Таллиннский Городской театр 2005

ЯАН ТЯТТЕ

БЕЗУМЕЦ

Перевел с эстонского Борис Тух

Таллиннский Городской театр 2005

Действующие лица (в порядке появления):

Я

Пеэтер, мой деловой партнер

Сильвия, секретарь

Moника, моя супруга

Танель, наш сын

Юри-колбасник

Волостной старейшина

Уугу

Мику

Meйнарт

Сирли

Раймонд

Ромми

Ээду

Лейда

Парень

Я: Кажется я пришел слишком рано. (Выхожу на сценц. Жду.) Mне тут кое-кого обождать надо..

Я... (Haчинаю смеяться) Дело-то как раз в том, что я здесь нахожусь именно потому, что не могу вам объяснить, кто же я такой в конце концов. А с другой стороны я здесь потому, что.... (Долгая пауза.) В общем, дело темное. Во всяком случае, если меня что сюда и привело, так не отчаяние. Скореее -

желание узнать, что впереди. Я думаю, что многие от времени задумываются: черт возьми, ну что это за житуха у меня такая? Вот и я задумался. Тому уж больше полугода. В школе я всегда был на грани вылета за безобразное поведение. В школе плохим поведением считается, если ты осмеливаешься говорить то, что думаешь. И если пытаешься показать, что жить можно по–разному.

Помнится, школа отмечала какую-то дату. Нам строго-настрого наказали прийти в костюмах, потому что может быть приедет телехроника. Я выбрал костюм водолаза, а чтобы меня узнали, к голове прикрепил плакатик с фамилией. Меня не вышибли из школы только потому, что когда вызвали отца, он сказал директору, что сам велел мне так поступить. И обещал исправиться. Спасибо, отец! Женлся я молодым, сын уже в университете учится – сопляк первостатейный. (Пауза.) Уж я-то сопляком не был. Американцы установили, что в 14 процентах семей отцы не являются биологическими отцами своих детей. Вот так. Значит если в этом зале находится сто отцов, 14 из них...Нет, это в Америке... Нет, я тоже окончил университет. Химфак. Туда конкурс был самый низкий. В универе я тоже давал шороху, но сейчас об этом умолчу. Хотя одну историю могу рассказать. Кажется, я тогда здорово влип. Хотя как знать. В общем один парень, с которым я был едва знаком, женился, и нас пригласили на свадьбу. Жених оказался редким занудой и все приставал, чтобы я похитил невесту в строго отведенное время, пока подают кофе и торты. Я лично не очень-то разбираюсь в этих эстонских национальных обычаях. Одним словом, я был на взводе, а невеста – тем более, и брак этот продолжался у них всего неделю. Теперь эта невеста – моя жена. Вот какую штуку отмочил я в студенческие годы. Потом пришлось идти на работу, покрутился я и тут, и там, а когда наступили новые времена, один мой предприимчивый друг улучил момент, и мы стали ввозить в Эстонию мобиры и торговать ими. В основном, фирмы «Нокиа». Поначалy наша контора была с половину моего кухонного стола, а теперь из ее окна открывается вид на весь город. Окна у нас громадные. Ну и секретарши, все как у людей. Дружок где-то их находит, клевые телки. Все путем. Так вот, десять лет мы торгуем этими телефонами. Ну, конечно, обзавелись недвижимостью, крутыми тачками, расслабляемся в Кении и Таиланде, новый год – на Кубе; клубы всякие, золотые кредитные карты. И вот однажды утром приезжаю я на работу, поднимаюсь к себе на лифте, а в лифте зеркало во всю стену, и человек, которого я там вижу, кажется мне таким чужим, что я едва не сказал ему «Здрасьте!». В серой тройке, не в каком-то водолазном костюме, при галстуке, прилизанный, а взгляд усталый и безразличный. Перед тем, как войти, в коридоре, я глянул в гигантское окно и увидел птицу, которая, расправив крылья, парила за окном на одном месте и глядела прямо на меня. Как рыбка в аквариуме. Я просунул свою карточку в щель, дверь отворились и секретарша с Петрухой встретили меня аплодисметами, как в каком-то сериале..

ПЕЭТЕР: Yes!

Я: What’s the point?

ПЕЭТЕР: Вот тебе и пойнт. А ну-ка, кликни мышкой с присущей тебе элегантностью.

Я: (считываю с монитора) Эксклюзивный дилер..

ПЕЭТЕР: Не знаю, кого ты там в Финляндии умаслил или кого трахнул, только утром нам пришел мейл. (Кричит через порог.) Сильвия, волоки шампанское!

Я: Oкей.

ПЕЭТЕР: Может, Сильвия по этому поводу покажем нам сиськи? Или ты их уже видел?

Я: Да пока что нет..

ПЕЭТЕР: Не знаю, чего мы с тобой должны добиться, чтобы Сильвия показала сиськи.

Я: И я не знаю.

ПЕЭТЕР: Теперь опять жирные дивиденды на наши счета закапают.

Я: (вяло) Новые лавки надо бы открыть, людей нанять...

ПЕЭТЕР: Ты послушай только – у Кубо облом, у Таави – облом, у Толстяка – облом. Нам их лавки задешево достанутся.

Я: Ремонт потребуется.

ПЕЭТЕР: Возьмем лимон-другой кредита.

Я: Пару лимонов взять можно.

ПЕЭТЕР: А сегодня, брателло, уйдем в загул. Заслужили!

Я: Ого!

ПЕЭТЕР: Завалимся в ночной клуб или снимем какую-нибудь сауну...

Я: Эстер твоя не отпустит. Она тебя вон как пасет..

ПЕЭТЕР: Мы не надолго: часок – и...

Я Oкей, обмозгуем это дело.

