голос Ллаурона. — Я более не имею никаких прав. Но я просто жду твоего прощения.

— Сэм, почему бы тебе не спросить у Акмеда и Грунтора, не нужна ли им помощь, чтобы разобраться с этой чудовищной толпой? — мягко предложила Рапсодия. — Я могу сама о себе позаботиться. Пожалуйста, иди.

Гвидион с сомнением посмотрел на нее, все понял и с недовольным видом ушел.

— Он все еще разгневан и страдает, — вздохнул Ллаурон; казалось, источником его голоса являются земля и воздух одновременно. — Надеюсь, ты поможешь ему справиться с яростью, моя дорогая.

— Я не уверена, что это следует делать, — вскинулась она. — Быть может, нам обоим лучше все помнить.

Из земли послышался низкий смех.

— Возможно, ты так действительно думаешь, Рапсодия, но ты ошибаешься. Ты недостаточно злопамятна. Боюсь, тебе и без того хватает дурных впечатлений. А если учесть продолжительность твоей жизни, тебе придется носить в себе слишком много боли. К тому же ты не из тех, кто долго держит камень за пазухой.

— Ну, если я забуду, почему не хочу с тобой говорить, то всегда смогу вспомнить этот день: Анборна, который, спасая меня, превратился в калеку, Стивена, отдавшего жизнь за то, чтобы намерьены сумели выбраться из Чаши. И ужасы, которые наслала на нас Энвин, пожалуй, я не забуду. Время покажет, способна ли я носить камень за пазухой.

— Но почему ты так на меня сердита? — В голосе, принесенном ветром, слышалось искреннее недоумение. — Что я такого сделал?

Рапсодия раздраженно отмахнулась от ветра.

— Где ты был? Почему не помог? Ты мог спасти жизнь многим, а ведь речь шла о намерьенах, которых ты любил. Почему ты сам не расправился с Энвин? Ты ведь мог.

— Она была моей матерью, Рапсодия.

— Гвидион твой сын. Анборн брат. Стивен был твоим другом. И это твой народ. По-моему, вполне уважительные причины, чтобы поднять руку на мать.

— У Гвидиона есть ты. Многие считают Анборна своим другом. Стивен, да благословит его Создатель, был любим женщиной и двумя чудесными детьми, а также всеми, кто его знал. Намерьены связаны между собой нерасторжимыми узами, что придает смысл их жизни. А у Энвин остался лишь я. — Теплый ветер погладил ее волосы. — Надеюсь, придет день, когда ты меня поймешь и простишь. И еще я надеюсь увидеть внуков. Ты ведь не откажешь мне в этом?

— Сомневаюсь, что я когда-нибудь пойму мотивы твоих поступков, но не в моих силах что-либо тебе запрещать, Ллаурон, — ответила Рапсодия. — Теперь ты живешь в своем собственном мире. И однажды, если у нас будут дети и если они захотят тебя увидеть, никто не станет им мешать. — Потом ее зеленые глаза потемнели. — Но только в том случае, если ты больше не попытаешься вмешиваться в нашу жизнь.

— Наши миры настолько далеки друг от друга, что едва ли я смогу вмешиваться в ваши дела.

— Будем надеяться.

— Рапсодия, я должен попросить тебя кое-что запомнить, — принес ветер звучный голос Ллаурона.

Она посмотрела на намерьенов, разбившихся на небольшие группы и что-то оживленно обсуждавших.

— Да?

— Уж не знаю, понимаешь ты или нет, но все, что вызывает у тебя такую ненависть в отношении меня, однажды еще повторится.

Дата добавления: 2015-10-24