Паутинная воля

В книге Гиннесса не записаны временные рекорды пребывания на воле после

выхода из зоны. В СССР у многих это время исчисляется не днями и часами, а

минутами после последнего прощального шмона и получения цивильной одежды.

Своих 'родных' шмуток, конечно, не сохранилось, хотя при водворении в зону

ты и заполнял разные квитанции, в десятки раз занижающие настоящую цену

вещей. Зоновскую одежду выходящие на волю обычно бросают в каптерке или у

лагерных заборов. Ее подберут хозяйственные колхозники, а также собиратели

тряпья - книжники, которые, насобирав 20 килограммов, приобретут дефицитную

книжку 'Три мушкетера'.

На тебе цивильная одежда, но каждый определит не задумываясь: 'Идет

зэк'. Пугливость, изможденность, страх и пустота в глазах и: справка об

освобождении. 'Куда податься?' - для тебя вечный вопрос. Билет куплен по

согласованию с лагерным начальством до указанной тобой станции, но его надо

закомпостировать. Кассир знает, что ты зэк, об этом ведает также дежурный

мент вокзала. Он подойдет и скажет даже не 'Предъявите документы!', а

'Покажите справку об освобождении' и при осмотре посоветует как можно

быстрее покинуть это место. Но тут же подскочат разные дружки и предложат

побалдеть с чувихами. Некоторые бандиты-бакланы только тем и живут, что

ловят на живца зэка. Тотчас тебя окружат бляди и заработанные гроши вмиг

прокручиваются: до всего зэк соскучился, от всего отучился. Блядь и та

сначала кажется красавицей - и нежной, и заботливой. Нередко бывает, что

зэк, с ходу влюбившись, ведет такую в ЗАГС, чтобы в недалеком будущем

проклинать это мгновение.

Если ты решил, что 'завязал', надо жить, как все другие люди. Но не

забывай, что ты уже не такой, как был для всех и для самого себя. Годы

командировки взвинтили, натянули нервы, как струны: заденет кто-нибудь и

вскипаешь, и пенишься. Все вольные кажутся суками, все на пидоров похожи,

никакого порядка - лезут везде без очереди, смешиваясь мастями, суют нос не

в свое дело, советуют там, где не положено. Терпеть такое не каждый может -

руки чешутся, приходится, чтобы сдержаться, губы прикусывать, пальцы

закручивать на руках, а то и бить каблуком одного ботинка по носку другого,

чтобы успокоиться.

Сколько унижения надо на воле перенести, начиная с прописки, постановки

на ментовский учет! И каждый тебя стремится унизить. А может так тебе

кажется из-за подозрительности?

Где взять на воле филки? Как много их надо? Жена, дети (обычно не свои)

только и канючат: и то им надо, и то необходимо. Говорят при тебе, не

стесняясь: вот то-то, дескать, хорошо живет, прилично зарабатывает, а

другой, твой кореш, ворует ловко, не попадаясь. Намек понятен?

Эти проблемы не только у тебя, они у всех. Поэтому стоит шалману

собраться, чуток забалдеть, как опять начинают базарить только о том, где бы

гусей хороших найти. И новости, новости: в универмаг 'Россия' завезли

импортные японские магнитофоны, в ЦУМе видели сапожки теплые, завтра получка

на 'Сибтекстильмаше', спикуль Толстый доставил цыганам Красноярска аж 200

кожпальто. Графин (кликуха) цапнул две хаты и в одной у торгового грека

прихватил несколько десятков кусков. Ныне он с кодлой покатил в Махачкалу

шерстить армян. После таких разговоров ой как трудно удержаться на праведном

пути: мысли так и вихрятся, и сон не идет. Супруга орет: 'Проспишь, что

ворочаешься, знаешь же, что рано вставать надо. Суббота ныне черная'.

Получается и на воле жизнь черная, и в тюряге не белая. Может,

попробовать последний раз на дело встать, уже приглашали, а потом уж при

фарте завязать насовсем, до гроба?

Зоны выпускают на волю ежегодно сотни тысяч. И каждый из них начинает

жить сначала. Все прерывается: семья разорвана давно, стаж прерван, на

воинский учет ставят с особыми пометками, ограничивают список занимаемых

должностей и работ, закрывают обширные территории для жительства и прописки.

Бывшему заключенному никакого доверия: размочаленный человек с полными

штанами болезней. Да и по-трезвому рассудить, кому такой

туберкулезно-зэковский элемент нужен, кто желает с ним бывшим: бандюгой,

вором, насильником возиться. Сочувствие он только разве в церкви найдет, в

мечети, синагоге, дацане или у какихнибудь баптистов и свидетелей Иеговы. В

церкви можно с побирушками поговорить, они крохами помогут, а больше -

ничем, ибо сами бичи. Живут побирушки по-походному - ставят на день в камеры

хранения раскладушки, а ночью их где-нибудь на вокзалах расправят и поспят с

часок под присмотром толпы. Впотьмах спать опасно, придушить могут.

