Здесь возможен антракт

Я: Настало утро среды. Погода стояла ясная и холодная. По-настоящему холодная. Солнце еще не поднялось из-за леса, в комнате была такая холодрыга, что не хотелось вылезать из-под одеяла. Я знал, что скоро наступит зима, но отгонял от себя эту мысль. Точно так же, как всю неделю старался не думать о том, что настанет среда и произойдет...а что произойдет? Что эта девушка имела в виду? Неделя выдалась странная. Я даже не решился сходить в понедельник к автолавке, чтобы люди не пялились на меня как Бог знает на кого. Хлеб был на исходе, молоко на исходе, кофе на исходе, яйца на исходе, подсолнечного и сливочного масла оставалась самая малость, а муки и того меньше. Я развел огонь под плитой и подождал, пока вода закипит. Заставил себя сходить умыться. Поверхность озера у берегов была затянута тоненьким ледком. Кувшином я взломал ледяную корку, и плеснул воду себе в лицо и на шею. Так придет кто или нет? На неделе я собирался было идти в деревню искать девушку, но как объяснить сельчанам, что ищу... ищу такую... в общем, вы поняли. Я надеялся, что кто-то вдруг придет ко мне и хотя бы намекнет, чего ждать от среды. Но никто не приходил. Я немного потрудился в центре площадки, устроил небольшое кострище и натаскал из лесу сухих веток для сожжения. Сложил из жердей нечто пригодное для сидения. Старую простыню изрезал на длинные узкие полоски и украсил дубы ленточками – получилось очень даже ничего. Потом обшарил чердак, обнаружил там широкую старую штору или что-то вроде, прорезал посредине дырку для головы, задрапировался в эту мантию и внимательно изучил свое отражение в окне. Мне понравилось. Я пробовал и подпоясываться, и обходиться без пояса; без пояса было внушительнее. Затем из сухих дубовых листьев смстерил венок; попотеть пришлось, но надев его на голову и мимоходом полюбовавшись своим отражением повесил на стену – уж больно велик был искус носить его не снимая. А что слишком – то слишком. Два месяца назад я поднимался лифтом в свою контору...Увидел бы меня Петька в этом венке! На часах было полтретьего. Никто не появлялся. А я еще не решил, встречать ли мне пришедших у костра или лучше появиться из дома. Пришел к выводу, что явление из дома будет эффектнее. Я вернулся в дом и увидел из кухонного окна приближавшихся людей. Их было много. Очень много. Они все шли и шли. И словно ведомые чьей-то рукой собирались у костра. Мое сердце бешено колотилось. Пробило три. Я чувствовал, как меня гнетущая пустота. Паника привела меня в полуобморочное состояние. Я прихватил валявшуюся у плиты дощечку, просто чтобы хоть что-то держать в руках, для солидности – и пошел. До костра было метров полтораста. Всю неделю я пытался придумать хоть какую-то проповедь, но ничего путного в голову так и не пришло. Я шел к людям, их было человек тридцать – сорок, шел размеренным шагом, в своей мантии из старой шторы, с зажатой подмышкой доской и без единой мысли в голове. Люди в ожидании молчали. Они испытывали то же странное чувство, что и я. Солнце стояло уже низко. Был конец октября. Люди образовали вокруг костра широкий круг. Я встал посередине и обратил ладони к костру. Все сделали то же самое. Я поднял руки. Все повторили мой жест. Мне казалось, я сейчас расхохочусь – знаете, как на похоронах тебя вдруг обуревает непреодолимое желание рассмеяться. Я опустил руки. Все опустили руки. Я понял: дело серьезное. Некоторое время царила абсолютная тишина. Затем я открыл рот, еще не зная, что произнесу:

- Мы не исчерпываемся тем, что видим в зеркале; частица нас находится там, где Большая Медведица и Млечный путь. Дом наших душ где-то там, за звездами, и мы неразрывно связаны с этим домом. То, что мы живем на планете, где достаточно тепла, где есть вода, есть воздух, есть зелень – и все это среди ядовитого и убийственного Космоса, то, что мы отделены от его смертельных излучений всего-навсего тоненьким воздушным слоем – это великое чудо. Ты должен понять, что именно тебе дана редкостная возможность – жить! Возможность любить. Возможность быть любимым. Мне не очень-то нравится слово «космос». Я бы назвал это Светом. Наши души родом из Света. И отсюда вытекает моя первая молитва. Благодарственная молитва. Да это и не молитва вовсе, потому что молитва означает – «мольба», просьба о чем-то. А нам просить не о чем. Нам дано всё. Всё нам дано. Мы можем только благодарить. И вот мое первое благодарение: Благодарю тебя, Свет, за то, что ты дал мне жизнь. Благодарю тебя, Земля, за то, что ты даешь мне воду, воздух, пищу, тепло и отраду для взора. (Стучу доской о землю.) Взгляните, здесь, у костра всего хватит на всех. Если вы постучите двенадцать раз, Свет услышит вашу благодарность. Здесь для каждого есть своя дверь, в которую можно стучаться.

С техх пор, как человек осознал себя здесь, на этой планете, с тех самых пор он ищет связь с этой незримой силой. И точно так же мы собрались здесь, признавая, что готовы открыть в себе дверь Свету. (Стучу доской.) Каковы же наши возможности, чтобы оправдать свою жизнь на этой планете, чтобы заслужить ее? Там, откуда мы пришли, света много. Очень много. Но этот свет не вечен. Если присоединить лампочку к батарее, поначалу лампочка горит ярко, затем начинает тускнеть, мигать, пока не угаснет окончательно. И точно так же с этим великим Светом. Он нуждается в постоянной подзарядке своих «аккумуляторов». И вы, наверно, уже догадываетесь, что этими зарядными устройствами являемся мы с вами. Для того мы и здесь, для того нам и дана жизнь, для того эта планета так дивно украшена, чтобы мы своими шагами, своими делами, своими помыслами, своими взорами копили свет. Чтобы на протяжении всей своей жизни мы были способны наполнять светом дарованные нам души. От нас ожидают, что мы вернемся просветленными. Для души нет ничего важнее, нежели вернуться к Свету – и нас там ждут. Но как прожить жизнь так, чтобы наши души становились светлее и чище? Верю, что ответ знаете вы сами. Взгляните на окружающий нас мир радостным взором – и вы уже впустите свет в свои души. Сердечная доброта – вот все, чего вы должны достичь в этой жизни. Раскройте очи ваши, поднимите брови – и этот процесс начнется. (Стучу.) Подумайте о пчеле, которая летает со своими ведрышками от цвета к цветку, чтобы собирать мед. О, как ждут ее в улье с этим медоносным грузом. Но если появится пчела, чьи ведра полны дегтя, ее не впустят в улей, и напрасно она будет кружить вокруг него, ибо все входы перед ней затворены. И она поймет, что должна была собирать мед, но поймет слишком поздно. Она останется одна и умрет. Так и с нами. У Великого Света есть и противник, имя ему Тьма.

Эта темная сила слишком близко подобралась к нашим сердцам, потому что и она умеет оборачиваться красивой и манящей. Она чаще всего сделана из пластмассы или из чего-то блестящего. Ее цель – уничтожить жизнь, погасить свет. И поле великой битвы между Светом и Тьмой проходит через душу каждого из нас. Но об этом в следующий раз. А напоследок я станцую. А вы стучите. (Я танцую какой-то фантастический танец. Все стучат мне в такт.).

