МОЙ СЕРЕЖКА 2 страница

Добрался опять до Москвы, но домой не поехал, боялся получить нагоняй от предков. Опять вокзалы. На одном из них, он познакомился с пожилым педофилом, как он говорил, приятной наружности, но толстый. Сказал и о том, что это у него было первый раз и этот дядька все делал не сильно больно, а еще кормил, купал. Серега пожил у него немного, но потом был выпровожен из квартиры под предлогом приезда каких-то родственников дяхана. Опять улица. Потом какой-то цыганский табор, его кормили, спал он так же и там же, где и остальная цыганская детвора. Цыгане были добродушными, приветливыми, но исчезли в одно мгновение, всем своим табором, перекочевав куда-то, по только одним им известному маршруту. Улицы, вокзалы, электрички, пока не познакомился с беспризорниками. Жил с ними на чердаках, в подвалах, воровал еду, вещи. Спали они где придется. Так прошел год его бесцельных скитаний.

В начале следующей зимы, он познакомился на вокзале еще с одним мужиком. Тот привел его домой, оттрахал, а после предложил сходить к одному его приятелю, мол я тебя там определю, будешь жить, есть. Он тебя обует, оденет. Пошли. И начался в жизни Сереги настоящий кошмар. На новой хате, его в первый же вечер, приковали цепью к кровати и изнасиловали шестеро взрослых мужиков. Была кровь, боль. Он ревел, кричал, просил, умолял. А этих тварей не остановило даже то, что ребенок от боли обкакался в тот момент, когда его трахали. Они совали свои члены в Сережкином дерьме прямо ему в рот и заставляли, заставляли. Били. И еще много чего поганого и отвратительного. Сейчас я не хочу это даже пересказывать. Я слушал его и мне хотелось немедленно разыскать этих зверей и по меньшей мере, сдать их. Засадить лет на двадцать каждого. Серега убежал от них через четыре месяца каждодневных истязаний и мучений. Как у него выдержала психика – для меня загадка и по сей день. Но он выстоял. Убежал. Нашел как. Прятался по чердакам, зарабатывал около магазинов на разгрузке товара. Про плешку он тогда уже кое-что знал. Знал, что там можно подзаработать на клиентах, но боялся туда идти, боялся встретить там своих насильников или таких же как они. Иногда, украдкой, приходил к своему первому мужику, подкармливался у него, мылся, тот его трахал и отпускал. Серега все еще боялся, что все они друг друга знают, и однажды, он придет к этому мужику, а у него будут сидеть эти твари и он снова станет рабом и его снова прикуют цепью и будут издеваться, насиловать и мучить.

Иногда, он все же решался прийти к Большому Театру, но под утро, когда народу мало. Бывало, ему перепадало от какого-нибудь приезжего немного денег за минет или скорый трах в подъезде. Если не было клиентов, он спал на лавочке, дожидаясь утра и бежал к магазинам, в надежде увидеть какой-нибудь грузовичок с товаром. Он знал, в какие дни, в каком магазине завоз-прием товара и он подрабатывал. Иногда его кормили. То, что он бродяга, знали все. Жалели, но помощь никто не предлагал.

Когда он закончил свой страшный рассказ, я долго молчал. Что я пережил и почему так близко к сердцу принял все, что выслушал от этого мальчика, трудно передать. А что пережил он! Я сидел, упершись лбом в баранку и крепко зажмурив глаза. В этот момент мне не хотелось смотреть на этот мир.

Одно дело узнавать о зверствах фашистов в кино. Я же взрослый человек, понимаю, что там актеры, а сюжет, он может и выдуман. Так надо. Это же кино. И не так страшно все это. А тут…. Эта живая боль, она и во мне отзывалась болью. Как будто это и меня насиловали и измазывали мое лицо моим же дерьмом. Это меня тоже били и таскали за цепь по всей комнате эти жирные твари, эти нелюди, гадины. Несмотря на то, что прошло уже много лет, я знаю, что эти звери еще ходят по земле.

Это хорошо, что в этот момент, никто не видит выражение моего лица. Оно бы, сейчас, никому не понравилось.

