Затруднения для миссии в Москве.

1) Первое затруднение заключается в могуществе еретиков, ибо, так как весь здешний народ почти исключительно [193] руководствуется наживой, а все купцы суть или лютеране или кальвинисты или безразличные в деле веры, а то, можно бы сказать, и совершенные атеисты и все они непримиримые враги наши, то своими подарками и услужливостию перед вельможами они во всем берут силу, убеждают их, в чем только хотят, и, следовательно, как хотят возбуждают в них ненависть к католикам, а в особенности к лицам нашего ордена, и если иногда что либо выпадает или может выпасть в пользу нашей святой церкви, тогда они через любимцев светлейшего царя одним словом уничтожают все.

2) Второе затруднение — недостаток защиты. На нас могут нападать, как кому вздумается: у нас нет охраны, кроме щита терпения. Заступничество господина Плейера, давно уже сюда присланного от императорского двора, не принимается, потому что он до сих пор не мог представить императорского декрета, что он здесь в качестве резидента, а неблагодарные русские, так как их дети у нас уже не учатся, большею частию даже не подают нам руки и уже едва узнают нас, а тем менее желают покровительствовать нам. Таким образом мы живем как птицы на ветвях.

3) Третье препятствие — слабость католической общины, потому что, за исключением каких нибудь 20 лиц, остальные в Москве — все ремесленники и слуги, остающиеся здесь лишь несколько лет, и как только заработают на хлеб, возвращаются в свои страны, поэтому у нас никогда не бывает ничего верного и постоянного. Пока еще жило здесь несколько наших купцов-католиков, тогда, по крайней мере, было сколько нибудь прочное положение нашей общины, а когда они перемерли, то теперь самая большая часть католиков меняется и только на время остается здесь. Мы даже не имеем надежды, чтобы сюда вновь прибыли католические купцы, так как все, бывшие здесь из Англии, Голландии и Франции, взвесив все обстоятельства, не пожелали здесь оставаться.

4) Четвертым препятствием служат дурные примеры и скандалы, совершаемые католиками. Быть может, в эти годы мы послужили бы Богу гораздо больше, если бы этому не препятствовали скандалы; но мы так несчастливы, что [194] редко видим, чтобы к этому берегу Европы приставали хорошие люди, а не такие, которые своим соблазном губят других и сокрушают наше сердце. Так как это по большей части такого рода люди, которые и заграницей жили слишком вольно, то, приехав сюда, разнуздывают совершенно свою страсть к безчиниям, благодаря тому, что пороки остаются безнаказанны. Здесь редко и наказывают за что либо другое, кроме весьма важной кражи, убийства и бунта. Все остальное остается без наказания.

5) Пятое препятствие — непостоянство русского народа, ибо русские не в состоянии долго выносить никакого дела. То, что они издавна одобрили, потом сильнейшим образом ненавидят, и ничего другого не ищут больше, как только разнообразия. Вот, и мы вследствие того, что слишком долго живем здесь, стали им противны, как хананеи.

6) Шестое затруднение — вероломство этого народа. Мы имели множество примеров, что перед нами они восхваляли католическую веру и сознавались в своих заблуждениях; но лишь только поворачивали спину, как не находили слов, как бы достаточно опозорить нас перед еретиками. В этом особенно отличаются вернувшиеся из чужих стран, откуда они привезли многия излюбленные мнения лютеран и кальвинистов и не стыдятся высказывать их. Кроме того, трудно верить хотя бы одному их слову, хотя бы оно дано было публично и со всевозможными обеспечениями, как мы сами испытали это в многочисленных случаях.

7) Седьмое затруднение заключается в том, что едва есть какая нибудь возможность вести беседы не только с простым народом, но даже и с лучшей частью вельмож, так как они, лишь только услышат что либо относительно веры, сейчас отвечают: «это не наше дело; мы веруем так, как приказывает нам светлейший царь; если мы ошибаемся, то это не наша вина: он сам (т.e. царь) будет отвечать за нас перед Богом и за нас отдаст отчет Богу», и затем ничего другого от них невозможно добиться. Отсюда можно заключать, что нет никакой надежды на обращение этого народа, пока он не увидит первого шага к тому со стороны его главы. [195]

8) Осьмое затруднение то, что у самого царя и царского первенца, насколько возможно заключить из внешних признаков, нет никакого искренняго желания к соединению со святой церковью. Это ясно из дела об убийстве униатов в Полоцке, из многих слов, сказанных при различных случаях с гневом и презрением к униатам, и из той комедии, какую устраивают себе каждый год зимою, когда к римской тиаре привешивают самые бесстыдные фигуры и в ней выступает шутовской патриарх и совершает удивительные дела и пр. и пр. Между тем некоторые добрые наши отцы, прибывшие сюда на короткое время, или только проходившие через эту страну, полагают, будто благосклонный взгляд или представленное (царю) стекло обещает, Бог знает, какие блага.

