Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава тридцатая. Баочай из-за пропавшего веера отпускает два колких замечания;

Глава двадцатая | Глава двадцать первая | Глава двадцать вторая | Глава двадцать третья | О том, чем ночи зимние приметны | Глава двадцать четвертая | Глава двадцать пятая | Глава двадцать шестая | Глава двадцать седьмая | Глава двадцать восьмая |


Читайте также:
  1. Глава тридцатая
  2. ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
  3. Глава тридцатая
  4. Глава тридцатая
  5. ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
  6. Глава тридцатая
  7. Глава тридцатая

 

 

Баочай из-за пропавшего веера отпускает два колких замечания;

Лингуань, предавшись мечтам, чертит на песке иероглиф «цян» — роза

Итак, Дайюй пожалела о своей ссоре с Баоюем, но не знала, как помириться, и весь день ходила печальная, словно потеряла что-то очень дорогое.

Цзыцзюань все понимала и мягко ее упрекнула:

— Вы поступили с Баоюем легкомысленно, барышня. Уж кому-кому, а вам это непростительно. Вы ведь знаете его нрав! Вспомните, сколько раз он скандалил из-за этой яшмы?

Дайюй плюнула с досады:

— Не иначе как тебя кто-то подослал отчитывать меня! В чем же мое легкомыслие?

— Зачем вы ни с того ни с сего изрезали шнурок? Вот вам и доказательство вашей вины! Баоюй лишь кое в чем был не прав. Он так хорошо к вам относится! Все ссоры происходят из-за ваших капризов, ведь вы придираетесь к каждому его слову.

Дайюй хотела возразить, но в этот момент раздался стук в ворота. Цзыцзюань прислушалась и с улыбкой сказала:

— Наверняка Баоюй. Пришел просить прощения.

— Не открывай! — крикнула Дайюй.

— Вот и опять вы, барышня, не правы, — заметила Цзыцзюань. — День жаркий, солнце жжет немилосердно, и ему может стать дурно. Неужели вам его не жаль?

И она пошла отпирать ворота. Это и в самом деле оказался Баоюй. Приглашая его войти, Цзыцзюань сказала:

— Какая неожиданность! Я думала, вы никогда больше не приблизитесь к нашему дому!

— Вы готовы из всякого пустяка сделать целое событие! — улыбнулся Баоюй. — С какой стати я вдруг перестану ходить? Пусть я даже умру, душа моя по сто раз в день будет являться сюда! Что сестрица, поправилась?

— Так-то поправилась, только болеет душой, — ответила Цзыцзюань. — Все еще сердится.

— Понимаю, — кивнул Баоюй. — И зачем ей сердиться!

Когда он вошел, Дайюй лежала и плакала. Стоило ей увидеть Баоюя, как сами собой полились слезы.

— Как ты, сестрица? Выздоровела? — приблизившись, с улыбкой спросил Баоюй.

Дайюй стала утирать слезы, а Баоюй осторожно присел на краешек кровати:

— Я знаю, ты все еще сердишься, но решил прийти, чтобы никто не думал, будто мы в ссоре. А то станут нас мирить и сразу увидят, что мы совсем как чужие. Ты лучше ругай меня, бей, делай что хочешь, только не будь ко мне равнодушной! Милая сестрица! Дорогая сестрица!

Дайюй сначала решила не обращать на Баоюя внимания и молчать, но, когда он сказал: «чтобы никто не думал, будто мы в ссоре» и «совсем как чужие», она поняла, что никого нет дороже ее для Баоюя на свете, и снова заплакала.

— Не надо меня утешать! Я не посмею больше дружить с вами, второй господин, — промолвила Дайюй. — Считайте, что я уехала!

— Куда же ты можешь уехать? — с улыбкой спросил Баоюй.

— Домой.

— И я с тобой, — заявил Баоюй.

— А если я умру?

— Тогда я стану монахом.

Дайюй опустила голову.

— А я-то думала, — сказала она, — что ты захочешь умереть вслед за мной! Зачем же болтать глупости? Ведь у вас в семье много сестер: и старших, и младших. Сколько же жизней надо иметь, чтобы становиться монахом после смерти каждой из них? Всем расскажу, что ты здесь говорил.

Баоюй понял, что сболтнул лишнее, но раскаиваться было поздно. Он покраснел от стыда и опустил голову. Хорошо, что никто не слышал их разговора!

Дайюй сердито посмотрела на Баоюя и не произнесла больше ни слова. А заметив, как он покраснел, ткнула пальцем ему в лоб и с укоризной сказала:

— Эй ты! Такой… — Но тут же снова вздохнула и принялась утирать слезы.

