Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава тридцать шестая

Глава двадцать шестая | Глава двадцать седьмая | Глава двадцать восьмая | Глава двадцать девятая | Глава тридцатая | Глава тридцать первая | Глава тридцать вторая | Глава тридцать третья | Глава тридцать четвертая | Стихотворение третье |


Читайте также:
  1. Ваша шестая чакра
  2. Глава двадцать шестая
  3. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
  4. Глава двадцать шестая
  5. Глава двадцать шестая
  6. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
  7. Глава двадцать шестая

 

 

Вышивающая уток-неразлучниц Баочай слышит от спящего вещие слова;

познавший волю судеб во дворе Грушевого аромата постигает сокровенные чувства девочки-актрисы

Безмерна была радость матушки Цзя и госпожи Ван, когда они увидели, что Баоюй поправляется. Однако матушка Цзя опасалась, как бы Цзя Чжэн снова не вздумал позвать Баоюя, а потому наказала его старшему слуге:

— Если придет какой-нибудь гость и господин Цзя Чжэн велит тебе позвать Баоюя, скажи господину, что Баоюй еще слаб и сможет ходить лишь через несколько месяцев, к тому же положение его звезды пока неблагоприятно, поэтому он должен совершать жертвоприношения и ни с кем из чужих не встречаться. Лишь когда наступит девятый месяц, Баоюй сможет выйти из сада.

То же самое матушка Цзя наказала Сижэнь и велела ей передать Баоюю, чтобы не беспокоился.

Баоюй, услышав это, очень обрадовался. Беседовать с чиновниками для него было сущим мученьем, высокие шапки и парадные одежды он ненавидел, так же как поздравления, похороны и прочие церемонии. Он теперь не встречался ни с друзьями, ни с родственниками, даже родителей не всегда навещал по утрам и вечерам, как это положено. Целыми днями Баоюй гулял, играл, лежал или сидел в саду, только рано утром навещал матушку Цзя и госпожу Ван, а потом предавался безделью, затевал игры со служанками, шутил и смеялся с ними. Когда же Баочай или еще кто-нибудь принимался его поучать, сердился:

— Такая чистая, непорочная девочка, а сколько в ней честолюбия и лжи! Как у завзятого стяжателя или казнокрада! Это все выдумки предков для дураков потомков, будто вы скромны и кротки! Не думал я, что наступит время, когда обитательницы яшмовых покоев и расписных палат станут столь лицемерны! Ведь это противоречит добродетелям Неба и Земли, которые дали людям разум и создают все прекрасное в мире!

Кончилось тем, что на Баоюя махнули рукой и не заводили с ним серьезных разговоров. Только Дайюй его понимала, никогда не уговаривала сделать карьеру и добиться славы, за что Баоюй относился к ней с глубоким уважением.

 

Но оставим пока Баоюя и расскажем о Фэнцзе. После смерти Цзиньчуань она стала замечать, что несколько слуг и служанок ежедневно являются к ней, справляются о здоровье, всячески льстят, приносят подарки, и в душе у нее зародились подозрения. Но понять, в чем дело, она не могла и однажды, когда в очередной раз ей принесли подарки, вечером, оставшись наедине с Пинъэр, спросила:

— Не знаешь, что все это значит?

— Неужели не догадываетесь? — усмехнулась Пинъэр. — Ведь их дочери наверняка служат у госпожи Ван! Госпоже полагается иметь четырех служанок, которым платят по целому ляну серебра в месяц, в то время как остальные служанки получают всего по нескольку сот медных монет! Одной из этих четырех служанок была Цзиньчуань, и каждая из этих женщин мечтает устроить свою дочь на ее место!

— Да, да, ты права! — согласилась Фэнцзе. — Поистине людям неведомо чувство меры. Дочери их получают вполне прилично, да и работа легкая. Так нет, им все мало! Подумать только, на какую хитрость пошли! Ведь не богачки, чтобы тратиться на подарки. Но я их проучу. От подарков отказываться не стану, а поступлю, как сочту нужным.