Это «эксклюзивное право» много лет оставалось моей навязчивой идеей. Я отдал ему столько энергии, Петьке в жизни не догадаться, сколько. Приходилось и стелиться, и задницы лизать, и снова стелиться и... Петька считает меня тем еще ходоком. И он прав. И сиськи Сильвии я видел...не то чтобы слишком часто, но все же... В то время эксклюзивное право торговать «Нокией» было чем-то вроде эксклюзивного права дышать. Не знаю, нужно ли мне сегодня какое-нибудь эксклюзивное право. Разве что на себя самого. Но тогда это эксклюзивное право было у нас в руках...однако радости я не испытывал. Мне было грустно. Требовалось немедленно поставить себе новую, еще более далекую цель, вломиться на латвийский и литовский рынки и там много лет изворачиваться. Ездить, гонять машину, убеждать, лгать, улыбаться... что там еще? Ночами не спать. Многим это нравится и подходит. И адреналинчику добавляет. Но я задумался. И думал не один день. Причина была в том, что я чувствовал, как становлюсь чужим самому себе. Я уже не был тем безбашенным пареньком в водолазном костюме. А тут еще дело в том, что ты постоянно думаешь: ну вот еще немного – и скинешь с плеч эту обузу и заживешь для себя. Доведешь, мол, этот проект до конца – и тогда... И вдруг ты чувствуешь, что этого «тогда» уже не будет... Прошло еще несколько недель, прежде чем мое тайное желание окончательно созрело. Один год. Хотя бы попробовать. Пожить совершенно никакой жизнью. Нулевой. Где-то у медведя в жопе. Прошу прощения. В общем, я сам себе голова – и никому ничего не должен. Идея, конечно, дурацкая, но потому-то она меня и взяла за живое. Домика в деревне у нас не было, я парень городской не знаю уже в каком поколении, а сельская жизнь...В общем, вы меня понимаете... Я подумал, что года не выдержу, если мне не понравится - вернусь. Но попытаюсь – это я твердо решил. В моем плане были три уязвимых места. Нет, четыре. Жена Моника, сын Танель, компаньон Пеэтер... и кое-кто еще. Надо сказать, Моника была очень рада, что я ее тогда в качестве чужой невесты похитил с традиционной эстонской свадьбы. Но она не знает, что тот зануда, ее первый муж, сейчас важная шишка в налоговом департаменте. Он из кожи лез, чтобы меня на чем-нибудь прищучить, но не мог, потому что мы аккуратно платили все налоги...или почти все... как только прочно стали на ноги. Так вот, был вечер, мы с женой лежали в постели, я собирался сказать ей о своем намерении...нет, решении. Сердце у меня колотилось, как перед первым поцелуем или перед первым визитом в штаб-квартиру «Нокиа».

Я: Moникa...

MOНИКА: Знаешь, я сегодня зашла в примерочную кабинку, взглянула на себя... я такая страшная.

Я: Moника.

MOНИКА: И спереди страшная и сзади. С боков еще так-сяк. Но все равно страшная

Я: Ты никогда еше не была такой красивой, как сейчас.

MOНИКА: Хотела купить одни брючки, цвет мой, и отсюда вот такой интересный разрез... Понятия не имею, на кого они шьют такие брюки! А продавщица, наглая такая девка, приносила все большие и большие размеры, а сама посмеивалась – мол, не с твоим задом, корова ты толстая, такие брючки носить...

Я: Она так и сказала?

MOНИКА: Нет, но скривила такую рожу, что я сразу поняла. И все несет и несет большие номера, больше моего обычного – а на меня все не лезет. Назло ей купила самый маленький размер – знай, мол, наших! Боюсь, придется садиться на диету. А что ты имел в виду, когда сказал, что такой красивой я еще не была?

Я: То что ты в самом деле очень красива.

MOНИКА: А раньше не была, что ли?

Я: Была, была... Я просто хочу сказать, что ты мне нравишься все больше и больше.

МОНИКА: А раньше что, не нравилась?

Я: Не цепляйся к мелочам. Я же хотел сделать тебе приятное... Послушай, Моника, я должен рассказать тебе одну довольно смешную историю...

МОНИКА: Опять какая-ниудь похабщина?

Я: Похабщиной я бы это не назвал. Видишь ли, десять лет я практически не имел отпуска...

МОНИКА: Ну и?

Я: Попробуй понять, что я тебе скажу.

МОНИКА: Ну?

Я: И я подумал... ведь все эти годы я пахал как проклятый... так не взять ли мне отпуск на целый год.

MOНИКА: Хорошая идея. А дальше что?

Я: Я уеду на целый год. Один. Куда-нибудь в глухомань, в лес.

MOНИКА: И оставишь меня без денег?

Я: Денег ты будешь получать даже больше, чем получала до сих пор. Я все продумал.

MOНИКА: И что ты собираешься делать там, в лесу?

Я: Пока не знаю. Но чувствую, мне это необходимо.

MOНИКА: И дома бывать не будешь?

Я: Вообще-то не собираюсь, но если потребуется, сразу же приеду, я ведь не в тюрьму сажусь.

МОНИКА: Только непременно позвони, предупреди, что едешь... чтобы я успела сходить в парикмахерскую...

Я: Значит, отпускаешь?

МОНИКА: Я не против. Хотя мне ужасно будет тебя не хватать. Но с Танелем поговори сам.

O женщины! Не думал я, что мое семейное положение так непрочно! Я-то приготовился к ожесточенному спору, до самого утра, продумал все аргументы... Ну а утром мне предстояла беседа с Танелем. Сыном.

Я: Послушай, Танель, я уезжаю.

TAНЕЛЬ: Окей!

Я: На целый год.

TAНЕЛЬ: А я что, без денег останусь?

Я: Деньги будешь получать тем же порядком. Но вдвое больше.

TAНЕЛЬ: Окей.

Я: Я уеду в деревню, в самую глушь.

TAНЕЛЬ: Окей.

Я: Буду думать о тебе..

TAНEЛЬ: Oкей.

Я: Остаешься за хозяина.

TANEL: Oкей.

Я: И постарайся не огорчать маму, ладно?

ТАНЕЛЬ: Окей. А ты не мог бы на всякий случай перевести мне сразу побольше бабла?

Я: Окей. Оставляю тебе свою машину.

ТАНЕЛЬ: Окей.

Советую и вам призадуматься - не смотрят ли на вас домашние всего лишь как на ходячий банкомат. Петька не возражал против моего отпуска, даже не поинтересовался, куда я уезжаю, но заявил, что хотел бы на этот срок увеличить свой пай в нашей фирме. Я согласился. Та, четвертая, «проблема» слегка поплакала – ну и Бог с ней. Такие дела. Как же это было? Дом. Место. К сожалению я слишком отчетливо представлял себе, каким должно быть мое убежище. Я неделю ездил по разным местам, выбор был самый разнобразный. Наконец завернул в одну убогую деревеньку, посреди улицы стояла автолавка, я захотел купить воды и уже по привычке спросил у здешнего народа, не продает ли кто здесь дом. Воцарилась тишина. Потом мужики зашептались, начали переглядываться, подталкивать друг друга локтями.. Не стану рассказывать, каких типов я там увидел. Как они одеты и вообще. Наконец, они вытолкнули из круга и подвели ко мне одного чудака.

Я: Славная погодка стоит сегодня.

ЮРИ: Погоду хвали вечером, жену – утром.

Я: Это точно. Здешним будешь или как?

ЮРИ: Это ты про что?

