Ритмодинамика основной сюжетной линии 1 страница

романа «Евгений Онегин»

«Мужская» линия	Глава	«Женская» линия
Онегин		Онегин
Татьяна		Татьяна
		Письмо Татьяны
Монолог Онегина
		Сон Татьяны
Письмо Онегина		Монолог Татьяны

Такими простыми и ясными фактами можно было бы и ограничиться, если бы не поразительные выводы, которые следуют из анализа числовых последовательностей (1–2–3–5–8) и (1–2–4–8), которые, повторимся, соответствуют «женской» и «мужской» линиям «жизни и любви» романа.

Числа 3 и 5 — нечетные, и они принадлежат «женской» линии; число 4 — четное, и оно принадлежит «мужской» линии «жизни и любви». Те же нечетные числа соответствуют архитектонической организации «женских» фрагментов романа — Письма и Монолога Татьяны. На четных же числах построены «мужские» фрагменты — Письмо и Монолог Онегина, а также Элегия Ленского, о чем речь пойдет во второй части нашей работы.

Далее. Анализ числовых последовательностей показывает, что «женская» линия «жизни и любви» естественна и гармонична, она реализована в романе согласно самой природе саморазвития поэтической мысли, когда каждый новый сюжетный шаг образуется не простым соединением, сложением, но качественной интеграцией двух предыдущих. Этот принцип и представлен «золотыми» числами ряда Фибоначчи (1–2–3–5–8–13–…).

«Мужской» ряд Онегина, в противоположность гармоническому принципу саморазвития «женской» линии, формируется по закону удвоения количества: 2=1+1; 4=2+2; 8=4+4. Этот принцип симметрии сам по себе нового качества дать не может — чтобы новое стало возможным, требуется случай.

Случай …— их у Онегина было, как мы знаем, два, и первый — это встреча с Татьяной в доме Лариных. «Случайно вас когда-то встретя…» — читаем мы в Письме Онегина, обращая особое внимание на тот факт, что первая встреча главных героев описана Пушкиным в 3-й главе. Второй случай — в начале 8-й главы Онегин возвращается в Петербург и попадает «Как Чацкий, с корабля на бал» (гл. 8, XIII).

Для Татьяны присутствие на балах — и в своем доме в деревне, и в Петербурге — не было случайным: первое событие очевидно, а второе было предопределено ее высоким положением в высшем обществе. Для Онегина вторая встреча, в отличие от первой, оказалась тем самый случаем, который называется судьбоносным — последние строки Письма Онегина явно указывают именно на такой характер столичной встречи героев:

Все решено: я в вашей воле,

И предаюсь моей судьбе.

Итак, Судьба дарила Онегину шанс дважды, Татьяне же для пробуждения чувств достаточно было одной встречи, первой. И здесь мы опять сталкиваемся с числом «два» в судьбе Онегина — в противоположность числу «один» в судьбе Татьяны.

Позволим себе повториться: Судьба стала подавать Онегину знаки уже в 3-й главе романа, тогда, когда он впервые приехал в дом Лариных, тогда, когда получил от Татьяны письмо с признанием в любви. Ответное чувство возникло у Онегина лишь в конце романа, в его 8-й главе — но ведь «8» есть «2», возведенное именно в 3-ю степень! Значит, композиционный гений Пушкина расположил наиболее важные эмоционально-смысловые центры поэтического текста в соответствии со строгими законами поэтической и, одновременно, структурно-алгебраической гармонии!

Поясним эту мысль. Гармонический ряд Фибоначчи (1–2–3–5–8) соотносится с «линией жизни» Татьяны, а ряд (1–2–4–8), представляющий принцип симметрии,— с «линией жизни» Онегина. Числа 1, 2, 4, и 8 математически записываются как степени числа «2»:

1=2⁰; 2=2¹; 4=2²; 8=2³.

Тогда ряд (1–2–4–8) «жизни и любви» Онегина есть степенной ряд, в основании каждого элемента которого лежит число «2»:

2⁰–2¹–2²–2³.

Таким образом, показатели степени «ряда любви» Онегина есть числа гармонического «ряда любви» Татьяны!

