Глава 13. Как ни странно, отправиться играть во второй раз оказалось труднее

Как ни странно, отправиться играть во второй раз оказалось труднее, чем в первый. Тогда мною двигали отчаяние и наивность, а теперь я уже знал, во что ввязался. Но все равно возвращался. Еще раз, и еще, и еще.
В то странное лето я, кажется, жил исключительно в темноте. Я отправлялся в Ночной переулок с наступлением сумерек — раньше было опасно, потому что меня мог увидеть кто-то из знакомых. К счастью, темнело с каждым днем все раньше. А большую часть светлого времени суток я отсыпался, поэтому солнце видел только утром, в те четверть часа, что шел от клуба до общественного камина. И еще немного вечером, до ухода из дома, — когда выходил с чашкой чая на задний двор и садился на ступеньки, бездумно глядя, как круглый, ярко-малиновый, словно капля гуаши, диск медленно опускается за верхушки деревьев.
От леса тянуло холодом и сыростью, чувствовалось приближение осени. Рядом под тяжестью выстиранного белья чуть поскрипывала веревка, в ногах у меня возился, чесался и сладко зевал Расти, а над головой время от времени с легким присвистом пролетала стайка уток. Временами я пытался думать о насущных делах — о том, что надо бы как-нибудь встать пораньше и пойти поохотиться, а еще убрать с огорода созревшие тыквы, что сад зарастает травой и ее жесткие стебли уже пробиваются через ступеньки веранды, что в живой изгороди развелось полно гномов, а насос для воды опять барахлит...
Думал я много, но так и не смог ни разу заставить себя что-либо сделать. Все это — лес, солнце, гномы, утки, собаки, — оставалось чем-то далеким и совершенно не интересным, словно книга, написанная неизвестно кем и уж точно не обо мне.
Только оказавшись наконец в Ночном переулке, я окончательно просыпался и начинал жить. Теперь я выучил это место до последней ямы в мостовой и решетки над сточной канавой, так что давно уже ходил везде, не зажигая люмоса. Забираться далеко вглубь или бродить по дворам, правда, пока не решался, но и бояться перестал. Пару раз ко мне цеплялись неприятные личности, но я коротко отвечал, что работаю с Фредди, и они тут же теряли ко мне интерес.
А с Фредди Трэверсом мы к тому времени уже были даже не в рабочих, а в полуприятельских отношениях. Заодно я наконец выяснил, кто он такой. Поначалу я думал, что Фредди владеет игорным клубом, куда меня привел, но скоро понял, что это не так. На самом деле у него была своя "фирма", как это называлось в те времена. Правда, бизнес, который она вела, вряд ли позволил бы Трэверсу претендовать на место в палате промышленников и предпринимателей…
Сотрудники "фирмы", как и прочих компаний того же рода, занимались всем понемножку. Реквизировали из лавок и сдавали на перепродажу торговцам с черного рынка всякого рода дорогие товары, вроде ингредиентов для зелий, ковров-самолетов и метел. Избавляли от ноши инкассаторов, чтоб те не трудились доставлять тяжелые мешки с выручкой из магазинов в Гринготтс. Обеспечивали защиту населению Ночного переулка — владельцам публичных домов, подпольным букмекерам и торговцам спиртным, дельцам черного рынка. Игорный клуб, куда меня привел Фредди, тоже был в числе покровительствуемых заведений; кроме того, профессиональные игроки, включая меня, платили Фредди за защиту 5-10 галлеонов в месяц.
Если называть вещи своими именами, Трэверс был, конечно же, преступником, но меня это ничуть не смущало. Собственно, меня это вообще не касалось — в моем положении трудно было проявлять разборчивость в выборе знакомств. С ним было интересно поговорить; он многое знал и мог помочь советом, если был в хорошем настроении. Еще мне нравилась его практическая сметка. Фредди считал, что преступления, как и любая другая деятельность, должны прежде всего опираться на здоровую деловую логику. Он знал и о моих долгах, и даже посочувствовал, когда я ему рассказал, но без особых эмоций — в этом мире у людей бывали проблемы и похуже.

