Благодарности 8 страница. – Ясно! – я отдаю честь.

– Ясно! – я отдаю честь.

– Что тебе надо найти? – спрашивает она меня.

– Шкатулку из-под сигар с письмами.

– Какое письмо ты возьмешь?

– Самое последнее.

– И что ты сделаешь, когда возьмешь его?

– Свалю на фиг из дома и, безусловно, ни за что не открою это письмо даже на сантиметр.

– Правильно. Сделай это и мы в расчете, слышишь? Я не говорю о твоем воровстве, а ты не говоришь о моих визитах к психиатру.

– Всё это, конечно, звучит фантастически и всё такое, но ты не учла одну маленькую проблемку: Джек заметит, что письмо пропало, потому что он не слепой, тогда он расспросит маму и узнает, что это была я, и искалечит меня.

Хмурый взгляд Эйвери углубляется. Она собирает свои рыжие волосы и забирает их в небрежный хвостик.

– Меня это не заботит, – наконец произносит она.

– А меня очень даже заботит!

– Я не собираюсь рисковать, вызывая его гнев. А ты уже это сделала своей глупой войной, в которой вы двое участвуете, понятно? Мне нужно знать, что написано в письме, понимаешь? Если я не выясню...

Эйвери зажмуривает свои кукольные глаза.

– София больше со мной не разговаривает и не позволяет с ней увидеться. Это моя вина. То, что тогда случилось, было моей ошибкой, и Джек воспользовался этим, ясно? Но она обвиняет меня. И она права – я действительно заслуживаю обвинения. Я была глупым, подлым ребенком и сделала то, о чем жалею. Я годами работала над извинениями. Годами, толстушка. Пять гребаных лет выработки мужества, чтобы попросить прощения. Но если я не узнаю, что в письме, у меня никогда не будет шанса это сделать.

Я внимательно наблюдаю за её лицом. Она не врет. На этот раз оно выражает нечто иное, помимо отвращения – боль. В ней сражается огромный поток эмоций, который чертовски ранит. Я очень хорошо знаю это чувство.

Я выхожу из машины и закрываю за собой дверь.

Ворота к дому Хантеров пугают. Кованные железные изгибы с причудливыми завитушками, свежевыкрашенными в белый цвет. Они открыты. Я шагаю по подъездной дороге и улыбаюсь садовнику, который коснулся своей шляпы, приветствуя меня. Поднимаюсь по ступенькам и звоню в дверь, мне открывает женщина в канареечно-желтом сарафане. Она настолько красива, что примерно на пять секунд я лишаюсь дара речи. У нее мягкие, золотисто-коричневые волосы, которые коротко подстрижены. Ей около сорока. У этой женщины просто ослепительная улыбка и нежная кожа цвета слоновой кости. В одной руке она держит стакан с грязной водой, а в другой капающую кисть. Её глаза такие же миндалевидные, пронзающие, голубые, словно ледяное озеро, как и у Джека. Но в отличие от скучающего взгляда Джека, её выражает радость.

– Привет! Чем могу помочь? – лучезарно улыбается она, выплескивая немного воды, пока пытается удержать открытую дверь одной ногой. На ней носки в разноцветную в полоску, и это, каким-то образом, заставляет меня расслабиться.

– Ммм, здравствуйте, миссис Хантер? Я партнер Джека по биологии, Айсис Блейк. Мы вместе выполняем лабораторную, и сегодня собирались поработать над проектом, – я размахиваю бумагами. Её лицо вытягивается.

– Ох, дерьмо собачье! Я… я имею в виду, черт! – быстро исправляет она себя. – Знаешь что? Джек недавно ушел, но скоро вернется. Почему бы тебе не зайти и не выпить чаю? Или ты предпочитаешь кофе? Я могу приготовить кофе, только предупреждаю, что на вкус он будет как задница и выглядеть как жопа. Я имею в виду, попа.

Женщина изо всех сил пытается удержать дверь открытой, и я помогаю ей. Она улыбается мне.