Симметрия, по словам художника В.М. Васнецова, есть лишь элементарное свойство красоты. И вот в 8-й главе романа («8» равно «2» в степени «3») — не раньше и не позже! — принцип симметрии, который в живой природе сам по себе не встречается, этот принцип только 8-й главе соотносится с вдохновенным прорывом Онегина к лучшему из человеческих чувств — чувству любви — но (!) соотносится только при взаимодействии с гармоническим «рядом любви» Татьяны!

Это — первый вывод. А второй — оба числовых ряда как единое целое а) содер­жательно соответствуют принципу саморазвития художественных образов, и б) алгебраи­чески выражают единый, обобщенный, динамический принцип «золотого сечения».

Вспомним еще раз слова Б.В. Томашевского: «Числа должны переживаться как качество…»

Гений творит как Природа, или, что тоже, как Бог.

Бог, как мы помним, создал вначале Адама (1-й шаг), а потом — Еву (2-й шаг). Пушкин вначале создал и представил читателю Онегина (1-я глава), а затем Татьяну (2-я глава). Ева вручила или, если угодно, подарила Адаму яблоко (3-й шаг), и с этого началась жизнь человеческая. Татьяна отправила или, если угодно, подарила Онегину Письмо любви (3-я глава), и с этого началась жизнь поэтического романа.

Аналогия, как мы видим, полная, ее можно продолжать и расширять в разных направлениях и аспектах. Но нас в данном случае интересует та самая последовательность событий, которая соотносится и с библейской, и с пушкинской «линией жизни и любви». Последовательность чисел-событий (1–2–3) составляет, повторимся, начало гармонического ряда Фибоначчи, который математически выражает природный закон «золотого сечения» или «божественной пропорции».

1.3. Ритмодинамика композиционной структуры 5-й главы Онегина

Представленные выше принципы саморазвития поэтической мысли лежат в основе не только ритмики 4-ст. ямба словесного уровня и сюжетного ритма центрального мотива «любовь» романа Пушкина, но и строфического ритма Онегинской строфы[7], и гармонического (сюжетного) ритма 5-й главы пушкинского романа. Но если первые два вида движения соотносятся с последовательностью чисел (1–2–3–5–8–...), то числа ряда (1–5–6–11–17–28–45–...) напрямую отвечают принципу сюжетного ритма пятой, центральной главы Онегина, если здесь под элементами ряда Фибоначчи понимать номера строф от начала 5-й главы.

Однако и это еще не все. Наше исследование ритмодинамики композиционной структуры 5-й главы ро­ма­на показывает, что ряд Фибоначчи (1–5–6–11–17–28–45) соотносится с гармоническим (сюжетным) ритмом обеихредакций этой главы — первой, опубликованной Пушкиным в феврале 1828 г. и содержащей 45 строф, и второй редакции 1833 г., которая появилась в рамках полной версии романа и в которой осталось 42 строфы.

Действительно, первоначальная публикация 5-й главы «Евгения Онегина» включает 45 строф, а ее сюжетные центры представлены ниже в табл.3 (курсив – О.Г.). Но в окончательном, полном тексте романа, который был опубликован Пушкиным, отметим еще раз, в 1833 году, пятая глава содержит 42 строфы — пропущенными, оказались строфы XXXVII, XXXVIII и XLIII. Сегодня, таким образом, читатель 5-й главы Онегина попадает, казалось бы, в иную ситуацию, ситуацию простого, структурно-сим­мет­­ричного (геометрического) деления повествования 5-й главы на две равные части, а исследователь вынужден, на первый взгляд, отказаться от попыток «поверить алгеброй гармонию» 5-й главы с помощью «золотых» чисел ряда Фибоначчи (1–5–6–11–17–28–45).

В самом деле, геометри­чес­кий центр 5-й главы (строфа XXI) совпадает с завершением описания Сна Татьяны, а следующая XXII строфа начинает новую сюжетную линию, возвращая читателя от ирреального (сна) к реальному — начиная с XXII строфы Пушкин представляет нам сначала тщетные попытки Татьяны объяснить свои сновидения, затем следуют сцены Именин главной героини, после которых поэт описывает начало ссоры Ленского с Онегиным, т.е. начало реальной трагедии, переломного момента в жизни всех героев романа.

