Глава 4. Я не знал, в котором часу Том приедет, поэтому прождал его полдня

Я не знал, в котором часу Том приедет, поэтому прождал его полдня, сидя на скамейке на центральной площади магловской деревни. Впрочем, назвать площадью этот вымощенный булыжником пятачок могли только маглы… Вокруг не было ни души, только несколько собак дремали в тени, время от времени поднимаясь и переходя на другое место. За это время я исчерпал все доступные развлечения — проследил, как передвигается по площади тень от ратуши с часами, и рассмотрел все товары в витрине бакалейной лавки под вывеской "Хейбриджское кооперативное общество". Наконец, передвигаясь странными рывками и оглушительно чихая, на площади появилась огромная старая машина. Судя по ее размерам, это и был автобус. Он остановился посреди площади и открыл двери. Вслед за несколькими пассажирами со ступеньки наконец спрыгнул Том.
В магловской рубашке и джемпере он выглядел очень непривычно; а судя по тому, как он слегка улыбнулся, осмотрев меня с головы до ног, мой собственный псевдо-магловский наряд никуда не годился. То-то на меня так странно посмотрела та толстая тетка, катившая на двухколесной машине… Но я был рад, что Том приехал, и плевать хотел на мнение всех маглов в мире.
Том подхватил свой маленький потрепанный чемодан, и мы двинулись в гору по мощеной булыжником улочке, между увитых плющом высоких каменных оград. Вскоре дома и огороды закончились, мы выбрались на поросшее вереском плато; отсюда было видно далеко-далеко — и лес внизу, и пологие холмы у горизонта, спускающиеся к долине реки Дервент. Том вертел головой и глубоко дышал, наслаждаясь чистым деревенским воздухом, а я думал, что в Лондоне ему все-таки было плохо — сейчас особенно бросались в глаза его бледность и темные круги под глазами, верные признаки горожанина.
Когда мы по еле заметной тропинке спустились наконец с плато и углубились в лес, я отобрал у Тома чемодан и поднял его в воздух.
— Все, за мостиком начинается наш лес, так что можно и поколдовать.
— Разве это не запрещено вне школы?
— А кто узнает? Министерству известно только о факте колдовства, но они не могут определить, кто именно колдовал. Так что если рядом с тобой живут взрослые волшебники, то все спишут на них.
Том с интересом поднял брови и кивнул.
Тропинка петляла между деревьев и зарослей орешника и калины.
— Что значит — ваш лес? — Том сошел с тропинки, чтобы сорвать ягоду земляники.
— То и значит. Наш собственный. Три тысячи акров. Это большая редкость. Папа говорит, мало кому из волшебников в наши дни удалось сохранить свои земельные владения.
Я торопливо прикусил щеку, чтобы спрятать совершенно неуместную и неприличную гордую улыбку. Хвастаться нехорошо, тем более перед людьми, у которых нет ничего своего, — я ставлю Тома в неловкое положение. Но Том только улыбнулся в ответ, казалось, без тени обиды.
— Здорово. А маглы сюда совсем-совсем не заходят?
— Нет. Они эту часть леса просто не видят. Так что здесь можно делать, что хочешь, даже на метле летать — никому нет дела.

***
Через полчаса за очередным поворотом тропинки появились знакомые заросли акации, а за ними — Дом.
Дом был построен в конце XV века Ральфом Лестрейнджем, вернувшимся с поля битвы при Босуорте. В наши дни он, наверное, мог показаться слишком старомодным. Сложенный из серого камня, приземистый, с покатой крышей, маленькими окнами, смешными острыми фронтонами и высокими каминными трубами, обросший плющом и вьющимися розами, Дом, должно быть, выглядел нелепо — особенно потому, что со временем к нему пристраивали то крыло, то флигель, от чего он окончательно потерял форму. Но для меня это было лучшее место в мире. С Домом было ужасно много возни, зимой там было холодно, крыша то и дело давала течь, а насос для воды приходилось перезаклинать каждую неделю, иначе он начинал так гудеть и трястись, что, казалось, стены сейчас рухнут, — но я даже не представлял себе, как можно жить где-то еще.
Здесь было мое царство, мой мир, принадлежавший мне полностью и безраздельно. Я рано привык к мысли, что когда-нибудь все это будет моим. Правда, когда я думал об этом, то всегда торопливо добавлял про себя: "Очень нескоро, пускай это будет очень нескоро", –– чтобы не разгневать судьбу, что ли, а заодно избавиться от легкого привкуса вины... Но все равно мысль была приятная. У меня не было братьев и сестер — мой старший брат Рейнолд, которого я никогда не видел, умер в 1918 году от занесенной маглами "испанки", болезни настолько страшной, что колдомедики не могли с ней справиться. Мама тогда тоже долго болела и только через восемь лет смогла родить меня. Поздний, долгожданный, единственный ребенок — я рос если и не избалованным, то, по крайней мере, очень заласканным.
Наивный, самовлюбленный, уверенный, что в жизни мне открыты все возможности, понятия не имеющий о том, как устроен мир...
Изредка я завидую себе — тогдашнему. Очень изредка.

