Глава 6. Хогвартс-экспресс в этот раз сопровождал небольшой наряд Сил Самообороны

Хогвартс-экспресс в этот раз сопровождал небольшой наряд Сил Самообороны. Впрочем, незнакомые взрослые в военных мантиях не особенно нам досаждали — прошлись разок по вагонам, а потом, видно, отправились к машинисту или еще куда-то пить пиво и решать кроссворды, в ожидании, пока поезд прибудет в Хогсмид.
За окном неслись лондонские пригороды, а у нас в купе набилось полно народу. Альфард привел знакомиться своих братьев — родного и троюродного, — которые в этом году поступали в школу и которых он опекал, как курица-наседка. Они показались мне очень похожими — привычные блэковские брови вразлет, тонкие губы, — и я первое время никак не мог запомнить, кто есть кто. Потом выучил все же, что Сигнус поменьше, пошустрее и слегка лопоухий, а второй, который держится увереннее, но из-за чуть выдающихся скул и тяжеловатого подбородка напоминает волчонка, — это Орион.
С Розье в этом году ехала младшая сестра, Друэлла. Впрочем, вела она себя так, будто была старше Колина лет на пять, — постоянно шпыняла его, одергивала на нем мантию, выискивала пятна на одежде, покрикивала, чтобы не сутулился и не вертелся. Мне Друэлла холодно кивнула, по-взрослому поджав губы. Наверное, все не могла простить, что мы не брали ее в наши игры и прогоняли, чтобы не лазала с нами по опасным местам. Глаза у нее были такие же, как у Колина, — светлые, почти прозрачные, — и волосы ясного соломенного цвета.
Колин всю дорогу болтал без умолку и раз сто повторил, что его родители наверняка уедут из Корнуолла — не дураки же они, чтобы оставаться там, где бомбят каждую ночь. Мне показалось, что он сам себя в этом убеждал. Друэлла время от времени прижимала пальцы к вискам и говорила раздраженным тоном взрослой женщины:
— Когда же ты замолчишь?!
Потом Колина понесло про бомбу, которая разорвалась чуть ли не у них в саду. Он тогда подобрал несколько осколков, но родители потом нашли их и уничтожили. Один, правда, удалось припрятать, и теперь Колин полез в чемодан и с гордостью продемонстрировал нам искореженный обломок металла.
— Дурак, — сказала Друэлла и пересела ближе к двери в коридор, чтобы рассмотреть проходивших мимо старшекурсниц.
Осколок бомбы был неожиданно тяжелым и неприятно холодил ладонь. Его рассматривали все по очереди.
Все, кроме Тома, — тот смотрел в окно и почти всю дорогу молчал.

***
Когда снаружи стало темнеть, на окнах опустились тяжелые шторы затемнения. Мы этого ждали, но все равно было непривычно. На станции в Хогсмиде тоже было темно. Фонари, закрытые по бокам уродливыми металлическими колпаками, светились так тускло, что в шаге от них уже ничего было не разглядеть. Из окна кареты, подпрыгивавшей на тряской дороге от станции, Хогвартс в этот раз был виден только как плотная черная масса на фоне ночного неба. Когда тяжелая входная дверь со скрипом открылась и на землю упал прямоугольник густого желтого света, я даже зажмурился.
Большой зал выглядел, как обычно. Низко висели на заколдованном потолке большие, холодные сентябрьские звезды. Казалось, что можно дотянуться и потрогать. Все было так привычно и неизменно, что даже дико становилось — будто и не война. Хотя нет — кое-что стало другим: на столах лежали только вилки и ножи, а привычных золотых тарелок не было, поэтому царапины и щербинки на гладкой деревянной поверхности бросались в глаза.
Перед распределительным табуретом собралась странно большая толпа. Приглядевшись, я заметил, что, кроме первокурсников в школьных мантиях, в сторонке жались друг к другу несколько детей в разномастной одежде. Кто-то даже в магловской рубашке. Они были разного возраста, а одна девица очень высокая, настоящая дылда.
Я попробовал было спросить у Альфарда, кто это, но он только качнул головой — не знаю, мол, — и сел, напряженно вытянувшись в струнку и разглядывая табурет со шляпой. Он успокоился и расслабился, только когда "Блэк, Сигнус" и "Блэк, Орион" благополучно распредилились в Слизерин. Пересел к братьям и больше от них не отходил. Чуть позже за слизеринский стол отправилась и Друэлла. Проходя мимо брата, она наставительно посмотрела на него и вздернула было нос, но тут же крутанулась на каблуках и неблаговоспитанно зашипела: "Идиот!", когда Колин дернул ее за косу.