Такая статическая, геометрическая симметрия текста 5-й главы, конечно же, имеет право на дальнейшее толкование, но на ее основе невозможно объяснить динамику развития сюжета центральной части романа Пушкина.

Чтобы прояснить истинную картину, вспомним начало 6-й главы Онегина (опубликована в марте 1828 г.) — три первые строфы этой главы завершают рассказ об Именинах Татьяны, и лишь четвертая строфа 6-й главы с ее риторическим переходом «Вперед, вперед, моя исторья! / Лицо нас новое зовет…» обозначает новый поворот в сюжетной линии романа.

Таким образом, Пушкин, исключив при публикации полного текста романа три строфы из 5-й главы, сотворил, по нашему разумению, поэтическое чудо — он сохранил гармоничес­ки завершенное един­­ство сюжетного ритма. Более того, и это особенно важно, в полном тексте романа гармоническая завершенность 5-й главы оказалась безупречной как в эмоционально-смысловом, так и в сюжетно-логическом аспектах.

Таблица 3

Сюжетные центры повествования 5-й главы романа «Евгений Онегин»

№ строфы	Фрагменты содержание 5-й главы	Комментарий
I	а) В тот год осенняя погода Стояла долго на дворе... б) Проснувшись рано, В окно увидела Татьяна... Зимы блистательным ковром.	Зачин, семантическая окраска: «надежда». Пробуждение от сна, переход от ирреального к реальному (возврат к ирреальному – в строфе XI)
V	а) Татьяна верила преданьям... И снам, и карточным гаданьям... б) Предчувствия теснили грудь...	Минимальное значение величины ритмоощущений О(τ) (см. ниже)
VI	а) Предчувствий горестных она Ждала несчастья уж она.	Лексико-семиотический маркер «уж» – предвестник скорой беды
XI	а) И снится чудный сон Татьяне... б) Две жердочки, склеены льдиной, Дрожащий, гибельный мосток...	Начало текста Сна Татьяны, семантическая окраска: «неизвестность, неопределенность»
XVII	а) Еще страшней, еще чуднее... б) Но что подумала Татьяна, Когда узнала меж гостей Того, кто мил и страшен ей, Героя нашего романа!	Появление Онегина в тексте Сна. Динамический центр 5-й главы. Точка перелома в поведении кривой ритмоощущений О(τ)
XXVIII	а) Какая радость: будет бал!	Драматическое ирреальное завершено. Вновь «надежда» на то, что в реальности все будет иначе, лучше. В следующей строфе,– появление Онегина на именинах Татьяны
XLV	а) Не в силах Ленский снесть удара... Две пули – больше ничего – Вдруг разрешат судьбу его.	Финал V главы (по первой редакции). Трагическая завязка реального сюжета романа.

Напомним, что пятая глава заканчивается сценой, где разгневанный Ленский покидает дом Лариных в твердом намерении драться с Онегиным на дуэли. Этот вариант финала 5-й главы (без его продолжения в трех строфах 6-й главы) логически много проигрывает по сравнению с более поздней редакцией полного текста романа, где повествование в начале 6-й главы вновь возвращается к Татьяне, «бедной Тане», которая не понимает поведения Онегина, которая не спит, которую мучит ревность и — как итог:

строфа III Глава 6

«Погибну,– Таня говорит,– Но гибель от него любезна. Я не ропщу: зачем роптать? Не может он мне счастья дать».

Фактический финал 5-й главы Эта строфа – 45-я от начала 5-й главы (по полному тексту романа)

Это и есть истинный финал пятой, Татьяниной главы романа — начинается 5-я глава с оживления надежд главной героини на новое и счастливое будущее (белая зима, которую любила Татьяна, сменила долгую, серую осень), затем следуют тревожные картины сновидения, затем — новая встреча с Онегиным и, как приговор: «Не может он мне счастья дать».[8]