Баоюй шел сюда с твердым намерением открыть Дайюй свои чувства, а сказал совсем другое и очень об этом сожалел. Когда же Дайюй заплакала, он окончательно расстроился и тоже не мог сдержать слез. Платка он не захватил и вытирал их рукавом.

Дайюй хоть и плакала, но краешком глаза все же следила за Баоюем; заметив, что он вытирает слезы рукавом своей новенькой рубашки из светло-коричневого тонкого шелка, она, одной рукой прижимая платочек к глазам, другой схватила лежавшую на подушке шелковую косынку и бросила Баоюю.

Баоюй подхватил косынку, вытер слезы и взял Дайюй за руку:

— Не плачь, твои слезы разрывают мне сердце! Лучше вставай и пойдем к бабушке!

— Не хочу я больше с тобой водиться! — вскричала Дайюй, оттолкнув его руку. — Ты уже вырос, а все такой же бесстыдный, даже правил приличия не знаешь!

Не успела она это произнести, как раздался возглас:

— Вот и хорошо!

Вздрогнув от неожиданности, Баоюй и Дайюй быстро обернулись и увидели Фэнцзе.

— Бабушка так расстроена, — сказала та. — Велела узнать, не помирились ли вы. Я не хотела идти, уверяла ее, что не пройдет и трех дней, как все будет в порядке. Но старая госпожа обругала меня лентяйкой. Пришлось выполнить ее просьбу. Оказалось, что я права. Ведь у вас нет причин для раздоров, вы три дня в мире, два дня — в ссоре. Право же, чем взрослее становитесь, тем больше с вами хлопот, как с маленькими. Почему вы вчера наскакивали друг на друга, как бойцовые петухи, а сегодня держитесь за руки и плачете? Ну-ка, пошли к бабушке, пусть она успокоится!

Она схватила Дайюй за руку и потащила к выходу. Дайюй позвала было служанок, но ни одной поблизости не оказалось.

— Зачем они? — спросила Фэнцзе. — Я сама о тебе позабочусь.

Баоюй плелся следом за ними. Когда, выйдя из сада, они пришли к дому матушки Цзя и предстали пред ней, Фэнцзе сказала:

— Говорила же я, что незачем беспокоиться — сами помирятся. Но вы мне велели непременно пойти. Вошла я и вижу, что они уже просят друг у друга прощения и держатся за руки, да так крепко, как держит голубя ястреб, невозможно оторвать друг от друга. Так что не пришлось их мирить.

Услышав это, все весело рассмеялись. Дайюй молча, ни на кого не глядя, села рядом с матушкой Цзя.

Баоюй не знал как оправдаться и обратился к Баочай, которая как раз была здесь.

— В день рождения твоего старшего брата я, как назло, заболел и не только не смог послать ему подарки, но даже поздравить. Старший брат, наверно, обиделся за то, что я не пришел, так ты, уж пожалуйста, ему объясни, почему так случилось.

— Стоит ли объяснять, — возразила Баочай. — Если бы даже ты просто так не пошел, я ни слова бы тебе не сказала. А уж раз ты болел — тем более. Братья должны доверять друг другу, иначе станут чужими.

— Хорошо, что ты меня поняла, сестра, теперь я спокоен, — сказал Баоюй и спросил: — А почему ты не пошла смотреть представление?

— Не терплю жары, — ответила Баочай, — а уйти, не досмотрев до конца, как-то неловко. Вот и пришлось сослаться на нездоровье и не ходить.

Баоюй понял намек и немного смутился, но тут же насмешливо заявил:

— Не удивительно, что тебя сравнивают с Ян-гуйфэй. Только, по-моему, ты чуть-чуть полнее…

Едва сдерживая гнев, Баочай с холодной усмешкой произнесла:

— Может быть, я и похожа на Ян-гуйфэй, но, увы, у меня нет брата, которого можно было бы сравнить с Ян Гочжуном[252].

Их разговор был прерван появлением служанки Цзинъэр, которая пришла спросить у Баочай, не видела ли та ее веера.

— Наверняка это барышня Баочай его спрятала! — сказала Цзинъэр. — Отдайте мне веер, добрая барышня!

— Попридержи язык! — прикрикнула на нее Баочай. — Не в моих правилах подшучивать над людьми. Лучше спроси у девчонок, с которыми ты вечно балуешься и хихикаешь!

Цзинъэр сконфузилась и убежала.

