Часть 1. Верный и патриотичный отряд

Положение дел в императорской столице продолжало ухудшаться. Неуправляемые ронины толпами стекались в Киото. Большинство были роялистами, жаждущими отомстить бакуфу, и все без исключения — «людьми благородной цели». На поясе слева они носили два смертоносных меча. С помощью этих мечей они мечтали изгнать варваров и покарать сёгунат за то, что тот пустил их в страну. Весной 1863 года, когда в Киото лилась кровь и царил хаос, сёгун вынужден был отправиться туда, чтобы лично принести императору клятву изгнать варваров. Бакуфу учредило новый пост — протектора Киото. Официально протектор обязывался обеспечить порядок в императорской столице при подготовке к визиту сёгуна, но истинной его целью было сокрушить врагов Токугава. Под лозунгом «верность и патриотизм» бакуфу вербовало ронинов на востоке, чтобы усмирить ронинов на западе. Напрасно сёгунат неуклюже пытался завоевать преданность членов «верного и патриотичного» отряда с помощью денежных подачек. Когда оказалось, что противников Токугава среди них никак не меньше, чем среди тех, кого им полагалось усмирить, протектор Киото и его сбитые с толку союзники в Эдо в замешательстве остановились.

Сёгун Токугава Иэмоти был не в состоянии изгнать иностранцев — его правительству, да и Японии в целом, недоставало для этого военной мощи. Горькую правду о том, как уязвима Япония перед иностранной угрозой, давным-давно озвучил не кто иной, как знаток западной военной силы Кацу Кайсю (11). Десять лет назад, перед лицом «пушечной дипломатии» Перри, когда большинство японцев слепо противилось открытию страны, Кайсю, в то время безвестный вассал Токугава, написал письмо в правительство. В этом знаменитом документе он заявил, что Эдо необходимо как можно скорее снять многовековой запрет на строительство больших океанских судов и создать современный военный флот. И для этого — чтобы добыть средства на постройку военных кораблей и производство ружей западного образца, — необходима международная торговля. Хотя и это, и другие предложения Кайсю бакуфу в 1850-х годах приняло, весной 1863-го и в последующие годы Япония по-прежнему оставалась технологически отсталой страной. В то время как большая часть его соотечественников пафосно твердила об изгнании иностранцев силой «самурайского духа», Кацу Кайсю, опередивший свое время, открыто признавал, что без помощи извне — иными словами, без современных военных технологий — у Японии нет шансов выстоять против Великобритании, Франции, России или США. Если она не подготовится к будущему, то, как Китай и Индия, окажется под иностранным гнетом. Кайсю, наряду с горсткой других дальновидных людей, среди которых были как сторонники, так и противники Токугава, знал, что Эдо дало обещание изгнать иностранцев в лучшем случае чтобы успокоить, в худшем — чтобы обмануть императорский двор.

Князя Мацудайру Катамори более заботила защита сёгуна, нежели горькая правда о слабости Японии. Клан Мацудайра из хана Айдзу был вернейшим союзником Токугава, а кроме того, одним из «родственных домов» — на их гербе красовались три мальвовых листа рода Токугава. В возрасте двадцати семи лет уроженец Эдо князь Катамори, глава дома Мацудайра и даймё Айдзу, был назначен протектором Киото. Первое, что ему поручили после назначения, — обезопасить улицы города при подготовке к визиту Иэмоти. В конце 1862 года, второго года эпохи Бункю, руководство бакуфу разработало план, чтобы помочь протектору. В прежние времена они бы усмирили изменников в Киото с помощью самураев из лагеря Эдо, но сейчас у них возникла необычная идея. Токугава бакуфу впервые в истории официально вербовало ронинов — более уважительно именуя их роси, — чтобы подавить мятеж (12). С этой целью правительство объявило всеобщую амнистию, на основании которой даже заключенные, которых сочли подходящими кандидатами для вербовки, получили свободу и были внесены в списки. К февралю сотни людей, в большинстве своем с востока, были завербованы в Ополчение роси, чтобы служить сёгуну на беспокойном западе.

В апреле предыдущего года Симадзу Хисамицу, отец даймё Сацумы и фактический правитель этого могущественного клана, ввел в Киото тысячную армию, что стало беспрецедентной демонстрацией военной мощи со стороны «внешнего» князя. Хисамицу, время от времени принимавший сторону Токугава, понуждал императорский двор поддержать хваленый призыв Эдо к союзу Двора и Военного лагеря. Объединившись с Киото, чтобы укрепить мощь страны перед лицом иностранной угрозы, бакуфу надеялось вернуть себе прежнюю неоспоримую власть. Руководствовались они следующим соображением: если союз будет заключен, роялисты больше не смогут выступать против бакуфу, поскольку это равносильно выступлению против императорского двора. У князя Хисамицу между тем имелись свои скрытые мотивы: став посредником, он укрепил бы свое влияние в Эдо и завоевал авторитет в Киото за счет своих соперников из Тёсю.