***
Когда мы подошли ближе, утопленная в стене низкая и тяжелая арочная дверь со скрипом открылась — нас уже встречала Либби. Том уставился на нее во все глаза. Он никогда раньше не видел эльфов — в Хогвартсе они не особенно показываются на глаза.
— Почему она завернута в полотенце? У них не бывает одежды?
— Эльфы не носят одежду, пока их не выгнали хозяева. Говори тише, а то еще обидится — при них нельзя и заикаться на такие темы...
Собаки — черно-подпалый спаниель Майк и пойнтер Расти — встретили Тома неласково и настороженно. Расти даже слегка порычал, приподнимая уголки губ. Том явно боялся, и собаки это чувствовали. Я бесцеремонно отогнал собак и повел его по дому. Том крутил головой во все стороны, рассматривая картины на стенах, резные перила лестницы и порхающих с ветки на ветку птиц на обоях. Ему понравилась гостевая спальня, в окно которой лезли яблоневые ветки, но больше всего его впечатлила библиотека, в которой он потом пропадал часами.
Но, как выяснилось, самым удивительным в доме стала для Тома ванна. Обычная горячая ванна с солью и аккуратно разложенным на стуле подогретым полотенцем, в которое можно было завернуться, как в мантию. Оказалось, что в магловском приюте ванна, конечно, имелась, но это было просто длинное жестяное корыто, которое каждый пятничный вечер наполняли теплой водой. Пять-шесть детей купались в нем по очереди, так что к концу вода становилась совсем холодной, а на поверхности плавали комья грязи — бр-р!
В Хогвартсе же ванны существовали только для старост, а все остальные мылись в душе, что в свое время считалось образцом технического прогресса. Идею душа, как рассказывал мне отец, еще в начале века позаимствовали из Америки, и по этому поводу в Совете попечителей три года шли ожесточенные дебаты. Более пожилые и консервативные члены Совета считали, что традиционный способ мытья в почти ледяной воде обеспечивает студентам закалку и воспитывает в них стойкость характера, присущую истинным британцам, тогда как внедрение новинки сделает молодежь изнеженной, а там уже недалеко и до полного краха магического общества...
За болтовней о купании и прочих пустяках мы провели время до ужина, но тут я занервничал. У Тома не было ни одной мантии, кроме школьной. Я дал ему свою, которую не очень-то умело удлинил. Наверное, неровные края бросались в глаза. Надо будет потом попросить Либби сделать поаккуратнее. Но больше всего меня волновало, как Том будет себя вести и какое впечатление произведет на моих родителей.
Оказалось, что я зря боялся. Поначалу Том, возможно, и смутился, увидев столовое серебро и целую выставку бокалов и приборов возле каждой тарелки — уж очень это было не похоже на приют и даже на Хогвартс. Но потом я заметил, что он внимательно следит за моей матерью, берет каждый раз те же приборы, что она, и копирует все ее движения так же точно и плавно, как когда учился пользоваться инструментами на зельеварении. К концу вечера по его манерам уже нельзя было догадаться, что он вырос не в "приличном доме"; к тому же он вел себя так вежливо и так улыбался, что совершенно очаровал мою маму. Я с тоской подумал, что, зная ее характер, можно не сомневаться — теперь до конца моих дней Тома будут ставить мне в пример.
Отец наблюдал за Томом настороженно и внимательно, но, похоже, Риддл пришелся по душе и ему. Настолько, что через неделю, когда мы уже облазили весь наш лес и успели наиграться в квиддич, раз десять сходить на рыбалку и до посинения накупаться в Дервенте, папа предложил взять нас в замок Певерил. Он решил, что Тому там может понравиться, а мне не вредно лишний раз посмотреть.
В Певериле нет общественного камина. Лететь туда на метле хоть и близко, но неприятно — слишком много маглов вокруг, приходится возиться с разиллюзионным, — поэтому туда мы обычно аппарировали.
Я всегда терпеть не мог это ощущение, будто тебя проталкивают через поливальный шланг.