– Спасибо. Заходи, будешь гостем!

Я не могу сдержать свист, который слетает с моих губ, когда вижу фойе. Огромные лестничный пролет ведет наверх, богатые и красные ковры, наверное, турецкие, ммм, не индюшачьи[25], а из страны, потому что индюки не умеют делать ковры, паркетные полы и огромные французские окна, пропускающие свет. Везде пахнет лавандой и, о-о, это фотография Джека в подгузнике? Господи, он выглядит как маленький толстый Будда...

– Он похож на толстого монаха, – говорит миссис Хантер, нависая над моим плечом.

– Я… я только что об этом подумала! – говорю я. – Как Будда, ну или кто-то в этом роде!

– Я давала ему много ужасных прозвищ, – вздыхает она. – Конечно, он был слишком мал, чтобы их понять, а я так хотела спать из-за его постоянного плача. Я была готова задушить кого-нибудь, так что вместо совершения убийства угрожала ему приторно-сладким голосом, а мальчик только улыбался и ворковал со мной. Знаю, я ужасная мать. Может, поэтому он стал таким…

– Странным? – предлагаю я.

– Ох, определенно странным, – её глаза сверкают, пока она ведет меня в просторную светлую кухню. – Он был таким счастливым ребенком. Но сейчас я за него переживаю. Он в большинстве случаев грустный, – она качает головой, как будто пытается очистить её, и наполняет чайник водой. – Мятный чай подойдет?

– Да. – Я устраиваюсь на барный стул. – То есть, я не хочу навязываться вам, вы, казалось, были заняты...

Миссис Хантер смеется.

– Занята? Не хочу хвастаться, но я могу себе позволить ничем не заниматься, никогда. Хотя, должна признать, иногда скучаю по офису.

Она опускает кисть в воду и ставит стакан, именно тогда я замечаю в комнате холст, расположенный напротив окон. Краски размазаны по поддону, дюжины кисточек стоят здесь и там в стаканах с наполовину грязной водой. Сама картина довольно милая. На ней изображена какая-то лошадь. Миссис Хантер бросается к ней и отворачивает холст.

– Ох, нет, нет, нет! Она еще не закончена! Ты не можешь смотреть.

– Точно, извините.

– Нет, ты меня прости. Это всё моя… особенность, я начинаю нервничать, когда люди видят мои незавершенные работы. Не то, чтобы законченной она будет выглядеть лучше, но всё же…

– Всё же эта была прекрасной.

Она вспыхивает.

– Спасибо. Я начала брать уроки несколько месяцев назад. Мне нравились занятия, но я бросила их, потому что учительница хотела, чтобы я рисовала уродливые, бездушные пейзажи акварелью. Никаких чувств! Никакой страсти!

– В лошадях тонны страсти. Семнадцать тонн страсти.

– Точно! – она хлопает в ладоши. – Ты понимаешь. Намного веселее рисовать их, чем кучу скучных деревьев.

На кухню мчится крошечный крутящийся дервиш – сумасшествие семейства псовых, мягко лая на меня и виляя хвостом. Собака черная как смоль, с любопытными глазами-пуговками и влажным носиком, которым она трется о мою лодыжку в попытке либо оценить, сколько времени у него займет прогрызть мою Ахиллесову пяту, либо распознать, скольких собак я встретила на улице за последние семнадцать лет своей жизни.

– Дарт! Лежать! – резко говорит миссис Хантер. Собака послушно крутит задницей и прыгает на барный стул рядом со мной. Миссис Хантер хватает кухонное полотенце и хлещет пса, он спрыгивает и возмущенно лает, прежде чем беспричинно начать нарезать круги по кухне.

– Он такой милый, – говорю я. – Его зовут Дарт?

– Сокращение от Дарт Вейдер. Я имею в виду, он весь черный, и я только посмотрела «Возвращение Джедая», тогда был смысл его так назвать!

– Это лучше, чем Флаффи.

– Точно! – улыбается она. – Он метис. Наполовину Йоркширский терьер, наполовину бурундук с повышенным уровнем сахара.