Распределение уже закончилось, а Шляпу все не уносили. Новенькие смотрели на нее с опаской и еще плотнее сбивались вместе.
Я уже и сам догадался, кто они такие.
Беженцы. С континента.
Профессор Брэдли, озадаченно всматриваясь в список на отдельном листочке, с запинками прочла:
— Ши... Шиманска, Катерина!
Та самая высокая, почти совсем взрослая девушка в складчатой юбке и грубых мужских ботинках неуверенно села на табурет.
— Гриффиндор, — почти сразу же отозвалась Шляпа, но профессор Брэдли, раздраженно дернув плечом, продолжала выжидающе смотреть на нее. Шляпа, словно спохватившись, добавила:
— Шестой курс.
Брэдли кивнула и протянула сходившей с возвышения девушке аккуратно сложенную форменную мантию. Ну да, у них же своих нет, им выдают казенные...
Том, сидевший рядом со мной, неожиданно вздрогнул, будто хотел что-то сказать, но тут же напустил на себя безразличный вид и больше не смотрел в сторону возвышения.
Я тем временем думал, какие диковинные, должно быть, у иностранцев фамилии, раз список начинается с буквы "Ш". Но тут же понял, что его, наверное, составляли в спешке и не по алфавиту, потому что следующим вызвали светловолосого, слегка сутулящегося мальчика нашего возраста.
— Либгут, Эрвин!
Еще не коснувшись его головы, Шляпа уже выкрикнула:
— Рэйвенкло! — и, пошамкав ртом-прорезью, недовольно уточнила: — Третий курс.
Группа новичков постепенно уменьшалась, но все расходились по другим факультетам. За наш стол еще никого не отправили. Наконец, остался довольно высокий и крепко сложенный пацан.
— Флинт, Маркус!
"Флинт, Маркус" был распределен на третий курс в Слизерин.

***
Я хотел получше разглядеть будущего однокурсника, но как раз в этот момент сидевший напротив Колин запустил в Друэллу шариком из жеваной бумаги и тут же спрятался за Эйвери. Я откинулся назад, чтобы посмотреть, как она отреагирует, и потому не сразу сообразил, что рядом со мной кто-то стоит.
Это был новенький. Оказывается, единственное свободное место было рядом со мной.
Новенький вопросительно указал на него пальцем. Я кивнул и подвинулся.
Флинт перелез через скамейку и сел, положив на колени аккуратно сложенную мантию. Сцепил пальцы и уставился в стол.
Эйвери наклонился к Розье и что-то зашептал ему на ухо.
— Привет, — сказал я новичку.
Он поднял голову, посмотрел на меня, чуть прищурившись, потом непонятно ответил: — Да, — и опять стал смотреть на круглое темное пятнышко на поверхности стола.
Диппет поднялся, чтобы сказать традиционную речь. Я заговорил тише:
— Меня зовут Рэй. Я тоже с третьего курса.
Флинт неохотно и как-то устало посмотрел на меня и опять сощурился, будто пытался прочесть то, что я говорю, по губам.
Сидевший от меня слева Риддл наклонился чуть вперед и оперся локтем о стол, прислушиваясь к разговору.
До меня тем временем дошло, что новенький может плохо понимать английский... Мерлин, зачем же его приняли? Как он, интересно, будет учиться?
— Parles-tu francais?
Это он понял, потому что быстро ответил:
— Non. Un peu, — потому еще подумал и решительно покачал головой: — Non, non.
Диппет что-то говорил о необходимости единения всей Британии перед лицом опасности.
— Deutsch? — полувопросительно-полуутвердительно сказал я.
Он отреагировал как-то странно — дернулся, потом несколько секунд смотрел на меня ничего не выражающим взглядом и наконец осторожно сказал по-немецки:
— Да.
Я мысленно выдохнул, собрал в голове остатки знаний и повторил все то же самое:
— Меня зовут Рэй. Мы с тобой теперь однокурсники. Я тоже с третьего курса.
Флинт, казалось, был этому ничуть не рад.
— Откуда ты знаешь немецкий? — спросил он по-прежнему настороженно.
— Учил когда-то, давно. Еще до школы.
— А, — ответил он и попытался было опять уставиться в стол, но потом не выдержал и спросил: — А почему их всех, — махнул рукой в сторону остальных столов, — туда, а меня сюда?