Да, я танцевал для них. И для себя самого. Я был счастлив. Вам не понять, что здесь творилось! От площадки между дубов, на которой мы находились, между деревьями тянется туннель или аллея до самого озера. В конце моей речи солнце спустилось за лес на другом берегу озера. Большой огненный шар. Остальное небо уже было затянуто облаками. И этот алый шар отражался в воде как раз в просвете между деревьями. И тут вдруг пошел снег. Легкие снежинки медленно падали, золотясь в солнечных лучах. И я танцевал. Все было как в фантастическом фильме. Я окончил танец и размеренным шагом направился к дому. В кухонное окно увидел, как люди расходятся в благоговейном молчании. У некоторых в руках светились фонарики. Не знаю, говорили ли они потом между собою. Я около часу глядел в окно на тихо угасавший костер. Я был совершенно опустошен. Не мог вспомнить, что говорил. Зато лица людей помню хорошо. Женщины глядели на меня, взоры мужчин были застенчиво обращены к костру. Я искал в толпе ту девушку, но так и не нашел. Может быть, она находилась где-то в стороне и переживала за меня. Честное слово, я это чувствовал. К утру навалило снегу сантиметров на пять; знаете, такого легонького снега – подуй поильнее, и он разлетится в стороны. Я был жутко голоден; люди так и не догадались принести чего-нибудь съестного. Я пождарил последние кусочки ветчины и нарезал сушеных боровичков. Хотелось запаха лука, но луковиц в доме не было. Я вписал в список, приготовленный для понедельничного похода в автолавку, крупными буквами «ЛУК» и поставил три восклицательных знака. Несколько дней никто не приходил. Но однажды около полудня я увидел мелькавшую между деревьев желтую куртку. Человека в желтой куртке. Это была моя жена. Я узнал ее по слегка подпрыгивающей походке. Я сел на скамейку возде дома, поджидая Монику.

MOНИКА: На машине поближе к тебе не подъехать, что ли?

Я: Я ведь предупреждал.

MOНИКA: Вот так вот здесь и живешь, да?

Я: Вот так вот и живу.

MOНИКА: Господи Боже, и чем это ты здесь занимаешься?

Я: Сижу, как видишь.

MOНИКА: И чего ради ты здесь сидишь?

Я: Наблюдаю.

MOНИКA: И за чем это ты наблюдаешь?

Я: За тобой.

MOНИКA: Oй, на меня не смотри, я такая страшная... А с какой стати ты на дворе?

Я: Сам не знаю. Пока светло, я на дворе.

MOНИКA: Вот так вот и сидишь?

Я: Иногда гуляю.

MOНИКA: Просто так бродишь?

Я: Или хожу за водой. Потрясающая здесь красота, не правда ли?

MOНИКA: Чего в дом не зовешь?

Я: Зову. Прошу в горницу, сударыня.

MOНИКА: Так страшно было до тебя добираться. В лесу кто-то шебуршал.

Я: Kак дела дома?

MOНИКА: Aх, время летит так стремительно, что кажется: еще вчера ты был дома. Но одну ужасную вещь я тебе все же расскажу. Какой-то кретин оставил на дверце моей машины глубокую царапину. С водительской стороны. И это не случайно, это он преднамеренно сделал.

Я: И в самом деле ужасно. А я так вот и живу.

MOНИКА: Не знаю куда обратиться: в страховую компанию или в сервис-центр.

Я: Да тебе в два счета все замажут, даже следа не останется.

MOНИКА: Ты так считаешь? А я вся извелась...

Я: Глянь, снег выпал.

MOНИКA: Да, я как раз собиралась спросить, как менять покрышки на зимние.

Я: Taнель знает.

MOНИКA: Вчера показывали такой классный фильм. Этот убийца – ну просто душка. А тебя кто-нибудь навещает.

Я: Некоторые навещают. Хуторяне.

MOНИКA: О чем тебе с ними говорить?

Я: Да так. (Пауза. С неожиданным воодушевлением. Знаешь, я тут вроде провозвестника новой религии.

MOНИКA: Чего?

Я: Вроде проповедника. Не знаю, что это за вера, и вряд ли в ней есть нечто новое, но едва я раскрываю рот перед этими людьми, как в моем сознании возникают законченные мысли, готовые фразы. Я назвал эту религию религией Света. Видишь ли, достаточно понять, что мы, люди, являемся орудиями Великого Света на этой земле – и все станет на свои места. Мы пришли сюда для того, чтобы наши души копили свет – и поэтому одним людям дан талант рисовать прекрасные картины, другим – сочинять прекрасную музыку, третьим – создавать поэмы... эти люди вырабатывают красоту – для тех, которым самостоятельно трудно собирать свет, для того, чтобы вокруг них было больше красоты и чтобы они получили свою порцию света! Видишь, как все просто!

MOНИКА: Дорогой, о чем это ты?

Я: У меня еще нет полной ясности насчет темных сил, но я знаю, что они существуют,

MOНИКА: (скрывая страх.) Ну да. Конечно. Вполне вероятно.

Я: И знаешь – я танцевал для них.

MOНИКА: Ты ведь никогда не танцуешь. Для кого это – для них?

Я: Для тех, кто пришел меня послушать. Их было много. Я говорил им о своей вере.

MOНИКА: Чудесно!

Я: Я и тебе станцую. Подожди, пусть все будет так, как положено. Держи. (Вручаю Монике доску, сам облачаюсь в мантию и венок.) А ты отстукивай ритм.

MOНИКА: Нет! Какой еще ритм?

Я: Любой, какой придет в голову! Смотри и удивляйся! (Moника отстукивает ритм, я танцую) Теперь я твой маленький танцор. Здорово у нас с тобой получилось!

MOНИКА: Да, очень мило, мне в самом деле понравилось.

Я: А я подумал: а что, если еще и спеть? Слов у меня нет, но послушай-ка этот мотив. (Напеваю странный мотив) Как ты находишь? Может, лучше помелодичнее?

MOНИКА: Думаю, это подойдет. Тем более с таким танцем.

Я: Значит, ты считаешь, что я могу спеть это людям?

MOНИКA: Думаю – можешь.

Я: Чудесно! Чудесно, что ты пришла! Порою так хочется с кем-нибудь посоветоваться. А что ты скажешь о моем одеянии?

MOНИКA: По-моему, оно тебе к лицу.

Я: Тогда пошли, я покажу тебе древесный гриб. А потом мы поднимемся на крышу и ты увидишь нечто совершенно невероятное. А в комнате мы можем посидеть, когда стемнеет.

MOНИКA: Слушай, я пойду. Чтобы засветло добраться до машины.

Я: Ты что-то сказала?

MOНИКА: Я ухожу.

Я: Kак это?

MOНИКA: Боюсь заблудиться.

Я Но ведь сегодня ты не уедешь?

MOНИКA: Нет, милый, я должна ехать. Кади обещала вечерком заскочить.

Я: Прямо сейчас и уйдешь?

MOНИКA: Разумеется.

Я: Но... Передай привет Кади. И скажи, что они могут приехать ко мне в гости. Нет, этого не говори.

MOНИКA: Петька просил передать, что дело на мази.

Я: Aх на мази?

MOНИКА: Ну ладно, чудесно было тебя повидать.

Я А как Танель?

MOНИКA: Послушай, Танель кажется завел себе невесту.

Я: Наконец-то! Красивая?

MOНИКA: Красавицей ее не назовешь. Самая обыкновенная.

Я: Я провожу тебя до Асты...Или до машины.

MOНИКA: (испуганно) Нет, не надо, не провожай, мне так хочется побыть одной, понимаешь, милый?

Я: Конечно понимаю. У тебя такой городской запах, он останется тут до утра.

MOНИКA: Ну пока!

Я: Пока! А я попытаюсь разобраться с темными силами силах.

MOНИКA: Дa.

Я: Значит, полагаешь, это можно петь?