Чайник свистит, и миссис Хантер наливает две чашки чая и пододвигает одну ко мне.

– Ваша кухня потрясающая. Да собственно как и весь дом, – говорю я, пробуя чай. Она делает глоток и улыбается.

– Думаешь? По правде говоря, я не часто пользуюсь кухней. В основном готовит Джек. У меня постоянно всё подгорает, и везде остаются пятна. Это его очень злит.

Мы вместе смеемся, и я пытаюсь представить перекошенное, разгневанное лицо Джека, когда он стирает пятна с барной стойки. Я просто сгораю от нетерпения задать ей кучу вопросов о Джеке. Вот она, женщина, которая вынашивала его девять месяцев и уже более шестнадцати лет мирится с его дерьмом. Держу пари, она знает о нем всё: как часто он писался, чего он боялся, когда был ребенком, какие глупые костюмы она заставляла его одевать на Хэллоуин. Возможно, она также знает о Софии. Мои пальцы крепче охватывают чашку. Заткнитесь, рефлексы! Не время выкидывать номера. Держите внутри эти распутные желания к познанию, где она их не увидит.

– Итак, вы с Джеком друзья? – миссис Хантер прочищает горло. Дарт Вейдер, наконец, утомленный от героической работы, падает рядом с её ногами.

– Ах... ха-ха-ха, – улыбаюсь я. – Не совсем.

Она сочувственно кивает.

– Понимаю. С ним действительно трудно поладить, он очень замкнутый и иногда немного раздражительный. Джек не всегда был таким, но, учась в средней школе, он начал меняться. Думаю, гормоны. И без отца...

Она замолкает, всматриваясь ненадолго в пустоту поверх моего плеча. Затем качает головой и вздыхает.

– Прости. Я слишком много болтаю.

– Нет, все хорошо, – торопливо отвечаю я. – То есть, не хорошо, что у него нет отца или что ваш муж умер, я имела в виду, ух, дерьмо!

– Все в порядке, – посмеивается она. – Не нужно быть со мной осторожной. Я скучаю по Оливеру, бог знает насколько сильно. Но спустя семнадцать лет я могу произнести его имя без срывов. Это улучшение, ведь так?

– Определенно, – киваю я. – У меня... у меня тоже было такое, ммм, срывы. И теперь я не могу произнести имя одного человека.

– Ох, дорогая, мне так жаль. Какой идиотский мальчик смог целенаправленно разбить твое прелестное сердце? Тот, кто определенно тебя не заслуживает, вот кто.

Я натягиваю рукава ниже и выдавливаю небольшую улыбку. Прелестное. Она произнесла это так небрежно, будто это правда. Но это не так. Конечно, не так.

– Мне нужно воспользоваться туалетом, – начинаю я. – Вы не скажете...

– Ох! Конечно, – она встает со стула и указывает рукой. – Прямо по коридору, через гостиную и налево.

– Спасибо.

– Когда вернешься, давай откроем эту упаковку «Милано»! Тебе ведь нравится печенье, верно?

– Никогда не хочу встретить человека, которому оно не нравится!

Женщина улыбается, и я пускаюсь рысью по коридору, специально топая громко, чтобы она подумала, будто я пошла дальше в том же направлении. Поднимаюсь по лестнице так тихо, как только могу и приоткрываю вторую дверь справа настолько, чтобы моя толстая задница смогла в нее пролезть.

Комната Джека полутемная. Стены выкрашены в темно-синий цвет, на огромных окнах висят темно-синие занавески. Ковер черный, аккуратно заправленная королевского размера кровать имеет тот же оттенок, что и шторы. Но для меня странным является не синий цвет, а то, что в комнате очень чисто. Нигде не валяется грязное белье. Его рабочий стол аккуратно организован, все карандаши в специальной подставке. Книги на полке расставлены не в алфавитном порядке, но там тонны впечатляющей литературы: классика, несколько японских комиксов манга и небольшая секция книг с завернутыми в бумажные пакеты обложками. Я снимаю с одной покрытие и хихикаю. Любовный роман. У него есть маленькая секция, посвященная этому жанру, и, вероятно, он надел на них лжеобложки, чтобы не увидела мама. Должно быть, это любимые книги Софии. В углу стоят телевизор, Плэйстейшен 4 и Иксбокс. На кровати лежит лэптоп, как будто Джек закрыл его перед тем, как уйти.