Я: Живешь где-то поблизости?

ЮРИ: Да разве это жизнь...

Я: Mне бы домик купить в этих краях. Или снять, если не продадут.

ЮРИ: Сколько дашь за халупу?

Я: Сперва поглядеть надо.

ЮРИ: Мой старик несколько лет назад помер, дом стоит пустой. Жена меня давно бросила. Забрала детей и смылась.

Я: Где же находится этот дом?

ЮРИ: В Таммеярве. Знаешь, где Таммеярве?

Я: Откровенно говоря, не знаю.

ЮРИ: Значит так – сразу за домом Асты свернешь на тропку – и шагай прямиком.

Я: Асты?

ЮРИ: Асты-мельничихи. Ну знаешь, покойного Альберта вдова.

Я: Сразу тебе скажу: я тут никогда не бывал и никого не знаю.

ЮРИ: А сам-то откудова будешь?

Я: Из Таллинна.

ЮРИ: Тогда ты точно должен знать Яана Сеппа. Он в Таллинне одно время на стройке работал.

Я: Вполне возможно, что знал такого.

ЮРИ: Так вот, помер Яан. Допился до смерти.

Я: Ах, бедняга!

ЮРИ: Так сколько дашь за дом?

Я: Так я же его не видел.

ЮРИ:: A деньги-то у тебя есть или как?

Я: Есть немного.

ЮРИ: Коли немного, так и говорить не о чем.

Я: Давай отойдем в сторонку.

ЮРИ: (другим): У нас тут деловой разговор.

Я: Ну, скажем, тысяч пятьдесят.

ЮРИ: (другим мужикам, в сторону) Пятьдесят тыщ предлагает. (Мне.) Знаешь, давай честно, как мужчина с мужчиной. Моя последняя цена – двадцать тыщ и ни кроной меньше! (Другим.) Мы тут торгуемся. (Мне.) И ящик пива выставишь.

Я: Крыша-то там у тебя не прохудилась?

ЮРИ: Все как положено. Электричества нет. И воду носить надо из озера. Колодец во дворе имеется, но озерная вода лучше. Старик так считал.

Я: Электричество, пожалуй, провести можно.

ЮРИ:: Жутко дорого. Но можно. И на машине туда не проедешь. Я выведу тебя на тропку, а утром зайдешь, скажешь, пришелся ли дом по душе. Ступай не мешкая, пока не стемнело.

Я: Утром? А сам не проводишь?

ЮРИ: Ночь там переспишь, а утром скажешь. Машину можешь оставить здесь. Утром поспрашивай сельчан, как Юри-колбасника найти. Это я и буду.

Было это в конце августа. Да, тропка... Вот именно тропка, не шире. Но длинная, скажу вам, тропка. Не удивительно, что Юри-колбасник предпочел ящик пива. Топать пришлось километра три, не меньше. Знаешь, бывает так: ждешь, что вот-вот будешь на месте, а все идешь и идешь, и конца дороге нет. Я начал уже нервничать. Стемнело резко, звезды зажглись на небе и – вот уж чего не ожидал – мне вдруг стало страшно. Медведя, волка, даже лисы. И чего-то еще. До дома я добрел уже затемно. Дверь была отворена. Я повалился на какую-то лежанку и захрапел. Думал только отдохнуть, чтобы ноги перестали ныть, но мгновенно провалился в глубокий сон. Итак, я оказался на месте. Как бы мне передать вам свои утренние ощущения? Скажем так, мне было хорошо. Маленький бревенчатый дом, кухня и комната. Дощатый пол, потемневший от времени, плита и печь вместе, кухонный стол под окном. И тишина поразительная. Я ждал, что хоть телефон зазвонит, но поля тут определенно не было. Так что дом был классный. А как еще прикажете сказать, не впадая в поэтический раж? Я много книжек не дочитал из-за этих чертовых описаний природы. Знаете, как у нас дают названия местам. Если хутор называется Таммеярве, в переводе с нашего Дубовое озеро, значит там растут дубы и есть озеро. (Чертит на полу.) Одним словом, тут вот озеро, метров на двести вытянулось, продолговатое такое, тут дом, а тут – дубовая роща. Дубы вековые, кряжистые. Сразу за домом. Я сразу подумал, что из желудей буду на досуге делать фигурки животных. Трава перед домом нескошена. Под навесом коса. Дрова сложены в поленницу. Я сразу захотел получить эксклюзивное право на весь этот уголок. Ударили мы, значит, с Юри-колбасником по рукам.

ЮРИ: Ну что, выспался?

Я: Выспался.

ЮРИ: Тогда порядок. На эту зиму дров должно хватить.

Я: Вполне.

ЮРИ: Печные заслонки нашел?

Я: Не искал.

ЮРИ: Найдешь. Верхняя вьюшка под самой трубой.

Я: Понял. Может соберешься, поможешь траву скосить? Я заплачу.

ЮРИ: Нет. Я квалифицированный тракторист. В основном, на «Беларуси» пахал.

Я: Вот как? Трактор-то свой?

ЮРИ: Нет, трактор продали десять лет назад. Теперь сижу без работы..

Я: А вручную косить не станешь?

ЮРИ: Вручную – не стану.

Я: Ну что, оформим сделку?

ЮРИ: Давай. А то я принял на старые дрожжи. Голова раскалывается.

И пошла писать губерния. В волостной управе все было по-простому.

ВОЛОСТНОЙ СТАРЕЙШИНА: Таммеярве? Чего вы там не видали?

Я: Я себе подобное местечко и подыскивал.

СТАРЕЙШИНА: Юри-колбасник никакого права продавать это владение не имеет.

Я: Это еще почему?

СТАРЕЙШИНА: Отец его там жил, это так, но земля эта выморочная и дом нигде не числится на балансе.

Я: Что же делать будем?

СТАРЕЙШИНА: А ничего! Сделка не состоится.

Я: Вот как? И никакого выхода нет?

СТАРЕЙШИНА: Нет. Дом нельзя поставить на учет: разрешения на строительство нет, проекта нет, никаких бумаг нет. Тут такие сложные формулы применять надо.

Я: Но какие-то формулы все же существуют?

СТАРЕЙШИНА: Очень сложные.

Я: Вы, небось, здесь главный авторитет и формулы эти назубок знаете.

СТАРЕЙШИНА: (оживившись): Ах да какой я авторитет, тоже скажете.

Я: И сколько же стоят эти формулы? Быть может....

СТАРЕЙШИНА: Пять тысяч.

Я: Aх вот как! Гляди, вот тебе пять тысяч, а вот и пузырь в придачу.