Фэнцзе ни слова не сказала об этом госпоже Ван, по-прежнему принимала подарки и тянула время.

Но в один прекрасный день, когда к госпоже Ван пришли тетушка Сюэ, Баочай, Дайюй и другие сестры, чтобы полакомиться арбузом, Фэнцзе воспользовалась случаем и сказала:

— Не стало Цзиньчуань, и у вас теперь не хватает одной служанки, госпожа! Если вы уже подобрали себе кого-нибудь из девушек, скажите мне, и со следующего месяца ей будут выплачивать положенное жалованье.

— Не понимаю, зачем так много служанок? — пожала плечами госпожа Ван. — Я тебе уже говорила, что пора изменить этот обычай. Мне вполне достаточно тех служанок, которые есть.

— Откровенно говоря, вы правы, госпожа, — согласилась Фэнцзе, — но только обычай этот старинный. И если другие, помоложе, имеют двух служанок, то что говорить о вас, госпожа! А жалованье в один лян не так уж велико, на нем не сэкономишь.

— Пожалуй, — кивнула госпожа Ван. — Но пусть тогда эти деньги достанутся Юйчуань, служанок мне больше не нужно, а ей можно платить двойное жалованье, это будет вполне справедливо, раз уж с ее старшей сестрой случилось такое несчастье.

Фэнцзе почтительно кивнула и повернулась к Юйчуань:

— Поздравляю тебя!

Юйчуань низко поклонилась госпоже Ван.

— Скажи мне, — снова обратилась госпожа Ван к Фэнцзе, — сколько выдают в месяц наложницам Чжао и Чжоу?

— Как полагается — по два ляна, — ответила Фэнцзе. — И еще наложница Чжао получает два ляна на Цзя Хуаня. Всего четыре ляна да четыре связки медных монет.

— Это точно? — осведомилась госпожа Ван. — И платят им аккуратно?

— Разумеется, — не без удивления произнесла Фэнцзе.

— Дело в том, что недавно кое-кто жаловался, будто ему недодали связку монет, — ответила госпожа Ван. — Что там случилось, не знаешь?

— Служанкам, которые находятся при наложницах, раньше платили одну связку медных монет в месяц, — пояснила Фэнцзе. — Но с прошлого года стали платить меньше, всего по пятьсот монет, так что на каждой из служанок экономят связку монет. Я в этом не виновата, готова была бы из своих денег доплачивать. Что получаю на них, все отдаю, себе ничего не оставляю. Прибавить или убавить жалованье по своей воле я не могу. Просила не убавлять, получила отказ. На том все и кончилось. Жалованье я отдаю служанкам из рук в руки, не задерживая ни на день. Вспомните, госпожа, что и прежде, когда они получали жалованье из общей казны, редкий месяц обходилось без жалоб.

Госпожа Ван подумала и спросила:

— А сколько служанок у старой госпожи получают по одному ляну?

— Восемь. Вернее, семь, потому что восьмая — Сижэнь.

— Да-да, — кивнула госпожа Ван. — Ведь у Баоюя нет ни одной служанки, которой полагалось бы жалованье в один лян. Сижэнь и сейчас числится служанкой старой госпожи.

— Да, именно так, она просто отдана в услужение Баоюю, — поддакнула Фэнцзе. — Поэтому платить ей меньше нельзя. Вот если бы старая госпожа взяла себе еще служанку, тогда другое дело. Справедливее всего дать еще одну служанку Цзя Хуаню, тогда не придется убавлять жалованье Сижэнь. Цинвэнь, Шэюэ и еще пять старших служанок получают в месяц по одной связке в тысячу монет, а Цзяхуэй и семь младших служанок — по пятьсот медных монет. Такова воля старой госпожи, и возмущаться никто не вправе.

— Вы только послушайте, как говорит эта девочка! — воскликнула тетушка Сюэ. — Слова из нее сыплются, как орехи из перевернутой повозки! И расчеты у нее ясные, и доводы разумные!

— А вы думали, тетушка, я могу ошибиться? — спросила Фэнцзе.