И повсюду его запах.

Это запах сна, учебы и чтения, клеток эпителия и помятой одежды, запах парня-тинэйджера и в то же время странного, чистого парня, который моется определенным мылом и пользуется определенным одеколоном, сделанным из мяты и меда, который заглушает его пот. Я даже не знаю, одеколон ли это. Может быть, это его естественный запах. Но он везде, и это опьяняет. Мои руки с каждым вдохом всё сильнее и сильнее потеют. Этот аромат играет с моими нервами. Кажется, что в любую секунду я повернусь, и он будет стоять там, сердито смотря и планируя мою неминуемую гибель.

Интересно, знает ли его мама, где он работает? И почему он вообще должен работать эскортом, когда его мама настолько богата? В этом нет смысла. Даже если бы Джек хотел иметь свои собственные сбережения, что я, между прочим, уважаю, он мог бы найти нормальную работу на полставки как все остальные. Ему не стоило обращаться напрямую в эскорт. Да с такой внешностью, его любой бы нанял. Он мог быть моделью! Он мог быть актером! Пфф, Да он мог бы продавать куриные крылышки и купаться в деньгах, потому что дамы толпились бы у его стойки каждый день только для того, чтобы увидеть его лицо. Так почему эскорт?

Я засовываю замешательство в небольшой-перерыв-но-я-обязательно-выясню-это-позже угол своего мозга. Ты невероятно рискуешь, Айсис! Ты задаешь слишком много вопросов «почему», пока находишься в сердце вражеской территории, а за это людей расстреливают. Ты генерал! Война полностью зависит от тебя! Если тебя схватят, всё закончится!

Я решительно сжимаю кулаки и осматриваю комнату. Эйвери сказала, что шкатулка будет на видном месте, но я до сих пор ничего не нашла. Спасибо, Эйв. Это действительно чрезвычайно полезный совет. Проверяю под кроватью, в ящиках стола, в шкафу. Ничего. У меня осталось мало времени. Если я быстро не вернусь вниз, то миссис Хантер начнет волноваться и пойдет меня искать. Осталось только одно место – его комод. Открываю ящики и перерываю их все. Кроме ящика с нижним бельем. Эти вещи могут катиться прямо в ад. По крайней мере, его одежда не идеально сложена, так как, откровенно говоря, мысль о том, что владелец этой комнаты серийный убийца не требует дополнительных доказательств, чтобы считаться фактом.

И тогда я нахожу её. За стопкой футболок припрятана твердая деревянная шкатулка. Достаю её, и из шкатулки для Кубинских сигар с замысловатой резьбой доносится сладкий запах табака. Эта шкатулка принадлежала его отцу, так сказала Эйвери. Мне становится интересно, откуда она так много знает о Джеке, если они совсем не разговаривают. Они определенно знали друг друга в прошлом, но насколько хорошо? Вероятно, очень хорошо.

Что бы он ни сделал, это невозможно простить, если Эйвери и Рен сейчас так боятся его.

Я прокручиваю эту мысль в миллионный раз и открываю шкатулку. Внутри находится стопка аккуратно упорядоченных писем, все они на одинаковой розовой бумаге с облачками по краям. Беру самое верхнее, приоткрываю немного, чтобы проверить дату и убедиться, что оно последнее. Так и есть. Прячу шкатулку обратно за футболки и мешкаю, прежде чем закрыть ящик. Кто в наши дни и в нашем возрасте пишет письма? Это так старомодно и, ох, ненавижу это признавать, романтично. Наконец, в моих руках что-то от Софии. Призрачная, загадочная София прямо здесь, ждет, когда я прочитаю её слова. Так легко удовлетворить свое любопытство, необходимо всего лишь немного приоткрыть письмо. Только одно предложение. Одно предложение еще никого не убивало. Ну, кроме того случая, если в нем судьба тысяч лет человеческого существования, но черта лысого меня это остановит.