По прибытии в императорскую столицу князь Хисамицу, как и ожидал, получил приказ восстановить порядок в городе — что, безусловно, было первостепенным желанием императора Комэя. Тем больше была досада князя, когда он узнал, что радикально настроенные самураи, включая два десятка его собственных вассалов, собираются поднять бунт. Мятежники намеревались проникнуть в императорский дворец и убить сторонников Токугава, которые, как они утверждали, «наводнили» двор. Они ждали появления хозяина Сацумы, рассчитывая на его поддержку, поскольку, по их мнению, Хисамицу прибыл, чтобы объявить войну бакуфу. Поняв, что неправильно оценили намерения Хисамицу, бунтовщики собрались в гостинице Тэрада города Фусими, что к югу от Киото, дабы окончательно утрясти планы военных действий.

Хисамицу послал в Тэрадая девятерых самураев (все до единого — мастера меча), чтобы те привели двадцать своих блудных собратьев обратно в ставку клана в Киото. Результатом стала пресловутая братоубийственная резня в гостинице Тэрада — первая, пусть и безуспешная, попытка восстания против Токугава бакуфу (13).

Среди организаторов провалившегося мятежа был ронин по имени Киёкава Хатиро, старший сын в семье зажиточных производителей сакэ из хана Сёнай на севере Японии. Киёкава питал отвращение к семейному бизнесу, отдавая предпочтение воинским искусствам и литературе. Он учился в знаменитом додзё Тиба, одной из трех крупнейших фехтовальных школ в Эдо (14), и стал прославленным бойцом, имевшим право обучать стилю Хокусин Итто. Будучи вдобавок известным ученым-конфуцианцем, он преподавал это учение в собственной частной школе в Эдо. Он был харизматичным оратором, высоким, изящно сложенным, со сверкающими глазами. Политически активный и амбициозный, он как и многие из его сословия, осуждал бакуфу за проявленную в отношениях с иностранцами слабость. Киёкава прямо и открыто выступал против Токугава. Он был человеком твердых убеждений и, похоже, вспыльчивым. Однажды вечером, возвращаясь после обильной попойки, он едва не столкнулся на одной из центральных улиц Эдо с человеком, шедшим ему навстречу. Тот попытался ударить его дорожным посохом. Самурай вышел из себя. В следующее мгновение он выхватил меч и ловким ударом снес человеку с посохом голову.

Магистрат Токугава в Эдо пристально следил за Киёкавой, зная о его открытых антиправительственных взглядах, и воспользовался вышеупомянутым убийством, чтобы выписать ордер на арест. Но Киёкаву не арестовали. Он отправился на запад Японии, вербовать Сиси в ряды роялистов, и пользовался значительным влиянием среди радикалов Тёсю, Сацумы и Тоса. Хотя мятеж в Фусими с треском провалился, Киёкава не отринул свой девиз — «верность императору, долой бакуфу».

План создания Ополчения роси номинально был предложен неким Мацудайрой Тикараносукэ (15), главным учителем фехтования в Военной академии бакуфу в Эдо и близким родственником сёгуна. В намерения Мацудайры входило обуздать угрожавших правительству ронинов-радикалов в Эдо и его окрестностях. Если бы эти ронины приняли сторону Токугава, бакуфу стало бы проще осуществить союз Двора и Военного лагеря. Однако настоящие организаторы отряда планировали другое. Одним из них был Киёкава, другим — Ямаока Тэцутаро (16), самурай низкого ранга из клана Токугава. Киёкава и Ямаока были близкими друзьями. Оба изучали кендзюцу (буквально — искусство владения мечом) в додзё Тиба. Вскоре после заключения торговых договоров они создали антиправительственную партию, проповедовавшую доктрину «почитание императора и изгнание варваров». Ямаока был помощником учителя кендзюцу в Военной академии бакуфу. Его верность Токугава была несомненной, но, как и Киёкава, он почитал императора и мечтал изгнать иностранцев. Примерно тогда же, когда Ямаока получил от бакуфу приказ надзирать за Ополчением роси, Мацудайра счел Киёкаву идеальной кандидатурой для вербовки других ронинов. Во время всеобщей амнистии ему простили его преступление. Киёкава как предводитель, а также лозунг «верность и патриотизм» стали символом отряда и синонимом «почитания императора и изгнания варваров». Киёкава вербовал и других «верных и патриотичных» людей. Вскоре ополченцев стало уже двести пятьдесят, и по численности отряд сравнялся с армиями многих феодальных владений.