Помотаешься так, покантуешься на перекладных и начнешь вспоминать

лагерное житье, как лучшие дни бытия. Ну, к примеру, как торчал полтора

месяца в криминале (судебно-психиатрическая экспертиза), косил-гнал

(притворялся сумасшедшим, повернутым, человеком с пунктиком). Какая была

лафа: лежишь в белых простынях, три раза кормят по-больничному. Менты

смотрят поминутно, но 'психам' на них начхать. Лежи, заполняй мудреные

анкеты разных психлабораторий, глотай таблетки и смотри цветные сны. Плохо

будет потом, когда признают психику в пределах нормы, возьмут под руки,

конечно, ментовские и снова на баланду:

Бывший зэк и на воле - не человек, менты для проверки врываются ночью,

с испугу не поймешь кто, думаешь, решили кореша замочить. Ведь зачастую

мочат по ошибке, по наговору недоброжелателей.

Ну, ладно, я - зэк, и с этим смирился. Но причем тут дети и жена? Вышел

я из зоны двадцать лет назад, туда залетел по малолетству и глупости. И вот

- отрыжка. Сына не взяли в военное училище, потому что 'папа, оказывается,

танцевал с Керенским', то бишь меченый, в тюряге бывал. Не оставляют в покое

и жену. Ее не пустили за границу, смешно сказать, в Монголию. Все из-за

меня. Таскают родителей, затем детей и: внуков, и конечно, правнуков будут

на учете держать, у них сейчас компьютеры. И все из-за того, что был в роду

зэк.

Душа стынет, как вспомнишь многолетние прокладки. Разные крикливые

знатоки человеческих душ понять не могут, почему бывший зэк такой по-рабски

смиренный человек. Он улыбается затаенной улыбкой с блеском фикс, старается

всем угодить, ходит на полусогнутых, никуда не лезет. Это можно объяснить

химико-биологическим нарушением каких-то структур организма от долгого

запугивания и издевок. Любой сведущий боится чучекской среды. Зять Леонида

Ильича Брежнева генерал-полковник МВД СССР Юрий Чурбанов ездил, будучи

замминистром, по своему ведомству, кутил, девок портил и взятки греб. А как

сам влетел в тюрягу, так следователи пообещали его: отчешежопить.

('Как только я пытался сопротивляться: Гдлян мне заявил: будете дурака

валять, отправим вас в Бутырку к гомосексуалистам. Это я дословно говорю, на

всю жизнь: в памяти осталось'. Из интервью, данного в 13-й зоне Нижнего

Тагила Юрием Чурбановым журналу 'Театральная жизнь'. N 13, 1990 год). И он,

как миленький: раскрылся. Страшно стало своего родного ведомства, испугался,

знал о прокладках.

Оглянись на себя еще на воле и оцени свое будущее чешежопоположение в

среде чучеков, прикинь шансы на 'девственное' выживание.

Людям, сохранившим человеческие задатки, приходится бояться тюрьмы.

Бывшему зэку, чтобы добить остатки жизни, надо опуститься налимом в такую

яму и так лечь, чтобы никого не задевать и озираться, предвидя прокладки.

Скажем, не так страшно повторно влететь, попадешь уже в строгий режим,

более 'правильный' - там лучше знают свое место, беспредела меньше. Плохо

другое - засосет тюряга так, что там и подохнешь, уже в ментовских

прокладках. Разные опер- и режимные отделы ведь для того и существуют, чтобы

человека, если он еще таковым остается, стереть в порошок, загнать в чучеки.

Народ в этом случае в унисон с ментами говорит, что ворота в тюрягу он какие

широкие, а выход узкий. Арестовали по одной статье, а на суде уже сидишь,

облепленный ими, как мухами, и жди - в зоне еще добавят. Если и выйдешь за

ворота, то непременно с надзором. Ведешь себя ниже травы, тише воды, но все

знают, что ты - зэк - ворюга, бандит. Как только произойдет где-нибудь

воровство или убийство, так в первую очередь подумают, что это твоих рук

дело. Жить в таких условиях бывает невмоготу, жаловаться и скулить начнешь,

так в милицию вызовут по просьбе трудящихся, один из которых непременно

настрочит доносраскрытие, коряво напишет: с нами работает бывший зэк, это

его рук дело, ибо по его морде видно, что он бандюга, да еще какой!

Народ уже давно отучился воспринимать в человеке человека, а видит

врага. Из своих первый враг - уже сидевший зэк. Народ бдит народными очами,

народными судами, народными заседателями, народными судьями. И такой опутают

тебя, сермяжного, паутиной, в сравнении с которой колючая проволока

покажется кокетливой набедренной повязкой.

Выкарабкаться из зэковского сословия невозможно - став им, им же и

подохнешь, безразлично где - в тюрьме или так называемой воле.

Такова зэковская судьба.

Популярность: 122, Last-modified: Tue, 02 Dec 2003 22:59:18 GMT

Дата добавления: 2015-09-04