Я протянул к Сережке руки, прижал его к себе. Он положил мне на грудь свою голову, но руки его так и остались лежать на его коленях. В этой позе было что-то такое доверчивое, детское, незащищенное.

- Сережа, как же ты выжил?

Часть 3

Еле уловимое пожатие плечами.

Дома, Юрка с удивлением смотрел то на меня, то на Сережку и пытался понять, что такого произошло, что я сам на себя не похож. И Сережа, немного осунулся, опустил плечи, затих, посерьезнел. Юрка отвел меня в сторону и тихо спросил:

- Что случилось? Что еще принес этот киндер-френд? Сифак? СПИД? Ну, чего ты молчишь? Статью?

- Ничего, Юра. Больше ничего. Из того что ты назвал. Он здоров, он не принес и не принесет больше никакого вреда. Успокойся.

- А чего ты его не отправил домой? Статью захотел, или неприятностей? Ты что, педофилом стал?

- Юра, ему больше лет, чем нам с тобой, вместе взятым. Понятно тебе это или нет, мне насрать.

- Ну, не знаю. На дурака ты вроде не похож, а вот на полоумного …. А, короче, я надеюсь, ты знаешь, что ты делаешь. Лезть не буду. Сами разберетесь. Так мы идем в "Шанс"? Звонил Костя. Там сегодня будет этот, из нашего то ли консульства, то ли предства, кажется в Австрии. Ну, не важно. Он в отпуске на две недели. Сам худенький такой, зад маленький, но кайф получает только тогда, когда его трахают кулаком, да еще в полотенце. Писец, прямо. Я хочу на него глянуть. Костя говорил он очень красивый.

По моему взгляду Юрка понял, что я сегодня никуда не пойду. Он не обиделся, положил на стол ключи от квартиры и они с Лешкой помчались к метро.

Мы с Сережкой сидели на Юркиной кухне, не зажигая света, в полумраке и молчали. Он, по прежнему, как и в машине, сидел положа руки на колени и опустив голову. Я, облокотившись на стол, подпер подбородок обеими руками, смотрел в окно. Я хотел было его спросить, не хочет ли он есть и слова были готовы уже сорваться с моего языка, как я тут же, осекся. Я вспомнил, как он рассказывал, что его кормили и после этого, обязательно трахали! Мысль, что я могу вызвать одинаковые ассоциации у этого мальчика с теми уродами, расстроила меня. Я закрыл лицо руками. Господи!

- Боря, я кушать хочу. Давай чего-нибудь поедим? Ты не голодный?

- Нет, Серенький, я не голоден, но составлю тебе компанию. – я сделал попытку улыбнуться. – Пошли за пельмешками сходим, колбаски купим, хлеба.

Мы сходили в магазин, купили того-сего из продуктов и, на обратном пути вспомнили, что и сигареты у нас тоже кончились. Как, впрочем и деньги, что я захватил с собой. Жутко захотелось курить.

- Сигарет я сейчас добуду. – сказал Сережка. –Только нужна твоя машина. Поехали?

Машина стояла у подъезда. Я еще не успел ее отогнать на стоянку. Мы сели в нее.

- Куда, Шеф?

- К остановке. Подъезжай поближе, прямо к остановке, если там мужики есть. Или к киоскам.

Я подъехал к толпе мужиков, стоящих у палатки. Сережка выскочил из машины, подбежал к мужикам и я услышал его голос:

- Мужики, закурить у Вас не будет? А то менты нас только что на штраф обули, все деньги забрали, даже на сигареты нету.

Сев в машину протянул мне почти полную пачку Честера.

- Ты представь, только. Подъезжает такой крутой лимузин, из него выскакивает пацан и просит сигаретку. Вот они офигели. – и звонко, искренне, рассмеялся.

- Как же они тебе почти полную пачку отдали?

- А видно же, что не бомжара и не попрошайка. Бомжи на таких тачилах не ездят. А если не попрошайка, то дают больше чем просишь. Уяснил? Я тебе еще другие фокусы покажу, как сделать так, чтобы тебе все давали, что попросишь.