***
В то лето я играл почти каждую ночь до самого отъезда в Хогвартс. Вечером торопливо прощался с мамой. Запихивал в карман заботливо приготовленный ею сверток с бутербродами, о котором тут же забывал и вспоминал обычно только наутро, на пороге собственного дома. Жевать не было сил, бутерброды казались пресными, как бумага, и я прятал их под крыльцо, чтобы позже незаметно скормить Расти.
Перерыв в игре у меня случился только однажды. В тот вечер нагрянула облава, и клуб опустел во мгновение ока — все посетители исчезли через заднюю дверь. Я еще надеялся, что это ненадолго, так что не стал убегать, опасаясь привлечь к себе лишнее внимание. Просто забрался на пожарную лестницу в соседнем дворе и долго сидел в темноте на холодной железной ступеньке, разглядывая звезды.
Но клуб не открылся ни в ту ночь, ни на следующий вечер. Я уже впал в тихую панику, но через два дня обнаружил, что все в порядке. Должно быть, владелец смог откупиться. На радостях я не сразу спустился играть, а купил в пабе чашку дрянного кофе и уселся покурить снаружи, на ступеньках. Курить я начал недавно — так легче было не чувствовать голода во время многочасовой игры, — но уже сильно пристрастился к никотину и без порции табака просто не мог настроиться на игру.
Я помню, как сидел в темноте, неспешно выпуская дым и не думая ни о чем вообще. Напротив скрипнула дверь, мелькнула и пропала полоса света, послышалось цоканье каблуков по брусчатке.
— Привет, — раздался хрипловатый женский голос.
— Привет.
— Угостишь сигареткой?
— Не вопрос.
Невидимая девушка села рядом, тяжело выдохнула и с наслаждением закурила. От нее пахло потом, сладкими духами и почему-то сырым тестом.
— Кофе хочешь? — спросил я.
— Да нет, пожалуй... А я тебя здесь часто вижу. Играть приходишь?
— Ага.
— А там было закрыто пару дней, да?
— Ага.
— Мне вот тоже, — со вздохом пожаловалась она, — недавно такой клиент попался, просто сволочь. Измордовал, как... Три дня работать не могла, прикинь?
— Ужас, — совершенно искренне сказал я.
— Ладно, — она бросила окурок на мостовую. — Пошла я. Народу сегодня тьма, мне еще пахать и пахать. Удачи.
— Тебе тоже. Держись там.
— Угу. Бывай.
Проводив ее взглядом, я допил кофе, встал и толкнул дверь паба.
Мне тоже было пора на работу.

***
Мое "рабочее место", как я привык про себя называть клуб, было довольно странным заведением, которое посещала самая пестрая публика. В основном это были всякого рода темные личности, редко покидавшие Ночной переулок — хотя бы потому, что в других местах они давно и прочно были в розыске.
Но встречались и посетители поприличней. Например, служащие Министерства, которым путь в официальное казино был заказан — не ровен час, узнает налоговая инспекция и заинтересуется, как это они умудряются при своей скромной зарплате каждый вечер играть в рулетку. Заходили и сотрудники крупных компаний, иной раз уровня финансового директора или главного бухгалтера. Появляться во "Дворце Морганы" им тоже было не с руки — там можно было ненароком столкнуться с собственным работодателем. Как и чиновники, они обычно держались настороже, заходили ненадолго и почти никогда не откидывали капюшон мантии.
Зато были и такие, которые ничего не стеснялись. Спешили поиграть во все за одну ночь, словно завтра будет поздно; ставили сразу большие суммы в рулетку и одинаково приходили в возбуждение и от выигрыша, и от проигрыша; много и громко смеялись, заказывали выпивку на всех и сами быстро пьянели. Обычно так себя вели нувориши, стремительно разбогатевшие на военных поставках. Или представители "золотой молодежи", совершавшие экскурсию по злачным местам магического Лондона. Деньги для них значения не имели. Им хотелось соприкоснуться с чем-то манящим, запретным и слегка (но только слегка!) опасным, чтобы почувствовать себя много повидавшими людьми и чтобы было о чем порассказать приятелям.
Эти две последние категории я любил больше всего. Играть против них было несложно, а "раздеть" их можно было на большую сумму, особенно если чуть-чуть подыграть их тщеславию и самоуверенности. На профессиональном жаргоне это называлось "ловить рыбу".