— Что ты! Что ты! Разве ты когда-нибудь ошибалась? — вскричала тетушка Сюэ. — Мне просто хочется, чтобы ты говорила спокойнее и берегла свои силы!

Фэнцзе едва не прыснула со смеху, но сдержалась и продолжала внимательно слушать госпожу Ван.

А госпожа Ван после некоторого раздумья произнесла:

— Завтра же выбери служанку для старой госпожи, и пусть ей платят, как до сих пор платили Сижэнь. А Сижэнь будет получать по два ляна серебра и по одной связке монет из моих двадцати лянов. Все остальное пусть ей выдают наравне с наложницами Чжао и Чжоу, только не из общей казны, а за мой счет.

— Вы слышали? — воскликнула Фэнцзе, обращаясь к тетушке Сюэ. — Ведь я то же самое говорила! Так что все выходит по-моему.

— И это справедливо, — сказала тетушка Сюэ. — Не говоря уже о внешности Сижэнь, такой характер, поступки и обхождение с людьми теперь поистине редкость!

— Всем вам хорошо известны достоинства Сижэнь, — сквозь слезы проговорила госпожа Ван. — Баоюю с ней не сравниться. Счастье его, если Сижэнь будет и дальше ему служить!

— В таком случае, зачем ей таиться, ведь она может с завтрашнего дня перейти жить к Баоюю, — заметила Фэнцзе.

— Пожалуй, не стоит, — возразила госпожа Ван. — Баоюй слишком молод, да и отец воспротивится. И вот еще что. Пока Сижэнь служанка, Баоюй ее слушается, хотя обращается с ней вольно. А станет она наложницей, не осмелится ему перечить. Годика два-три надо подождать, а там посмотрим.

Разговаривать больше было не о чем, и Фэнцзе, поклонившись госпоже Ван, вышла из комнаты. На террасе ее дожидались экономки, чтобы доложить о делах. Едва она появилась, как они подошли и спросили:

— О чем это вы так долго разговаривали с госпожой? Наверное, утомились!

Фэнцзе ничего не ответила, закатала рукава и остановилась на пороге, заметив:

— Здесь попрохладнее, я постою немного, пусть ветерком обдует. — Она помолчала и добавила: — Вам показалось, будто я слишком долго разговаривала с госпожой? А что бы вы стали делать на моем месте, если бы госпожа вдруг вспомнила все дела за последние двести лет и потребовала объяснений?

Она снова сделала паузу и, холодно усмехнувшись, продолжала:

— Придется теперь быть построже! Пусть жалуются на меня госпоже, я не боюсь! Ничего эти распутные и болтливые бабы не добьются! Служанкам убавили жалованье, а я, видите ли, виновата! А подумали они о том, достойны ли иметь трех служанок?!

Так, сердясь и ругаясь, Фэнцзе отправилась к матушке Цзя. Но об этом мы рассказывать не будем.

 

Между тем тетушка Сюэ, Баочай и остальные, покончив с арбузом, попрощались с матушкой Цзя и разошлись. Баочай и Дайюй отправились в сад. По пути Баочай пыталась уговорить Дайюй зайти в павильон Благоухающего лотоса, но Дайюй отказалась, сославшись на то, что ей надо купаться.

Дайюй пошла к себе, и Баочай продолжала путь одна. Она зашла было во двор Наслаждения пурпуром, чтобы поболтать с Баоюем и рассеять дремоту, но там царила мертвая тишина, даже два журавля под бананами, казалось, спали. Баочай миновала галерею, вошла в дом и увидела, что в прихожей спят на кровати вповалку служанки.

Обогнув ширму, Баочай вошла в комнаты Баоюя. Он тоже спал, а возле него сидела с вышиваньем Сижэнь. Рядом с ней лежала мухогонка из лосиного хвоста с ручкой из кости носорога.

— Чересчур ты заботлива! — засмеялась Баочай, подходя к Сижэнь. — Зачем тебе мухогонка?! Неужели в комнату могут пробраться мухи и комары?