Отметим также, что подобное усиление ритмико-гармонической организации стиха мы наблюдали ранее в двух случаях: а) при сопоставительном анализе двух вариантов текста Пушкина в «Родословной моего героя» и поэме «Езерский» (Гринбаум 2000: 18, 19), и б) у Фета в двух редакциях стихотворения «Шопот, робкое дыханье…» (Гринбаум 2001b: 113). Наши исследования показывают, что работа поэта, связанная с совершенствованием поэтического текста, затрагивает все стороны художественного произведения, включая, безусловно, и ритмико-гармоническую составляющую движения поэтической мысли. Художественное превосходство окончательной редакции 5-й главы Онегина, текста «Родословной моего героя» и второй редакции стихотворения Фета «Шопот…» представляются нам бесспорными, и поэтому адекватное поведение параметра РГТ как нельзя лучше демонстрирует не только важнейшее свойство «божественной» пропорции — ее сверхчувствительную точность, которая полностью соответству­ет эстетико-философскому пониманию строфы как меры саморазвития поэтической мысли, но и отчетливо указывает на внутреннюю, имманентную природу взаимообусловленности, системности рассматриваемых явлений.

1.4. Сюжетный и строфический ритм Сна Татьяны

Данная часть нашей работы напрямую связана с поиском единого ритмо-содержа­ния пушкинского стиха. Напомним слова А.Белого, который 85 лет назад писал о том, что «… есть Слово в слове, соединяющее ритм и смысл в нераздельность; и рассудочный смысл, и поэтический ритм лишь проекции какого-то нераскрытого ритмо-смысла. И ритмический смысл, и осмысленный ритм — кажутся невероятными парадоксами для поэтик и логик» (Белый 1981: 146). По мысли А. Белого, ритм как объект научного интереса и формально, и содержательно должен выступать как единый «ритмо-смысл». Но именно ритмо-содержание, по нашему мнению, обретает в стихе форму (в самом общем смысле этого слова) как меру собственного самоограниченного саморазвития.

Формальный анализ ритмико-гармонических показателей движения пушкинской мысли в 5-й главе Онегина и в ее отдельных фрагментах был выполнен нами весьма простым способом: расчетом параметра τ в узловых точках строфы нарастающим итогом от начала главы и до ее завершения при постоянно увеличивающихся значениях силлабо-тонических параметров текста S, B и T. В самом общем виде результаты этих вычислений показаны на рис. 1.

Сделаем два уточнения, Во-первых, на рис. 1 показаны значения параметра τ в узловых точках каждой из 42 строф 5-й главы (и первых трех строф 6-й главы) нарастающим итогом от ее начала, а именно для 4-х, 8-ми, 12-ти и 14-ти строк каждой строфы. Во-вторых, значения параметра τ даны в логарифмическом масштабе. Это сделано не только для большей наглядности представления данных[9], но и по той причине, что подобная операция позволяет рассматривать полученные результаты как индикатор психофизио­логи­ческого процесса восприятия стиха. В этом состоит следующий, пятый базовый принцип эстетико-формального стиховедения.

(5) Для перехода от ритмико-гармонических характеристик стиха к психофизиологическим оценкам его восприятия используется извест­ный в психолингвистике закон Вебера-Фехнера, который устанавливает логарифмическую зависи­мость между силой внешнего воздействия и интенсивностью человеческих ощущений, возникающих в результате этих воздействий. Прологарифмировав динамические значения ритмико-гар­монической точности τ в каждой узловой точке стиха, мы на графике получаем кривую О(τ) («ритмоощущение»), которая описывает и характеризует процесс ритмодинамических ощущений при чтении поэтического текста от его начала.

Перейдем теперь к анализу общей ритмодинамической картины 5-й главы Онегина (рис. 1). Значения О(τ) вычислялись нами по формуле О(τ)=1+ Ln (τ), а константа «1» использована с той целью, чтобы разместить кривую О(τ) в первом квадранте коорди­натных осей.

Первое, на что следует обратить внимание, так это на разное поведение параметра О(τ) в ходе динамического развития сюжетной линии пушкинского повествования. Вначале мы наблюдаем резкий взлет кривой, достигающей максимума в точке, соответствующей окончанию строфы II — здесь завершается начатое в середине первой строфы хрестоматийное и одно из наиболее ярких в русской поэзии описание русской зимы:

Шалун уж заморозил пальчик:

Ему и больно и смешно,

А мать грозит ему в окно.

