Последнее назначение

26 августа 1839 года в годовщину памятной битвы на Бородинском поле состоялись большие военные маневры, на которых присутствовал император. Среди приглашенных был и М. С. Воронцов с сыном Семеном. Когда мимо Николая Павловича и гостей проходила сводная гренадерская дивизия, Михаил Семенович рассказал императору об участии этой дивизии в Бородинском сражении и о понесенных ею огромных потерях. Николая I ответил, что, проходя мимо своего командира, гренадеры должны были крикнуть: Caesar, morituri te salutant. (Император, идущие на смерть приветствуют тебя).

Вряд ли Михаил Семенович предполагал в то время, что ему снова предстоит командовать армией и участвовать в сражениях. Уже 16 лет как он гражданский генерал — генерал-губернатор. Ему 57 лет. Скоро можно будет подумать об отставке. Но судьба распорядилась иначе — через 5 лет.

Новороссийский край и Бессарабия быстро развивались. А рядом, на Кавказе, положение становилось все хуже и хуже. Имам Шамиль одерживал над русской армией победу за победой. В 1838 году командующим Отдельным Кавказским корпусом был назначен Е. А. Головин. Но положение продолжало ухудшаться. В 1842 году его сменил А. И. Нейд-гардт, который не мог дождаться, когда будет удовлетворена его просьба об отставке.

В Петербурге и в Москве обсуждали кандидатуры тех, кто мог бы исправить положение на Кавказе. Некоторые считали, что эта задача по плечу лишь А. П. Ермолову или Н. Н. Муравьеву. Оба они воевали на Кавказе, оба хорошо знают этот край. Но Николай I считал, что там нужен человек, соединяющий «с известными военными доблестями опытность в гражданских делах»’. В военных доблестях Ермолову и Муравьеву нельзя было отказать, но к гражданским делам ни один, ни другой не тяготели. Видимо, не без колебаний император пришел к выводу, что только М. С. Воронцов в достаточной мере соединяет в себе воинскую доблесть и опыт в гражданских делах.

После десятидневного плавания в июле 1836 года на корвете «Ифигения» вдоль восточных берегов Азовского и Черного морей, о котором упоминалось выше, М. С. Воронцов составил подробный рапорт для Николая I об условиях развития торговли с черкесами и абазинцами. «Одно лишь личное обозрение может дать более или менее справедливое понятие о крае, столь мало известном и столь интересном во всех отношениях»2, — писал он.

Рапорт содержал подробное описание русских портов и укрепленных пунктов на восточном побережье Черного моря. М. С. Воронцов отмечал, что на рейде Сухум-Кале могут поместиться 3–4 флота, а превосходный порт Геленджика не уступает Севастополю. Очень плохой рейд у Редут-Кале.

У Бомбор М. С. Воронцов и его спутники высадились на берег. Произраставшие здесь в большом количестве дубы, по мнению Михаила Семеновича, могли быть использованы как строевой лес и для распиловки на доски. А богатейшие поля на равнинах, почти не заселенные и не используемые, могли бы стать местом для колоний хлебопашцев, виноделов и пастухов.

М. С. Воронцов докладывал, что на Кавказе замечены иностранные агенты. Общаясь с горцами, они уверяли их, что вскоре некоторые европейские государства и Турция начнут войну с Россией и помогут им, горцам, истребить здесь русских. Михаил Семенович считал, что торговля с горцами, помимо общих выгод, имеет еще одно немаловажное значение — «сим-то единственным способом можем мы надеяться привлечь к себе когда-либо черкесов, успокоить враждебный их дух, сделать наши сношения с ними для них необходимыми и удалить их от желания или нужды сношений с иностранцами»3.

Понимая, что без военных действий нельзя будет обойтись, Воронцов предложил занять весь восточный берег Черного моря, а горцам пообещать защиту и покровительство, чтобы они не покидали свои жилища.

В заключение он писал: «Желание видеть успех в намерении правительства весьма много еще во мне усилилось сим обозрением местности; я увидел, сколько есть источников благосостояния в сей прекрасной, но столь мало известной стране; сколь нужно и возможно воспользоваться сими источниками и сим природным богатством и возбранить неприязненной или какой-либо державе вторжение к явному вреду нашему в какие бы то ни было сношения с Кавказом»4.