Сижэнь вздрогнула от неожиданности, но, увидев Баочай, положила вышиванье на колени и с улыбкой тихо сказала:

— Как вы меня напугали, барышня! Конечно, я и сама знаю, что через густую кисею ни комары, ни мухи не проникнут. Но мошкара как-то пролезает! Я было задремала и вдруг чувствую, кто-то меня укусил, да так больно, как муравей!

— Ничего удивительного! — заметила Баочай. — За домом речка, на берегу благоухают цветы. В комнате пахнет благовониями. А насекомые обычно водятся среди цветов и летят на запах. Разве ты не знаешь?

Баочай поглядела на вышиванье в руках Сижэнь. Это был набрюшник из белого шелка на красной подкладке, Сижэнь вышила на нем утку и селезня среди лотосов. Лотосы были красные, листья темно-зеленые, а утки пестрые.

— Ай-я! — воскликнула Баочай. — Какая прелесть! Но стоит ли тратить время на пустяки? Для кого же это?

Сижэнь приложила палец к губам и указала на спящего Баоюя.

— Зачем ему? — засмеялась Баочай. — Ведь он уже взрослый!

— Именно потому, что это ему не нужно, я и вышиваю так тщательно, — пояснила Сижэнь. — Если понравится, он, может быть, и наденет. Сейчас очень жарко, а он спит беспокойно, поэтому лишняя одежда не помешает. Тогда пусть себе раскрывается! Вы говорите, я потратила много времени, но это еще что! Посмотрели бы вы, какой набрюшник на нем сейчас!

— До чего же ты терпеливая! — воскликнула Баочай.

Сижэнь засмеялась и сказала:

— Так наработалась, что спину ломит. Может быть, присмотрите за ним, барышня, а я немного пройдусь?

— Хорошо! — согласилась Баочай, и Сижэнь вышла.

Увлеченная вышивкой, Баочай не подумала о том, что остается наедине с Баоюем. Девушка села на место Сижэнь и снова принялась рассматривать узор. Вышивка была до того хороша, что Баочай не удержалась, взяла иголку и принялась вышивать.

В это же самое время Дайюй встретилась с Сянъюнь и уговорила ее пойти поздравить Сижэнь. Но во дворе Наслаждения пурпуром стояла тишина и все спали. Тогда Сянъюнь решила поискать Сижэнь во флигеле, а Дайюй подошла к окну и сквозь тонкий шелк увидела спящего Баоюя в розовой с серебристым отливом рубашке, возле него — Баочай с вышиваньем в руках, а рядом с ней — мухогонку.

Ошеломленная Дайюй поспешила спрятаться. Затем поманила к себе Сянъюнь и, зажав рукой рот, чтобы не рассмеяться, показала ей на окно. Охваченная любопытством, Сянъюнь заглянула в комнату и уже готова была расхохотаться, но тут вспомнила, как всегда ласкова с ней Баочай и как любит Дайюй осуждать других и злословить. Поэтому она дернула Дайюй за рукав и сказала:

— Совсем забыла! Сижэнь говорила, что нынче в полдень пойдет на пруд стирать. Пойдем туда!

Дайюй все поняла, но не подала виду и последовала за Сянъюнь.

Едва успела Баочай вышить несколько лепестков, как Баоюй заворочался и стал во сне бормотать:

— Разве можно верить этим буддийским и даосским монахам? Выдумали, будто яшма и золото предназначены друг для друга судьбою? Нет! Судьбой связаны только камень и дерево!

Баочай призадумалась было, но тут появилась Сижэнь.

— Еще не проснулся? — спросила она.

Баочай покачала головой.

— Я только что встретила барышень Дайюй и Сянъюнь, — сказала Сижэнь. — Они не заходили сюда?

— Нет, не видела, — ответила Баочай. — А что они тебе сказали?

— Ничего особенного, — ответила Сижэнь, невольно смутившись. — Просто так, пошутили!

— На этот раз они не шутили, — возразила Баочай. — Я хотела тебе кое-что рассказать, но ты сразу ушла.

В этот момент появилась служанка и сказала Сижэнь, что ее зовет Фэнцзе.

