Судьбы нет, но каждому из нас суждено родиться в разных семьях.

Господи, Боже мой, удостой не чтобы меня утешали, но чтобы я утешал,
Не чтобы меня понимали, но чтобы я других понимал,
Не чтобы меня любили, но чтобы я других любил,
Ибо кто дает — тот получает,
Кто забывает себя — тот обретает,
Кто прощает — тот простится,
Кто умирает — тот просыпается к вечной жизни.

Символ веры. Из молитвенника.

— Сашка, где ты ходишь?! — Макс психует. Я захожу в туалет. Уже целая шайка наших ребят собралась там. Ваня раздает всем сигареты из пачки, Володька ищет зажигалку, а в это время я достаю из-под свитера бутылку Клинского. Парни хохочут. Оборачиваюсь и вижу сзади себя двух девушек. Они из параллельного класса. Сто процентов их сюда привел Макс.
— Прости, братан, на тебя бабы сегодня не найдется, — я с ними смеюсь в голос. Голова кружится. Я понимаю, что я сейчас в грязном мужском сортире, в компании трех парней и двух девушек. Нет, в компании трех собутыльников и двух шлюх. Володька достает пластиковые стаканчики.
— Это какая по счету? — он смотрит на бутылку. Я мысленно пересчитываю все то, что мы успели выпить до праздника.
— Вроде четвертая, — трехлитровая бутылка чуть не ускользает из моих рук. Всё, не могу держаться. Но это так прияяяятно! Шатает, и земля уходит из-под ног.

И ты понимаешь, где ты, но не можешь осознать, зачем ты что-то говоришь или делаешь. После каждого жеста, слова, ты должен сказать «ой», осознавая, что творишь такую ахинею… Но ты этого не осознаешь. Ты же пьян.

— Дамы, вы с нами? — я притягиваю к себе за руку какую-то девчонку. Она вешается мне на шею.
Короткая плиссированная юбка, сапоги выше колен, кофточка с открытым декольте. Вот это грудь…
— Сашка, — меня отталкивает от нее Макс, — это, вообще-то, моя девушка, — мы тихо ржем с пацанами, зная, что она «его» только на эту ночь. Встречается он с ней, чтобы просто задрать ей юбку.

Вот она, золотая молодежь одиннадцатого класса.
В этой компании отличник, будущий гениальный психолог, прекрасный семьянин и директор строительного завода.
Алкоголь дурманит.
Если его вовремя не бросить, можно не стать тем, кем мы должны были стать.
Такие шалости не должны быть среди молодого поколения. В другие времена это считалось аморальным.
Для нас — норма.
Это неправильно.
Но в то время для меня это было весело.

Маринка подходит ко мне. Я же красавец школы, хорошист, на мотоцикле гоняю, да еще и первый хулиган. Брутальный, сильный. Для меня моральные ценности и устои — это издевательство над другими.
Я ловлю кайф оттого, что доставляю людям боль. Физическую или моральную — не так важно. Главное, доставляю. И они корчатся, плачут, кончают жизнь самоубийством — всё по моей вине. Так это же здорово… И никто не пожалуется на меня. Никто, ведь все боятся моего отца. Прокурор города…
Связи.
Всегда связи.
Девушки липнут. Но я не хочу постоянства. Люблю разнообразие.
Знаю, что Маринка чистая, как вода в роднике. Клянется в любви Максу, а сама с ним встречается лишь для того, чтобы быть со мной.
Мне восемнадцать. Но я, мои друзья, одноклассники, ведем себя не так, как вели наши бабушки и дедушки в нашем возрасте.

Стыдно?
Да нет. Мы же пьяные.

Полбутылки уже выпито. Маринка целуется с Максом. Так развратно, что меня начинает тошнить.
В кабинке такие стоны, что в дрожь кидает. От души Ванька с той девкой веселится.

Если бы у меня была бы дочь, то я не пускал бы её никогда на такие вечеринки, заранее зная, что тут творится. Не хочу, чтобы её лишил чести вот такой Ванька с первой парты.
Но у этих девочек, видимо, нет родителей. А объяснять каждой телке, что это неправильно — значит потерять доступных девочек.

Я прикуриваю от сигареты Володьки, и мы, сидя на подоконнике, пускаем дым в открытое окно туалета.
Осенний бал. О да, видел бы директор, как мы веселимся.
Чтобы проветрить туалет, открываем окно на всю. Дым и запах алкоголя вылетает наружу.
Осень. А небо уже затянуто тяжелыми, огромными снеговыми тучами.
Дым плывет тягучей полосой вверх.
Стоны в кабинке переходят в крики, слышно тяжелое, учащенное дыхание.
Кончили. Ну наконец-то. А то я думал, у меня уши завянут.