Весьма возможно, что этот рапорт сыграл немаловажную роль в решении Николая I послать на Кавказ именно М. С. Воронцова. 17 ноября 1844 года император написал М. С. Воронцову: «Зная ваше всегдашнее пламенное усердие к пользам Государства, выбор мой пал на вас, в том убеждении, что вы, как главнокомандующий войск на Кавказе и наместник мой в сих областях с неограниченным полномочием, проникнутые важностию поручения и моим к вам доверием, не откажетесь исполнить мое ожидание. Но желая и при сем случае доказать вам особенное мое уважение, я не хотел приступить к объявлению о сем новом вам поручении, не узнав от вас прежде ваше согласие принять оное, в котором, однако, не могу сомневаться. Прибавлю к сему, что поручение сие считая делом, могущим продлиться не менее трех лет, и в справедливом внимании к семейным вашим обстоятельствам, полагаю сохранить вам прежнее ваше звание и главное заведывание Новороссийским краем, тем более, что по близкому соседству нахожу совершенно возможным, чтобы вы могли ежегодно проводить по нескольку месяцев на отдохновении в Крыму, в вашем поместье и в кругу вашего семейства»5.

Фельдъегерь помчался с этим посланием в Одессу. Узнав там, что М. С. Воронцов в Крыму, он отправился в Алупку и прибыл туда 27 ноября в 3 часа ночи. М. П. Щербинин, взяв письмо императора, пошел будить Михаила Семеновича. Возвратившись, он сказал фельдъегерю, что граф не хочет принимать должность кавказского наместника, опасаясь, что возраст и плохое здоровье не позволят ему справиться с новыми обязанностями. Однако императору фельдъегерь повез иной ответ Воронцова: «Я стар и становлюсь дряхл, не много жизни во мне осталось; боюсь, что не в силах буду оправдать ожидания Царя; но русский Царь велит идти, и я, как Русский, осенив себя знамением креста Спасителя, повинуюсь и пойду»6.

Снова мчится фельдъегерь в Одессу с письмом Николая I. В новом послании говорилось: «Благородная недоверчивость к себе и опасения, которые изъявляете мне, равно как и верноподданные чувства, с которыми вы вверяете мне свою участь, убеждают меня еще более, что выбор мой пал на того, кто наиболее способен постигнуть и исполнить мои намерения». «Признавая отчасти те затруднения, которые вы исчисляете, — продолжает император, — не считаю однако их могущими идти в сравнение с тою несомненною пользою, которую принесут краю и делам ваша опытная прозорливость, знание дел, твердость и испытанное усердие к пользам службы». И добавляет: «По собственному вашему предложению желаю, чтобы вы прибыли сюда для личных с вами объяснений по вверенным вам делам и для сообщения всех тех сведений, которые здесь удобнее всего вам доставить, чем ранее, тем лучше»7.

Указом Николая I от 27 декабря 1844 года М. С. Воронцов был назначен командующим Отдельным Кавказским корпусом и наместником на Кавказе с самыми широкими полномочиями. За М. С. Воронцовым остались обязанности генерал-губернатора Новороссии и Бессарабии. Таким образом, власть Воронцова распространялась на весь европейский юг России и Закавказье. Ни до, ни после М. С. Воронцова никому из российских государственных и военных деятелей не давалось столько власти.

«Как бы я желал, чтобы это назначение, эта власть, мне предоставленные, все это было бы один сон, — напишет М. С. Воронцов позже. — Страшусь, чтоб непосильны мне были новые труды; страшусь общего разочарования на мой счет»8.

Михаил Семенович признался в письме к А. П. Ермолову, что не без страха принял он это назначение: ему уже 63-й год, а дел на Кавказе очень много и они ему неизвестны. «Не я себя выбрал, не я себя выставил; могу только отвечать за усердие и добрую волю; за прочее же отвечать не могу, ибо думаю и объявляю, что почитаю поручение это превышающим мои силы»9.

Интересно отметить, что А. П. Ермолов, принявший в 1816 году командование Грузинским корпусом (названным в 1820 году Кавказским корпусом), написал М. С. Воронцову: «Если бы не корпус твой во Франции, едва ли бы получил я сие назначение; ибо ты, служа при наилучшем в том краю начальнике, узнал землю и конечно более всех там полезен; между нами двумя нельзя делать выбора. Я первый уступаю тебе преимущество». А вот что он написал через полгода: «Ты, любезнейший брат, редкое существо, обладающее общею всех любовью. Ты должен быть поставлен судьбою для водворения здесь порядка и будешь всеми боготворим. Я предсказываю тебе сие назначение, разве ты сам его не пожелаешь»10.