— Это Шляпа решает. Есть четыре факультета, она смотрит, куда ты больше подходишь по характеру, ну и вообще... Или просто как ей захочется.
— По характеру?
— Да.
Он кивнул.
— А я думал, это потому что я...
— Ты — что?
— Нет, ничего, — быстро ответил он и отвернулся.
Диппет как раз вещал о том, что мы должны радушно принять новых товарищей и подружиться с ними.

***
Нашу спальню, на двери которой теперь красовалась бронзовая цифра III, расширили, добавив туда еще одну кровать. Маркус, с которым мы после первого странноватого разговора обменялись всего парой слов, поспешил умыться и лечь спать. Полог он тщательно задернул, чтобы и щели не осталось. Я успел познакомить его с остальными, но мне показалось, что он вряд ли запомнил даже пару имен.
Альфард куда-то исчез — наверное, отправился к братьям. А мы вчетвером забрались на кровать Розье, оставив гореть одну свечу на прикроватном столике. Сначала играли в карты, потом Колин принялся в очередной раз рассказывать о налетах. Описывал он хорошо и ярко, так что мне, до тех пор не видевшему магловской воздушной войны, все представлялось живо, как на колдографиях, — расчерченное белыми следами небо, вспышки огня, низкий, тяжелый гул моторов и тишина, означавшая, что сейчас посыплются бомбы. Том понимал в этом куда больше, потому что жил среди маглов. От него мы узнали, что самолеты не все одинаковы — они делятся на бомбардировщики и истребители. Мелькали непривычные названия — "мессершмитты", "харрикейны", "спитфайры"... Потом мы еще долго спорили о том, как магловские машины могут держаться в воздухе без магии, и под конец у меня уже голова шла кругом. Наконец Розье пробормотал — "Я сейчас минутку полежу, чуть-чуть, я не буду спать", — и заснул, едва коснувшись головой подушки. Эйвери, зевая, поплелся к себе, а я решил, что надо бы почистить зубы, и колоссальным усилием воли заставил себя отыскать в чемодане щетку. Том тоже вскочил:
— Подожди, я с тобой.
В умывалке лампы горели тускло-тускло, как, впрочем, и по всей школе — военное время, экономия... Кроме нас, в помещении обнаружился какой-то старшекурсник, который, услышав скрип двери, сначала дернулся, потом шумно выдохнул.
— Ф-фу... Чего вас черти носят среди ночи? Я из-за вас сигарету уничтожил, думал, Слагхорн идет...
Это был Руквуд, ставший в этом году старостой факультета. Несмотря на потерю сигареты, он, кажется, был в хорошем настроении. Стоял, пошатываясь, возле умывальника — в расстегнутой мантии, галстук сбился набок, значок старосты перевернулся вверх ногами.
— Почему не спите?
Том только ухмыльнулся и принялся выдавливать зубную пасту на щетку.
— А сам-то? — беззлобно огрызнулся я.
— У меня веская причина. Мы там... э-э... в общем, отмечаем начало учебного года.
— Мы, может, тоже отмечаем.
— Вам еще рано, — строго сказал Руквуд и ухватился за раковину, чтобы не упасть. — Право на отдых, детки, нужно заслужить тяжелым упорным трудом на ниве... на ниве...
Он еще немного подумал, потом решил оставить ниву в покое и махнул рукой.
— Так что вы это... того... быстренько.
Он оторвался от раковины и направился к двери, но на пороге обернулся — не без усилия, надо заметить, — и сурово сказал:
— И не вздумайте тут курить! Курить очень вредно. Это я вам говорю как староста... если вы еще не знаете...
Дверь умывалки захлопнулась, а через мгновение из коридора послышалось сдавленное "Ччерт!" — наверное, Руквуд наткнулся на стену.
Том вынул палочку и принялся убирать из воздуха сигаретный дым — он его не переносил, — а потом уселся на корточки у стены, ожидая, пока я умоюсь.
— Слушай, а этот Флинт — он точно не говорит по-английски?
— Почему не говорит? Пару слов знает, но не больше.
— А ты уверен, что это так и есть?
— М-м, — я потянулся за полотенцем. — А зачем ему притворяться?
— Мало ли... Надо бы как-то проверить. Интересно.
— Мне другое интересно — что с ним такое. Он так задергался, когда я с ним заговорил по-немецки... А потом спросил, почему его отправили в Слизерин. Кажется, в этой их компании с ним одним что-то не так, вот он и решил... А что именно не так — непонятно.