СТАРЕЙШИНА: Считай что я их не видел и ничего не слышал. А возможностей тут несколько. Сделаем так. Вначале оформим право пользования, ты тут же его выкупишь, потом пришлем оценщиков, и...

За неделю все было готово. По сравнению с Таллинном очень дешево и быстро. Начались приготовления. Я сходил к стоматологу, проверился. Составил список, чего взять с собой. Оказалось очень интересно. Расчертил столбцы. Все необходимое для питания. Все необходимое для ночлега. Одежда, книги, умывальные притнадлежности. Туалетнаа бумага, острый нож, керосиновая лампа, керосин. Так что когда мы с сыном все это выгрузили позади дома Асты, я даже оторопел. Получилась целая груда. Все вещи в пластиковых пакетах. Танелю было недосуг провожать меня до дома. А просить помощи у сельчан я не стал, решил общаться с ними как можно меньше. Повесил пакеты на шест и потопал – как в кино русские бабы с коромыслами ходят. В первый раз дико устал, а всего за день сделал три ходки. Километров пятнадцать в общей сложности. Под конец выдохся, сел перед домом на скамейку, в голове абсолютная пустота, тело ноет. Да, голова пуста. Ни одной мысли. Довольно долго я просидел, словно в ступоре, а когда стал замечать происходящее вокруг, понял, что-то тут не так... Мои цветные пакеты были разбросаны по двору и казались здесь такими неуместными, что просто ужас. Меня угнетала одна только мысль о том, что придется все эти вещи распаковать и куда-то уложить. Да еще побыстрее – иначе кто-нибудь заглянет ко мне и увидит весь этот бардак. Но никто не пришел. Прошло несколько недель. Как-то я сходил в село, купить кое-что в автолавке – и видел ту же компаню, что и в первый раз, только Юри-колбасника не было, а с другими я не говорил. И они держались подальше от меня. Дичились.

Одно примечательное событие произошло как раз тогда, когда я только прибыл с пакетами. Дом был чисто вылизан – так что просто неловко, полы вымыты, полки прибраны, паутина сметена. Я решил, что это Юри-колбасника рук дело, но когда увидел, что и окна вымыты, усомнился в Юриных возможностях. Во всяком случае здесь кто-то потрудился в поте лица своего. Ну, траву я скосил, коса мне больше не потребуется, плиту растопил, мылся в озере, готовил себе суп из пакетиков, пока не кончились. Понемногу начал втягиваться в местную жизнь. К озеру проложена тропа. Мыло лежит на прибрежном камне. Меня еще пугало, как много мусора я оставляю после себя. После каждой еды оставались пласмассовые коробочки, пакеты и прочий хлам. Я ломал голову, что мне с ним делать. Уже вырыл было яму, но потом решил – не стану я зарывать эти полимеры в землю. Таковы были первые признаки моего... Сам не знаю, чего... Эти чертовы дубы. Все это не просто так происходило. Первую неделю я шатался, как одурманенный. Немного косил, немного колол дрова, немного готовил еду, и все высматривал, не идет ли кто; для жены я начертил план, как до меня добраться; немного прибирал, немного мусорил – все в дикой спешке и панике.

Иной раз мне хотелось услышать что-то новое. Поначалу думал – и что же это в мире происходит, ну и так далее, а потом догадался, что все те новости, которые я когда-то слушал, и весь мой, так сказать, прежний мир – все это было как один дурной абсурдистский фильм. Ведь что такое Интернет? И что было до него? Все это нужно для того, чтобы в сознании не возникало чувства пустоты. Внутреннего безмолвия. Ко мне это ощущение пустоты пришло в самый ценный момент моей жизни. Когда я сидел на скамейке перед домом и смотрел на озеро. Это был тот самый миг, когда одна мысль уже закончена, а вторая еще не началась. Эту дырку можно растянуть надолго. И тут я понял. Все. Понял, какой жизнью живет дуб. В городе моей жизнью были мой дом, моя работа, моя машина, моя семья, мои вещи на работе и дома, мои знакомые, беседы со знакомыми, примелькавшиеся перекрестки, штрафы за парковку в неположенном месте. Радость, когда цифры на моем счету растут. Визиты. А там, на скамейке... (Долгая пауза.) Там я понял, что кроме всего этого есть еще что-то. Неловко и странно говорить такое, но мне кажется, что эти дубы читают мои мысли. Контролируют их. Не говоря уже о поступках. Это примерно так – когда ты что-то думаешь и делаешь, то хочешь, чтобы твои мысли или поступки понравились дубам. Вот так-то. На самом деле – чтобы тебе самому понравились.

Я думаю, что все великие философы, и Эйнштейн, и им подобные – все они знали, что такое ощущение пустоты в голове. С этого начинается все. Ты совершенно бесчувственный, твои чувства отключены. И в этот момент ты всемогущ. Потому что бесчувственный. Я говорю об этом потому, что находился всего лишь в самом начале своих новых ощущений и был слегка возбужден. И немного торопился, забегая вперед.

Недели две я провел в одиночестве, а потом, утром, когда я выпил кофе и собирался мыть голову, вода уже нагрелась, в дверь постучали. Раздался очень красивый голос. За дверью стоял человек. (Стучу о доску) Ко мне кто-то пришел. (Стучу еще раз.)

Я: Проходи в дом.

УУГУ: Тепло тут у тебя.

Я: Да, я плиту растопил. Войди, а то в дом тянет туманом с озера.

УУГУ: Да, туман... (Пауза.) А я Уугу. (Пауза) Мяэсельяский Уугу.

Я: Видать, дело к осени.

УУГУ: К осени, да. (Пауза.) Скоро обещают ночные заморозки.

Я: Да, тут уж ничего не попишешь.

УУГУ: Боюсь я, как бы картошку не прихватило. Картошка-то еще мелкая.

Я: Aх ты господи! А у меня ничего здесь нет.

УУГУ: Ну да. (Пауза.) Электричества у тебя тоже нет.

Я: Нет, как видишь.

УУГУ: Лампочку мог бы ввинтить.

Я: Мог бы...

УУГУ: (пауза) Лосей тут видал?

Я: Почти каждый день. Приходят на водопой.

УУГУ: Их тут много. (Пауза.) У меня в Таллинне сестра. С двумя детьми. (Пауза.) Муж бросил.

Я: Бывает.

УУГУ: Да, бывает. (Пауза.) Квартиру снимают. На улице Маркса. А сын у меня в Тапа. В прачечной работает. (Пауза.) Да что это за работа для мужика – белье стирать.(Пауза.) Однако не жалуется. Машину вот купил.

Я: Тогда хорошо..