Старшему сыну царя до сих пор всегда назначаемы были в учителя злейшие еретики, и он сам в весьма многих случаях уже обнаружил, как мы знаем от близких к нему людей, что он ни коим образом не друг католической веры; да и чему тут удивляться, когда он больше всего беседует с еретиками купцами, в дома которых его приводят его учителя, а эти купцы умеют и предложить и выпить во здравие и сделать все, что в каком либо роде может быть приятно для чувства, и в то же время неустанно говорить о том, что может возбудить ненависть к католикам.

9) Девятое затруднение — это отступники от веры. Здесь есть пять отступников василиан из Литвы и кроме того: один кармелит, один доминиканец и один из нашего ордена, временный коадъютор из литовской провинции. Все они живут так, как подобает отступникам, и внушают народу то, что обыкновенно внушают отступники. Иезуит много раз говорил с нами, но, кажется, благодать Божия уже устранилась от него и он уже не в coстоянии перемениться. Он весь погрузился в мирские заботы и пороки, одним словом, это скот, а не человек.

10) Десятое затруднение, это могущество иудеев. Здесь находится весьма много иудейских семейств, прибывших из соседней Польши. Хотя они крещены, но справляют [196] шабаш тайно, а то и довольно явно, как делали и прежде. И такия-то люди выдвинуты на первые должности. Один из них заведует канцелярией светлейшего царя, другой управляет несколькими главнейшими ведомствами, третий — самый главный управитель у князя Меншикова, четвертый служит воеводой в Вологде (когда я проезжал через Вологду, то он не позволил мне повидаться с пленными поляками, погибавшими там в бедствиях), другие пристроились на иных местах. Они-то первые и в сравнении с другими самые жестокие враги святой церкви. Эти именно люди и были причиною мучений вышеупомянутого Петра диакона, о котором мы говорили в рассказе 1698 года. И теперь они всеми силами защищают ересь лютеранскую и кальвинскую, а когда имеют возможность вредить нам, то в свою очередь не остаются без поддержки своих союзников. ¹¹⁰ Вот те бедствия, которые давят нашу миссию. О, если бы милосердие Божие устранило их, чтобы могла явиться хоть какая нибудь польза от миссии для большей славы божией!