Почерк с завитушками, элегантный и очень девчачий.

Дорогой Джек,

Ты можешь поверить, что уже октябрь? Я развесила ленту тыквенных фонариков и бумажных летучих мышей над своей кроватью. Увидишь их, когда придешь в следующий раз. Они действительно создают жуткую атмосферу. Медсестры говорят, что мы вырежем тыкву и поставим её на мой подоконник. Я собираюсь вырезать на ней усы как у Фу Манчу [26] и назову его Мистер Мияги [27]. Или я сделаю из нее Хелло Китти. Как думаешь, что больше напугает людей на улице?

У меня все хорошо! Доктор Фенвол думает, что после следующего круга лечения я буду чувствовать себя достаточно хорошо в течение целого дня, поэтому мне разрешат выйти. В этот раз мы должны пойти туда, куда ты захочешь. И не спорь! Я затащила тебя на карнавал в прошлый раз, хотя знала, как ты это ненавидишь, поэтому можешь вести меня куда захочешь, и я не буду жаловаться! Обещаю. Окей, может, немного похнычу. Но только если начнут болеть ноги или увижу и захочу что-нибудь миленько е. ;)

Она действительно больна. Но кажется такой веселой и милой. Эта девушка уже мне нравится. И Джек на карнавале? Могу представить себе интенсивность его взгляда, когда кто-то предложил бы ему сахарную вату или затащил бы его на кольцебросс. На колесе обозрения? Я усмехаюсь. Джек бы всё время скучал. Срал он на все такие гулянья. Но всё же, кажется, Софии он действительно нравится. Она что-то в нем нашла.

Я знаю, ты чувствуешь себя подавленным в последнее время и очень много для меня работаешь, но не переживай. Доктор Фенвол говорит, что разговаривал с отделом составления счетов, и у них есть грант для людей вроде меня. Так что, это нормально, если ты какое-то время не будешь работать. Я подам заявку на грант и знаю, что получу его. Таким образом, ты сможешь расслабиться и повеселиться, вместо того, чтобы всё время беспокоиться.

Я усердно жую нижнюю губу. Работа? Поэтому... поэтому он работает в эскорте? Чтобы оплатить её больничные счета? Её родители не могут их оплатить? У нее вообще есть родители?

В любом случае, рада слышать о новой девочке. Айсис, вроде бы, так ты сказал её зовут? Знаю, знаю, что ты её ненавидишь и не можешь понять, почему я становлюсь такой счастливой, когда слышу про нее, но это так!

Мое сердце танцует в груди джигу. Она говорит обо мне!

Но Джек, в самом деле. Когда в последний раз кто-то так на тебя влиял? Ты никогда не говоришь о своих одноклассниках. Она первая, о ком ты упомянул. Должно быть, она сильно на тебя влияет. Она кажется очень веселой. Я очень, очень счастлива, что ты встретил достойного соперника. Да, ты не ослышался. Соперника. Она надерет тебе зад, так что лучше активизируйся, если хочешь победить!

Вот поэтому я счастлива. Тебе есть с кем бороться, и я знаю, каким счастливым тебя это делает, странным, состязательным, извращенным способом. Ты всегда жаловался, какие все в твоей школе глупые и скучные. У тебя немного друзей. И я каждый день молилась, чтобы ты нашел кого-то, кто составит тебе хорошую конкуренцию, кто заставит тебя снова почувствовать себя живым, кто сможет пробудить твой интерес достаточно, чтобы стать друзьями. Ну! Вот и она! Можешь позже поблагодарить меня. Ты позволишь нам встретиться, не так ли? Я бы этого очень хотела.