MOНИКA: Послушай. Центральное отопление у нас работает в автоматическом режиме, или есть какая-то кнонка перевода на зимний режим?

Я: В автоматическом.

MOНИКA: Mику не сумел разобраться.

Я: Mику?

MOНИКA: Я пригласила Мику поглядеть, в чем дело.

Я A-а. Чудесно. Передай привет Мику. Нет, пожалуй, не передавай.

Я: Моя жена очень красива. Я и не помнил уже, что она так красива. Мы даже не притронулись друг к другу. Смешно. (Пауза.) «Можешь немножко сделать мне больно». Но где она? Вечерами я пытался понять, что она имела в виду этим «сделай мне больно». Каким образом. И не понимал. Так где же она? Стоп, успокойся, давай о другом. Я уже пробовал ходить по льду, затянувшему озеро. Прорубил себе маленькую прорубь, чтобы брать воду, и когда я шел по льду, видно было, как оттуда выплескивается вода. Желтая вода. Я решил немного заняться собой. В городе мне было вольно и комфортно, у меня было много приятелей и вообще я считал, что жизнь удалась. Но был один тип, Раймонд, которого я на дух не выносил, и стоило мне встретить его или хотя бы вспомнить о нем, как сразу портилось настроение. И здесь, в Таммеярве, Раймонд не оставлял меня в покое – самим фактом своего существования он омрачал мои мысли. Сам не знаю, почему. Я попробовал мысленно примириться с ним, чтобы избавиться от этого груза. (Пауза.) Чтобы стать лучше. Я думал о нем.

Я: O! Какие люди в Голливуде! Давненько не видались, старина!

РАЙМОНД: И тебя тем же концом по тому же месту!

Я: Как жизнь, как делишки?

РАЙМОНД: Kручусь помаленьку. А ты?

Я: И я тоже! Рад тебя видеть.

РАЙМОНД: Взаимно. Надо бы как-нибудь встретиться, посидеть, вдарить по пивку.

Я: Хорошая идея. Непременно встретимся.

РАЙМОНД: Так значит созвонимся?

Я: Непременно.

РАЙМОНД: У тебя есть мой номер?

Я: Должен быть.. (Дружески.) А знаешь, Раймонд, я тебя терпеть не могу.

РАЙМОНД: (дружески) А я - тебя.

Я: Отчего же ты меня не выносишь?

РАЙМОНД: Оттого, что ты не выносишь меня.

Я: Но почему? Чем я тебе не угодил?

РАЙМОНД: Тебе кажется, что ты невесть какой крутой мэн. А я считаю, что тебя переоценивают. И сильно.

Я: Да тебе, я вижу, тебе вообще не нравится то, что делают другие. Тебе нравятся только твои мысли.

РАЙМОНД: Верно сказано. Неужели тебе МОИ мысли понравились бы больше своих?

Я: Нет, я презираю все, что ты говоришь. Мне неприятно слышать твои речи..

РАЙМОНД: А ты, по-моему, всего лишь проныра, и льстец, и понтярщик.

Я: А по-моему ты настолько влюблен в себя, что вообще не замечаешь происходящего вокруг. Ты как глупый избалованный ребенок, считающий себя всеобщим любимцем. И сдается, что ты постоянно желаешь мне зла. И потому всякий раз, когда ты оказываешься в дерьме, я радуюсь.

РАЙМОНД: Да, я желаю тебе зла. Не нравишься ты мне!

Я: Но почему? Мы ни разу не перебегали друг другу дорогу. Я не мешаю тебе, ты не мешаешь мне.

РАЙМОНД: Чего ты хочешь?

Я: Хочу, чтобы ты мне нравился. Не получается. Но почему?

РАЙМОНД: А ты представь себе, что я – это ты, и поймешь, что я никому не желаю зла. Вот ты небось считаешь себя очень хорошим, неправда ли?

Я: Ну в общем да.

РАЙМОНД: A я считаю тебя плохим. Кто же из нас прав?

Я: Думаю, что прав я.

РАЙМОНД: Oкей. А я считаю себя очень хорошим человеком. А ты уверен, что я плохой. Кто из нас прав в этом случае? Думаю, прав я!

Я: Ну да...

РАЙМОНД: Попробуем обмозговать эту проблему.

Я: Ну что же, попробуем.

Я: Внезапно я почувствовал, что это возможно. Возможно очистить себя, свою душу. Мелькнула догадка, что силы Тьмы на самом деле слабы и трусливы, они бессильны, если ты их обнаружил. До тех пор, пока ты не раскусил их, они умеют казаться твоей неотъемлемой частью. Думаю, что я оттолкнулся от своей прежней жизни в тот момент, когда приметил в себе алчность. Я узнал ее, и в тот момент, когда я определил ее, эту просыпающуюся во мне алчност, она отделилась от меня. Темная сила отступила. Тянулись дни, я ходил к автолавке, возвращался, волоча на горбу продукты. Спрашивал у людей про ту девушку, однако никто не смог сказать ничего вразумительного. Вроде бы нет такой женщины в их селе. Странно. Спрашивал, откуда они узнали насчет среды. Оказалось, слух такой прошел. Я ждал комментариев по поводу моей проповеди, но никто не проронил ни слова. Но в очереди меня пропустили вперед – мол, тебе возвращаться далеко. Я почувствовал неловкость, доставая бумажник, туго набитый «пятихатками». Женщина, стоявшая за мной, увидела их, это как пить дать. Снег между делом растаял, потом выпал вновь. Погода стояла ветренная, и шторы на окнах тихо шевелились. Я пытался законопатить щели. Полы казались просто ледяными, но когда я топил плиту, в доме было тепло.

«Когда-нибудь я вернусь к тебе»... А вдруг она живет в лесу, неподалеку, так же одиноко, как я. И следит за мной. Я вел долгий и весьма систематический поиск. Круг постепенно расширялся. На снегу я бы сразу обнаружил следы. Но ничего. Раза два мне мерещилась какая-то хижина вдали, но стоило подойти ближе... Весь день я искал ее, а потом возвращался в нетопленый дом, зажигал лампу и забивался под одеяло. Ждал стука в дверь. Знал, как он прозвучит здесь, в погруженной в сумерки комнате, посреди леса. Человек пришел к человеку и стуком дает знать, что он тут, по другую сторону двери. (Стучу по доске.) Красота. Я уже засыпал, но продрал глаза, чтобы потушить лампу... И увидел – в двери стояла она.

СИРЛИ: Вот видишь, из поцелуя у двери ничего не вышло..

Я: Постой, я сейчас.

СИРЛИ: Нет!!! Это будет уже не то. А я-то думала, как мы поцелуемся в дверном проеме, и я проникну своими холодными ладонями тебе под рубаху, и ты, может быть, вздрогнешь. Ты не ждал меня? (Долгая пауза.) Ладно. Вижу, что ждал. Меня стоит ждать... Встречи со мной...ее хватит надолго. На всю жизнь. У меня есть кое-какие секреты. Очень-очень хорошие секреты. Мне трудно понять, отчего я тебе не понравилась.

Я: То есть как это?

СИРЛИ: А вот так. Отчего же наша прошлая ночь была такой убогой?

Я: Kак это – убогой?

СИРЛИ: А разве она не была убогой? Мы дрыхли как усталые солдаты – спина к спине.

Я: Но ты же сама сказала: больше ничего не будет.

СИРЛИ: Я сказала! Мало ли чего я скажу! Я ведь исключительно ради приличия. Зачем тебе считаться с моими словами, если ты хочешь меня? Ты ведь сильнее.

Я: Если ты ради приличия сказала, то я из вежливости не стал к тебе приставать.