Своего самого крупного "окуня" я запомнил надолго. Звали его, кажется, Стивен, а может быть, как-то иначе, я уже и не помню. Судя по всему, он был спекулянт, лавочник средней руки — из тех, что в военное время поднабрали жирка и почувствовали себя богатыми, как гоблины, потому что смогли наконец позволить себе дорогой дом и молодую любовницу.
Стивен казался каким-то рыхлым, обрюзгшим, как часто бывает с людьми, у которых внезапно оказалось больше денег, чем они привыкли. Он был очень уверен в себе и считал себя хорошим игроком. Наверное, потому, что раньше играл в основном с контрагентами, которым выгодно было ему поддаваться.
Кроме того, он оказался по правую руку от меня, что в такого рода случаях очень удобно — я мог постоянно повышать его ставки, не беспокоясь, что у него не хватит денег и он сложит карты.
В игорном клубе, тем более таком своеобразном, Стивен был явно в первый раз в жизни и заметно нервничал — слишком суетился, слишком много и громко говорил, стараясь показать, что чувствует себя в своей тарелке и ничто здесь ему не в новинку. Меня как самого молодого за столом он выбрал для самоутверждения и очень быстро принялся наставлять и поучать. А я ему подыгрывал, как мог. Показывал после раскрытия, какие у меня были карты, и спрашивал совета, как следовало бы играть и какие я сделал ошибки. Восторженно глядя на собеседника, внимал его рассказам о бесчисленных удачных блефах и фантастических выигрышах, которые с ним якобы случались. Старательно кивал головой, когда он доверительно говорил мне, что покер — это исключительно игра случая, и главное, чтобы ты был "везучим". Приоткрыв рот, словно деревенский дурачок, и чуть ли не пуская слюну, я следил за тем, как он делает ставки, смеялся его шуткам и громко аплодировал самому мелкому его выигрышу.
На чуть более проницательного человека такая грубая лесть, разумеется, не подействовала бы, но моя жертва так привыкла к тому, что все заглядывают ей в рот, что принимала это, как должное. Вдобавок Стивен еще и много пил, что никогда не улучшает игру. Я тем временем повышал и повышал его ставки, раскручивая его на деньги, а стоило мне выиграть — твердил, захлебываясь восторгом: "Вот, я все делал, как вы сказали, и мне тоже повезло!". Временами проигрывал ему, чтобы не насторожить, — и тут же отгрызал от его, казалось, бесконечного запаса фишек еще кусочек, и еще…
Остальные игроки за нашим столом были скучные, малоинтересные люди, игравшие "плотно", ставившие скупо и только при сильных картах. Иметь с ними дело было на тот момент неперспективно, и я полностью сосредоточился на потрошении своего "окуня", старательно не давая остальным отщипнуть даже кусочка.
Единственным, кто меня смущал, был старый знакомый еще по самой первой игре, оказавшийся в этот вечер за одним столом со мной, — тот самый Финн. До поры до времени он держался в тени, предоставив мне развлекаться. Но в какой-то момент, когда наш "окунь" вышел в туалет, Финн тоже, извинившись, встал и, проходя мимо меня, шепнул на ухо:
— Браво, — и сухо похлопал в ладоши.
Намек я понял и, когда довольный собой и уже нетвердо держащийся на ногах Стивен вернулся, тут же ушел в тень, освободив площадку Финну. Вдобавок мне стали идти плохие карты, да и свою программу на эту ночь я выполнил с избытком. Можно было расслабиться и наблюдать, как Финн аккуратно и методично, словно пиранья, обдирает с костей нашего незадачливого партнера оставшиеся лохмотья мяса…
Часа через два Стивен удивленно обнаружил, что его запасы фишек и наличных денег, которые можно было бы обменять, иссякли. Попытался выписать чек, но ему дали понять, что здесь такое не приветствуется — в мире Ночного переулка поддельная чековая книжка есть у каждого второго, оттого там и ценят только звонкую монету. Тогда Стивен куда-то убежал и вернулся через час с пополнением. Теперь он играл совсем иначе — больше не шутил и не давал советов, раздраженно огрызался на реплики, хмурил брови, напряженно следил за игрой, то и дело кусал губы, вздрагивал при каждой чужой ставке и долго колебался, делая свои. Но все равно совершал ошибку за ошибкой и ставил все больше и больше, надеясь отыграться. Что называется, "сорвался в тилт".