УУГУ: Вот и я так считаю. (Пауза.) А жена у меня повесилась. Давно.

Я: Что с ней произошло?

УУГУ: Сам не понимаю. Ничего плохого не случилось. Было это под Рождество, нам удалось задешево купить мясо у Мейнарта. Стали студень готовить. Все уже кипело, мы на пару резали мясо для студня. Жена сказала, что спустится в погреб... Ушла... Жду. Спускаюсь, а она, бедняжка, в погребе повесилась. И какой стих на нее нашел... ума не приложу.

Я: Да....

УУГУ: Тучи собираются. (Пауза) Я пока шел, видел – грибы у тебя не собраны (Пауза). Ночные заморозки все погубят. (Пауза.) Ты бы их засолил или засушил над плитой. Натянешь на нитки и развесишь. Картошку я тебе дам. Ствол у тебя наверняка имеется. Пальбы здесь никто не услышит.

Я: Да я не охотник.

УУГУ: Раньше здесь жил Старый Юлиус.

Я: Отец Юри-Колбасника.

УУГУ: Он самый. Юлиус как-то сказал...что я, мол... славный мужик. Так прямо и сказал: Ты, Уугу, славный мужик. (Пауза) А ты, небось, писатель. Или музыкант?

Я: Нет...я больше насчет веры....

УУГУ: Проповедник, значит? А что у тебя за вера такая?

Я: Я бы сказал, что вера у меня своя.

УУГУ: Иисуса, выходит, не касается?

Я: Да нет, у меня иначе. Послушай, Уугу. А ты и в самом деле славный мужик. Очень. Честное слово...

УУГУ: (встает) Грибы здешние можешь кушать без опаскис – уж мухоморы-то ты отличишь; их не бери. А я пойду потихоньку. Через месяц выкопаю картошку, тогда придешь, поглядишь.

Я: Приятно было познакомиться.

УУГУ: В самом деле приятно?

Я: В самом деле.

(Улыбаюсь.) Сам не знаю, как это «насчет веры» сорвалось у меня с языка. А как мне было назваться? Бизнесменом? Мне кажется, слово «проповедник» я не употребил. Слишком чужое оно для меня, это слово.

Я ждал, что жена придет меня навестить. Каждое утро мне казалось: уж теперь-то придет непременно. Останется переночевать. И утром я смогу показать ей туман над озером. И все, что у меня тут есть. И этот гигантский древесный гриб, и этот дуплистый дуб. Но жена все не появлялась. Мне вспоминались картины нашей жизни.

Я: Я уже начал беспокоиться – у тебя телефон был отключен. Ты звони, если надолго задерживаешься. Просто чтобы я знал.

MOНИКА: Отключен, говоришь? Ой, он наверно в сумочке сам отключился.

Я: Ты где была?

МОНИКА: Я? К Марью заходила, видик смотрели.

Я: Разве Марью не отдыхает с мужем на Кипре?

MOНИКА: Ну конечно, какая я дура, все перепутала! Я у Кати была, вот!

Я: Неужели Кати все-таки купила телек? Капитулировала?

MOНИКА: Купила-таки. Говорит, только чтобы смотреть фильмы на видео.

А потом была клубная вечеринка. Обычно мы пьем умеренно, но тут как раз устроили презентацию нового сорта вина – и оно оказалось на удивление крепким.

МИКУ: Могу я одолжить твою жар-птицу?

Я: 25 крон..

MИКУ: (дает деньги) Сдачи не надо.

MOНИКА: Сторговались? Это почасовая плата?

Я: Нет, это цена одного килограмма живого веса.

МОНИКА: Благодарим за покупку, Мику! Посетите нас еще.

(Mику и Moника танцуют очень сексуально, тесно обнявшись. Я смотрю на это со стороны)

Потом вспомнилось, как дома мы отмечали аттестат зрелости Танеля. Устроили грилль в саду, и в какой-то момент я решил собрать картонные тарелки, чтобы их не разбросало ветром. И вот...

Я: Aх, ты уже прибираешь? Накинь на себя что-нибудь, простудишься!

MOНИКА: Нет. Мику показывает мне созвездия.

MИКУ: (появляясь из-за куста.) Представляешь себе, Моника совершенно не разбирается в звездах.

Я: Лично я могу показать разве что Большую Медведицу и Орион.

MИКУ: Oрион виден только в зимнем небе.

MOНИКА: A там вот что?

MИКУ Где, покажи?

MOНИКА: Ну вот эти... одна, другая, третья..Рядом с той вот, яркой.

MИКУ: Вроде бы Кассиопея. Но не уверен..

Я: А вот эта продолговатая туманность, кажется, Млечный путь?

MИКУ: Совершенно верно, Млечный путь.

Я: Послушайте, вы так легко одеты, шли бы лучше в дом. Я сам приберу.

MOНИКA: Господи, и в самом деле холодно! (Убегает в дом)

МИКУ: Может, я помогу?

Я: Спасибо, не надо – здесь делов-то с гулькин нос!