Современники М. С. Воронцова говорили, что, согласившись стать наместником, он отважился на самопожертвование, равное которому трудно сыскать. К. К. Бенкендорф, племянник А. X. Бенкендорфа, пишет в своих воспоминаниях: «Человек совершенно независимого характера и, как ходили слухи, граф был в больших контрах с правительством. Обстоятельство достаточное у нас в России для приобретения популярности. Говорят, что Государь подчинился обстоятельствам; интересно было бы знать, каких усилий стоило ему сложить с себя часть власти, чтобы облечь ею своего подданного, к которому, как указывала молва, он далеко не был расположен». «Это последнее обстоятельство, — продолжает мемуарист, — мне кажется, много способствовало тем овациям, какими встретили Михаила Семеновича Москва и Петербург. Правда, эти овации были заслужены: они относились к той великой жертве, которую граф Михаил Семенович принес, поступившись своим славным отдыхом тогда, когда, казалось, он достиг венца своей карьеры, столь богатой великими событиями и ознаменованной добрыми делами». И далее: «В самом деле, по первому призыву своего Государя, он все бросает для новых трудов, чуждый всякой задней мысли, единственно повинуясь чувству долга и своей совести, которые повелевают ему поработать еще для общего блага и славы русского оружия. Это был призыв к чувству чести дворянина, и граф Воронцов не задумался откликнуться на него».

В начале 1845 года М. С. Воронцов приехал в Петербург. Николай I предложил Михаилу Семеновичу самому определить полномочия, необходимые для победы над Шамилем и для установления мира на Кавказе. И эти испрошенные М. С. Воронцовым полномочия были ему даны. Правда, некоторые высокопоставленные лица пытались хоть на йоту уменьшить права командующего и наместника.

В военном министерстве Воронцову представили подробный план экспедиции с целью занятия Дарго, резиденции Шамиля. Михаил Семенович попросил отложить эту экспедицию на год, чтобы изучить положение дел на месте. Но ему было приказано действовать немедленно и строго по разработанному плану. Он как человек военный не мог не подчиниться приказу. А честь не позволяла ему отказаться от слова, данного государю.

Из Петербурга М. С. Воронцов написал А. П. Ермолову, что ему надо спешно возвращаться в Одессу, поэтому он не сможет заехать к нему в Москву, как хотел, чтобы посоветоваться с ним и с Е. А. Головиным о военном положении на Кавказе. «Мне дают полную волю, и это необходимо. Государь ни в каких способах мне не отказывает; дай Бог, чтобы я мог оправдать его доверие. Без его помощи я ни в чем успеть не надеюсь. Я уверен, что ты помолишься за старого товарища, чтобы он поддержал имя Русское в стране, где ты столько лет прославлял оное <…> Во всяком случае буду просить тебя об одном и сочту твое согласие большим одолжением: у тебя есть много записок и сведений вообще о Кавказе; не можешь ли ты мне сделать из них хотя выписку и прислать мне оную»12.

Но все же Михаил Семенович заехал в Москву и встретился с А. П. Ермоловым и Е. А. Головиным, а потом отправился в Одессу. Здесь поднялась настоящая суматоха. Многие пожелали ехать на Кавказ, чтобы служить под его началом. Каждый день военные и гражданские лица осаждали Михаила Семеновича просьбами взять их с собой. Когда настало время отъезда, одесситы вышли попрощаться со своим генерал-губернатором. Михаил Семенович медленно спускался по ступеням знаменитой лестницы, чтобы сесть на пароход. По обе стороны лестницы теснились толпы людей. Одни приветствовали его криками «ура!», другие плакали.

24 марта 1845 года Воронцова встречал Тифлис. Несмотря на то, что он, следуя своему правилу, прибыл в город поздно ночью, люди приветствовали его на всем пути по городу до здания, где он должен был остановиться. Его с нетерпением ждали и надеялись, что при нем положение на Кавказе быстро улучшится.

Несколькими днями позже в Тифлис приехала Е. К. Воронцова. 20 апреля Михаил Семенович написал в своем дневнике: «Сегодня 26 лет нашей свадьбе».

В 1844 году произошло еще одно немаловажное для четы Воронцовых событие — их дочь графиня Софья Михайловна (1825–1879) вышла замуж за графа Андрея Павловича Шувалова (1817–1876). Бракосочетание состоялось в Вене.

В 1830-е годы А. П. Шувалов служил вместе с М. Ю. Лермонтовым в Нижегородском драгунском, а затем в лейб-гвардии Гусарском полку. Современники предполагали, что Лермонтов наделил Печорина из романа «Герой нашего времени» некоторыми чертами характера Шувалова, и даже находили между ними портретное сходство.

В 1840–1850-е годы молодая чета подолгу жила во дворце в Алупке в специально обустроенном для них Шуваловском флигеле. Позднее они часто жили порознь — Софья Михайловна в Швейцарии, а Андрей Павлович в Париже.

Елизавета Андреевна, старшая дочь Шуваловых (1845–1924), вышла в 1867 году замуж за графа И. И. Воронцова-Дашкова (1837–1916), своего троюродного дядю. Таким образом две ветви рода Воронцовых соединились.

Дата добавления: 2015-09-05