***
Горы в окрестностях замка Певерил и соседнего городка Каслтон выше, чем в наших краях, но какие-то странные — пологие, будто сглаженные, лиловые от зарослей вереска. Сам замок, точнее, основной донжон напоминает выщербленную с одной стороны каменную коробку. Вдоль дорожек густо разрослась жимолость, а внутри ничего особенно интересного нет. Маглы видят там только каменные стены и полуразрушенные лестницы, однако для волшебников есть небольшой музей — выставка доспехов разных веков, несколько гобеленов и плаха, на которой рубили головы в те времена, когда замок использовали как тюрьму.
Согласно вывешенному у входа расписанию, в замке в тот день был выходной, но это только для маглов. Волшебники проникали туда беспрепятственно. Отец остался выкурить трубку во дворе, а нас пожилая ведьма-смотрительница долго водила по залам и скрипучим голосом рассказывала об особенностях постройки, о постановке защитных заклятий, показывала следы магических осад. Тому это, кажется, было интересно, а мне не особенно — я все это слышал уже раз сто.
— Думаю, мальчики, вам будет любопытно узнать, — смотрительница уставилась на нас через очки пронзительным взглядом маленьких глазок, — что в окрестностях замка Певерил долгое время жили потомки основателя вашего факультета — Салазара Слизерина.
И выжидательно замолчала — видимо, ожидала услышать восторженные вопли.
Я поспешно подавил зевок. Том сделал удивленное лицо.
— Откуда же они здесь взялись, мадам?
Ведьма удовлетворенно кивнула.
— Отличный вопрос. В свое время, когда Салазар Слизерин из-за разногласий с Годриком Гриффиндором покинул Хогвартс — вспомните-ка, что вам говорили на уроках истории магии! — Уильям Певерель даровал ему земли в окрестностях своего замка. Слизерин поселился здесь и позже женился на одной из дочерей Певереля, Аделизе. Однако его потомки ничем особенно не прославились, а к четырнадцатому веку этот род и вовсе угас. Его следы теряются во мраке времени.
Теперь она смотрела прямо на меня, и я стал лихорадочно думать, что бы такое спросить.
— Э-э... совсем теряются?
Она наклонила голову набок и сразу стала похожа на курицу-наседку — если бы курица могла напустить на себя суровый вид.
— Не то чтобы совсем... Историкам известно, что одна из пра-пра-правнучек Слизерина родила, по непроверенным данным, бастарда от английского принца Джона Гонта, к которому перешли земли Певерелей. Однако это спорный вопрос, и среди специалистов нет единого...
— Кто такой бастард? — спросил я.
— Неважно, — отрезала смотрительница. — Пойдемте дальше. Здесь мы видим отличный образец арочного оконного проема, выполненного в так называемом норманнском стиле...
— А правда, — вдруг перебил ее Том, — что только потомки Слизерина могут говорить на парселтанге?
Ведьма на минуту опешила из-за того, что ее привычную лекцию прервали, но потом собралась с мыслями.
— Не совсем. Способность говорить на змеином языке была присуща представителям нескольких древних родов, однако у них она проявлялась крайне редко — раз в несколько столетий. Особенность наследников Слизерина состояла в том, что у них этот дар проявлялся устойчиво. В каждом поколении рождался как минимум один ребенок-змееуст. Более того — хроники сообщают, что, например, одна из дочерей Слизерина, Мод, объяснялась почти исключительно на парселтанге, а по-английски знала всего несколько слов. Что не помешало ей выйти замуж за Алана фиц Варрена и родить ему двенадцать детей...
— Как ей это удалось? — совершенно искренне спросил я. — Ну, если она не могла общаться с мужем...
Смотрительница возмущенно посмотрела на меня.
— В те времена, — сказала она медленно и раздельно, — считалось, что чем меньше женщина говорит, тем лучше. А для того, чтобы... э-э... рожать детей, разговаривать и вовсе не требуется. Однако это неважно... Итак, как я уже говорила, с течением времени этот дар угасает; потомки Слизерина смогли сохранить его, потому что часто вступали в... мнэ-э... близкородственные браки. Однако сейчас ничего достоверного об этом сказать нельзя. Последний документально зафиксированный случай рождения змееуста в Англии относится к шестнадцатому веку. Ходят слухи, что наследники Слизерина живут где-то до сих пор, но о них ничего не известно, соответственно, ученые не могут...
Когда мы наконец выбрались на улицу, у меня голова шла кругом от змееустов, защитных заклятий и арочных перекрытий. Том о чем-то думал, пиная камушек по выщербленным каменным плитам во дворе замка. Потом мы еще немного посидели на соседнем пригорке под деревом, поедая захваченные с собой сэндвичи и запивая их тыквенным соком. Том расспрашивал моего отца о Дербишире и его достопримечательностях, а я разглядывал замок. От нагретых солнцем стен шло легкое марево, и казалось, что Певерил парит в воздухе над склоном холма. Потом из неприметной боковой дверки появилась та самая ведьма-смотрительница. Она внимательно огляделась по сторонам, вытащила откуда-то из складок мантии портсигар и с наслаждением затянулась папироской.
Потом, пока маглов вокруг было еще относительно немного, мы отправились посмотреть знаменитую каслтонскую пещеру. Местные жители, истинные дербиширцы, называли ее без лишних церемоний — "Чертова задница". Воспользовавшись тем, что никто из маглов нас не видит, мы забрели черт знает куда, сгибаясь в три погибели под сводами и переходя вброд ледяные подземные ручьи с такой темной водой, что они казались бездонными.
Свет палочек отражался от влажных стен, а звуки в сыром воздухе гасли, едва сорвавшись с губ; за два шага мы не слышали друг друга. У Тома восторженно блестели глаза.
— Я уже был в пещере, — сказал он вдруг. — Года два назад. На берегу моря.