Я резко надавил на тормоз, машину занесло и она с глухим стуком ударилась колесами о бордюр.

- Ты больше никаких фокусов показывать не будешь! Хватит! Не нажрался еще своих фокусов? Факир хренов. Да ты благодари бога, что жив остался, а не гниешь где-нибудь в роще, закопанный живьем. Ты думаешь они тебя отпустили бы домой, после того, как ты им надоешь? Что бы ты ментов привел к ним в тот же вечер, и на всех насильников пальцем показал? Каких тебе еще фокусов не хватает?

В этот момент я выплескивал свою боль и ненависть ко всем уродам на земле, ко всем, кто нечеловеки. Я и раньше никогда не относился равнодушно к таким вещам. А сейчас, столкнувшись лицом к лицу с живым свидетелем и даже жертвой этой мрази, я переживал это особенно сильно. Я кричал это сквозь стиснутые зубы, бешено стуча кулаками по баранке, от чего вся машина ходила ходуном. Сережка снова застыл в своей обычной позе и наклонив голову молча слушал мою истерику.

- Прости Сережа, прости, малыш. Я не хотел тебя напугать. Прости, извини.

- Да нет, ничего. Я тебя не боюсь. Ты прав.

Я включил передачу и мы поехали. Спокойно и медленно. Нужно было прийти в себя.

Через несколько дней, мы с Сергеем были в центре Москвы, я показывал ему старый город, канадский дом, Рождественку, Сретенку, рассказывал ему кое-что из истории названий этих улиц и из истории самой Москвы. Он слушал с неподдельным интересом, иногда перебивая меня наивными вопросами.

- Это, что, мы сейчас там стоим, где встреченную икону из рук в руки передали? Прям здесь? Вот, где стоим? И тыщу лет эта улица здесь?! И дома те же? А-а.

Мы часто вместе катались по Москве. Больше о себе Серега не рассказывал ничего, а я и не спрашивал. Он, как хвостик, постоянно был подле меня, не оставляя меня не на минуту. Иногда, увлеченный каким нибудь рассказом он не замечал, что я стою у двери туалета и я жду, когда же он отступит в сторону, что-бы я мог ее открыть. Когда мы с Юркой уходили на очередной "вечерний разврат", как мы это шутливо называли, Лешка оставался с Сережкой дома. Сережка хмурился, провожал меня до самой двери недовольно бурча и у него очень портилось настроение.

Прошла вторая неделя нашего с ним знакомства. Мне было интересно с этим мальчишкой, он был старательным, охотно помогал мне с уборкой квартиры, приготовлением еды. Я научил его варить борщи, супы, готовить мясо, соусы и еще много чего. За что Юрка называл меня не иначе, как Макаренко. Когда с вечернего разврата я возвращался не один, Серега переставал со мной общаться. Демонстративно не разговаривал со мной, уходил на кухню или запирался в ванной. Была отчетлива видна ревность. Когда я пытался с ним поговорить об этом, он уходил от разговора:

- Да ладно, не напрягайся. Ну кто я тебе. Ты вон какой, у тебя бизнес, много знаешь, ты красивый, все хотят с тобой переспать. А я бродяга. Беспризорник.

Такие разговоры оставляли неприятный осадок. Я не чувствовал себя ему чем-то обязанным. Он мне нравился, но только как хороший товарищ. Мне нравилось быть его наставником в житейских делах. Но я помнил, также и о скором расставании. Поэтому не хотелось очень уж сближаться в дружбе. Зачем он мне, этот малолетка. Я купил ему кое-какую одежду, что бы у него была сменка, но только потому, что я хотел просто позаботиться о нем.

Однажды, мы ехали домой с рынка, накупив снеди и обсуждали, чего бы сегодня приготовить на ужин. Серега, неожиданно попросил меня остановиться.

- Чего еще? Опять у кого-нибудь попрошайничать будешь?

- Нет. За то время, что с тобой живу, я уже стал об этом забывать. Просто я кое-что сказать хотел. А ты опять машину ударишь, если я не так что-то скажу.