Далее в характере кривой О(τ) следует сильный и резкий спад (см. рис.1); здесь мы опять наблюдаем явное согласие со смыслом текста — строфа III начинается ироничным авторским отступлением:

Но, может быть, такого рода

Картины вас не привлекут:

Все это низкая природа;

Изящного не много тут…

Общий спад кривой ритмоощущений продолжается и в строфе IV («Татьяна (русская душою), / Сама не зная почему) / С ее холодною красою / Любила русскую зиму»), что было бы удивительно, если бы не грустный здесь и даже несколько обреченный слог Пушкина; этот спад длится до конца второго 4-стишия строфы V, которое заканчивается словами:

Ее тревожили приметы;

Таинственно ей все предметы

Провозглашали что-нибудь,

Предчувствия теснили грудь.

В этом месте 5-й главы значение параметра О(τ) оказывается наименьшим среди всех последующих значений — и мы вновь отмечаем совпадение эмоционально-смысловых и ритмико-гармонических характеристик стиха Пушкина.

После V строфы в тексте Пушкина следуют фрагменты, рассказывающие читателю о восприимчи­вости Татьяны к народным поверьям (строфа VI), святочным гаданьям и собственно о самом гадании (строфы VII – X) и, наконец, начиная со строфы XI — Сон Татьяны. Характер кривой ритмодинамики ощущений на этом отрезке от VI до начала XI строфы не слишком выразителен, хотя, конечно же, имеет свои подъемы и спуски, что может составить тему для отдельного исследования.

Формат данной работы не позволяет нам подробно останавли­ваться на этом вопросе, и мы ограничимся лишь одним замечанием, а именно, что не слишком выразительное поведение кривой ритмодинамики ощущений в VI–XI строфах 5-й главы романа — относительно, и эта относительность связана с характером последующего повествования.

Действительно, развитие событий и ритмика пушкинского стиха в строфах Сна Татьяны демонстрируют переход от более или менее плавного движения ко все более и более выразительному и драматическому по своему характеру повествованию. Поведение кривой на участке от XVII до XXV строфы резко меняется, амплитуда колебаний величин О(τ) многократно усили­ва­ется, а ее затухание происходит, лишь начиная с XXVI строфы — в сценах описания Именин Татьяны.

Именно такой пилообразный характер кривой с резкими перепадами уровня ритмико-гармони­ческой точности соответствует крайне эмоциональной напряжен­ности второй части Сна Татьяны — подобное соотнесение ритма и смысла более всего указывают как на их реальное единство, так и на возможность измерения такого единого ритмо-смысла.

1.5. Сон Татьяны: динамика гармонических ритмоощущений и содержание стиха

Центральная часть нашего исследования связана со строфами Сна Татьяны, фрагмента, который введен Пушкиным в текст стихотворного романа в качестве особого мультисемиотического знака. Мы считаем возможным применить к этому фрагменту понятие метаметафоры как метаязыковой конструкции метафорических образов художественного повествования. Сон Татьяны представляется нам именно такой метаметафорой — здесь и сказочный сюжет с фольклорно-мифологическими фигурами, и реальные герои романа (Ольга, Ленский, Онегин), помещенные в контекст святочных гаданий, и вовсе не сказочный, трагический финал сновидения. Но более всего Сон Татьяны — это судьбоносный Рубикон, включающий в себя метафорически представленное прошлое главной героини романа и провидческое предсказание будущих событий. Предсказание, как мы помним, неполное (в нем нет даже намека на будущее замужество Татьяны и на метаморфозу чувств Онегина), но тем не менее, сбывшееся в главном — в смерти Ленского.

Рассмотрение каждого из перечисленных аспектов сказочного повествования имеет уже немалую традицию[10], но угол зрения на эти проблемы должен быть, на наш взгляд, несколько иным. Во-первых, функционально-стилистическим, опирающимся на понимание того факта, что сон Татьяны представлен не в пересказе самой героини, а словами автора романа. В отличие от других «вставных» фрагментов повествования (Письмо Татьяны, Письмо Онегина, элегия Ленского), здесь Пушкин как бы со стороны наблюдает за развитием сказочного сюжета сна, и это — симптоматичный и знаковый факт. Во-вторых, и это главное, аналитический метод должен быть темпоральным, т.е. учитывающим динамику процесса порождения и восприятия текста.