— Это как раз по тому делу, — произнесла Баочай и вместе с Сижэнь и двумя служанками покинула двор Наслаждения пурпуром. От Фэнцзе Сижэнь услышала то, что ей собиралась сказать Баочай. Еще Фэнцзе предупредила, что благодарить нужно только госпожу Ван и что к матушке Цзя не надо идти, чем поставила Сижэнь в неловкое положение.

Побывав у госпожи Ван, Сижэнь вернулась во двор Наслаждения пурпуром. Баоюй уже проснулся и, узнав, зачем ходила Сижэнь к госпоже Ван, не мог скрыть свою радость.

— Уж теперь-то ты не уедешь домой! — смеясь, сказал он. — Помнишь, ты говорила как-то, когда вернулась из дому, будто жить здесь тебе невмоготу и старший брат собирается тебя выкупить. Все это ты придумала, чтобы попугать меня! Посмотрим, кто теперь осмелится тебя забрать.

— Не болтай глупостей, — усмехнулась Сижэнь. — Я принадлежу не тебе, а твоей бабушке, и если захочу уйти, спрашиваться буду не у тебя, а у нее!

— Пусть так, — согласился Баоюй, — а тебе безразлично, что подумают люди, если ты попросишь тебя отпустить? Ведь все будут считать, что это из-за моего дурного характера!

— Как?! — вскричала Сижэнь. — Неужели ты думаешь, что я способна служить человеку низкому и плохому? Да я скорее умру! Ведь никто не живет больше ста лет, так уж лучше со всем разом покончить, чтобы не видеть ничего и не слышать!

— Хватит, хватит! — вскричал Баоюй, зажимая ей рот рукой. — Зачем ты так говоришь?!

Сижэнь знала, что лести Баоюй не терпит. Но ей было известно и то, что искренние, идущие от души слова тоже заставляют его страдать, поэтому она раскаивалась в своей опрометчивости. Чтобы как-то загладить вину, Сижэнь заговорила о весеннем ветре, об осенней луне, о пудре и румянах, о красоте девушек — в общем, обо всем, что было особенно дорого Баоюю. Ненароком она вдруг снова упомянула о смерти, но тут же спохватилась и умолкла, причем на самом интересном месте, и Баоюй с улыбкой сказал:

— Все умирают! Но умирать надо достойно. А эти седовласые глупцы только и твердят о том, что великим мужем можно стать, лишь соблюдая правило: «Сановник гибнет, укоряя государя, военный умирает, сражаясь с врагом». Им и в голову не приходит, что только глупый государь казнит смелых сановников. Если же все сановники станут жертвовать жизнью лишь ради того, чтобы прославиться, что будет делать государь? В бою можно погибнуть только во время войны, но что станется с государством, если, мечтая о славе, все сразу захотят умереть?

— В древние времена умирали лишь в тех случаях, когда иного выхода не было! — перебила его Сижэнь.

— Но ведь может случиться, что полководец недальновиден и мало что смыслит в ратном деле и потому погибает? — возразил Баоюй. — Это ты тоже называешь безвыходным положением? И уж никак нельзя сравнивать сановника с военным. Он заучит наизусть одну-две книги и начинает всех и вся обличать, лезет к государю с глупыми, бесполезными советами, старается стяжать себе славу преданного и доблестного, а когда его ставят на место, возмущается и в конце концов сам навлекает на себя гибель. Неужели и это безвыходное положение? Таким людям следовало бы помнить, что государю власть дана самим Небом, а раз так, значит, он — человек совершенный. Готовые отдать жизнь ради славы не постигли, в чем долг подданного перед государем. Если бы мне, например, выпало счастье умереть на ваших глазах и река унесла мое тело в неведомые края, куда и птицы не залетают, прах мой развеял бы ветер, а душа больше не возродилась, — мою смерть можно было бы считать своевременной.

Сижэнь показалось, что Баоюй сошел с ума или бредит. Она ничего не сказала и, сославшись на усталость, поспешила уйти. Баоюй вскоре уснул. А на следующий день даже не вспомнил о том, что говорил накануне.

