Обзор литературных и изобразительеных источников о монголах

наверх

Но прежде всего надо оговорить, чей костюм и вооружение нас интересуют, поскольку сам термин «монголы» претерпел на протяжении одного только XIII в. разительные изменения.

В XI-ХІІ вв. монголами называлась небольшая группа племен севера центральной и частично Восточной Монголии. Когда Чингисхан был объявлен кааном (каганом), это название прилагалось уже ко всем монголоязычным и монголизирующимся тюркским племенам Центральной Азии, обозначая государственный этнос. Однако, практически в процессе его сложения завоевательная политика Чингисхана и его преемников привела к созданию гигантской полиэтнической империи, в которой представители монгольского государственного этноса (не говоря уже о членах раннемонгольских племен) составляли абсолютное меньшинство.

Тем не менее, судя по источникам, складывался некий имперский «суперэтнос», который тоже носил название «монголы». Как писал Рашид ад-Дин: «...не столь давно получили имя монголов... кераиты, найманы, онгуты, тангуты. меркиты, киргизы» (Рашид ад-Дин, 1952, с. 77) (т е. племена уровня государственного монгольского этноса), «...ныне дошло до того, что монголами называют народы Китая и Джурджэ, нангясов, уйгуров, кипчаков, туркмен, карлуков, калачей, всех пленных и таджикские народности, которые выросли в среде монголов. И эта совокупность народов для своего величия и достоинства признает полезным называть себя монголами» (Там же. с. 103) (народы и племена уровня имперского «суперэтноса»).

Империя Чингизидов стала распадаться в 60-х гг. XIII в. - сразу вслед за достижением максимального масштаба, но процесс сложения имперского «суперэтноса» тогда еще продолжался. Во время создания Рашид ад-Дииом его труда (начало XIV в.) монгольский суперэтнос, судя по его словам, еще существовал. Тем не менее распад был не за горами, и после 30-х гг. XIV в. его можно считать состоявшимся. Все же мы не считаем возможным назвать монголами на имперском уровне весь описанный Рашид ад-Дином конгломерат племен и народов. Можно полагать, что «имперскими монголами» можно называть людей монгольского, тюркского и тангутского происхождения, входивших в социально высокие слои монгольской администрации, прежде всего военной; разумеется, входивших в монгольскую и тюркскую племенную систему (так и не сломленную реформами Чингиз-хана); людей, имевших базовым языком монгольский или тюркский и владевших обоими; людей, воспринявших прическу и костюм монголов. И надо полагать, что таких людей в первой половине XIV в. было уже немало, во всяком случае они уже далеко не были абсолютным меньшинством.

И даже если «земля брала свое», как писал ал-Омари о кыпчаках, ассимилировавших лингвистически и физически монголов (Тизенугаузен. 1884, с. 235), и монголы переходили на другой, обычно тюркский, язык, как то было в Золотой Орде, Иране, Чжагатайском улусе, то новая, складывавшаяся и сложившаяся система монгольской имперской культуры делала «монголом» или «татарином» бывшего кыпчака, карлука, тангута или кыргыза.

Характерно, что общеимперская культура особенно ярко проявлялась в области репрезентативной культуры, куда входили такие отличительные, визуально сразу воспринимаемые признаки его носителя, как одежда, прическа, комплекс вооружения, украшения и систем декора всех описанных категорий «внешней культуры». Критерием же того, насколько сложившейся была культура, в данном случае империи чингизидов, служит распространение на всей гигантской территории – от Маньчжурии до Молдавии – единой системы всех перечисленных выше признаков, и особенно таких этно- и культурно маркирующих, как костюм с его декором и всеми элементами, прическа, и в меньшей мере – оружие, особенно наступательное.

Прежде чем описывать и анализировать интересующие нас элементы материально, культуры, следует сказать об источниках. К настоящему времени это очень широкий круг обильного материала, распадающегося на три категории: вещественные, т.е. подлинные костюмы и предметы вооружения, их отдельные детали и остатки, происходящие из раскопок и хранящиеся в музейных коллекциях; изобразительные и письменные источники.

Что касается археологических источников, то в настоящее время накопился значительный материал: остатки и даже целиком сохранившиеся образцы одежды, обнаруженные на территории современных России, КНР (Гробница династии Юань, 1982; Китайская Внутренняя Монголия, 1984, № 107) и Казахстана (Максимова А.Г., 1965; Агапов П., Кадырбаев М., 1979, с. 124, 3, 4, с. 125, 5, 6), причем до нас дошли полные комплекты совершенно целых одежд. Гораздо чаще сохраняется металлический набор поясов, украшения. То же можно сказать и о многочисленных находках оружия, хотя и с ним сложностей больше: железо сохраняется хуже благородных металлов и бронзы, а стремительность распространения, частота заимствования типов и предметов вооружения создают трудности в выделении собственно монгольского комплекса (на имперском уровне). Тем не менее находки последних лет археологических комплексов – захоронений с оружием и монетами позволили уточнить и этот вопрос.