Про себя я подумал, что, возможно, Флинт полукровка, но не хотел об этом говорить при Томе. Но он только усмехнулся.
— Тут-то как раз все яснее ясного. Они евреи, а он — немец.
— Почему ты так думаешь?! — оторопел я.
— Они держались особняком еще до распределения, и это было заметно. Обычно люди, прошедшие через испытания, стараются быть вместе, тем более в чужой стране и незнакомой школе. Но если он немец, то понятно, почему они не питают к нему теплых чувств...
Я был склонен поверить Тому на слово — выросший с маглами полукровка, он хорошо разбирался в таких вещах. Волшебники, наоборот, всегда были мало чувствительны к национальным различиям. Для нас это было что-то почти формальное: французы едят лягушек, а немцы свинину, вот и вся разница. Но маглы всегда придавали таким вещам преувеличенное значение, а теперь, выходит, это распространилось и на магический мир...
Впрочем, то, что Флинт, возможно, немец, меня не очень удивило. Из газет мы знали, что далеко не все немецкие волшебники жаждут сотрудничать с Гриндельвальдом, так что, вероятно, семье Флинта тоже пришлось уехать. Я поделился этой мыслью с Томом, он кивнул.
— Интересно, как давно они сбежали из Германии? Хотелось бы послушать, что он расскажет о тамошних порядках. Разговорить бы его...

***
Такая возможность вскоре представилась.
Первое время Флинт очень дичился, но потом Альфард, хоть и без особой охоты, взял его под опеку как новоявленного родственника. Да и с факультетом ему повезло больше, чем прочим новеньким, — в Слизерине учились в основном дети из "хороших семей", где знание языков считалось обязательным, и по-немецки у нас в той или иной степени говорили многие. Мне нравилось общаться с Маркусом, хотя иногда было сложновато — когда он нервничал или торопился, то переходил на родной франкфуртский диалект, в котором я не мог разобрать половины слов. Правда, позже Флинт обнаружил, что из-за того, что ему постоянно переводят и подсказывают, он никак не может выучить английский, и наотрез отказался говорить по-немецки. Мучился, составляя фразы, бесконечно долго обдумывал каждое слово, но старался говорить сам, переходя на немецкий, только если надо было говорить быстро и долго.
Выяснилось, что его семья действительно не захотела в свое время сотрудничать с Гриндельвальдом, но из Германии тогда уже было очень трудно выехать. Магопорты закрыты, за создание незарегистрированного портключа можно запросто попасть в лагерь, разрешение на аппарацию выдают только в канцелярии Гриндельвальда. В результате только в конце тридцать девятого года Флинты смогли тайно бежать. Сначала отец сумел получить разрешение на аппарацию в Швейцарию, якобы по делам, потом Маркус с мамой перебрались туда через Австрию. Поехали — официально — отдыхать, взяли с собой только то, что можно было, не вызывая подозрения, нести в руках...
Швейцарию Маркус вспоминал, как почти рай, — никакого затемнения, везде море огней, люди спокойно гуляют по улицам, сидят в кафе, пьют вино. Но родители не захотели там оставаться и решили отправиться к родственникам в Англию. В свое время некая Урсула Флинт, приходившаяся Маркусу троюродной бабушкой или кем-то в таком роде, вышла замуж за Финеаса Блэка. Она до сих пор жила в Лондоне; к ней и решили ехать, но это оказалось нелегким делом.
Слушать рассказ Маркуса об этом этапе их путешествия было жутковато. Они пробирались через южную, еще не оккупированную немцами часть Франции, забитую беженцами — и волшебниками, и маглами, — сутками не снимали разиллюзионное заклятие, а от беспрерывных аппарационных скачков Маркуса тошнило, и он еле мог двигаться. Потом семья оказалась в Португалии, где застряла надолго — Ла-Манш был уже заблокирован немецким флотом, начались бомбежки, так что уехать на магловском пароходе оказалось невозможно. Только в августе сорокового отец сумел правдами и неправдами добыть билеты на портключ до Лондона, но здесь родителей Маркуса Министерство тут же интернировало как граждан Германии, а его самого отправили сначала во временный лагерь для детей-беженцев, а потом в Хогвартс.
— А за что твоих родителей? — недоумевал я. — Они же ничего не сделали!
— Мы немцы. Враги. Этим все сказано...

Дата добавления: 2015-09-01