Не знаю, честно, как люди смотрят порно или наблюдают за тем, как другие занимаются сексом. Это же мерзко.
Другое дело, когда ты наедине со своим партнером, зная, что никто за вами не смотрит. Вы отдаетесь друг другу.

Маринка отрывается от Макса. Из кабинки выходит та девка, одергивает юбку, отнимает у меня сигарету, шлет воздушный поцелуй.
Меня перекашивает. Фуууу!
Но мы с Володькой смеемся.

— Пошли? — спрашивает она, выдувая дым прямо в милое личико Марине.

Так-то она девочка хорошая, просто связалась с хулиганами, кобелем Максом и гулящей подругой.
Но это не мои проблемы, зачем мне говорить? Мне еще с Маринкой замутить охота.

— Пойдем, — кивает Марина. Девушки берутся за руки.
— Такое расскажу, — она смеется подруге на ухо.
— Тебя, Ванек, обсуждать будут, — подкалываю я. Но Ванька в таком экстазе, что его сейчас танком не пробьешь просто.

В дверь стучатся.
У Макса из рук падает сигарета.

— Шухер!
— В окно прыгай, — мы все ржем.
— Откройте, пожалуйста, — за дверью тонкий, тихий голос.
— Баба, что ли?
— Так напилась, что сортир перепутала, — я ржу громче всех. Открываю дверь. Но потом смех сам поднимается ко мне в горло, и я просто давлюсь им.
— Рыжий, вваливайся, — я хватаю его за шкирку.
— Чо за педик? — Макс окидывает его презрительным взглядом. Хотя этот взгляд таит каплю похоти. Мы-то с парнями знаем, что Максу пофиг с кем спать. Он утверждает, что это всего лишь его бисексуальность. На самом деле это псих и извращенец, который хватает и кидается на все, что движется.

— Можно… Мне нужно в туалет, извините, — обалдеть! Сама милота.
— Ангел, ты откуда? — Ванька наклоняется и смотрит на него.
— Этот из нашего класса. Туманов.
— Андрей, — тихо говорит он.
— Да мне все равно, — толкаю его, — рыжий, чо приперся?
— Какое личико? — Володька подключается к Ваньке, и они теребят его рыжие лохматые пряди.
— Мне нужно в туалет. Быстрее, — он забегает в кабинку, запираясь на защелку. Нас охватывает дикий смех. Громче всех смеюсь я, неспособный остановиться, успокоиться.
— Точно это парень? — Макс запрыгивает на мусорный бачок, заглядывает сверху в кабинку.
Андрей быстро вырывается из кабинки. Бедный, даже дела свои не завершил толком.
— Куда поскакал? — я перегораживаю ему дверь. Он весь дрожит. Вижу, как пытается показаться сильным, оттолкнуть меня. Я злюсь, резко разворачиваю к себе спиной, хватаю за руку, закидываю ее ему за спину.

Макс наклоняется к нему и пытается то ли посмотреть ему в глаза, то ли поцеловать.
Андрей дергается, плюет ему в лицо.
Макс врезает ему по лицу, я интуитивно дергаю его за руку, закидываю ее ему назад. Да так сильно, что выворачиваю.
Слышу хруст.
Вывих.
Он орет как сумасшедший.

— Кому ты плюнул, страшилище? — я кидаю его на пол. Макс тут же седлает его, крепко удерживая бедра своими ногами. Я сажусь у его головы, перехватываю руки. Володька стоит рядом и снимает все на мобильник. Ванька наблюдает за всем этим, смеется и периодически затягивается сигаретой.

Туманов ревет. Ревет как девчонка. Правая рука неестественно болтается и он, пару секунд посмотрев на нее, пытается вырваться, боясь, что мы ему сломаем остальные части тела.

— Держи крепче, посмотрим, что из себя красавчик представляет, — пока Макс орудует с его штанами, я пытаюсь занять его рот, чтобы он не орал.
— Чур, за плохое поведение наказываю его я.
— Мама… Мне к маме нужно… Умоляю, — прежде чем я травмирую его детскую психику, сознательно понимая, что я применяю насилие к несовершеннолетнему, он успевает уставиться на меня маленькими голубыми глазками, которые, как бусинки, горят в освещении тусклого лунного света, что льется в грязный сортир из открытого нами окна.

Но мы не слушаем. Разум стучит, уходит далеко назад, включая врожденные животные инстинкты.
Дарвин ошибался, некоторые из людей произошли от хищников.