В любом случае, лучше закончить письмо сейчас и отправить его. Медсестра Браун засунула голову в мою комнату и поймала меня за написанием этого письма в четыре часа утра. Хи-хи.

Я люблю тебя как брата, Джек. Ты это знаешь. Я скучаю по тебе каждый день. И это ты тоже знаешь.

Твоя, София.

Я закрываю письмо и вздрагиваю. Прочитав его сейчас, я чувствую, что вторглась в какие-то сокровенные границы. Я должна вернуться вниз и уйти. Держа это письмо в руках, я остро ощущаю боль вины в своем животе с каждой проходящей секундой.

Я разворачиваюсь и врезаюсь в чью-то крепкую грудь. Ледяные голубые глаза пылают самым холодным огнем, который я когда-либо видела, лицо, которому они принадлежат, выражает мрак и гнев.

Я взвизгиваю и прикрываюсь рукой.

– Оставь для моей мамы сие прекрасное тело...

-10-

3 года

17 недель

4 дня

Я абсолютно уверенна в двух вещах:

1. Я не выберусь из этого дома живой. У меня есть все основания верить в это. Преимущественно потому, что Джек Хантер уже больше пятнадцати минут держит в руках тесак.

2. От меня пахнет собачьим дерьмом. Возможно потому, что, когда Джек отвел на меня на кухню и усадил стул, Дарт Вейдер на меня нагадил. Но не раньше, чем я привязала ленточку к его хвосту. Так что, теперь невоспитанный лорд ситхов преследует свой хвост в бесконечных кругах по коридору. Я хихикаю.

Джек не произнес ни слова, с тех пор, как поймал меня в своей комнате. Он незамедлительно вырвал письмо из моих рук, схватил за запястья и притащил сюда, приказав не двигаться и не разговаривать. Чувствуя себя адски виноватой, я не двигаюсь, просто наблюдаю, как он ковыряется на кухне холодными, размеренными, аккуратными движениями.

Джек нарезает грибы и спаржу с натренированной легкостью. Он уже нарезал немного говядины и обжарил её на восхитительно пахнущем сладком соевом соусе. Он добавляет к мясу овощи и начинает рубить бобовые ростки и красный болгарский перец. Когда Джек поворачивается спиной, я хватаю кусочек перца и грызу его, затем корчу рожицу и кладу обратно. Джек рассеянно берет тот же кусочек, не зная, что я его уже попробовала, и откусывает с той же стороны, задумчиво жуя, словно оценивая вкус.

– Фу, гадость! – говорю я. – Теперь твои и мои бактерии вступили в половую связь и делают маленьких деток-бактерий!

Он свирепо смотрит на меня. Я взвешиваю все «за» и «против» моей преждевременной кончины и затыкаюсь.

– Джек, ты хочешь жасминовый рис или обычный белый? – голос миссис Хантер прорывается сквозь напряженность на кухне, когда она входит с двумя пакетами риса по одному в каждой руке. Она замечает меня и улыбается. – Ох! Привет, Айсис. Присоединишься к нам за ланчем?

Я бросаю взгляд на Джека, который холодно игнорирует меня и выбирает упаковку жасминового риса.

– Ммм, да? При условии, что после меня не затащат обратно и не пристрелят?

Миссис Хантер смеется и устраивается рядом со мной, а Джек просто закидывает рис в рисоварку на стойке.

– Как София? – спрашивает она сына.

– Хорошо, – говорит он кратко. – Они уже украсили всё к Хэллоуину.

– Ты должен приготовить ей тот тыквенный пудинг, который делал в прошлом году. Он бы ей очень понравился.

Рука Джека застывает, когда он переворачивает жаркое. Это короткая остановка, и он продолжает, когда мясо начинает подгорать.

– Она не может есть.

– Ох, нет, снова проблемы с желудком, – вздыхает миссис Хантер. – Мне так жаль, дорогой.

– Всё в порядке. Она поправится, – убежденно произносит Джек. Миссис Хантер смотрит на меня.

– Джек и София с самого детства дружили. Она очень милая девочка, но прикована к больничной кровати. Какое-то генетическое неврологическое нарушение. Так печально.