С письменными источниками дело обстоит более или менее благополучно: мы имеем обстоятельные и достаточно подробные описания очевидцев: европейцев – Дж. Плано Карпини, Г. Рубрука, М. Поло, а также китайских авторов. К сожалению, пока нет перевода разделов «Юань ши» (официальной истории Юань - монгольской династии Китая), трактующих о костюмах и вооружении. Огромная ценность этих текстов очевидна. Наконец, прекрасную (хотя и не систематическую) информацию дает собственно монгольский памятник – «Сокровенное сказание».

Обратимся к изобразительным источникам. Костюм и вооружение монголов нашли широкое отражение в китайской станковой и настенной живописи, монгольской монументальной скульптуре, иранской миниатюре. Это основные массивы памятников. Менее объемны (хотя и не менее информативны) китайская погребальная пластика – настенные рельефы и скультурки «сопровождающих», китайская гравюра, восточно – туркестанская настенная живопись храмов, иранская керамика, восточнокавказские каменные рельефы, ближневосточный инкрустированный металл. Однако не из всех памятников с определенностью явствует, что тут мы имеем изображение монголов.

Совершенно определенно монголы изображены в погребениях монгольской знати Китая (Табл. II, 4, 9) (Каталог..., 1955, ч. I, Табл. 95; Сян Чуньсуп, Ван Цзяньго. 1982; Фэн Юнцзянь, Хань Баосин, 1985, в виде донаторов на фресках пещеры № 134 в Дуньхуане, о чем говорят подписи (Настенные росписи..., 1956, Табл. 16), на официальных портретах юаньских императоров и императриц, хранящиеся в музее Тугун в Тайбее в произведениях китайской станковой живописи, в большинстве случаев изображающих монголов, в том числе и ханов, во время охоты (Табл. I: 1-3, 7, 8, 12; IV: 1-10) и, наконец, открытая в последнее время монументальная монгольская скульптура (Баяр Д., 1985; Он же, 1985; Викторова Л., 1985). Это – большой и надежный эталонный материал, тем более ценный, что для китайской живописи характерен тщательный натурализм в передаче реалий, который диктовался жанром гробничной росписи и «жанрово-официальной», «жанрово-этнографической» или «официозно-парадной портретной» живописи. Такая же тщательность в передаче реалий характерна и для монгольской монументальной скульптуры, унаследовавшей это свойство из всей традиции степной монументальной пластики.

Столь же точны в передаче реалий настенные росписи буддийских пещерных монастырей и храмов в Восточном Туркистане и в Дуньхуане: на них заказчики-донаторы должны были быть узнаваемы, а репрезентативно-маркирующую роль в средневековом искусстве играет отнюдь не индивидуальность лица, а прическа, костюм, аксессуары. Эту же роль играли и надписи, сопровождающие изображения.

Особую категорию составляют памятники иранской миниатюрной живописи. Для нас особую ценность представляют миниатюры, выполненные в придворных мастерских ильханов – монгольских правителей Ирана и Ирака в их столицах - Тебризе и Багдаде в конце XIII – первой трети XIV вв. На них широко представлены костюм и вооружение монголов, обычно резко отличающиеся от реалий местных, мусульманских. Причем монгольские реалии используются при изображении любых сюжетов, кроме сюжетов из «священной истории», изображающих истории из жизни пророков, особенно «последнего и истинного» – Мухаммеда. В этих случаях персонажи всегда облачены в передневосточный костюм домонгольской поры.

Самый важный в данном случае результат, полученный автором в его предыдущих работах (Горелик М.В., 1972; Gorelik М., 1979; Горелик М.В., 1982; Горелик М.В., 1987) – вычленение из массива изображений на иранских миниатюрах персонажей в монгольских костюмах и оружии, и корректировка иранских изобразительных памятников с китайскими и центральноазиатскими, особенно с «эталонными» изображениями монголов. В данной статье мы попробуем расширить круг корреляций за счет изображений более поздних – второй половины XIV – первой трети XV вв., а также за счет изображений немонголов, облаченных в монгольский костюм или его элементы. Здесь же отметим наиболее яркие заимствования в костюме и вооружении монголов из культур других народов.

На оружии мы здесь остановимся коротко, так как вооружение сравнительно подробно исследовано нами в других работах. Здесь мы осветим комплекс личного вооружения монгольского воина по данным изобразительных источников.

Дата добавления: 2015-09-01