LVIII

LVIII. Соображения касательно московской миссии.

¹¹¹

Весь мир, озаренный светом евангелия, с несомненной истинностию показывает, как полезно всегда было и как много способствовало распространению нашей православной веры святое миссионерство, от самого начала этого христианского мира и до сегодняшняго дня. Но с другой стороны, примеры из разных историй показывают, что это священное миссионерство часто оказывалось напрасным, хотя и совершалось с благочестивым усердием, а иногда даже было вредным для нашей римской церкви. Однако не думаю, чтобы следовало всячески пренебрегать этой частью самого высокого пастырского служения из-за того, что иногда оно оказывалось напрасным трудом и вело к противуположным результатам. Я лишь думаю, что прежде чем назначать миссию, нужно с особенною заботливостию сообразить время, место и обстоятельства. В иные времена являются громадные трудности, которые пускают более [197] глубокие корни и притягивают еще большую силу болезни, если кто, не сообразив наперед, станет подходить к ним и в неблагоприятное время употреблять против них врачевство. К этому роду препятствий я без нарушения справедливости могу отнести непобедимую ненависть, с которой в новейшее время русские относятся не только ко всем православным людям, но даже к самому имени римскокатолическому. Я не совсем понимаю, какая несправедливость времени или злоба судеб возбудила эту ничем неоправдываемую ярость против апостольского престола. Если я за это буду осуждать еретиков, к ежедневным обвинениям которых, направленным против римлян и нередко прикрашенным гнуснейшим баснословием, эта грубая и необразованная страна весьма охотно открывает свои уши, то я подойду к истине. Но кроме того для усиления этого зла, работает дух нашего века, который дал людей, столь грубых от природы с тем, чтобы они тем более отчуждали свои души от нас, чем более знают, что мы очень близки к их религии. С неохотой прибавлю к этому указание на недавнее возмущение русского народа, которое он поднял против государя и которое оправдывал тем, что государь, по его мнению, думал возвратиться в овчарню римской церкви. Шереметев вызвал к себе ненависть своих сограждан тем, что не уклонился от лицезрения нашего верховного предстоятеля (папы). Его признали недостойным посещать церкви, пока не совершат (над ним) крещального погружения, (каковое опять повторяется в Киеве по новому предубеждению против нас) и он этим не засвидетельствует, что отрекается от всякого расположения к римлянам. ¹¹² Князю Голицину русский патриарх грозил молнией отлучения от церкви за то, что он по царскому приказу принял в свой дом господина архиепископа анкирского, отправлявшегося в Персию. Многим другим было пагубно излишнее дружественное обращение с католиками. На римскую религию смотрят как на язву и яд и советуют своим избегать ее. Почему? потому что миссия, обвиняют они нас, часто служит прикрытием и предлогом для (мирских) дел величайшей важности. Весьма недавно [198] четверых францисканских монахов, отправлявшихся через Персию в Китай, много огорчило препятствие для их отпуска и постоянная отсрочка. Они сами за одно со мной убедились при этой невзгоде, как часто прежние миссионеры действовали, вследствие конечно невинного заблуждения, против своих выгод. Когда я стал ходатайствовать перед князем Голицыным, вицецарем казанским и астраханским, об ускорении отпуска этих отцов, то с ужасом услышал, как этот князь высказывал мне исполненные ненависти жалобы на миссионеров, говоря, что москвитяне теперь уже гораздо умнее, чем их считают римские миссионеры; он знает, что под ужасными капишонами этого рода скрываются лица, состоящие на службе у других государей, и под покровом притворной святости делаются дела весьма важного значения, чаще всего вредные тому народу, чрез землю которого они проходят. Для того, чтобы я не стал упорно отрицать этого, он сказал, что это видно из предложения анкирского архиепископа отнять у турок Мекку, к чему он старался возбудить персов, при настоящем и без того опасном положении московского государства, потому что, когда бы персы (что легко может случиться с неверными), выдали это намерение, и этим вошли бы в дружбу с турками, то, без сомнения, московскому государству пришлось бы расплачиваться за грехи иностранцев и тогда вероятно или вовсе не добиться мира или заключить его на условиях неблагоприятных. Все это прямо высказал Голицын; но он дал еще большее доказательство своей сильной ненависти, когда даже после двух приказаний, изшедших по моему настоянию и в моем присутствии от самого царя, упорно медлил и отказывался отпустить отцов. Если бы я, в то время пребывавший в Москве, не снабжал их съестными припасами в течение четырех месяцев, то, без сомнения, они были бы принуждены, без всякой пользы от столь большого путешествия, возвратиться к итальянским берегам, и были бы предоставлены всевозможным бедствиям. Они и без того были в беднейшем положении, главным образом потому, что святая конгрегация распространения веры не снабдила их ни оболом для необходимых [199] издержек в дороге. Но прибыл корабль и на мои деньги было закуплено для них весьма много вещей, необходимых в дороге. Правда, и царь тоже приказал предоставить отцам корабль и давать пищу до самого Каспийского моря, где анкирский архиепископ давно уже был готов к дороге; но, так как Голицын не хотел этого делать и противился ясному приказанию царя, отправившегося тогда в Азов, то мне приходилось по необходимости делать затраты, так как Голицын охотно позволял делать это для тех, которые иначе не могли бы получить помощи. Голицын оффициальными своими льстивыми словами так обманул господина архиепископа, человека чистейшей души, прикинувшись его другом, что ему стали известны дела архиепископа столь большой важности и он нашел в этом повод к еще более жестокому обвинению римлян. Как бы то ни было, но я сожалею о нашей участи, до которой мы были доведены оплошной простотой некоторых отцов. Москвитяне никогда не убедятся, что должность государственных чиновников прилична тем, которые являются проповедниками спасения душ и святости того звания, какое носят миссионеры. Кроме того от излишней поспешности и недостаточно обдуманного обсуждения дела произошло то, что господин архиепископ, будучи у думного дьяка Украинцева, заносчиво стал говорить, что царское величество, в знак искренняго уважения к нему, даже три раза целовал его руку. Этим он не добился никакой пользы, а только возбудил невероятное отвращение. Это доказал князь Голицын, вице-государь царств казанского и астраханского. Когда господин архиепископ никак не мог исторгнуть у него положительного coгласия на путешествие, то решился скрывать свои чувства и терпеть и этою податливостию надеялся подвинуть вперед хлопоты о построении католического храма в земле астраханской. Но упомянутый князь упорно держался противного мнения. «Если бы ты, говорил он архиепископу, даже принес мне разрешение и приказание от царского величества, то и тогда не было бы моего согласия, и я, не смотря на очевидную опасность для моей головы, для моей жизни, имущества, все таки со всевозможным усердием противился бы твоему намерению». Так мало [200] надежды, чтобы миссия в это время принесла плоды, что даже те два миссионера, которым после двукратного ходатайства со стороны августейшего цезаря дозволено было совершать службу для пребывающих в московском государстве католиков, находились в безопасности и были терпимы, только благодаря императорскому покровительству. Однако не малый страх, что и эта миссия будет уничтожена, возбудил доминиканский монах Вильгельм Фелль, возвращавшийся из Персии чрез Московию. Он написал поистине злосчастным пером в Москву к покойному уже генералу Лефорту, твердо державшемуся реформатской религии, и полковнику Лима, что будет хлопотать у папы, чтобы на будущее время посылались в Москву не немецкие, но другие миссионеры. Когда это письмо было представлено в царское министерство, то я должен был употребить весьма много труда, чтобы убедить там, что в письме ошибка, что миссионеры зависят только от императора; иначе, без сомнения, произошло бы то, что и эта миссия была бы изгнана из пределов Московии. Господин Украинцев самым тщательным расследованием добивался узнать, на чем основывался автор письма, и не прежде успокоился, как я разного рода правдоподобными пояснениями доказал ему, что живущих в Москве миссионеров посылает, дает им распоряжения и содержит один только император. Если бы москвитяне, благодаря вмешательству некоторых лиц, узнали противное тому, (в чем я уверял) то и этих двоих миссионеров, которые в настоящее время (как мне известно) одни только и есть в Московии, не потерпели бы долее, потому что, кого пришлет Рим, того никогда не примет Московия. Господин Иоанн Казагранде блаженной памяти, умерший в Воронеже, никогда не был бы туда допущен, если бы не изменил, по приказанию императора, звания апостольского миссионера. Ибо, всякий раз, когда сам царь его величество разузнавал, кто он, откуда послан, не пришел ли в эти места по приказанию папы, он благоразумно отстранял эти вопросы и, ссылаясь на меня, бывшего в то время императорским послом в Московии, говорил, что он от меня получил деньги и все нужное, а об [201] остальном не заботится. При таком положении дел, без сомнения, весьма многие согласятся со мною, что при этом опасном вихре событий никакой миссии нельзя посылать с надеждой на успех, особенно когда есть хотя слабое основание опасаться, что и после будут назад отсылаемы приехавшие в таком звании в московское государство.