Стоит ли говорить, что и вторая порция его фишек разошлась почти поровну между мной и Финном...
К шести утра Стивен проигрался окончательно. Он понял это не сразу. Еще с полминуты, не меньше, недоверчиво оглядывал стол, словно надеясь, что у него еще есть фишки, просто завалились куда-то. Потом встал и ушел, как сомнамбула, ни на кого не глядя.
Я подумал, что моему недолгому знакомцу повезет, если его, как заявится домой, сразу перехватит жена. Иначе он, как это часто бывает, не сумеет остановиться. Кинется ни свет ни заря в контору, чтобы опустошить сейф — и плевать, что там может быть выручка за неделю работы. Или примется будить партнеров, чтобы срочно заняли денег... А потом вернется еще через час-два, и опять сядет за стол.
Человек в таком состоянии кажется очень собранным и разумным, руки у него не дрожат. Только глаза стекленеют. Словно наркоман, он не прекратит игру, пока удается хоть как-то добывать галлеоны. И только когда все источники исчерпаются окончательно, наконец проснется.
В особо тяжелых случаях люди, выйдя после такого срыва на улицу, сразу приставляют палочку к виску. Другие пускаются в бега, прячась от кредиторов. Но поймать их легко — как только у них появляются деньги, их опять тянет к игорному столу, как магнитом...
В принципе, можно было бы еще чуть-чуть подождать, пока Стивен вернется, но я уже устал, хотел спать и чувствовал себя и без того отяжелевшим и сытым. Жалеть его я не собирался — сам виноват, нечего было лезть, куда не смыслишь. Да и рыба слишком мелкая, иначе не играл бы за нашим столом с низкими ставками, — а я в то время, как всякий "профессиональный нищий", искренне презирал любого человека с доходами меньше, чем у Рокфеллера. Потом это прошло. Переболел.
Перед уходом я сосчитал свои фишки — оказалось, что за ночь я заработал около полутора сотен галлеонов, раз в двадцать больше обычного. Зашел в туалет, где встретил Финна, — он мыл руки. У Финна было посеревшее, усталое лицо, как у любого игрока поутру, и красные от бессонной ночи глаза. Я, должно быть, выглядел не лучше.
Увидев меня, он зевнул, прищурился и сказал без улыбки:
— А ты, кстати, неплохо сегодня поработал. Молодец, мальчик, растешь. На тебе конфетку.
И, бросив в писсуар пятигаллеоновую фишку, вышел.

Фишку я подобрал и вымыл. Еще полгода назад я представить бы себе не мог, что так сделаю, — но месяц жизни на той стороне изменил меня так, как не изменили бы годы нормальной жизни. В частности, я научился невысоко ценить гордость. Это не более чем инструмент управления людьми, который нужно пускать в ход тогда, когда это выгодно.
Финн стремится меня унизить — значит, он меня побаивается и видит во мне растущего конкурента, хотя и не хочет это демонстрировать. Однако ж продемонстрировал, а еще и заплатил мне за это пять галлеонов. Вот и чудесно.
На следующий день мы встретились с Финном за игорным столом, и он очень старался вывести меня из равновесия, интересуясь, что еще я готов сделать за пять галлеонов. Вот это уже зря — я, может быть, и чувствовал бы себя не в своей тарелке, если бы он промолчал. Но, атакуя, человек нередко становится уязвимым, так что, пока Финн усердствовал, я сумел избавить его от сорока галлеонов. Половину, правда, немедленно ему же и проиграл, когда он наконец опомнился и собрался, но с тех пор Финн не пытался меня задеть, и у нас установились нормальные отношения.
Профессиональные игроки редко конфликтуют всерьез. Выпад-ответ, и на этом заканчивается. В конце концов, мы все там были на работе.

***
День за днем игра шла с переменным успехом — бывали дни, когда я уходил выпотрошенным почти дочиста. Август шел к концу, а к той самой сотне галлеонов, с которой я начинал и которую нужно было приберечь на будущее для игры, прибавилось всего около двухсот. Этого хватит на проценты за три месяца, а потом? Я ведь не смогу играть, пока буду в школе...