Первый за более чем двести лет визит сёгуна в Киото показал, что Эдо уже не так крепко держит бразды правления, как прежде. Он способствовал дальнейшему росту влияния радикалов при императорском дворе и подстегнул роялистов. 8 февраля 1863 года, третьего года эры Бункю, Ополчение роси отправилось из Эдо в Киото как авангард свиты сёгуна.

До поры до времени члены отряда Киёкавы делали вид, что выполняют приказ бакуфу защищать сёгуна. Они собрались в храме Дэндзуин в Эдо, начальной точке своего трехсотмильного путешествия. Две недели спустя, на девять дней опередив сёгуна, они пересекли деревянный мост Сандзё через Камогаву, текущую по восточной части Киото. Большинство этих воинов с востока до того в глаза не видело древнюю западную императорскую столицу. Был разгар весны (17). На зеленых холмах к востоку от города вовсю цвели вишни. Облетевшие цветы окутывали нижнюю часть Киото бело-розовой дымкой. Вдали, на другом конце города, ополченцы увидели пятиярусную пагоду храма Тодзи — черный монолит, возвышающийся на юго-западе.

Рассказывают, что в ночь перед прибытием отряда в Киото головы трех деревянных статуй из местного буддистского храма были отделены и выставлены вдоль берега реки. Это были изображения трех сёгунов из рода Асикага (18), чье слабое правление длилось пятнадцать поколений. Этот символический акт «кары небес» свершился буквально за несколько дней до прибытия Иэмоти в Киото как недвусмысленная угроза Токугава бакуфу.

Ополченцы разместились в западном предместье города, к северу от Тодзи и в двух милях к западу от Камогавы. Ставкой их сделался храм Синтокудзи в деревне Мибу, окруженной сельскохозяйственными угодьями. Они заселили Синтокудзи и другие близлежащие храмы и частные дома. Большинство роси было одето бедно и убого. У некоторых на одежде не было семейных гербов, и они носили полосатые хлопковые крестьянские куртки. Кроме двух мечей на левом боку, ничто не указывало на их статус самураев. Местные жители, опасаясь такого «пестрого» войска, дали им нелестное прозвище «Мибу роси». Когда же некоторые из солдат принялись вымогать деньги у состоятельных торговцев, запугивать и притеснять местное население, к ним пристала уничижительная кличка «Волки Мибу».

По прибытии в Мибу Киёкава собрал все двести пятьдесят человек в тесном главном здании храма Синтокудзи. Они уселись на застеленный татами пол перед буддистским алтарем, положив мечи рядом с собой. Киёкава встал у алтаря, лицом к собравшимся. Внезапно он без обиняков заявил, сверкая глазами, что верность «людей благородной цели» должна без остатка принадлежать императору, а не Токугава. Ополченцы были завербованы за свою верность и патриотизм, напомнил он. Настоящая цель их прихода в Киото — не защищать сёгуна, а помочь Иэмоти выполнить его обещание изгнать иностранцев. Киёкава предъявил своим людям адресованное императорскому двору письмо, в котором излагались эти соображения и предложено было сделать «верный и патриотичный» отряд войском сонно-дзёи. Письмо подписали все до единого, поскольку никто не хотел выступать против самопровозглашенного предводителя отряда.

На следующий день Киёкава направил письмо во дворец. Радикально настроенное окружение императора приняло его с одобрением. Чиновники Токугава были, мягко говоря, встревожены. Кое-кто предложил убить Киёкаву. Но возможный резонанс среди придворных, отступников-роялистов и даже Ополчения роси склонил власти к тому, чтобы подыскать менее опасное решение проблемы.

«Менее опасное» решение подвернулось в связи с последними событиями в Эдо. В прошлом августе самурай из клана Сацума хладнокровно зарубил британского подданного. Тот вместе с тремя соотечественниками ненароком преградил путь свите князя Сацумы в деревеньке Намамуги возле Эдо (19).

Англичане потребовали от Эдо репараций. Британский флот стоял в Иокогаме в ожидании исхода переговоров между двумя правительствами. В случае провала переговоров британцы угрожали нападением.

Киёкава предложил, чтобы его Ополчению роси позволили незамедлительно вернуться в Эдо и помочь изгнать иностранцев. Бакуфу приняло это предложение, но с тайным умыслом. Сёгун намеренно дал туманное обещание дзёи, чтобы не связывать себя императорским указом, которому, как он знал, не получится следовать. Но правительство Эдо не чуралось обмана. Бакуфу устроило так, что императорский советник отдал ополчению приказ возвращаться в Эдо, — под тем предлогом, что в случае войны они наконец получат шанс сразиться с иностранцами. Но их истинной целью было, конечно, обуздать Киёкаву и его людей, пока те не причинили серьезного вреда.