Баоюй, который снова сболтнул лишнее, да еще на людях, окончательно растерялся и, чтобы скрыть смущение, принялся болтать с сестрами.

Дайюй радовалась, когда между Баочай и Баоюем началась перепалка, ей и самой очень хотелось поддеть Баочай, подшутить над ней, но после прихода служанки Дайюй передумала.

— Сестра Баочай, какую пьесу ты видела?

Баочай, однако, разгадала мысли Дайюй и с улыбкой ответила:

— Пьеса была о том, как Ли Куй обругал Сун Цзяна[253], а потом просил у него прощения.

— Зачем же пересказывать содержание? Сказала бы лучше, как называется. Неужели забыла? Ведь ты, сестра, хорошо знаешь и древние, и современные пьесы, — заметил Баоюй. — А называется она «Ли Куй приходит с повинной головой».

— Ах вот оно что? — насмешливо воскликнула Баочай. — Ну да, ведь вы изучаете древность, поэтому вам и известно, что это значит!

Баоюй и Дайюй оба покраснели, и им стало обидно друг за друга.

Фэнцзе ничего не поняла, но, глядя на выражение лиц всех троих, с улыбкой спросила:

— Кто же в такую жару ест неспелый имбирь?

Все удивились:

— Неспелый имбирь? Никто не ел…

— Тогда почему у вас такие лица, будто в рот попало что-то горькое? — спросила Фэнцзе, проведя рукой по щеке.

Баоюй и Дайюй не знали, куда деваться от стыда. Баочай хотела что-то сказать, но, заметив, как растерялся Баоюй, промолчала и только улыбнулась. Остальные тоже заулыбались.

После ухода Баочай и Фэнцзе Дайюй обратилась к Баоюю:

— Теперь ты убедился, что есть на свете люди еще более острые на язык, чем я! Я же, по простоте душевной, всегда стараюсь всем угодить, слова не скажу поперек.

Баоюй, и без того расстроенный язвительностью Баочай, совсем приуныл и, опасаясь, как бы Дайюй опять не обиделась, ничего не ответил и ушел.

Завтрак давно прошел, Баоюй, заложив руки за спину, слонялся без цели, но нигде не было ни души. Прячась от жары, все отдыхали — и слуги, и господа.

Баоюй зашагал в западном направлении, миновал проходной зал и очутился у двора Фэнцзе. Ворота оказались запертыми, и Баоюй вдруг вспомнил, что в жаркие дни Фэнцзе обычно отдыхает в полдень, поэтому войти не решился. Он свернул в боковую калитку и направился к дому госпожи Ван. Здесь несколько служанок дремали с вышиваньем в руках. Госпожа Ван спала в комнате на легкой плетеной кровати. Возле нее сидела Цзиньчуань. Она массировала себе ноги и, сонная, смотрела по сторонам. Баоюй сзади подкрался и дернул ее за серьги. Цзиньчуань испуганно открыла глаза.

— Устала? — улыбаясь, спросил Баоюй.

Цзиньчуань едва улыбнулась в ответ, знаком велела Баоюю выйти и снова закрыла глаза. Но уйти Баоюй был не в силах. Он посмотрел на спящую мать, затем вытащил из сумочки несколько освежающих ароматных лепешек и сунул их в рот Цзиньчуань. Та стала их сосать, но даже глаз не открыла.

Баоюй снова потянул ее за руку и тихонько сказал:

— А что, если я попрошу матушку, чтобы она отдала тебя мне, и мы всегда будем вместе?

Цзиньчуань промолчала.

— Непременно попрошу матушку, как только проснется, — продолжал Баоюй.

Цзиньчуань открыла глаза, отстранилась от Баоюя.

— Зачем торопиться? Неужели не знаешь пословицы: «Упавшая в колодец золотая шпилька все равно принадлежит тому, кто ее уронил»? Нечего ко мне привязываться, пойди на восточный двор и возьми к себе Цайюнь, служанку твоего младшего брата Цзя Хуаня.

— Зачем она мне? — улыбнулся Баоюй. — Ведь речь о тебе.

В этот момент госпожа Ван открыла глаза и дала Цзиньчуань пощечину:

— Паршивая тварь! Это вы учите дурному молодых господ!

Баоюй поспешил улизнуть.

Щека у Цзиньчуань горела, но она не осмелилась даже пикнуть. Услышав, что госпожа проснулась, прибежали служанки.

Госпожа Ван подозвала Юйчуань и сказала:

— Передай матери, пусть забирает домой твою старшую сестру!