Я остановил машину. Заглушил мотор.

- Ты только пока ничего не говори. Ладно? Ты подумай, что я тебе скажу, а потом ты скажешь. Завтра или потом, ладно?

Я утвердительно кивнул головой. Говорил он сбивчиво, волнуясь, заглядывая мне в глаза:

- Борь, ты не бросай меня. Можно я с тобой буду? Я же теперь все умею. Готовить. Работать могу. Я сильный. По два ящика водки за один раз поднимаю. Можно я с тобой буду жить? Я трахаться могу. Мне это даже нравится. Когда все по-хорошему. Я кончаю даже. Знаешь, я по взрослому трахаюсь. Ты только ничего не говори сейчас. У меня, такого как ты, никогда не было. Я даже не знал, что ты есть. Я не могу сейчас домой. Еще бы немножко. Я боюсь. А потом я не буду бояться. Я сам заработаю себе на джинсы, кроссы, куртяк и приеду домой нормальный. Я не смогу без тебя. Ты очень добрый, красивый. Я первый раз такое говорю. Я с девчонками, даже, только трахался. Ну, была у меня там одна, когда с беспризорниками. Я ее даже не любил. Просто она была, как бы моя баба. Мы там как муж и жена с ней были. А если хочешь, ты только будешь меня, а я тебя никогда. Нет, ты не говори пока. Я не дебил. Я не педик. Я тебя как человека люблю. Мне одиноко без тебя, даже когда ты на кухню уходишь. Один в комнате не хочу. Без тебя. Мы будем машину мыть вместе. Ты меня научишь водить. Я на права сдам. Я тебе все помогать буду. Я напишу матери открытку, что я в порядке, приеду домой через месяц, там или два. Они успокоятся.

Я повернулся к нему, закрыл ему рот своей ладошкой и посмотрел ему в глаза. В них был страх. Страх ожидания моего приговора. Он понял, что я не сдержу своего обещания. Я скажу сейчас. Я знал этого мальчика всего пару недель. Не рановато ли для какого либо решения?

- Хорошо, я подумаю. Возможно, ты останешься со мной. Возможно, навсегда, если захочешь. Но ты свободен. Уйдешь, когда тебе надо будет. Когда захочешь. Я тебя не предам. Ты тоже мне стал дорог. И я тоже тебя люблю как человека. Но никакого траха у нас с тобой не будет. Я не смогу. Ты еще ребенок. Я чувствую себя твоим отцом, понимаешь? Я не хочу быть тебе вместо отца. У тебя есть хороший отец. Я могу быть твоим другом, братом, как хочешь называй. Дядей, в конце концов. А этих тварей, ты мне все-таки покажешь. Не только за тебя отомщу, но и ради других пацанов. Этим паскудам – не жить!

Следующий разговор у нас состоялся через несколько дней. Сергей, на удивление не стал молчать, запираться в ванной и уходить на кухню, когда я завалился в три часа ночи с очередным бойфрендом домой. Он устроил мне настоящую истерику. Он кричал с надрывом в голосе, почти плача, что мне нравится его унижать после всего что он мне сказал, что не надо ему было говорить что он меня любит (?!), что я предатель и брошу его на улице снова, когда он мне уже не будет нужен (?!), что они, он показывал пальцем на ни в чем не повинного и удивленного этой сценой гостя, они никогда не будут ухаживать за мной, когда я стану старым (?!). Он растрогал меня до слез. Я ушел на кухню и с трудом перевел дух. Когда успокоился, позвал его.

- Ты мне очень дорог, малыш. И больше ничего не бойся. А там, как получится. Не знаю, уж куда нас эта кривая вывезет.

Это было обещанием, почти признанием, это был дня него лучик надежды. Кто нибудь видел, как светятся глаза счастьем? Я видел.

Бойфренд, пришедший со мной в эту ночь остался ни с чем, вернее, без секса. Мы просто посидели на кухне впятером, за приятным разговором, с водочкой, обильно закусывая. Серега сидел рядом, как можно ближе ко мне, почти прижимаясь, но так, что бы не напрягать меня своей близостью. Постоянно следил, чтобы в моей тарелке была закуска, и, вообще, был очень внимателен ко мне. Мне это было почему-то приятно.