СИРЛИ: Запомни, что в такие моменты женщина ждет от мужчины что угодно, кроме вежливости.

Я: Почему?

СИРЛИ: Потому. (Смеется.)

Я: Я бы не стал брать тебя силой, коли ты сказала, что...

СИРЛИ: А я думаю, это здорово, когда ты сначала пытаешься силой сломить сопротивление женщины, а потом вдруг замечаешь, что она вовсе не сопротивляется, а совсем даже наоборот.

Я: Я ведь не знал этого заранее.

СИРЛИ: Но попробовать-то мог бы? Думаешь, женщина чувствует себя оскорбленной, когда замечает, что ее хотят? Да ее глаза все тебе скажут! Доверяй глазам. Глаза могут быть испуганными, презрительными, запрещающими, позволяющими, равнодушными, страстными, зовущими к игре, влюбленными, говорящими «нет», говорящими «да»... Я хочу видеть твои глаза. (Берет лампу и подходит ко мне вплотную.)

Я: Ну и?

СИРЛИ: Aй-ай-ай.

Я: Что?

СИРЛИ: Если дела так плохи, отчего ты не искал меня?

Я: Черт возьми, ведь я...

СИРЛИ: Тсс! Ты не знаешь, что значит - искать. Слышал: кто ищет – тот всегда найдет?

Я: Но я...

СИРЛИ: Тсс! Ты искал, но не верил, что найдешь меня. Ты наперед был готов к тому, что не найдешь. Ты не думал меня найти, ты просто искал. Не так ли? (Пауза.) Да, я видела твой ритуал. Мысль мне показалась слишком сложной. И ты забыл сказать, что несешь людям слово истины. Что ты провозвестник. Но вера твоя сильна.

Я: Провозвестник?

СИРЛИ: Да, ты можешь назваться этим именем. Но самое главное ты не сказал.

Я: Чего я не сказал?

СИРЛИ: Что все мы были детьми.

Я: И что из того?

СИРЛИ: Послушай. Если ребенок чего-то хочет, он бросается на землю и рыдает, чтобы это получить. А взрослый привык отказываться. Из вежливости. Что сказали тебе мои глаза?

Я: Что у тебя в самом делел есть секреты, которые ты готова открыть мне. И что мир несравненно шире, чем мне когда-то казалось. И что существуют краски, которые мне никогда не встречались.

СИРЛИ: И еще я сказала, что доверяю тебе. И что мы могли бы попробовать, что у нас получится.

Я: Да, и это я прочел в твоих глазах.

СИРЛИ: Иди же! (Пауза.) Иди! (Пауза.) Иди ко мне. (Пауза.) Иди!

Я: Не понимаю, что со мной творится. Я не могу сдвинуться с места.

СИРЛИ: Иди ко мне.

Я: Руки словно онемели и ноги отнялись.

СИРЛИ: Приди ко мне, иначе я уйду.

Я: Постой! Я не могу! Что за чертовщина?

СИРЛИ: Не переживай, я еще вернусь, Провозвестник.

Я: Когда ты придешь?

СИРЛИ: Однажды приду.

Я: Постой, где мне тебя искать?

СИРЛИ: Ищи меня не слишком далеко. (Уходит. Пауза.)

Я: Нет! Нет! Нет! Это был не сон. Скажите, что это был не сон! Прошу вас!

Утром я выскочил во двор. Земля была припорошена снежком. Я искал следы. И даже нашел их. Но нет, это были мои собственные следы, я оставил их, когда ходил отгонять лосей. Заглядывают в окна, как бы рогами они мне стекла не побили. В первый раз я даже испугался. Просыпаюсь утром и по привычке гляжу в окно, какая, мол, на дворе погода, а в окно тычется огромная морда, дышит так, что стекло запотевает, а на башке – рога. А бывает – проснусь и часами лежу под одеялом, прислушиваюсь к тому, что за окном. Особенно когда дождь колотится в оконное стекло и барабанит по крыше. Все зависит от погоды. Если погода дурная, меня во двор калачом не выманишь. Сидишь в комнате и потихоньку покладываешь дровешки в плиту. Тепло и на душе хорошо. Спроворишь какую-никакую еду и радуешься, что у тебя еще осталось немало припасов. В свой список для автолавки я вписал новые позиции: конфеты, много конфет, печенье, вафли... и даже торт, если найдется. Странно, что они там в городе справляются без меня. Жизнь не стоит на месте. Я-то мнил себя незаменимым, уверен был, что без меня все пойдет вкривь и вкось. Ждал, что они приползут за советом. Но никто не пришел. Впрочем, вру. Наконец-то установилась хорошая погода. Светило солнышко, ветер утих, снег таял. Я собрался на всякий случай подготовить площадку под дубами. Очистил кострище от снега, натаскал веток. И потянулся, ощущая всеми мышцами приятную усталость. Как вдруг предо мной предстал сам старина Пеэтер, собственной персоной.

ПЕЭТЕР: Ты бы, чертяка, приказал своим рабам дорогу расчистить. А то я пер к тебе пёхом, как последний лох.

Я: А я тут по тебе соскучился. А ну-ка поворотись к свету, покажись, каков ты. Петруха, старина!

ПЕЭТЕР: Ну и в глушь ты забрался, брателло!

Я: Однако живу. Чуешь, солнышко еще греет?

ПЕЭТЕР: Чую. Я весь вспотел. Блин, нарочно искал куртку, чтоб к тебе ехать. Меня в магазине навешали лапшу на уши – мол, эта ткань дышит. Ни хрена она не дышит!

Я: Тебе Моника рассказала, как добираться?

ПЕЭТЕР: Да. И схему составила. На полноприводном джипе по таким дорогам кататься – сплошной кайф. Машина – зверь. Только вовремя кнута ей давай.

Я: Да. Послушай. (Пауза.) Нет, не сейчас. Слышишь – птица поет? А теперь я открою тебе чудо. (Беру доску и сосредоточенно стучу ею 12 раз.) Когда я так вот стучу, то как бы говорю Свету, что не забыл самое главное. Попробуй, ты никогда такого еще не испытывал. Двенадцать раз..

ПЕЭТЕР: Ну я не знаю... Как стучать-то?

Я: Просто, как будто стучишься в дверь к самому любимому человеку.

ПЕЭТЕР: Ты имеешь в виду Эстер?

Я: Не знаю, кто тебе дороже всего.

ПЕЭТЕР: (долго думает.) А, понял. (Стучит.) Так что ли?

Я: А у тебя получается.

ПЕЭТЕР: Moника про этот стук не рассказывала. (Пауза. Я внимательно прислушиваюсь.) То есть рассказывала...но ничего особенного...Про какой-то древесный гриб.

Я: Хочешь я тебе его покажу? Это просто невероятно!

ПЕЭТЕР: Конечно, хочу.

Я: Тогда тронулись. До него еще надо дойти.

ПЕЭТЕР: Дойдем. Какие наши годы!

Я: Всего-то каких-нибудь пять километров.

ПЕЭТЕР: Послушай, давай как-нибудь в другой раз. Я захвачу лыжи и...

Я: Ну да. Эстер тебя с ночевкой не отпустила.

ПЕЭТЕР: А ты откуда знаешь?

Я: Тогда пошли в дом. Я с утра плиту протопи л.

ПЕЭТЕР? Oкей. (Мы движемся к дому.)

Я: Что Moникa ещe рассказывала?

ПЕЭТЕР: Ничего особенного. Что была у тебя. И как ты тут.

Я: Мы с тобой десять лет трудились рука об руку. День ото дня. Странно. (Облачаюсь в мантию и надеваю венок.) Все не пойму – не кажется ли венок лишним? А вместе с тем какие-то штрихи он добавляет. Ты как считаешь?