Со стороны все кажется иным. Брак? Два человека, которые родились в разных местах и получили разное воспитание, вдруг встречаются и то ли по внезапно вспыхнувшему влеченню, то ли по любви ли решаются - и дают обет всю дальнейшую жизнь пройти вместе. До гроба. И вместе воспитывают своих детей. Я где-то слышал, что обещать и клятвы давать начинают тогдп, когда все в прошлом. Вот такие дела. В городе мне казалось, что мы с женой неразлучны. Что не сможем, не захотим, не сумеем жить врозь. А сейчас я вижу, что мы и есть те самые двое, которые когда-то решили жить вместе. У нее свои мысли, у меня свои. Мы с ней не стали единой душой. Сын уже взрослый, проживет и без нас. Не знаю, что я хочу этим сказать. Логично было бы заключать браки на десять лет. По прошествию десятилетия можно решать, стоит ли продлить совместное существование еще на десять лет – и если стоит, то устраивается новая свадьба, новое торжество. А можно и вообще ограничиться пятью годами. Может быть это я потому, что жена не пришла навестить меня. Я-то думал, что ей захочется меня повидать. Я-то этого хотел. Или хотел, чтобы было перед кем погордиться своим подвигом. Чтобы она видела, что мне здесь живется вовсе не так уж легко и просто. Больше половины светлого времени суток уходила на борьбу за выживание. На приготовление пищи, на уборку, растопку, на добывание продуктов. Мылся я все реже. В городе я как минимум раз в день принимал душ, а чаще – дважды в день. А здесь я по-настоящему мылся раз в неделю. Даже рук не мыл, если не приходилось их чем-то испачкать. И мне не кажется, будто я как-то очень уж воняю. Хотя может быть и воняю. Светлого времени дня мне в самом деле не хватало. В городе я не особо обращал внимания, когда начинает темнеть. А здесь ты это очень явственно ощущаешь. Мой жизненный ритм стал таким: просыпаюсь с рассветом и ложусь спать, когда стемнеет. Зимой я спал по 15 часов подряд. Светлое время дня – чтобы заниматься тем, что вне тебя. Потому что ты видишь это. А в темноте занимаешься тем, что внутри тебя. Потому что видишь это. Удивительное чувство возникает, когда ты замечаешь, что в тебе самом разгорается внутренний свет. Что твои мысли светлы. На свету все реально, тьма же населена фантазиями. И звуками. Лес и озеро никогда не умолкают. И старый дом – тоже. Он постоянно издает какие-то звуки. Поначалу я действительно боялся темноты. В темноте даже не решался сходить к озеру за водой. На другом краю озера шумели лоси. Хотя может быть и не лоси. Теперь, полгода спустя, я могу сказать, что те кошмарные обитатели тьмы, которых я боялся, постепенно стали моими друзьями... именно постепенно, по мере того, как я начинал любить окружавшую меня жизнь. И жизнь внутри меня. К сожалению я понимаю, что это вам ничего не скажет – жизнь внутри меня. Расскажете мне о родовых муках – я не пойму. Или о беременности. Мне этого никогда не постичь. Жизнь во мне, внутри меня. Раньше бы я задумался о ней только тяжело заболев. Смешно! Тогда ты смотришь на свою руку совершенно иными глазами, слушаешь свое дыхание. Или после лыжного марафона. Я говорю об этом потому, что зуд городской жизни во мне все еще не улегся, и эту новую жизнь я пока что воспринимаю урывками. И хочу чтобы она продолжалась. (Пауза. С чувством.) Еще, еще, еще. В моей прежней жизни таких счастливых мгновений не было. Хотя когда-то она меня очень устраивала. Я был ловкач. Мне все удавалось. От меня все были в восторге. Итак после визита Уугу я начал собирать грибы. Однажды, шагая к дому с полной корзиной, я обнаружил на завалинке незнакомого сельчанина. Он был причесан и празднично одет.

MEЙНАРТ: Ну так где мы устроимся: в доме или на дворе?

Я: Что?

MEЙНАРТ: Ну как бы это назвать. Глядите, я вам окорок принес..

Я: Большое спасибо... о, он такой аппетитный, у меня уже слюнки текут. (Улыбаюсь.) Прямо как у собаки, честное слово. Сколько я вам должен?

МЕЙНАРТ: Нисколько, это как бы в знак благодарности.

Я: За что?

MEЙНАРТ Или маленький задаток.

Я: Но все-таки за что?

MEЙНАРT: Да я вроде толком сам не знаю

Я: Чего-то до меня не доходит.

MEЙНАРT: Уугу сюда приходил. А я Мейнарт.

Я: Уугу здесь бывал, это точно.

MEЙНАРТ: Уугу сказывал, будто ты ему помог.

Я: Помог?

MEЙНАРТ: Он словно заново родился.

Я: Уугу?

MEЙНАРТ: Точно.

Я: И я ему помог?

MEЙНАРТ: Точно. Он как бы заново родился. Так он сказал.

Я: И это я ему помог?

MEЙНАРТ: Так он сказал.

Я: А что он еще говорил?

MEЙНАРT: Что ты так чудно на него посмотрел. (Пауза.) И слова какие-то говорил.

Я: Aх вот оно что? Ну да. Говорил.

MEЙНАРТ: Он принесет тебе мешок картошки. А я окорок притащил. Если не побрезгаешь.

Я: Уж конечно не побрезгаю. Давай устроимся во дворе. Под дубом.

MEЙНАРТ: Aх под дубом? Можно мне разуться?

Я: Да сделай милость. Все что хочешь. (Садимся под дубом. Молчим.)

Я: Ну, рассказывай, как живешь.

MEЙНАРТ: Рассказывать-то особо не о чем. (Пауза.)

Я: Чем занимаешься?

MEЙНАРТ: Да вроде бы и ничем. Свиней держу, телок. Денежки понемножку откладываю, но чтобы переселиться в город все равно не хватит. Да и кому я там нужен?

Я: А в город тебе зачем?

MEЙНАРТ: Сам не знаю. Все-таки люди кругом.

Я: Эти люди тебя не ждут.

MEINART: И то правда, с какой стати им ждать меня! Ждать устанут. Да не особо мне туда и хочется. Знаешь, мне больше ничего не хочется. Баба моя все вещи по каталогу заказывает, по почте получает. На картинке кажется красивей, чем на самом деле. А мне уже ничего не хочется. Каждый день ждешь – уж скорей бы вечер наступил. Ну, со скотиной повозишься, в поле тоже. И мыслишь: да кому ты такой нужен. Не знашь, чего и желать. Закажешь кой-чего по каталогу, я недавно часть своего леса продал, деньжата были...закажешь часы или там кофеварку и ждешь с нетерпением, когда, мол, доставят, и так ли это красиво как на картинке... Пока открываешь коробку – интересно. Потом снова заказываешь. Бабе моей жутко нравится. Иной раз выпьешь, расслабишься... Ну и телек, конечно, смотрим. Вот только спина у меня побаливает. И баба время от времени бесится. Дерется и вообще.

Я: Бьет тебя?

MEЙНАРТ: Я же не стану бить женщину. Нет во мне такой жилы. И злобы нет.

Я: За что же она тебя бьет?

MEЙНАРТ: А не выносит она меня. Ей всякие там Рикардо нравятся, которые в телеке. В хлев ее калачом не заманишь. А как выпьет немного, так сразу дерется. Ей мои речи не нравятся.

Я: A ты ее выносишь?

MEЙНАРТ: Да в общем нет, но знаешь, в молодости она была такая красивая. Я иногда вспоминаю, как она в жару горбатилась на колхозном поле. Я мимо проезжал. Гляжу – юбка задрана и заткнута за пояс, волосы слиплись..вся раскраснелась, жаркая, потная... В жизни ничего прекраснее не видел. Ну и скажи теперь – как я могу ее ударить?

Я: Все еще любишь?

MEЙНАРТ: Все еще люблю.

Я: A поросят своих и телок любишь?

MEЙНАРТ: Это уж как водится.

Я: А свой клочок поля?

MEЙНАРТ: И его люблю. Я как-то не думал об этом.

Я Так чего ты еще хочешь?

MEЙНАРТ: Так я же тебе все время твержу, что ничего не хочу..