Невзирая на императорский приказ, несколько ополченцев не подчинились и остались в Киото. Тринадцать из них — большей частью из хана Мито или из провинции Мусаси рядом с Эдо — были особенно верны сёгуну. Они пришли в Киото по приказу бакуфу с двойной целью — защищать сёгуна и изгнать иностранцев. Они не захотели подчиниться приказу отступать, отданному императорским советником, которого уговорил тот, кто объявил себя врагом Токугава, и предпочли покинуть ряды Ополчения роси, чтобы проявлять «верность и патриотизм» под эгидой сёгуна. Тринадцать «отступников» обратились к протектору Киото за официальным разрешением остаться в императорской столице, чтобы «охранять сёгуна, пока он не вернется в Эдо». Разрешение было охотно им дано. Эти тринадцать человек стали ядром грозного отряда Синсэнгуми.

Киёкава Хатиро не отказался от своего вздорного замысла. Вскоре после возвращения в Эдо он решил напасть на сеттльмент в Иокогаме. Для этого он завербовал пятьсот человек, включая Ямаоку Тэцутаро, который вернулся вместе с ним. Они намеревались поджечь город и в последующей неразберихе убить как можно больше иностранцев. А кроме того — подпалить иностранные корабли, стоявшие в порту, разграбить казну иностранных ведомств, пройти около девяноста миль на запад от Эдо до владений Кофу, захватить тамошний замок и сделать его военной базой, чтобы окончательно развязать войну против иностранцев. Узнав об этом, бакуфу отдало приказ убить Киёкаву.

Однажды утром в середине апреля, за два дня до задуманного восстания, Киёкава отмахнулся от друзей, предупреждавших, что его жизнь в опасности. У него была назначена важная встреча в доме друга, которого он собирался завербовать для нападения на Иокогаму. Но друг оказался предателем, выдавшим его планы бакуфу. Он позаботился о том, чтобы Киёкава изрядно набрался сакэ. Когда под вечер опьяневший гость поднялся, собираясь уходить, хозяин настоял на том, чтобы проводить его, ссылаясь на опасность.

На обратной дороге на Киёкаву напали из засады шестеро сторонников Токугава. Он что-то выкрикнул — возможно, имя одного из нападавших, Сасаки Тадасабуро, которого знал как учителя фехтования в Военной академии бакуфу (20). Прежде чем Киёкава успел обнажить меч, его рубанули сзади. Брызнула кровь, и он рухнул наземь.

Смерть Киёкавы поставила крест на атаке на Иокогаму. Когда весть об убийстве достигла ушей его сообщника по заговору, тот заволновался. Киёкава имел при себе список пятисот человек, участвовавших в заговоре. Если бы этот список попал в руки бакуфу, все они были бы привлечены к ответственности, включая и его самого. Он поспешил к месту убийства и нашел тело друга, распростертое на голой земле. Мечи оставались в ножнах. Убитый был одет в широкие штаны в серую полоску и черную куртку на шелковой подкладке. Справа от тела лежала отрубленная голова с узлом черных волос на макушке. Рядом валялся боевой шлем из черного лакированного кипариса. Спина была разрублена горизонтально. На левом плече виднелся глубокий порез, правый бок был рассечен вплоть до основания шеи. Правая рука вытянута в сторону, рядом с ней — веер с железными пластинами, словно Киёкава держал его в тот момент, когда на него напали.

Сообщник быстро обыскал тело. К его великому облегчению, список нашелся. Боясь, что его обнаружат, заговорщик спешил скрыться. Но он чувствовал, что обязан по крайней мере устроить должное погребение головы. Сняв с тела черную куртку, он завернул в нее голову и отнес этот зловещий сверток в дом Ямаоки. Ямаока засыпал голову сахаром и спрятал в стенной шкаф, но спустя несколько дней вонь стала невыносимой. Вскоре местный полицейский стал поглядывать на него с подозрением. Ямаока спрятал голову в мусорном ящике, но вонь никуда не делась. Когда он попытался за волосы вытащить голову из ящика, пряди отделились, и Ямаока ее выронил. Все же он сумел перенести голову в соседний тренировочный зал и спрятать под половицей. Однако вонь снова просочилась наружу, и Ямаоке пришлось закопать голову под большой дикой маслиной, росшей за его домом. В конце концов он похоронил ее в близлежащем храме Дэндзуин, откуда Киёкава Хатиро и его «верный и патриотичный» отряд два месяца назад отправились в Киото.

Дата добавления: 2015-09-01