ПЕЭТЕР: Я думаю, он здесь нужен. Ты в нем отлично смотришься.

Я: Пожалуй ты прав. А слышал ли ты, что я Провозвестник?

ПЕЭТЕР: Нет.

Я: Moника не говорила?

ПЕЭТЕР: Нет.

Я: Это трудно объяснить. Знаешь, однажды у меня в голове прояснилось.

ПЕЭТЕР: Это ты о чем?

Я: Я словно кое в чем разобрался – и все стало таким простым и ясным.

ПЕЭТЕР: Да что ты говоришь.

Я: Теперь я уже не совсем я.. Или наконец-то я стал самим собой. Я словно нахожусь в контакте с неким медиумом, который через меня должен передать миру нечто важное.

ПЕЭТЕР: Почетная миссия.

Я: Почетная... Теперь ты понимаешь: я – Провозвестник!

ПЕЭТЕР: Ну да.

Я: Тебе не помешает, еслит я влезу на стол?

ПЕЭТЕР: Ну что ты! Совсем не помешает!

Я: Ну вот. Ты, конечно, замечал, что в мире есть красивые вещи и менее красивые вещи. Я не имею в виду твой «Хаммер», я о других самых красивых вещах. Ты понял?

ПЕЭТЕР: Ну да! Закат солнца, цветочки...

Я: Точно! А ты заметил, что всякий раз, когда мы видим нечто подобное, наши сердца переполняет радость. И когда мы кому-то можем помочь, радость тоже наполняет наши сердца. Ты согласен?

ПЕЭТЕР: В общих чертах – да.

Я: Так. А почему это происходит?

ПЕЭТЕР: Не знаю.

Я: Вот потому-то ты и нуждаешься в Провозвестнике. Представь себе, что ты отправился по грибы. Нашел гриб. Ты рад? Не так ли?

ПЕЭТЕР: Рад.

Я: А почему? А потому что найти гриб было твоей целью. Твоей задачей! И с красотой и с добром то же самое. Когда ты встречаешься с ними, твоя душа ликует. Потому что твоя задача в этой жизни – замечать красоту и собирать красоту. Наполнять свою душу добром, позитивной энергией. Ведь пока что негативный полюс сильнее. И вот на свете появились или еще только появляются Провозвестники, которым выпало на долю говорить с людьми, напоминать им о красоте. Понимаешь?

ПЕЭТЕР: Понимаю, понимаю...

Я: Тебе не помешает, если я немного станцую?

ПЕЭТЕР: Нет, не помешает. Абсолютно.

Я: Это примерно такой танец, как у пчел, которые сообщают всему улью, где лучший медосбор. Я попробую начать с легкого бормотания, если ты не против?

ПЕЭТЕР: Да, конечно. Конечно.

Я: С этого все и начинается! Ты не хочешь меня поддержать? От тебя ничего особенного не требуется! Только постучать немного. Ты согласен?

ПЕЭТЕР: Да, да!

(Я исполняю короткий танец и бормочу.)

Я: Как видишь, ничего особенного. Но когда я танцую, мне кажется, что этим я что-то доказываю.

ПЕЭТЕР: Круто... Послушай, я, пожалуй, двинусь потихоньку. Ой, совсем из головы выпало. У меня к тебе маленькое дельце.

Я: Какое?

ПЕЭТЕР: А, пустяк. Видишь эти бумажки? Черкни-ка на них свою подпись.

Я: Мне прочесть?

ПЕЭТЕР: А стоит ли утруждаться?

Я: Тогда поясни вкратце, что это за бумажки.

ПЕЭТЕР: Это...ну в общем для упрощения делопроизводства. Нынче, видишь ли, ерунда получается: всю дорогу приходится объяснять, что одна сторона отсутствует...ну и так далее. Может случиться, что из-за одной-двух подписей придется вызывать тебя в город. Вот я и решил облегчить тебе жизнь, чтобы пока тебя нет, весь воз тянул бы я один. Понимаешь, годовой отчет впереди и прочая хренотень. А когда вернешься, мы с тобой вновь все разделим пополам.

Я: Выходит я как бы должен отказаться от своего пая в твою пользу?

ПЕЭТЕР: Ну да. Подпиши – и у тебя ни о чем голова болеть не будет, сможешь спокойно заниматься здесь своими делами.

Я: Супер. Ты настоящий друг.

ПЕЭТЕР: Ты же сам сказал: надо творить добро.

Я: Вот именно.

ПЕЭТЕР: Распишись на каждом листе, в нижнем углу. Тут сказано, что ты находишься в здравом уме и трезвой памяти.

Я: А ты сомневаешься? Хорошо, но прежде чем я подпишу, мы с тобой станцуем пляску добра, чтобы все это выглядело торжественнее.

ПЕЭТЕР: Непременно спляшем.

Я: Отстукивать буду я.

ПЕЭТЕР: А мне, значит, плясать? Oкей!

(Я отстукиваю ритм, а Пеэтер танцует, стараясь подражать моему танцу.)

Я: Спасибо! Ты сумел меня удивить. Мог бы помогать мне проводить обряды.

ПЕЭТЕР: Kогда-нибудь специально для этого приеду.

Я: Дай ручку!

ПЕЭТЕР: (роется в карманах) А у тебя, что, нет?

Я: Кажется в самом деле нет!

ПЕЭТЕР: (панически охлопывает себя). Проклятая новая куртка! Обычно у меня эти карандаши и ручки по всем карманам распиханы. А сейчас! Неужели все в жопу? Вот блядство!

Я: Постой, кажется у меня где-то завалялась. (Иду в дом искать. Пеэтер тайно осеняет себя крестом.) Вот, нашлась! Проверь, пишет ли? Паста не засохла? Ну, покажи, где мне тут расписаться? (Спокойно подписываю бумаги. Пеэтер затаил дыхание.) Готово. Словно гора с плеч. Спасибо тебе, старина, что потрудился навестить меня! И благодарю Свет за то, что он позволил мне помочь ближнему и тем самым приблизил к себе.

ПЕЭТЕР: Oкей! Ну, будь мужчиной! А женщины у тебя здесь бывают?

Я: Бывает одна. Только мне до сих пор не совсем ясно – на самом делел она существует или так...видение.

ПЕЭТЕР: Забавно.

Я: Ну да, очень забавно.

(Смеюсь.) Полный абзац! (Смеюсь.) Ну точно – полный абзац! Послушайте, они там вообразили, будто у меня крыша съехала. Будто я помешался! Ну, ребята, вы даете! Дожили! Интересно, с чего это они так думают? Ведь не с чего? Вы-то понимаете, что я никакой не псих! Петруха – тот в самом деле решил, что круто подставил меня и обвел вокруг пальца. Да ни хрена подобного! Он и не заметил, что совершил пeрвый хороший поступок в своей жизни. Ну, допустим, не совсем так. Но ведь пытался. Петька – парень ушлый. Мой единственный друг... «Ищи меня не слишком далеко»... Что она хотела этим сказать? Искать поблизости? Не понял. Стоп. Все-таки это был сон. Ну ладно – сон так сон. А в первый раз? Kогда она показала спинку? Ведь это не было сном? Или все-таки было? Не было? Было? Нет, не было! А вдруг? Не знаю. Нет, это не сон. Теперь я, наконец, запасся конфетами, и вафлями, и печеньем. Утром за чаем – кофе мне почему-то надоел – я отвдал по две конфеты каждого сорта и по печенью, и по вафельке. Вкусно. А погожие деньки еще держатся. Снег слепит глаза, а дубы еще не все листья стряхнули. На некоторых ветках еще остались листя. Побурели, но не падают... А я устроил себе банный день. Долго готовился к нему, все обдумал. Фишка в том, что среди дубов есть один дуплистый, пустой внутри. Я развел поблизости костер, докрасна раскалил три камня величиной с мою голову, перетащил их, подталкивая дубинкой, к дубу и сунул в дупло, а отверстие заткнул одеялом. Плеснул на них воды из ведра. Один камень тут же с треском раскололся. Первый пар оказался таким лютым, что мне пришлось выскочить наружу, зато после все устаканилось – и я словил тотальный кайф. Растерся снегом. До озера было далековато, и я не решился бежать к нему и окунуться в прорубь. Просто сделал пробежку вокруг дубов. Мне понравилось, и через несколько дней я повторил опыт. Я как раз бегал вокруг дуба, голый, естественно, и тут приметил желтую куртку. Предсталяю себе, что подумала моя дражайшая половина Моника, увидев меня совершенно голого, нарезывавшего круги вокруг дуба. С Моникой был какой-то мужчина, которого я не узнал. Подумал было, что Мику, но это оказался не Мику. Такие дела. Я поспешно оделся и успел добежать до дома раньше их.