Я: Если в твоей душе любовь, то ты и не должен ничего хотеть. У тебя есть самое дорогое, что только может быть. Оттого-то ты и не хочешь ничего, что у тебя есть то, лучше чего нет на свете. Чувство любви. Желание отвечать за то, что ты любишь. Люди потому и хотят чего-то, потому и суетятся, что это заменяет им чувство любви, которого у них нет. И если ты не радуешься своей любви, то ты дубина стоеросовая. Люди, может, не всегда знают, к чему они стремятся, но в конечном счете они ищут любовь. Я не только про любовь мужчины и женщины. Я про все, от чего на сердце легко и радостно.

МЕЙНАРТ: Так что же мне делать?

Я: Верить. Что ты счастлив.

MEЙНАРТ: Kак же я в это поверю?

Я (пауза.) Скажи это!

MEЙНАРТ: Что?

Я: Скажи так, чтобы я слышал. Скажи: Я счастлив.

MEЙНАРТ: Прямо сейчас?

Я: Да. Ну? Говори: я...счастлив.

MEЙНАРТ: Я... счастлив. Так что ли?

Я: Повтори.

MEЙНАРТ: Я счастлив. Только ты другим этого не говори.

Я: Ты им скажешь сам.

MEЙНАРТ: С ума сошел!

Я: Ладно. Никому не говори. Пусть это будет твоей тайной.

MEЙНАРТ: Так значит я в самом деле счастлив?

Я: Вот тебе желудь. Зажми его в кулаке и до самого дома не выпускай.

MEIЙНАРТ: А рюмочку по дороге я пропустить могу?

Я: Можешь. Но желудь должен оставаться в твоем кулаке.

MEЙНАРТ: Ясно. A если баба опять меня побьет?

Я: Тогда прости ей. На самом деле это она самоё себя бьет.

MEЙНАРТ: Kак это?

Я: Kогда ты кого-нибудь бьешь, плохо не тому, кого ты ударил, а тебе самому. Но я не верю, что твоей жене так уж плохо.

MEЙНАРТ: А она нечасто дерется. Так, иногда.

Зажми желудь в кулаке! Чувство любви! Да что я об этом знаю? Но ветчина пахла так соблазнительно! Время от времени можно позволить себе пошутить. Я помог Уугу? Чем? Мимоходом назвал его славным мужиком. Значит...значит люди нуждаются в признании. Если у тебя нет службы, нет денег, возникает чувство, что у тебя ничего нет. (Пауза.) Это ложь. Великая ложь! Ни сллужебное положение, ни деньги не скажут тебе, чего ты в жизни стоишь. На самом деле есть кое-какая разница между богатым и бедным. Деньги дают душевный покой. В самом деле. Мнимый. Тогда ты не тревожишься о завтрашнем дне. Но сейчас мы возомнили, будто деньги – единственное, что дает душевный покой. И бедный человек считает, что деньги – единственный путь к счастью. Почему-то ты непременно должен стать долларовым миллионером, чтобы понять, наконец, как мало на самом деле человеку нужно для счастья. Для настоящего счастья. Думаю, что здесь я трачу на себя меньше, чем люди там, в селе. И мне до счастья буквально рукой подать. Был бы я так же счастлив здесь, в Таммеярве, не лежи на моем банковском счету солидная сумма? Не знаю. Хочу верить, что был бы. Но не знаю. Надо как-нибудь попробовать.

Мне нравится керосиновая лампа. Электричество что: щелкнул выключателем - и пожалуйста, зажглось. А здесь вот вечером, когда чувствуешь, что тебе нехватает света, достаешь керосиновую лампу, проделываешь все нужные манипуляции (Хорошо, если актер их наглядно проделает) – и наслаждаешься тем, как свет потихоньку проникает в каждый угол. И все выглядит иначе, не таким, как при дневном свете. Однажды вечером, когда я только-только зажег лампу, меня испугал стук в дверь. (Снова стучит пальцами по доске.) В темноте даже стук в дверь кажется другим. Я откинул крюк и распахнул дверь. В полумраке передо мной возникла девушка.

(Мы долго пропускали друг друга у порога, чувствуя неловкость ситуации.)

Я: Это ты приходила сюда прибирать?

СИРЛИ:: Я.

Я: Зачем?

СИРЛИ: Мужчины не умеют убирать.

Я: Вот как?

СИРЛИ: Mужчины только переставляют вещи с места на место.

Я: Kак ты домой доберешься в такой темноте? У тебя есть фонарик?

СИРЛИ:: Я пришла сюда с ночевкой.

Я: Ясно. (Пауза.) Заходи. (Сирли входит в комнату.) Вот так, значит, я здесь живу.

СИРЛИ: Я пришла не переспать с тобой.

Я: Ясно.

СИРЛИ: Но если это и произойдет, ничего страшного.

Я: Ясно.

СИРЛИ: Я уже не девушка.

Я: Ясно. (Пауза.) Ясно.

СИРЛИ: А чувствительные местечки у меня вот здесь и вот здесь. И вот здесь тоже. Можешь даже немножко сделать мне больно.

Я: Сделать больно?

СИРЛИ: Немножко. Если до этого дойдет.

Я: Кажется я не умею причииять боль.

СИРЛИ: Я научу. Если до этого дойдет. Не будем больше об этом...

Я: Да. (Пауза.) Ты имеешь в виду побои или...?

СИРЛИ: Не будем об этом. Посмотрим, как у нас с тобой получится.

Я: Ладно.

СИРЛИ: Уж я-то знаю, что мужикам надо. Всем одно и то же.

Я: Ясно.

СИРЛИ: О тебе много говорят. И это не плохо. Так что у тебя за вера особая?

Я: Я сам не знаю. И ничего особенного тут не вижу.

СИРЛИ: Это вера в мать-Землю, в Таару или еще в кого-то?

Я: Понимаешь, это в двух словах не объяснить.

СИРЛИ: Но что-то все-таки есть? Или ничего нет?

Я: В самом деле не знаю. Вроде бы что-то есть, но мне это кажется несерьезным. Или не кажется.

СИРЛИ: Ты стыдишься собственных мыслей.

Я: Вот-вот! Стыжусь. И не столько перед собой, сколько вообще. Я говорю слова, но это не мои слова. Мне на ум, мне на язык приходят фразы, которые придумал не я.

СИРЛИ: Врешь?

Я: Думаю, что не вру.

СИРЛИ: Я тоже боюсь, что не врешь.

Я: Боишься?

СИРЛИ: Я было решила, что ты какой-нибудь шарлатан, который дурачит людей. Но боюсь, что это не так.