 

Однажды Баоюю, которому давно уже наскучило бродить по саду, припомнилась ария из пьесы «Пионовая беседка», он дважды ее прочел, но остался недоволен. Ему не раз приходилось слышать, что среди двенадцати девочек-актрис, живущих в саду Грушевого аромата, есть одна по имени Лингуань на ролях молодых героинь, которая поет лучше своих подруг. И Баоюй отправился в сад Грушевого аромата. Там, во дворе, он увидел Баогуань и Юйгуань. Они с улыбкой бросились ему навстречу и предложили сесть.

— Вы не знаете, где Лингуань? — спросил Баоюй.

— У себя, — ответили девочки.

Когда Баоюй вошел, Лингуань лежала на подушках и даже не пошевелилась при его появлении.

Баоюй, выросший среди девочек, бесцеремонно сел рядом с ней и попросил спеть арию «В воздухе в ясный безоблачный день кружится ивовый пух». Но, против его ожиданий, девочка отодвинулась подальше и сердито заявила:

— Не могу, охрипла. Недавно сама госпожа за нами присылала, а я все равно не стала петь!

Лингуань выпрямилась и села. Только сейчас Баоюй узнал в ней ту самую девочку, которая недавно в саду под кустом чертила на земле иероглиф «цян» — роза.

Обескураженный столь бесцеремонным обхождением, Баоюй покраснел и, ругая себя за робость, покинул комнату. Баогуань бросилась к нему с расспросами, и Баоюй рассказал все как было.

— Не обращайте внимания, — рассмеялась Баогуань. — Сейчас придет господин Цзя Цян — уж он-то заставит ее спеть!

— А где он? — спросил Баоюй, у которого от этих слов на душе стало тоскливо.

— Не знаю, — ответила Баогуань. — Пошел, наверное, исполнять очередной каприз Лингуань.

Озадаченный, Баоюй постоял немного и вскоре увидел Цзя Цяна. В руках у него была клетка с небольшим помостом внутри наподобие сцены, а на помосте — птичка. С веселым видом, очень довольный, Цзя Цян спешил к Лингуань, но, увидев Баоюя, остановился.

— Что это за птичка? — спросил Баоюй.

— «Яшмовый хохолок», — с улыбкой ответил Цзя Цян. — Она ученая, умеет держать в клюве флажок и делать разные фокусы.

— Сколько ты за нее заплатил?

— Один лян и восемь цяней серебра.

Цзя Цян попросил Баоюя посидеть, а сам пошел к Лингуань.

Баоюй, разбираемый любопытством, сразу забыл о цели своего прихода и осторожно приблизился к двери.

— Смотри, что я тебе принес! — сказал Цзя Цян, обращаясь к Лингуань.

Девочка приподнялась на подушке.

— Будешь теперь играть с этой птичкой. Все веселее! Сейчас увидишь, какие штуки она выделывает.

Он взял горсточку зерна и показал птичке. Та вскочила на помост, начала смешно прыгать и размахивать флажком. Прибежали остальные девочки-актрисы и так и покатились со смеху, но Лингуань по-прежнему оставалась хмурой, раз-другой улыбнулась и опять опустилась на подушки.

На вопрос Цзя Цяна, понравилась ли ей птичка, Лингуань в сердцах ответила:

— Мало того, что нас держат в этой тюрьме и учат кривляться, так ты еще притащил птицу, которая тоже кривляется! Будто в насмешку над нами! Чтобы мы поняли, кто мы такие!

— Ох, и дурак же я! — воскликнул Цзя Цян. — Истратил почти два ляна серебра, чтобы тебя хоть немного развлечь! А ты вон что говоришь! Ладно! Выпущу птичку на волю, не сердись только!

Он выпустил птичку, а клетку сломал.

— Птица, конечно, не человек, но и у нее есть свое гнездышко, зачем же превращать ее в глупую забаву?! Сегодня я снова кашляла кровью, и госпожа велела позвать доктора, а ты куда-то пропал. Оказывается, побежал за какой-то птичкой, чтобы посмеяться надо мной! Никому я здесь не нужна, никто обо мне не заботится! Я даже рада, что заболела!