Мой отпуск подходил к концу. Пора было закругляться, прощаться с ребятами. И я постепенно начал готовиться к отъезду. Морально. Расставаться с Москвой не хотелось. С Сергеем складывались спокойные, ровные отношения, он по прежнему был всегда рядом. Только иногда, под тем предлогом, что мне надо навестить друзей детства, а такие в Москве, у меня действиительно были, я уезжал из дому, снимал кого-нибудь на улице или на плешке, ездил на квартиры к своим друзьям или разводил на секс пассажиров, которых подбирал на обочине. В общем, как придется и где придется, только не дома. С Сергеем, я решительно пресекал все его робкие попытки положить свои руки мне на туловище. Единственная его привилегия осталась в том, что он спал по прежнему на моем плече. Так же, как в первый раз. Уткнувшись носом в мою шею. Но, никаких поползновений к интиму! Мы даже не говорили об этом. Хотя я стал замечать, что под тем предлогом, что он просто укладывается поудобнее, Серега тихонечко прикасался ко мне губами, незаметно целовал, и шею тоже.

Мы спали вместе, на полу, уже далеко не первую ночь. Как-то, перед тем как лечь спать, Сережка пристал ко мне:

- Юрка сказал, что ты всегда без трусов спишь. А почему сейчас в трусах? Меня стесняешься? А ну ка сними. Сейчас же. Давай, давай.

- Отстань, сатана! Не трогай. А то по попе схлопочешь. Хворостиной! Умник.

- Че, небось и показать нечего? Там наверное с пальчик и тот замороженный?

Я впервые слышал от него такую, абсолютно пидовскую, хабальскую шутку. Более того, он смеясь, попытался было стянуть с меня мои трусы. Мы немного побесились, причем он нападал, а я стойко защищал государственную тайну размеров моего сокровища.

- А в нос? Отстань, холера!

- Ну, хорошо! Посмотрим! – хитрющий взгляд, многозначительное покачивание головой…..

Утром, я проснулся лежа на боку, что со мной бывало крайне редко. Я сплю только на спине. Бывает так, что я за ночь не сделаю ни одного движения. Как уснул, так и проснулся. В одной позе. А тут, еще не открывая глаз, я почувствовал, что мое сердце начинает бешено колотиться от знакомого ощущения явно мужского тела, тесно прижавшегося ко мне. Причем, в том, что это мужское тело, не было никакого сомнения. И фактор, недвусмысленно и очень ясно подтверждающий мужское присутствие, был аккуратно уложен под мою мошонку в полной боевой готовности, навстречу моему собственному мужскому фактору. Еще одна деталь привела меня в легкое замешательство. Я чувствовал его телом, а не через трикотаж трусов. Трусов на мне не было! Я открыл глаза и первое, что я увидел – это была ухмыляющаяся мордашка этого бесенка.

Изрезанные на куски трусы валялись на полу, за нашими импровизированными подушками, рядом лежали ножницы, улика совершеного надо мной преступления.

- Где мои трусы?!

Часть 4

- А я знаю? Может ты ночью, это, ну, пукнул, они и свалились? Или порвались.

- Как плохо, что некоторые детки, отрастив себе всякие ненужные прыщики, не отрастили себе ума. Если бы ты ходил в школу, то уже изучал бы физику, и знал бы свойство реактивной тяги. Если бы я, как ты говоришь, пукнул, трусы должны были бы находиться в ногах, а не там, где они лежат сейчас. Неуч!