Тут Цзиньчуань бросилась на колени и со слезами стала умолять госпожу Ван:

— Я больше не буду! Лучше прикажите меня побить, только не выгоняйте, и я сочту это небесной милостью. Я десять лет служу вам, госпожа, как же я буду смотреть людям в глаза, если вы меня прогоните?

Госпожа Ван, добрая по натуре, никогда не била служанок. Но после того, что узнала, не могла сдержать своего гнева и осталась непреклонной, как ни молила ее Цзиньчуань. Поэтому пришлось старухе Бай взять дочь домой. Опозоренная, Цзиньчуань ушла. Но об этом речь впереди.

 

А сейчас вернемся к Баоюю. Как только госпожа Ван проснулась, он убежал и вскоре очутился в саду Роскошных зрелищ. Там тоже никого не было, только нещадно палило солнце, деревья отбрасывали свою тень на землю да оглушительно трещали цикады. Баоюй медленно брел по саду и вдруг у решетки роз[254]услышал не то всхлипывание, не то плач. Он остановился, прислушался: да, за решеткой кто-то был.

Надобно сказать, что уже наступил пятый месяц — пора цветения роз. Баоюй осторожно раздвинул кусты и увидел за решеткой девочку. Она сидела на корточках, что-то чертила на земле головной шпилькой и тихонько плакала.

«Неужели какая-нибудь служанка, как в свое время Чернобровка, пришла сюда хоронить цветы?» — подумал Баоюй.

Постояв немного, он улыбнулся пришедшей в голову мысли:

«Если она действительно вздумала хоронить цветы, то тут можно сказать: „Дун Ши тоже хмурит брови“[255]! Это уже слишком!»

Ему хотелось окликнуть девочку и спросить: «Ты почему подражаешь барышне Линь Дайюй?»

Но тут он понял, что девочка эта совсем ему незнакома, что она не служанка, а одна из тех самых двенадцати актрис, которых привезли, еще когда к ним должна была пожаловать Юаньчунь. Только он не мог вспомнить, какие роли она играла — молодого героя, молодой героини, воина или комика.

Баоюй уже хотел спросить, но вовремя спохватился и подумал:

«Как хорошо, что я опять не сболтнул лишнего! Хватит и двух раз: и Дайюй рассердилась, и Баочай обиделась».

Баоюй никак не мог припомнить, что это за девочка, и ругал себя. Она очень напоминала Дайюй: такие же густые и пышные брови, чистые, как осенние воды Хуанхэ, чуть прищуренные глаза, нежное личико, грациозная фигурка. Баоюй не мог оторвать от нее взгляд. Тут он заметил, что девочка вовсе не собирается хоронить цветы, а чертит шпилькой на песке иероглифы. Внимательно следя за движением шпильки, Баоюй старался запомнить каждую черточку и каждую точку и сосчитал, что в иероглифе всего восемнадцать черт. Тогда он мысленно начертил их пальцем на ладони и догадался, что это иероглиф «цян» — роза.

Баоюй подумал:

«Сидит возле роз, наверняка расчувствовалась и захотела сочинить стихи, но целое стихотворение сразу сочинить не смогла и записала на песке первые две строки, чтобы не забыть, — посмотрим, что будет дальше!»

Девочка продолжала водить шпилькой. Но сколько Баоюй ни присматривался, кроме иероглифа «цян», ничего не увидел.

Девочка чертила только этот иероглиф, один за другим, будто одержимая. А стоявший за решеткой юноша, тоже словно одержимый, следил за каждым движением шпильки.

«Какая-то тяжесть у нее на душе, — размышлял Баоюй. — Видимо, она очень страдает. И как только в такой тщедушной фигурке вмещаются столь бурные чувства? Жаль, что я не могу разделить с ней ее горе!»

Вы уже знаете, что дело происходило в начале лета, когда тучка, стоит ей появиться, проливается дождем. Вот и сейчас налетел порыв холодного ветра и крупные капли застучали по листьям.

«Она с виду такая слабенькая, — промелькнуло в голове Баоюя. — Сразу простудится, если промокнет».

— Хватит тебе писать! — крикнул он девочке. — Ведь промокнешь насквозь!

Девочка испуганно вздрогнула и подняла голову. Из-за пышно разросшихся роз Баоюя почти не было видно, к тому же нежным красивым лицом он напоминал девушку. Поэтому девочка приняла его за служанку и с улыбкой сказала:

— Благодарю за заботу, сестрица. Но разве тебя дождь не намочит? Ведь ты стоишь на открытом месте!

— Ай! — вскричал Баоюй, только сейчас он почувствовал, что весь вымок.