Когда со временем ненависть москвитян к нам несколько ослабеет в своей силе и когда по милости божией над живущими там католиками воссияют более живительные лучи солнца, тогда и для апостольской миссии откроется возможность подвигаться шаг за шагом и в различных частях этого обширнейшего царства находить и души и пристанища. Но я желал бы, чтобы и тогда избирали для этого таких лиц, которые умели бы не только свято, но и благоразумно исполнять свои обязанности, чтобы они не столько служили примером свободной жизни, сколько возбуждением к упражнению в добродетелях. Кроме того, хотя его величество царь обещал не только в Вене достоуважаемому отцу Вольфу, но и в Замостье его преосвященству господину папскому нунцию Авия дать свободный пропуск римским миссионерам через малую Сибирь в Китай, ¹¹³ однако никакой надежды на это разрешение не видно, так как все бояре до крайности преувеличивают опасности, какие будто бы могут отсюда произойти для всего московского государства. Сам царь обещал мне отпустить через малую Сибирь вышесказанных четырех отцов францисканцев; однако, когда дело дошло до заготовления паспортов, то он изменил свое решение и для оправдания своего непостоянства, унизительного для царя, стал ссылаться усердно на варварские нравы народов и на сильные опасности при переходе через эти земли. В действительности причиною столь неожиданной перемены были вышеописанная ненависть и упрямое противоречие бояр. Москвитяне убеждены в том и этого упорного убеждения невозможно победить или уничтожить в них никакими противоположными доводами, что римские миссионеры по своей известной и дознанной хитрости изучают кратчайшие пути (в Китай) и что они ничем другим, как предательским сообщением подобных сведений [202] приобретают милость и расположение Китайцев, а отсюда может произойти крайняя гибель всему московскому государству. При таком складе дел, я считаю бесполезным и опасным каким бы то ни было образом посылать в московское государство миссионеров. Впрочем, я всегда готов допустить, что кто либо может дать и лучшее мнение.

LIX

Дата добавления: 2015-10-24