Мы лежали, прижавшись друг к другу телами, опершись щекой на ладонь и улыбались. Потом я обнял его, мы как то сразу стали серьезными и я сказал ему:

- Серый, если ты действительно уже такой взрослый и все понимаешь и чувствуешь как взрослый, то не веди себя как капризный ребенок. Я должен привыкнуть к тебе. Пойми. Мне все равно, когда я встречаюсь с человеком на один раз. Там я не разбираюсь, глупый он или умный, добрый или злой, высокий или низкий. Мне плевать. Мы трахаемся и разбегаемся, довольные друг другом. А ты – это другое дело. Ты мне дорог. Я наверное полюбил тебя. Но я не хочу себя осуждать за то, что я могу неправильно поступить с тобой. Я себе этого не прощу. Обещаю, я больше не буду спать в трусах. Я буду делать, как я привык это делать всегда. Но и ты не должен требовать от меня того, что меня расстраивает или смущает. Ты не жалеешь меня? Не стараешься быть внимательным и тактичным? Тебе тоже надо заботиться о моем спокойствии, так же как и мне - о твоем. Теперь это наша с тобой обязанность по отношению друг к другу. Даже, если тебе это и не нравится. Даже, если мы с тобой поругались, или заняты своими делами, или еще что.

- Тогда и ты послушай. Я с тобой согласен. Я очень люблю тебя. Я тебя даже первым полюбил. Я тебя выбрал. Я тебя хочу, но я не знаю, как тебе доказать, что только ты меня ребенком считаешь. Больше никто. Меня не считали ребенком, когда целой кодлой порвали мне зад, когда я работал, носил ящики со всякой дрянью целыми днями, когда я ел только то, что заработал или выпросил. Когда меня били, за булочку, что я стянул с прилавка. Я не ребенок, Борь. У меня стоит, потому что я хочу тебя. И тебе тоже надо мое право уважать. Ты что, мне чужой? Или у тебя есть кто, а ты мне не говоришь? Да? Есть?

- Нет, Серый, никого у меня нет. Только не гони волну раньше времени. У меня на тебя и не встанет.

- А вот мы посмотрим. Сейчас я тебе покажу "не встанет". Он у меня и мертвый встанет. Я же взрослый и ты это сейчас узнаешь.

Он был настроен весьма решительно. И у него все получилось, все чему я сопротивлялся и чего так не хотел все эти дни. Он был страстным, нежным. Я видел, как покрывалась цыпками его кожа, когда я прикасался к нему. Он и вправду хотел меня по настоящему, страстно и сексуально. Когда дело дошло до серьезной, критической отметки наших ощущений, он вдруг быстро-быстро зашептал:

- Нет, ты в меня, ты первый в меня. А потом я. Я вот так хочу.

Он лег на спину и подтянул колени к подбородку.

- Тебе так не будет больно? – спросил я.

- Нет. Я так сильно тебя хочу, что мне больно вот тут – и он показал на свои скулы. – Больно, аж щиплет. У меня никогда так не было. Я хочу смотреть тебе в лицо. Я хочу тебя видеть. Что это именно ты. Во мне.

И мы вместе провалились..., нет, не провалились, а воспарили. В рай. В небесное блаженство. Не замечая ни времени, ни пространства. Не было стен, потолков, окон, ничего не было. Были только мы. Он и Я. Мы вместе стонали и задыхались от счастья, любви, было много ласки, трогательной нежности. И целовали друг друга, крепко обнимая руками и прижимаясь телом. Когда я блаженно прикрывал глаза, он тут же шептал:

- Открой глаза. Открой. Я хочу в них смотреть.

Я знал, что он видит в моих глазах. Это было в каждой клеточке меня. И оно рвалось наружу снопами невидимого света и не кончалось. То же и я видел в его бездонной чистой синеве. И я, мужик, разменявший четвертый десяток своей жизни, впервые понял, что, оказывается, бывают в ней, в этой жизни, такие неправильные вещи, которые правильнее и главнее всего на свете. Такие вещи, без которых и самой жизни, то - нет.

Спаси меня господи, от того, чтобы когда нибудь я встал на защиту педофилов и особенно педофилов-садистов. Встречу – уничтожу. Вот за таких, как этот парень, отомщу. За то, что они так рано становятся взрослыми.

Потом мы ехали по вечерней Москве. Просто катались по городу, без цели, без направления, без тяжести в сердце. Сережка сел в полоборота ко мне, положил обе своих лапищи на мое плечо и так мы и мчались с ним по этим, ставшим мне родными, московским улицам, в наше будущее.