— Да, нехорошо получилось! — произнес он, оглядев себя с головы до ног, и помчался в сторону двора Наслаждения пурпуром, не переставая думать о девочке, оставшейся под дождем.

Надобно вам сказать, что на следующий день наступал праздник Начала лета, поэтому Вэньгуань и остальные девочки-актрисы получили разрешение погулять в саду Роскошных зрелищ. Баогуань и Юйгуань (одна — на ролях положительных героев, другая — положительных героинь) пришли во двор Наслаждения пурпуром поболтать и посмеяться с Сижэнь и другими служанками. Здесь их и застиг дождь. Тогда они перекрыли все канавки, чтобы вода разлилась по двору, заперли ворота и пустили туда уток, цичжи и других водяных птиц, связав им крылья, чтобы не улетели.

Сижэнь и служанки как раз стояли на террасе и беззаботно смеялись, когда в ворота постучал Баоюй. Поглощенные своими забавами, они не услышали. Тогда Баоюй постучал сильнее.

— Кто там? — удивленно спросила Сижэнь, которой и в голову не могло прийти, что Баоюй появится в такую погоду. — У нас некому открывать ворота!

— Это я, — отозвался Баоюй.

— Кажется, барышня Баочай, — сказала Шэюэ.

— Глупости! — возразила Цинвэнь. — С какой стати барышня Баочай явится в такую непогоду?

— Сейчас посмотрю в щель, — сказала Сижэнь. — Может, откроем, чтобы человек не мок на дожде?

Сижэнь по галерее подошла к воротам, выглянула наружу, увидела Баоюя, похожего на мокрую курицу, и бросилась открывать, корчась от смеха.

— Кто бы подумал, что это наш господин! Бежать под таким дождем! Да как ты решился!

Баоюй был до того зол, что пнул Сижэнь ногой в бок, приняв ее за одну из девочек-служанок. Сижэнь застонала.

— Паршивки! — закричал Баоюй. — Пользуетесь моей добротой и совсем распустились, смеяться надо мной вздумали!

Тут он увидел, что перед ним Сижэнь.

— Ай-я! — воскликнул Баоюй. — Так это ты? Не больно тебе?

Сижэнь никогда не били и не ругали, а тут Баоюй ее ударил, да еще при всех. Она рассердилась, и в то же время ей было стыдно и больно. Но что тут поделаешь!

Она понимала, что Баоюй ошибся, и через силу улыбнулась, сказав:

— Ты вовсе меня не ударил. Иди скорее, переодевайся!

Сижэнь последовала за Баоюем в дом.

— Еще ни разу в жизни я никого не ударил, — раздеваясь, говорил Баоюй. — А сегодня вот до чего разозлился! Но я не знал, что это ты!

Сижэнь, превозмогая боль, снова улыбнулась:

— Я самая старшая из твоих служанок, поэтому и спрос с меня самый большой. Надеюсь только, что ты больше не станешь драться.

— Я ведь не нарочно! — оправдывался Баоюй.

— А кто говорит, что нарочно? Ведь открывать ворота положено младшим служанкам. Но они так избаловались, что даже меня часто злят! Никого не боятся. Хорошо бы ты одну из них пнул ногой! Но на сей раз я сама была виновата, не велела им отпирать ворота.

Пока они разговаривали, дождь прекратился, Баогуань и Юйгуань ушли. Сижэнь, у которой все еще болел бок, легла, даже отказавшись от ужина. Раздевшись, она увидела на боку синяк величиной с чайную чашку и очень испугалась, но не стала подымать шум и вскоре уснула.

Спала Сижэнь беспокойно, все время ворочалась, охала. Баоюй тоже не спал, а когда в полночь услышал, как она стонет, встал с постели с лампой в руке, подошел к кровати Сижэнь. В это время Сижэнь кашлянула и выплюнула сгусток крови.

— Ай! — вскрикнула она и широко раскрытыми глазами уставилась на Баоюя, но тут же спохватилась: — Ты что?

— Ничего! — ответил Баоюй. — Я услышал, что ты стонешь во сне, и подумал, что тебе плохо. Дай-ка я посмотрю!

— У меня кружится голова и как-то неприятно во рту, — сказала Сижэнь. — Посвети-ка на пол!

Баоюй посветил и увидел на полу кровь.

— Ой, плохо дело! — вскричал Баоюй.

Сижэнь тоже посмотрела, и сердце у нее замерло.

Если хотите подробно узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

 


Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 54 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Глава двадцать девятая| Глава тридцать первая

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.021 сек.)