Крик.
Снова крик. Пелена перед глазами… Занавес.
Белый занавес закрывается перед моими глазами, и я сам не ведаю, что творят мои руки.
Я не слежу за другими парнями.
Кажется, они доставляют ему еще телесные повреждения, измываются над болтающейся правой рукой, тянут за нее, не умея, пытаются вправить.

Туманов, не ори… Мозг мой крик твой проедает, как кислота.

— Сашка.
Молчу. Он, полуобнаженный, сидит на полу, я же — на подоконнике. Ногу держу на его плече. Он всхлипывает. Окно открыто, весь трясется. Я сам, по правде сказать, замерз.
— Саш.
Андрей пытается отползти от меня за своими джинсами. Я надавливаю грязным ботинком ему на шею. Он послушно замирает.
— Лорин! — психует Макс. Я все же отзываюсь. — Мы пошли. Ты с нами?
— Сейчас, — наклоняюсь, выдыхаю горький дым сигарет и алкоголя ему в лицо. Он закрывается рукой и орет так пронзительно, что у меня уши закладывает. Бьется головой о подоконник, пытается удариться о батарею. Изо лба уже кровь течет.
— Больной… Валим, — Володька толкает засмотревшихся парней к выходу. Я остаюсь с Андреем. Спрыгиваю с подоконника, хватаю его за волосы, оттаскиваю в центр туалета.
Помню, что заначка у меня за батареей.

Достаю бутылку, открываю ее и поливаю его голову паленой водкой. Оставив немного себе, делаю большой глоток.
Он цепляется длинными пальцами за мои ноги, бормочет, жмется лбом к моим коленям.
Толкаю его, кидаю рядом с ним бутылку. Она, соответственно, разбивается, он шарахается от осколков, опирается на вывернутую руку. Она, конечно, не держит. Он падает и снова заливается громким криком и плачем. Потом, замирает.
Я, пьяный, шатаюсь и вываливаюсь из туалета…
Крик.
Всхлипы.

— Молодой человек.
Крики угасают. Перед глазами темнота.
— Молодой человек.

Открываю глаза.
Я сижу на лавочке, перед церковью. Сегодня воскресенье. Пришел сюда очень рано, сел на лавочку и заснул.
Вот это сон! Все мое прошлое…
Детально и так ярко. Давно мне такое не снилось.
Прикрываю рот платком, чувствую, как меня сейчас вырвет.

После того дня меня очень сильно тошнило. Мало того, что это было похмелье, так я вспоминал события и изливал свои внутренности в унитаз.

— Молодой человек, — я поворачиваю голову. Со мной сидит старичок. Простой нищий. Держит протянутой руку. Смотрит на меня так, как Андрей смотрел в ту ночь.
Меня снова тошнит.
— Вам плохо? — он предлагает мне бутылочку с водой. — Не брезгуйте руками нищего. Я недавно ее купил. Обычная минералка.
Киваю, хватаю у него бутылочку и залпом пью.
Александр, ты сам себе психолог. Соберись! Успокой себя.
— Спасибо, — отдаю ему бутылочку, запускаю пальцы в черные взъерошенные пряди, зачесываю их назад. Ветер играет с волосами, бросая их то вперед, то назад. Кончики щекочут уши. Не такие они и длинные, но густые, да и стричь их пора. Не зарастать же, как Туманов.
О, черт! Снова о нем!

— Вы тут часто бываете?
— После всех своих деяний отдался Богу. Хочу замолить грехи. Церковь для меня святое.
— Это хорошо, — он тихо смеется. Одежда на нем старая, плохо пахнущая. Но я молчу, всё понимаю и совершенно не брезгую им. У него длинная седая борода. Глаза серые, смотрят в небо. Кажется, что он плохо видит. Его взгляд все время мелькает мимо меня. — В чем же ты грешен?
— Людям жизнь испортил. В особенности одному человеку.
— Нельзя так, — протягивает он, качая головой. — Нужно не в церкви молитвы читать, а делами грехи замаливать. Только так. Нет, молитвы — это хорошо. Но ими себя от Страшного Суда не спасешь.
— Я боюсь, что ничего не в силах изменить. Испортил так жизнь этому человеку, что теперь он одинок, отвергнут всеми.
— Все его отвергли, а ты его прими. Дай свое тепло, согрей. Подари то, что отнял.

Церковь открывают. Я поднимаюсь со скамьи.
— Помни, — говорит он мне, — всё, что сделал — на тебе отзовется в три раза хуже. Умрешь в одиночестве и сгниешь.
Я отхожу от него. Какого лешего ему надо?!
— Помни, за любое деяние будешь страдать.

Дата добавления: 2015-09-01