***
К тому времени, как мы вернулись домой, я совсем забыл о змееустах и вспомнил о них только поздним вечером накануне отъезда Тома. Все это время я думал о том, что бы такое подарить ему на память. Карманных денег у меня было достаточно, чтобы скупить треть Косого переулка, но мне очень хотелось найти для него что-нибудь исключительное.
Так что, когда меня около полуночи вдруг озарило, я выбрался из кровати и, отчаянно зевая, спустился со свечой в библиотеку.
В последний раз я читал эту книгу года три назад и сейчас долго рылся в шкафах, прежде чем нашел нужное под стопкой пыльных номеров "Магоэкономического вестника". Ветхая, пожелтевшая, в почти разлезшемся кожаном переплете, она лежала передо мной на столе, а я листал исписанные убористым почерком страницы — сколько у меня когда-то ушло времени, чтобы разобрать рукопись, еще и на староанглийском! Украшенное витиеватыми завитушками название гласило:

"The Moste True Historye of the beginninge of the Schole of Hogeswartes, Wherein is showne the most lamentable Contention betweene Goderick of Gryffindore and Salazare Slytherine, and what followeth of it. Written by Thomas Nortone, Gent., 1504"*.

Я знал, что книга Тому понравится. В ней была масса подробностей о Слизерине, каких не найдешь ни в одном учебнике по истории магии, в том числе таинственная и жутковатая история о некоей Тайной комнате, якобы оставленной им в школе. Том уже тогда серьезно задумывался о том, не может ли он быть каким-то побочным наследником Слизерина, и рукопись могла ему пригодиться. Но мне было ее жалко — редкость, больше в Англии такую днем с огнем не сыскать...
Но тут же мне стало стыдно этого недостойного чувства. Я и так все две недели, что Том провел у нас, мучился от постоянного, появлявшегося помимо моей воли чувства превосходства. Я мог позволить себе если не все, то многое — у Тома не было ничего, и я никак не мог об этом забыть, то и дело сбиваясь (хотя, может, это мне только казалось) на покровительственно-снисходительный тон. Сам себя ненавидел за эти гаденькие мысли, но ничего не мог поделать. Вот и сейчас подумал о том, как его осчастливлю...
Нет, это надо вырвать с корнем.
Я поднялся в спальню, положил книгу на стол, потом подошел к зеркалу.
"Ты не даришь ему эту книгу, понял? — сказал я отражению. — Ты просишь, чтобы он ее принял и тем оказал тебе честь. Как будто он король в изгнании, какой-нибудь Карл II, а ты — недостойный подданный. Усвоил?".
"Дурак", — сказало отражение.
Я показал ему язык.
На следующее утро Том и вправду очень обрадовался книге, а я к тому времени уже так себя накрутил, что был просто счастлив, что он согласился ее принять. Только совесть слегка кольнула, когда Том спросил, не будут ли родители возражать, что я ему дарю такую дорогую вещь. Но я только отмахнулся — дескать, все нормально. Конечно, если бы родители узнали, что я без разрешения раздариваю семейное имущество, меня бы ждал очень неприятный разговор — но они ничего не узнают, а эту книгу и так сто лет никто, кроме меня, не читал и еще столько же о ней не вспомнит...
Потом Риддл уехал, а я провел остаток лета у Розье и вернулся домой только в последних числах августа. Тогда я еще не знал, что лето тридцать девятого года навсегда останется у меня в памяти как последнее безмятежное и счастливое лето в моей школьной жизни, как последнее лето детства. Но уже тогда у меня было странное чувство, что все вокруг непрочно и может в любой момент исчезнуть, как сон, как созданная взмахом палочки иллюзия.
Уже второго сентября стало ясно, что мои предчувствия были верными. Тогда, в первый учебный день, мы узнали, что накануне было совершено нападение на Польшу и что магическая Англия отныне находится в состоянии войны с Гриндельвальдом.

_______________
* "Правдивейшая история начала школы Хогвартс, с описанием достойного всяческого сожаления раздора между Годриком Гриффиндором и Салазаром Слизерином, и что воспоследовало из него. Написано Томасом Нортоном, джентльменом, в 1504 году".

Дата добавления: 2015-09-01