— Ведь совсем недавно я говорил с доктором! — стал оправдываться Цзя Цян. — Он сказал, что ничего серьезного у тебя нет, примешь раз-другой лекарство, и все пройдет. Кто мог подумать, что ты опять начнешь кашлять? Я мигом сбегаю за доктором!

И Цзя Цян бросился к двери.

— Постой! — остановила его Лингуань. — Если будешь бегать по такой жаре — заболеешь, зачем мне тогда доктор?

Только сейчас Баоюй понял, почему Лингуань чертила на земле иероглиф «цян», и ошеломленный бросился прочь.

Цзя Цян, поглощенный мыслями о Лингуань, даже не заметил его ухода. Баоюя проводили девочки.

Терзаемый сомнениями, Баоюй возвратился во двор Наслаждения пурпуром и там увидел Дайюй и Сижэнь, они о чем-то беседовали.

— Все, что я сказал тебе вчера вечером, — вздор, — едва переступив порог, заявил он Сижэнь. — Недаром отец считает меня дураком и тупицей! Я мечтал утонуть в реке ваших слез! Какая нелепость! Нет, ваши слезы принадлежат вам, а не мне! Так что оплакивайте кого хотите!

Разговор накануне Сижэнь восприняла как шутку и уже успела забыть, поэтому сказала со смехом:

— Да ты и в самом деле сошел с ума!

Баоюй промолчал. Только сейчас он понял, что каждый заботится лишь о собственной судьбе, и с этого дня, сокрушенно вздыхая, думал:

«Кто же окропит слезами мою могилу?»

 

Между тем Дайюй, заметив, что Баоюй не в себе, решила, что это опять какое-то наваждение, и как ни в чем не бывало сказала:

— Я только что от твоей матушки, оказывается, завтра день рождения тетушки Сюэ. Мне велели узнать, собираешься ли ты к ней в гости. Если собираешься, предупреди матушку!

— Я не был даже у старшего господина Цзя Шэ в день его рождения, зачем же мне ходить к тетушке? Я вообще не хочу, чтобы меня кто-нибудь видел. Да и как в такую жару надевать выходной костюм? Нет, ни за что не пойду! Думаю, тетушка не рассердится.

— Как ты можешь так говорить? — вскричала Сижэнь. — Тетушка и живет недалеко, и по родству тебе ближе, чем старший господин. Что она подумает, если ты не придешь ее поздравить? А боишься жары, встань пораньше, поздравь ее, выпей там чаю и возвращайся домой! Все же лучше, чем совсем не пойти.

— Да, да! — со смехом воскликнула Дайюй, не дав Баоюю рта раскрыть. — Ты непременно должен навестить сестру Баочай, хотя бы за то, что она отгоняла от тебя комаров.

— Каких комаров? — спросил изумленный Баоюй.

Сижэнь ему рассказала, как накануне днем он уснул, а она попросила барышню Баочай побыть с ним немного.

— Напрасно ты это сделала! — укоризненно покачал головой Баоюй. — Столько злых языков вокруг! Непременно пойду завтра!

Пока происходил этот разговор, появилась Сянъюнь, за ней прислали из дому, и она пришла попрощаться. Баоюй и Дайюй вскочили и предложили ей сесть, но она отказалась, и им обоим ничего не оставалось, как ее проводить. Сянъюнь едва сдерживала слезы, но плакать и жаловаться на свою горькую судьбу стеснялась.

Пришла Баочай, Сянъюнь стало еще тяжелее, и она медлила с отъездом. Однако Баочай, зная, что служанки расскажут обо всем тетке и та разгневается, принялась ее торопить. Сянъюнь проводили до вторых ворот,

Баоюй хотел идти дальше, но Сянъюнь запротестовала. Она подозвала его к себе и шепнула на ухо:

— Если бабушка обо мне забудет, напомни, чтобы как-нибудь снова прислала за мной.

Баоюй кивнул.

После отъезда Сянъюнь все возвратились в сад.

Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

 


Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 46 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Глава тридцать пятая| Глава тридцать седьмая

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.027 сек.)