MOНИКA: Не тебя ли мы на снегу видели?

Я: Да, это был я.

MOНИКA: Что ты там делал?

Я: Решил малость прохладиться.

MOНИКA: Неужели тебе так жарко?

Я: Ну да, ужас как жарко.

MOНИКA: Нет, вы только посмотрите на него.

Я: Я ведь стою вертикально, и оттого голове особенно жарко... Она просто гудит.

MOНИКА: Голова гудит?

Я: Да, и мне приходится охлаждать ее снегом.

MOНИКA: Ну конечно. А вообще как твои дела?

Я: Просто великолепно. А как вы там без меня?

MOНИКA: Taнель опять завел новую девицу.

Я: Хорошенькую?

MOНИКA: Та, предыдущая, была получше. Да ладно, дело прошлое, но новенькая какая-то странная. Танель приводит ее домой, девица готовит еду, прибирает и ужасно действует мне на нервы.

Я: (к мужчине) А вы кем будете?

MOНИКA: Mой знакомый. Я как-то сказала, что собираюсь к тебе, и Ромми любезно вызвался меня сопровождать.

РOMMИ: Ромми.

Я: Приятно познакомиться с твоим знакомым. А чем Ромми занимается?

MOНИКA: Ромми... Как же это? Ага, он врач.

Я: Ухо-горло-нос? Всех излечит-исцелит добрый доктор Айболит?

MOНИКA: Ромми... слово такое сложное..

РОММИ: Терапевт.

Я: Натощак не выговоришь. Хотите осмотреть мое горло? Наверно вы ни разу не видали совершенно здоровое горло. У меня такое. Любуйтесь.

РOMMИ: Спасибо, но я не на работе. Просто решил проветриться. Вырваться хоть ненадолго из города.

Я: Понял! Вы совершаете паломничество! Выходит, в городе уже заговорили обо мне?

РОMMИ: О чем?

Я: О том, что Небо говорит со мной. Что я Провозвестник! Знаю, все знаю! Я обязан прийти к каждому, но пока еще не готов проповедовать в городе. В силу не вошел. Но паломников приму. Ибо они уже прозрели. До тех, кто слеп, мне пока не донести свет Истины. Знаешь, Моника, я так и не сумел узнать, кто правит темными силами. Каждый день жду Откровения, а оно все не приходит. А кстати, Петька у меня был!

MOНИКA: Знаю. Он говорил. (Моника и Ромими обмениваются выразительными взглядами.) Вы чудненько пообщались.

Я: Да, нам было чудесно.

РOMMИ: Скажите, а расстройства вестибулярного аппарата у вас не наблюдались?

Я: А хочешь – устроим петушиный бокс? Я готов!

MOНИКA: Оставь, веди себя прилично!

Я: Ты не представляешь, как прилично я пытаюсь себя вести. Изображаю придурка, чтобы профессору не казалось, будто он зря прошвырнулся в такую даль.

MOНИКА: О чем ты, милый? Ты ведь не придурок!

Я: Разумется, нет. Я ведь предупредил, что только притворяюсь.

РОММИ: Не собираешься на днях в город? Мы бы встретились, потолковали о том, о сем.

Я: Не могу покинуть эти места прежде, чем получу новое Послание. Моя миссия здесь еще не завершена.

РОММИ: Ну конечно. Но когда соберешься, дай знать. Вот моя визитная карточка.

Я: Я ее вставлю в рамочку.

MOНИКA: Ромми, ты не мог бы подождать во дворе? (Ромми выходит.) Ромми очень хороший врач. У него есть практика даже за границей.

Я: Парень что надо! А о чем ты хочешь со мной посекретничать?

MOНИКА: Ты никогда не подумывал о разводе?

Я: В голову не приходило.

MOНИКA: Честно?

Я: Честно.

MOНИКA: A я думаю, что мы должны. Развестись.

Я: Хорошо, разойдемся.

MOНИКA: Что я слышу?

Я: Ты хочешь развода. Я согласен. Разбежимся.

MOНИКA: (плачет) Ты меня больше не любишь!

Я: Не люблю. То есть люблю, но не более, чем лягушек на дне озера, которых я очень люблю.

MOНИКA: Выходит, я лягушка! A совсем недавно ты говорил, что я никогда еще не была такой красивой!

Я: Aх, ты все равно не поймешь, что я говорю. Показывай, где подписаться. Карандаш у меня при себе!

MOНИКA: У тебя есть другая, да? Я так и знала!

Я: Так значит, Мику? Да?

MOНИКА: (радостно): Откуда ты догадался? Знаешь, он такой милый. Но кто тебе сказал? Пеэтер?

Я: Показывай, где мне расписаться? И как это вам удается? У Петьки печать нотариуса заранее была поставлена, у тебя она поставлена... у меня никогда такое не проходило.

MOНИКА: Имеются кое-какие связи.

Я: Собственность как будем делить?

MOНИКA: Ты ведь здесь ни в чем не нуждаешься?

Я: A если я не подпишу?

MOНИКA: Объявим тебя недееспособным.

Я: Способная девочка. (Держу карандаш над бумагой.) Читаю твои мысли: ну пожалуйста подпиши; Господи, сделай так, чтобы он подписал. (Пауза.) Я мог бы тебя потомить, но ты была мне хорошей женой. Красивой. Помнишь, как я похитил тебя, чужую невесту? Игра стоила свеч! Я не шучу! Спасибо тебе за все! (Подписываю.) Ну, Мику, старый блядун! Кто сказал, что Бога нет? Бог – не фраер... (Moнике.) И скажи Мику, что насос в бассейне надо время от временит проверять, а то волосы его забивают.

MOНИКА: Слушай, давай сделаем это по-быстрому! Хочешь?

Я: После как-нибудь. Если случай подвернется. Иди. Профессор замерз.

МОНИКА: Окей. Если подвернется.