- Знаешь, почему и я влюбился в тебя? Ты боролся. За себя, за свою любовь, за меня. Ты боролся и победил. Ты доказал, что ты понимаешь, что ты нашел то, что в этой жизни стоит дороже всего, стоит того, чтобы так бороться. Поэтому ты и победил. Ты вполне взрослый человек. Ты стал нужен мне. Ты сам сделал это. Добился своего, несмотря на мое жесткое сопротивление. И я любому глотку порву за тебя, если нужно будет. Никогда не предам и не дам в обиду. Оставайся со мной. Будем жить вместе, супругами. Будь что будет. Теперь я кажется готов к этому.

Отъезд наметили на ближайшую субботу. В пути мы должны были находиться около двадцати часов. Но, субботу я обосновал тем, что хотя и выходной день, и дачники на своих драндулетах будут стаями носиться, по крайней мере, будет меньше тяжелых медлительных грузовиков и наглых дальнобойщиков. Скорость на трассе будет больше, быстрее приедем к морю. Сразу, домой, я не собирался. Хотелось заехать на какую-нибудь турбазку, поплескаться в море пару дней, а тогда и домой. К тому же, от моего дома до ближайшего морского пляжа всего два часа езды.

Сережка и я, посовещавшись, предложили Юрику и Леше поехать с нами. Хотя бы на несколько дней. Покупаться в море, а потом я пообещал отправить их на поезде домой, в Москву, и даже за свой счет. Ребята согласились, уладили свои дела на работе, получили отпускные и мы, ранним солнечным субботним утром, двинулись в путь.

- Вот тебе и наше с тобой свадебное путешествие – сказал я Сережке. Он только счастливо улыбнулся мне в ответ.

Он гордо восседал на переднем пассажирском сиденье, на правах моего законного супруга, на законном супружеском месте, коим по неписанному водительскому правилу считается это место в машине, и внимательно следил за тем, что бы я не отвлекался от дороги. Когда я хотел курить, он прикуривал сигарету и осторожно прикладывал ее к мои губам. Я брал сигарету из его рук губами, прикасаясь к его ладошке, и чувствовал себя на вершине блаженства. Когда я хотел пить, Сережа наливал мне полстаканчика воды, и осторожно, чтобы он не расплескался, подавал мне его, протягивая руку снизу вверх, перед мои лицом, так, чтобы мне удобно было его взять не отрываясь глазами от дороги. И наливал столько раз, сколько мне надо было, чтобы утолить жажду.

Под Воронежем, стуканул двигатель. Пробило прокладку головки блока, вода и масло, как две неразлучные и закадычные подруги, воссоединились сквозь проеденные одной из них дыры и перекочевали в блок двигателя, после чего двигатель, за несколько секунд, превратился в труп, а сам Форд - в большой труп, с выпученными в агонии фарами. Масло то, наше, совковское. С присадками. Эти присадки и разъели материал прокладки. Да и бензин, не тот, что я в Германии и во Франции в бак заливал. Вот они сообща и сделали свое черное дело. Это приключение, однако, никого не расстроило, а даже наоборот, придало нашему путешествию остроты и некоторое разнообразие. Попутная Нива дотянула нас до ближайшего поселка, где мы и приостановились на станции для междугородных автобусов.

Мы прошлись по маленькому импровизированному рыночку, в поисках помидоров, огурцов, зелени и другой всякой съестной мелочи. Когда закончили ревизию этого рынка, Сережка подошел ко мне и гордо показал какую-то цепочку из нержавейки, неизвестного предназначения, брелок и еще какую-то мелочь. На вопрос: "Где спер?", он молча указал на лоточек с разнобойным товаром.

- А теперь вернись обратно и отдай все это продавцу! Именно отдай в руки, а не подложи снова на прилавок. И извинись. Так, чтобы я слышал.