Я стал подумывать о том, чтобы перейти за стол с более высокими ставками, но чувствовал, что мне еще не хватает опыта и что сначала нужно наиграть хотя бы триста-четыреста часов. Иногда я задумывался, не сыграть ли в рулетку, но так и не стал. Не то, чтобы меня остановил здравый смысл. Просто к тому времени я так привык относиться к любой игре как к рутинному, тяжелому и неприятному труду, что не смог бы без отвращения подойти к колесу рулетки, пока в этом не было острой необходимости.
Тем временем Фредди начал мне слегка помогать, подкидывая всякие мелкие поручения — отвезти куда-нибудь сверток или письмо, передать кому-либо пару условленных фраз. Я не знал, зачем это нужно, да и знать не хотел — пускай маленький, но все же опыт жизни на "той стороне" научил меня, что излишнее знание вредно. Позже я понял, что большая часть этих заданий была проверочной. Они не несли в себе никакого практического смысла, а предназначались только для того, чтобы выяснить, как я себя поведу. Не побегу ли в Департамент магического законодательства доносить на Фредди, не начну ли болтать налево и направо…
Позже, когда Фредди, видимо, убедился, что мне можно доверять, меня попросили проследить за одним человеком, ежедневно бывавшим в конторе в Косом переулке. Контора располагалась в очень старом здании, украшенном по фасаду изображениями химер и грифонов. Вычислить график появления нужной мне персоны было нелегко, поэтому дежурство отнимало большую часть дня, начиная с раннего утра. Я иногда предупреждал маму, что домой ночевать не приду — якобы много работы в магазине. Ночью играл, а в восемь утра, зевая, отправлялся «на объект». Приобретенное тогда умение не спать по двое суток подряд потом не раз меня выручало.
Чтобы как-то оправдать круглосуточное сидение перед домом с химерами, я отправился во "Флориш и Блоттс" и, скрепя сердце — настолько въелась привычка экономить каждый кнат, — купил пачку листов плотной сероватой бумаги и несколько карандашей. Всю следующую неделю я так часто рисовал дом с химерами, что мог бы изобразить его с закрытыми глазами. У любителей живописи и особенно у студентов магической Академии художеств это место пользовалось популярностью, поэтому на меня никто не обращал внимания.
Сидя на тротуаре и рисуя, я одновременно пристально следил за входом в дом и помечал время, когда объект входил и выходил. В последнем случае я собирал свои манатки и шел за ним. А тот явно опасался слежки — часто разглядывал себя в витринах лавок или останавливался якобы завязать шнурок, а на самом деле незаметно осмотреть улицу. При малейшем подозрении сразу аппарировал. Но на подростка с пачкой рисунков в одной руке и мороженым в другой внимания так ни разу и не обратил.
Через неделю я представил Фредди тщательно расписанную схему перемещений искомой персоны и был избавлен от дежурства на тротуаре. Очень вовремя — я уже валился с ног от постоянного недосыпания, постоянно делал ошибки во время игры, а мама с ума сходила от беспокойства. Ни на какое вознаграждение я не рассчитывал, поскольку и так был по уши обязан Фредди за то, что он привел меня в игорный клуб. Поэтому очень удивился и обрадовался, получив через пару дней 35 галлеонов — как туманно пояснил Фредди, это была моя доля от успешно выполненного "заказа".
Что это был за заказ, я понял на следующий день, когда увидел большую колдографию своего "объекта" на первых полосах газет. Выяснилось, что он был крупным промышленником, не чуравшимся, однако, незаконных операций, которые, как предполагали авторы статей в газетах, и не довели его до добра. Он был убит классическим для тех лет способом — оглушен ступефаем, а потом задушен веревочной петлей, чтобы не прибегать к непростительным. Палочки исполнители бросили на месте преступления — профи редко выполняют работу собственной палочкой, предпочитая каждый раз использовать новую и без сожаления расставаться с ней, как только дело сделано.
Еще несколько месяцев назад мысль о том, что я стал соучастником убийства, повергла бы меня в ужас. Сейчас мне было совершенно все равно. Мне нужны деньги — так не все ли равно, каким способом они добыты?

Дата добавления: 2015-09-01