Итак, строфы Сна Татьяны занимают в общей ритмико-гармонической панораме 5-й главы, как мы уже отмечали, особое положение. После резкого всплеска (строфы I–V) поведение кривой ритмоощущений в сценах святочных гаданий заметно успокаивается (строфы VI–X), и — начиная с первой строфы Сна (строфа XI) — приобретает тенденцию к медленному, но неуклонному росту. Это хорошо видно на рис. 2, который в увеличенном масштабе представляет динамику изменения кривой ритмоощущений в строфах Сна Татьяны. На этом же рисунке приведены фрагменты текста романа в некоторых узловых точек повествования.

Обратим внимание на тот факт, что первые три локальных минимума кривой, отмеченные на рис. 2 текстовыми фрагментами, связаны с отрицательными эмоциями Татьяны — «недоумения полна», «не может убежать», «не шевельнется, не дохнет». Вспомним, что в строфе V мы наблюдали аналогичное явление — «предчувствия теснили грудь» и — минимум значения кривой ритмоощущений О(τ).

Спокойная тенденция к росту величины О(τ) прерывается в начале XVIII строфы, но прежде, в конце XVII строфы в сновидении Татьяны появляется Онегин. В этом месте повествования мы встречаемся с уникальным поэтическим приемом: словами «Но что подумала Татьяна…» Пушкин рассекает, казалось бы, замкнутое по своей природе и потому непроницаемое пространство Сна, рассекает его своим авторским присутствием всего лишь на несколько мгновений, но этого достаточно, чтобы придать стиху амбивалентную стиховую окраску.

«Герой нашего романа» — это Онегин, он одновременно и герой романа, и герой Татьяны, и друг автора, а последовательная замена автором центрального слова в этой строке (с воего – моего – нашего) подчеркивает здесь эмоциональное единение Пушкина и «милой Тани» (Чумаков 1999: 191-199).

Появлению Онегина предшествует хотя и не столь резкий, как последующий, но все же весьма заметный скачок параметра О(τ). Вспомним, что число 17 входит в тот ряд Фибоначчи (1–5–6–11–17–28–45), который, как мы показали выше, соотносится с гармоническим (сюжетным) ритмом 5-й главы Онегина.

Таким образом, строфа XVII выступает не только как гармонический центр динамического развития сюжета, но и как динамический контрапункт ритмоощущений — на границе XVII и XVIII строф завершается плавное течение повествования и начинается процесс эмоционального перенапряжения, стресса, шока.

Сновидение (строфы XVIII–XXI) продолжается, кривая ритмоощущений то взлетает (еще дважды) до максимального уровня, то трижды резко падает — этим точкам содержательно соответствуют следующие фрагменты повествования (см. Табл.4):

Таблица 4

Экстремумы параметра РГТ в 5-й главе романа «Евгений Онегин»

Номер строфы	Локальные экстремумы величин О(τ)
максимумы	минимумы
XVIII	Там он хозяин, это ясно; И Тане уж не так ужасно...	Вдруг ветер дунул, загашая Огонь светильников ночных; Смутилась шайка домовых...
XIX	И взорам адских привидений Явилась дева; ярый смех Раздался дико; очи всех...	И страшно ей; и торопливо Татьяна силится бежать: Нельзя никак; нетерпеливо Метаясь, хочет закричать: Не может...
XX	…вдруг Ольга входит, За нею Ленский; свет блеснул; Онегин руку замахнул...	Осталася во тьме морозной Младая дева с ним сам-друг...

Развязка приближается, эмоциональное перенапряжение не спадает, и вот начало заключительной XXI строфы Сна Татьяны:

Текст начала XXI строфы	Значение О(τ)
Спор громче, громче; вдруг Евгений	6,2[11]
Хватает длинный нож, и вмиг
Повержен Ленской; страшно тени
Сгустились; нестерпимый крик	3,6
Раздался... хижина шатнулась...
И Таня в ужасе проснулась...	4,7

Последние шесть строк в строфе XXI — опять сильный спад кривой; вспомним, что по содержанию в этом месте повествования появляется Ольга, впорхнувшая «легче ласточки» в комнату Татьяны с вопросом «Кого ты видела во сне?»