Я: Боишься?

СИРЛИ: Тебе и самому надо этого бояться.

Я: Не понял.

СИРЛИ: Поймешь. Надо не бояться понимать. И уж потом – верить.

Я: Зачем?

СИРЛИ: Разве надо объяснять? Если ты высказываешь не свои мысли, значит ты говоришь человеку чужие мысли, говоришь то, что он хочет услышать. И не притворяйся, что ты меня не понял. (Долгая пауза.) Я понимаю, что человеку необходимо верить. Во что-то. Или в кого-то. И как можно быстрее.

Я: Почему?

СИРЛИ: Потому. (Смеется.) Потому что мир изменился. Человек остался один-одинешенек. Никто ему не скажет, как жить. Всем хочется услышать, что они живут правильно. Что мир не выбросил их, как отбросы, на свою свалку. Никто уже не знает, что правда, а что ложь. Люди превратились в огромное беспомощное стадо, которому самостоятельно не выжить..

Я: Погоди. А церковь?

СИРЛИ: Ах церковь? Ну это вроде того, как хуторянин, попав в город, идет в итальянский или китайский ресторан. Там хорошо, красиво, но все это – чужое. Спаситель искупил наши грехи. Слишком сложно, чтобы от этого была польза. Бог повсюду один. Надо искать самые простой путь к Богу. Самый понятный. Моя беда в том, что я слишком много читала на эту тему. Обо всех религиях. А ты? Нет, наверно?

Я: О религиях я в самом деле не читал.

СИРЛИ: Потому-то я и верю тебе. Ты понял, что я сказала? Я верю тебе..

Я: Ясно.

СИРЛИ: Понял? Значит должен этим заниматься!

Я: Чем?

СИРЛИ: Этой твоей верой.

Я: Постой. Погоди. Это как же?

СИРЛИ: Ты хочешь этого? (Пауза.) Хочешь? Тогда изобрети какие-нибудь ритуалы. И продумай свое одеяние. И у каждой веры должно быть имя. Людям нужны ритуалы, чтобы верить и понимать. Все прочее у тебя имеется.

Я: Каким еще людям?

СИРЛИ: Тем, кто приходят к тебе.

Я: А разве кто-то еще придет?

СИРЛИ: Не исключено. В среду вечером.

Я: А разве сегодня не среда?

СИРЛИ: Значит у тебя в запасе ровно неделя. Готовься. Все равно больше тебе делать нечего.

Я: Ничего себе! Дни стали такими короткими!

СИРЛИ: А ты попытайся. Ты ведь за этим сюда пришел.

Я: Нет, не за этим!

СИРЛИ: А это мы еще посмотрим. Значит, в среду в три часа пополудни.

Я: А кто придет?

СИРЛИ: Может быть никто и не придет. Вижу, тебе здесь не слишком тепло.

Я: Бывало теплее.

СИРЛИ: И все эти два месяца ты здесь один?

Я: Да.

СИРЛИ: Tы хочешь женщину? (Пауза.) Ты, разумеется, женат? (Пауза.) Это тебе не помешает?

Я: Как тебя зовут?

СИРЛИ: В другой раз скажу. Какой здесь у тебя свет красивый..

Я: Устроим красивую тьму?

СИРЛИ: Разве ты не хочешь видеть меня?

Я: Хочу.

СИРЛИ: Покажи мне свой живот. (Показываю.) Дай я его потрогаю. (Трогает и отходит к другой стене.) Я покажу тебе свою спинку. (Поворачивается спиной, поднимает блузку и показывает голую спину.) Подойди, потрогай. (Подхожу и трогаю. Сирли снова опускает блузку.) Приятно. Но на сегодня хватит

Я: Почему?

СИРЛИ: Потому. (Смеется.) У меня есть и другие красивые местечки.

Я: Mне кровь в голову ударила.

СИРЛИ: Kуда, куда тебе кровь ударила?

Я: Голова кругом идет.

СИРЛИ: (Подходит ко мне вплотную.) Чудесно. Но больше у нас с тобой сегодня ничего не будет. Я буду спать одетая. И ты тоже. И не приставай!

Я: Думаешь, между нами ничего не возникло?

СИРЛИ: Возникло. Но когда-нибудь я еще приду к тебе.

Я: Когда?

СИРЛИ: Kогда-нибудь. И тогда ты поцелуешь меня прямо на пороге. Прижмешь к дверному косяку и поцелуешь. Молча. Прижмешь к двери и поцелуешь. А пока думай о ритуалах. Ты ляжешь у стенки.

Я: (Вою как волк.) Уууу-уууу! Я не спал всю ночь. Нет, под конец я все же заснул, потому что когда проснулся, ее уже не было. В общем, логическая ошибка, как пример в учебнике. Школьник пишет: «И вот мы прибыли туда, куда еще не ступала нога человека. Поставили велосипеды под крышу и начали устанавливать палатки». Так что я всю ночь не спал, а потом проснулся.

Что было – то было, а раз было, то ничего тут не попишешь. Меня опять купили. В прошлый раз за окорок, теперь таким вот способом. Разумеется, я начал придумывать ритуалы, надеясь на новую встречу с этой девушкой или как ее там... На поцелуй в дверях. Мужчины меня поймут. Женщины – тем более. Дни шли своей чередой. Неделя выдалась дождливая. Я находил себе тысячу занятий, только чтобы не начать выдумывать ритуалы. Даже пробовал перекрыть крышу. И с крыши приметил, что дубы растут не как попало, что они образуют концентрические круги. Так что кто-то их когда-то так и посадил. Но кто, когда, зачем? Я поспешил в рощу и нашел предполагаемый центр. Думал, что тут меня осенит и я мигом придумаю ритуал. Но ничего особенного не нашел. Только плоская площадка. Честно скажу, мне бы и в голову не пришло что-то придумывать, если бы не эта девушка. Такая, какой она мне запомнилась. Я помнил о ней все, вот только лицо представлялось как бы в тумане. Во всяком слцучае, та дрожь, которую она вселила в меня, не унималась.

Я немало постранствовал по свету и видел разные богослужения или тому подобное. Помню ритуальные танцы и яркие одежды. Полиэтиленовые пакеты у меня сохранились, и я подумал, что из них можно что-нибудь соорудить. К счастью, эта идея вскоре отпала. А еще девушка сказала, что у веры должно быть имя. Ну, небо, помогай! Свет! Послушай, а ведь это божественно! Окей! Свет. Религия света. Ведь имено свет я научился ценить выше всего. Тьму тоже, но как глупо звучит – религия тьмы. Так что – да будет свет!

Дата добавления: 2015-09-05