Oкей! На улице Нурменуку, 40 сегодня праздник. Я примерно догадываюсь, какие деликатесы заказала Моника. Бедняга. Ей так хочется поделиться новостями, но приходится терпеть. Нет, она послала СМС: «Желаю счастья. Получили всё!» Я пересчитал наличность в бумажнике. Там оставалось около десяти тысяч. Я подсчитал, что в неделю трачу на себя примерно триста крон, правда, можно жить бережливее, не покупать лишнего. Ну хорошо, триста крон в неделю, грубо говоря, тысяча крон в три недели, тридцать недель как минимум я продержусь. Семь месяцев. Возможно, даже восемь. Деньги иссякнут в мае. Тогда начну делать припасы на зиму. Распахаю делянку, засею ее чем-нибудь. Поживем – увидим. Мне бы зиму продержаться. Да, в самом деле, зиму еще предстоит пережить. До Рождества светлое время суток будет становиться все короче. Надо бы успеть выстирать простыни. Намести к стенам дома сугробы, чтобы держали тепло и от пола не так дуло. Дрова придется экономить. Надо набрать в лесу сухие ветки и уложить возле плиты. Заранее сделать закупки в автолавке – а то вдруг наметет снегу, и она к нам не пробьется. Хорошо бы иметь лыжи. И санки. Хоть и говорят: «Готовь сани летом, а телегу зимой», в августе, отправляясь сюда, я не подумал о лыжах. Шерстяные носки прохудились. Надо научиться вязать. В принципе... На здоровье, к счастю, грех жаловаться. И никаких тебе тренажеров. Я подсчитал, что в день приседаю примерно сто раз, наклоняюсь сто раз, хожу по несколько часов, подымаю тяжелые предметы, оборачиваюсь.. Никогда еще я не чувствовал себя таким крепким... Глаза позволяют, глаза соглашаются, глаза призывают к игре...Где они, эти глаза? Не понимаю, чем она приворожила меня? Я так тоскую по ней. Нет, это не просто плотское желание. Я хочу, чтобы она была здесь, в этой комнате. Хочу видеть ее руки на столешнице. Слишком часто я обнаруживал себя в лесу, на тропке, которая ведет к селу... Почти каждый день я доходил почти что до самого села, так что дом Асты уже маячил вдали, старался шагать как можно менее размашисто, оставлял следы, чтобы ей легче было шагать по моим следам. Однажды утром, отогрев ладонью стекло от изморози, я увидел, как к дому приближается пожидая пара. Женщина впереди, мужчина в десяти шагах позади. Моя душа возликовала. Идут мои люди! Наконец-то. Я отворил дверь, чтобы они не стеснялись постучать.

Я: Заходите, люди добрые! Чего топчетесь у порога, ну нанесете немного снега, не беда!

ЛEЙДA: Mы тут со стариком надумали навестить вас. Лейдой меня звать.

ЭЭДУ: Ээду. С хутора Кукке. Мой прадед был...

ЛЕЙДA: Ну вот, завел свою шарманку... Помолчи!

Я: Раздевайтесь, садитесь. Вот конфеты, угощайтесь.

ЛEЙДA: Почему бы и не присесть...

ЭЭДУ: А стол этот еще мой покойный отец смастерил...

ЛEЙДA: Да уймись ты! Гляжу, здесь все как при чокнутом Юлиусе было.

Я: Да я здесь ничего не менял.

ЭЭДУ: В этом столе имелся тайничок...Помнишь, как старик покойный удивлялся...

ЛEЙДA: Нам что, сразу домой возвращаться? Кого твои россказни интересуют?

Я: Какую погоду обещают, не слыхали?

ЭЭДУ Вот ежели синички в конце ноября...

ЛЕЙДА: Переменнная облачность, ветер переменных направлений, возможен снегопад.

Я: Ясно. А вы какую жизнь ведете?

ЛЕЙДА: Mы тут начали в себе копить этот свет. Или доброту. Как правильно? Одни говорят так, другие этак.

Я: И так, и этак правильно.

ЭЭДУ: Я ведь тебе то же самое толковал!

ЛЕЙДА: И ты туда же! Я теперь больше фильмов про природу стала смотреть. И синичкам подкладываю сало.

ЭЭДУ: А я колочу во всю ивановскую!

ЛЕЙДА: Да, колотить он мастак. Я вот и спрашиваю, неужели все время надо стучать деревяшкой?

Я: Не все время. Лучше по утрам и вечерам. Главное – не надо чересчур усердствовать.

ЛEЙДА: (разочарованно): Ах вот как!

ЭЭДУ: А я что говорю!

ЛЕЙДА: A по ночам?

Я: Ночью надо спать.

ЛЕЙДA: Получил?

ЭЭДУ: Подумаешь! Наше дело стариковское. Коли сон не идет, не грех и постучать.

ЛЕЙДА: A Сельма - та все глядит на заснеженное поле. А какая в том красота?

Я: У каждого человека свое представление о красоте.

ЛЕЙДА: Понятно. А когда следующий сход будет, просили узнать?

Я: Что у нас сегодня за день?

ЛЕЙДА: Воскресный.

Я: Значит, соберемся в эту среду. Я готов.

ЛЕЙДА: Ясно, значит так и передам что в среду.

Я: Однако соберемся пораньше, еще засветло. Часика в два.

ЛЕЙДА: Так и передам, что в два.

Я: Заметано. (Старики о чем-то перешептываются.) Да говорите же смелее!

ЛЕЙДА: Ты скажи...

ЭЭДУ: Я что? Я человек маленький.

ЛЕЙДА: Скажи уж.

ЭЭДУ: А у тебя язык отсох?

ЛЕЙДА: Ну до чего же нудный у меня мужик!

ЭЭДУ: У нас к вам разговор по душам имеется.

ЛЕЙДА: Не крути.

ЭЭДУ: Скажи сама.

ЛЕЙДА: Нет, говори.

ЭЭДУ: В общем, человек вы очень богатый. Брат моего деда по матери...

ЛЕЙДА: Ээду!

ЭЭДУ: Одним словом, человек вы богатый. Даже очень...

Я: С чего вы взяли, будто я богат?

ЛЕЙДА: (торжественно.) Уж мы-то знаем.

Я: Откуда знаете?

ЛЕЙДА: Волостной старейшина запустил ваше имя в машинку.

ЭЭДУ: Поисковую.

ЛЕЙДА: В поисковую, говорю, машинку. А в ней сказано, что вы очень богатый человек, миллионами ворочаете.

ЭЭДУ: Люди говорят. Вот мы со старухой пораскинули мозгами и подумали: может сумеете вы наскрести для нас тысячи три крон или около того.

ЛЕЙДА: Конечно, если это возможно.

Я: Так что вы на эти деньги планируете?

ЭЭДУ: Особых планов, откровенно говоря, у нас нет. Вот когда деньги в руках, тогда можно и планировать.

Я: Одним словом, вам просто нужны деньги.

ЛЕЙДА: Eсли, конечно, сможете выделить нам...

ЭЭДУ: Три тысячи.

Я: Понимаете, какая незадача. Всего пару дней тому азад я отдал все, что у меня было.

ЛЕЙДА: Kак все?

ЭЭДУ: Все миллионы?

Я: Много миллионов отдал. Все, что у меня было.

ЛЕЙДА: Kак же так? Кому?

Я: Друзьям. В городе. Им нужнее. А я теперь гол как сокол. И рад.

ЛЕЙДА: Чему же ты радуешься?

Я: Что освободился от денег. Всего-то десять тысяч и оставил себе на жизнь.

ЛЕЙДА: Так может одолжите нам, а?

ЭЭДУ: Три тыщи..

Я: Пожалуйста. Берите. Тысяча, две, три. Теперь я еще больше радуюсь.

ЛЕЙДА: Может еще тыщонку подкинете?

Я: Берите! Я рад. Больше не дам, не могу – иначе мне зиму не пережить. Припасов у меня никаких. Понимаете, я уже не богач! И тем легче мне нести людям свое учение. В среду увидите. Чем меньше у меня есть, тем сильнее я прозреваю.

ЛЕЙДА: Благодарствуйте. А мы пойдем своей дорогой.

Я: Добрый путь, дорогие мои!