Прежде чем подвести черту под нашими наблюдениями, напомним, что и в дальнейшем, на протяжении еще ряда строф, тех, в которых Татьяна пытается найти разгадку своего тревожного сна, кривая ритмоощущений никак не может успокоится — громадная амплитуда пульсаций затухает лишь в сценах Именин Татьяны.

Итак, кривая ритмоощущений, полученная на основе измерения динамических значений величин ритмо-гармонической точности, явным образом соотносится, по нашему мнению, с содержанием Сна Татьяны. Тем самым подтверждается вывод о способности божественной пропорции ритма «поверять алгеброй гармонию» пушкинского стиха.

Чрезвычайно актуальными в этой связи следует признать слова П. Флоренского о том, что «подходя к произ­ве­­де­­­нию худо­жест­венному, я… бессозна­тель­но следуя руководя­щей схеме его, рас­прав­­ляю его внутрен­ним ритмом. Произведение так построено, что это преобразо­вание схемы в ритм делается само собой. Если же не делается, или пока не делается... то произведение остается непонятым» (Флоренский 1973: 117).

Особо отметим, что в свете наших наблюдений могут быть заново поставлены и, как мы надеемся, решены многие вопросы изучения поэтического творчества.

Одним из них может быть вопрос о том, где, в каком месте повествования Сон Татьяны переступает границы своего волшебного сказочного сюжета[12] и превращается в Трагедию.

Если рассматривать этот вопрос статически, то граница проходит по самому началу строфы XXI, там, где «Вдруг Евгений / Хватает длинный нож...».[13] Но это только один из возможных вариантов ответа. Ритмодинамическая панорама эмоциональной неустойчивости повествования позволяет говорить о том, что начало строфы XXI есть лишь кульминация развития трагического сюжета, а начинается трагедия, как это ни парадоксально, с появлением в сновидении Татьяны столь «милого» ее сердцу Онегина (строфа XVII), но — в компании диковинных зверей, чудовищ, и — в роли хозяина этой страшной «шайки домовых».

Чтобы пояснить эту мысль, вспомним основной тезис эстетико-формального стиховедения — «ритм делает ощутимой гармонию». Примером из 5-й главы романа служат ее две первые строфы, представляющие всем нам с детства хорошо знакомое описание русской зимы.

Гармония есть одновременно явление и ритмическое, и эмоционально-содержа­тельное.

Но с тем же успехом ритм делает ощутимой и дисгармонию — именно дисгармония ритма предопределяет резкие, с непомерно большой амплитудой колебания кривой ритмоощущений, и начинаются эти эмоциональные катаклизмы с динамически контрапунктивной XVII строфы пятой главы романа.

Дисгармонические ритмоощущения предшествуют, таким образом, наступлению катастрофической развязки Сна Татьяны.

Подобные факты опережающего воздействия колебаний различного физического происхождения хорошо известны в биологии: вспомним, например, поведение многих животных, которые заранее покидают места, где могут разразиться природные катаклизмы (извержения вулканов, землетрясения и др.).[14] Использовать подобные аналогии — вовсе не столь опрометчиво и антинаучно, как это может показаться на первый взгляд, ибо, как говорил И. Кант, посредством гения природа дает правило искусству, а «искусство,— писала М. Цветаева,— есть та же природа. Не ищите в нем других законов, кроме собственных (не самоволия художника, не существующего, а именно законов искусства)» (Цветаева 2000: 89).

Вспомним, что Татьяна — «Как лань лесная боязлива» (гл. 2, XXV): в этом сравнении Пушкина мы более всего находим указание на особо ранимую, чувствительную, тонкую душевную организацию «мечтательницы милой», а не на присущее ей чувство робости или обык­но­венного страха. В этой связи достаточно отметить два решительных поступка Татьяны: ее письмо Онегину и посещение пустующей усадьбы своего героя. На особую воспри­имчивость Татьяны указывают не только многие эпизоды романного повествования, напр., ее острые, мучительные ощущения за столом в день своих именин («… утренней луны бледней / И трепетней гонимой лани…» — гл. 5, XXX), но и — в самом широком смысле — близость героини к родной природе (напр.: «Она, как с давними друзьями, / С своими рощами, лугами / Еще беседовать спешит» — гл.7, XXIX), что подчеркивается практически всеми исследователями творчества Пушкина.[15]

Дата добавления: 2015-09-04