Сережка понуро повернулся и побрел обратно. Он сделал все как я требовал. Я стоял за его спиной, положив свои руки ему на плечи. Когда он закончил свои извинения, я сказал продавцу:

- Извини брат, что так получилось. Мой пацанчик больше этого никогда не сделает. Извини, брат.

Продавец, мужик лет сорока – сорока пяти протянул Сережке похищенные им вещи.

- На, возьми мальчик, это подарок от меня. Бери. И слушай отца. Он плохого не скажет.

- Спасибо. Я знаю. Он у меня самый лучший на свете. Простите меня!

Часть 5

Это последнее "простите меня" было сказано совсем не так, как звучали его первые извинения, в них было вложено и раскаяние и искреннее сожаление и смущение за свой поступок. Я понял, он просит такое искреннее прощение первый раз в жизни. Сама ситуация и то как все обернулось для него самого, Сергея вышибло из равновесия как минимум на полчаса. Он был потрясен.

Ребята остались сторожить машину, а мы с Сережкой поехали на попутке в Воронеж, искать добровольца на "учкур", что в переводе с водительского обозначает - потянуть машину по трассе на тросе. Машину мы нашли, на ней вернулись обратно и застали довольно странную и неприятную картину.

Как пояснил Лешка, когда мы уехали, Юрик, чтобы не скучать, взял в станционном магазинчике бутылку водки, глушанул ее почти всю сам и, "Остапа понесло". Он собрал вокруг себя толпу местных ребят, лет по восемнадцать – двадцать пять, околачивавшихся около пристанционного рыночка, поднося своим родителям-торгашам нехитрый огородный товар собственного производства. И вот, наш Остап Остолопыч, без зазрения совести, начал их уговаривать найти где-нибудь в селе свободную хату для хорошего совместного отдыха. Ребята удивились такой просьбе, но послали одного их своих разузнать, есть ли такая хата, наивно полагая, что Юрка имел ввиду халявное угощение со стороны московского гостя из уважения к местным аборигенам, водку, шашлыки, мызыку и приятное собеседование со столичным гостем, весьма образованным на вид. Но когда Юрка, польщенный таким вниманием к его просьбе продолжил свои объяснения по поводу совместного отдыха и уточнил в какой позе и с кем из присутствующих он хотел бы отдохнуть (а указал он пальцем на добрую половину толпы), эта толпа сначала оторопела, потом сообразила, а потом и наваляла Юрке тумаков. Били немного и незлобно. Только раскровянили губу. И по корпусу немного прошлись. Потом все дружно поднялись и удалились. Лешке пришлось опять бежать в тот же магазин, но за минералкой, умывать Юрку.

Вот такими мы и застали эту сладкую парочку. Юрка, с окровавленной губой сидел около машины на корточках, хватаясь за голову и причитая:

- Вот же звери. А? Ты видел Лешка? Они же меня чуть не убили совсем. Бляха, ну какие же здесь все звери! Твою мать! – нараспев, пьяно, стонал он.

- Борька, мы че, в Африке, среди австралийских папуасов?– простонал он увидев нас с Серегой, нимало не заботясь о географически-этнических погрешностях в своем выражении. - Вот дикие, твою ма-а-ть. Пингвины в Сахаре (он имел ввиду пустыню)! Дикобразы турецкие (?)! Леха, я ж ничего им обидного не сказал же, да? А че они? Чуть не убили, насмерть. И ваще, че я с ними связался? Хотел устроить конкурс красоты гоблинов? Ни-и хре-е-на себе, попугаи колхозные (?)!

Лешка молча поливал ему на ладошки газировку, не выражая, при этом никакого особого сочувствия. Он и во время драки, отбежал подальше, в сторону и оттуда наблюдал, как мутузят Юрку, считая, что раз он сам заварил кашу, пусть теперь сам ее и расхлебывает. Хотя, находись он рядом с ним, его тренированная фигура, надежно скрывающая женскую суть и трусость, внушающая уважение уже своим внешним видом накачанных мышц, наверняка бы свела ситуацию к простой перебранке и взаимным оскорблениям. Чуть дольше, но зато без крови. Однако, как случилось, так и случилось.

Дата добавления: 2015-09-02