Ну что скажете? (Пауза, я в смятении.) Самое главное – люди в селе уже заговорили обо мне и уже предприняли первые шаги. Начало всегда дается трудно, но они стараются. И в моем учении не сказано, что деньги не нужны. Конечно, нужны. Но я говорю, что они не должны занимать первое место. Думая о среде, я очень волновался. Собирался разжечь несколько костров. Под дубами, и на льду озера, и по другую сторону озера. Требовались помощники, да где их взять? В списке для автолавки я подчеркнул слово «спички» и поставил три восклицательных знака. Разучил свою песню и выстругал хорошую доску, чтобы колотить ей об землю. Прямыe углы ошкурил и закруглил. Вечером у плиты. Время летело стрелой, и вот настала среда. В понедельник у автолавки никто не решился взглянуть в мою сторону. Все отворачивались. Я счел это добрым знаком. Ну как ты будешь стоять в одной очереди с Провозвестником? Настала среда. В половине второго я обежал приготовленные костры и поджег их, вернулся в дом, привел себя в порядок, прочел благодарственную и замер у окна. Пробило два часа. Погода стояла божественная. Костры горели величественно. Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди. (Пауза.) Ну конечно, по снегу им добираться дольше. Запоздают немного – не беда: кострам еще долго гореть. (Пауза.) Ведь сегодня среда? В понедельник я ходил в лавку, во вторник раскладывал костры, сегодня точно среда. К половине третьего еще никто не пришел. Наверно будут к трем. В половине четвертого – ни души. Никто не пришел. Не знали? Уж Лейда и Ээду могли бы прийти? Словом, никто ко мне пришел. Никто. Я в одиночестве протанцевал у костра свой танец и спел песню. Думаю, что впервые у меня получилось так замечательно. Домой вернулся уже затемно. Возясь с керосиновой лампой, заклинал: «Ну появись же, появись в комнате!» Нет. Ее не было. А я так нуждался в поддержке. (Смеюсь.) Я дрожал. Это не был озноб, это не был гнев, это была какая-то незнакомая дрожь. Словно внутри меня происходило землетрясение. Отчего же никто не пришел? Ведь я так готовился. Так ждал. Мне казалось, я разбит вдребезги. Равнодушая усталость овладела мной.

Утром я проснулся в заскорузлой от мороза постели от стука в дверь. Это был не тот стук. Но лицо человека, вошедшего в дом, было мне знакомо.

УУГУ: Ты собирался за картохой прийти, а не пришел. Я сам тебе принес. Уугу меня зовут.

Я: Добрый Уугу.

УУГУ: Нет, славный Уугу. Уугу – славный мужик.

Я: Точно - славный.

УУГУ: Холодно у тебя тут.

Я: С вечера не топил. Только сейчас проснулся.

УУГУ: Так нельзя, в доме должно быть тепло.

Я: Верно говоришь.

УУГУ: Kaртоху можно варить и в мундире – посолишь, очистишь и наворачивай за обе щеки. А утром можно и поджарить.

Я: Спасибо. (Пауза. Тихо.) Что вчера произошло?

УУГУ: А чему происходить? Ничего не произошло.

Я: (тихо) Почему никто не пришел?

УУГУ: Не знаю. (Пауза.) В селе болтают, что... Говорю тебе, я ночью глаз не сомкнул..

Я: (тихоt) О чем они болтают, Уугу? Что говорят?

УУГУ: Будто ты малость не в себе. Будто богатство свое раздарил, а часть сжег, а жену убил. Но я этому не верю. Это все Лейда языком треплет.

Я: Никого я не убивал. А состояние свое отдал. Это правда. Ну и что?

УУГУ: Ну, говорят, что ежели человек в своем уме, он так ни в жисть не поступит. А бедного дурачка чего слушать?

Я: A в первый раз? Тогда ведь они не знали о моих деньгах?

УУГУ: Знали. С самого начала знали, от волостного старейшины.

Я: Так что же они в первую среду пришли?

УУГУ: Интресно было богатея послушать. Богач – он знает, в какую сторону земля вертится. А может надеялись у тебя деньжатами разжиться. Хотя этого я не думаю.

Я: Знаю, что не думаешь. Ты здесь один – человек!

УУГУ: Знаешь, я слушал и то, что ты про свет говорил. Вот и старый Юлиус, который жил здесь допрежь тебя, вел такие речи. (Пауза.) До людей такое плохо доходит. Скажи человеку, что он славный мужик; скажи бабе, что она славная женщина – оно и ладно будет.

Я: Ты так считаешь?

УУГУ: Aга, считаю.

Я: А теперь, Уугу, иди.

УУГУ: Понимаю. Когда моя жена повесилась, мне тоже хотелось побыть одному. (Долгая пауза.)

Я: В голове у меня какой-то сквозняк. Не могу сосредоточиться. Не могу додумать до конца ни одной мысли. Сплошная каша. Помогите! Помогите! Помогите! (Падаю.)

Не знаю, сколько я пролежал без сознания. От мороза все тело задубело, я пальцем пошевелить не мог. Во рту пересохло. Но я не был мертв. Мои глаза видели. Я лежал на полу и видел под кухонным столом тот тайничок, что смастерил отец Ээду. Хотелось пить. Дополз до ведра. Ведро обледенело. У меня не было сил сколоть корку льда, я опрокинул ведро, и из подо льда закапала вода. Я слизал ее с пола и уставился на потайной ящик. Самый примитивный. Что я ожидал там увидеть? Не знаю. Прошло время, пока мне удалось вскрыть тайничок. Маленький фотоальбом. Руки не слушались меня, я листал страницы носом. Бородач на коне. Наверно, это и есть Юлиус. Бородач с женой. Бородач с женой и сыном. Мальчик в школьной фуражке. Наверно, это Юри-колбасник в детстве. Ну конечно! Юри-колбасник в солдатской форме. Юри-колбасник на тракторе. Юри-колбасник с женой. Юри-колбасник с женой и ребенком. Ребенок на коленях у бородача. Ребенок с велосипедом. Девочка. Девочка на качелях. О, дуб, к которому привешены качели, мне знаком. Девочка на Певческом празднике. (Пауза.) Девушка на Певческом празднике. Девушка с дедом Юлиусом. Далеко искать не надо. Все само образуется. Она здесь. Она существует. Существует. Она есть на свете. Она настоящая. Я люблю все настоящее. Пить. Хочу пить.

Она учится в университете, на последнем курсе. Ее зовут Сирли. Я иду ей навстречу. У Сирли начинается зимняя сессия. И мы пойдем в Таммеярве, домой. Я прикупил керосину. Сирли должна учиться. Я буду ей мешать. Неужели здесь нет часов? Все равно. Она придет. (Отечески.) Сирли такая умница, ей непременно надо продолжать учебу. Где-нибудь за границей. Ничего невозможного в этом нет. На тех бумагах, что подсунул мне Петруха, я начертал небрежно вместо подписи «Большой лось». Сирли вот-вот появится. Не слишком ли я стар для нее? Думаю, что не слишком. И мы ведь не собираемся прожить вместе целую жизнь. Так, недолго. (С радостным возбуждением.) А ну-ка напугаю ее! (Прячется. Входит Сирли под руку с незнакомым парнем.)

СИРЛИ: Давай быстрее!

ПАРЕНЬ: Почему?

СИРЛИ: (смеется) Потому! Нет-нет, спать с тобой я не собираюсь.

ПАРЕНЬ: Ясно.

СИРЛИ:: Но даже если это и случится, ничего страшного.

ПАРЕНЬ: Ясно.

СИРЛИ: Идем! У меня много секретов.

(Сирли и парень исчезают. Я выхожу из укрытия. Останавливаюсь. Музыка. Я танцую в круге света. Тьма. В темноте я стучу в пол деревяшкой.)

КОНЕЦ

Дата добавления: 2015-09-05