– Она в порядке, – холодно настаивает Джек. – И тебе не нужно ничего рассказывать этой девчонке. Она и так уже знает.

Миссис Хантер удивленно смотрит на меня.

– Ты знаешь, Айсис? Джек держал всё в такой секретности, что я сама узнала об этом всего лишь несколько лет назад. Я удивлена, что он рассказал тебе.

– Я не рассказал. Она засунула свой нос в чужие дела.

Меня окатывает волной стыда, горячей и красной, но я отталкиваю её.

– Извини за то, что выискиваю твои слабости, когда ты выставил мои на обозрение всей школы, – шиплю я.

– Быть толстухой – не слабость, – огрызается он. – И мы оба это знаем. Ты опровергла это на следующий же день своим дрянным нарядом. И я никогда не просил Эванса сделать это. Он зашел слишком далеко. Я не ожидал, что он сделает что-то настолько серьезное, и уж точно не ожидал, что ты прокрадешься в мой дом, пытаясь получить рычаги воздействия.

– Ты была толстой? – у Миссис Хантер открывается рот от удивления. – Держу пари, тогда ты была такой же привлекательной, как и сейчас.

Её комплимент избавляет меня от гнева, но ненадолго.

– Прости, что пытаюсь защитить себя, когда ты загоняешь меня в угол, осел!

Миссис Хантер наблюдает, как мы огрызаемся друг на друга, её голова двигается назад и вперед, словно она наблюдает за игрой в пинг-понг. С мечами. А вместо мячика – пылающий метеор. Дарт Вейдер, услышав наш повышенный тон, вбегает и начинает лаять.

– Я никогда тебя никуда не загонял. Это сделал Эванс, – огрызается Джек.

– Это наша война. Возьми хоть немного ответственности за свои гребаные действия!

– То есть, ты решила, что нормально прийти в мой дом, – голос Джека моментально повышается. – Рыться в моих вещах и читать мои личные письма? Ты искала способ причинить мне боль. Но ты навредишь не только мне, не так ли? Ты пойдешь к Софии и тоже сделаешь ей больно, просто чтобы отомстить мне.

Я вздрагиваю.

– Я бы не стала...

– Стала бы. Ты безжалостная, безумная и упрямая. И сделаешь всё, чтобы причинить мне боль, потому что ты меня ненавидишь. Ты так сильно меня ненавидишь, что объявила мне небольшую войну.

– Ты первый объявил!

– Ты возненавидела меня в ту же секунду, как увидела, и я могу лишь предположить, что причина в том, что я напоминаю того, кто причинил боль тебе.

– Джек! – Миссис Хантер выглядит шокированной. – Ты говоришь ужасные вещи!

– Он говорил тебе, что ты толстая? – хладнокровно спрашивает Джек. Я молчу, но он продолжает давить. – Уилл говорил, что ты толстая?

– Заткнись! – рычу я, раздражающая тошнота заползает в мой живот.

– Нет, – говорит тихо Джек, будто сам себе. – Это должно быть чем-то большим. Он называл тебя тупой? Чопорной? Уродливой?

Уродина

– Я сказала, заткнись, черт побери!

– Джек, не думаю, что ты должен... – миссис Хантер замолкает. Джек снимает с плиты жаркое и поворачивается, прислоняясь к духовке и смотря на меня с острым, холодным гневом в глазах. Но что-то за этими осколками льда внезапно смягчается. В них проглядывается печальная теплота, глубоко и надежно захороненная.

– Он ударил тебя?

– Джек, это вряд ли... – начинает миссис Хантер. Я встаю так быстро, что барный стул скрипит и опрокидывается.

– Я убью тебя, – стискиваю я зубы.

– Ты поэтому меня ненавидишь? Потому что думаешь, что я похож на него?

– Заткнись, черт возьми!

Голос Джека становится еще мягче.

– Он изнасиловал тебя?

– Джек! – резко произносит миссис Хантер. Лай Дарт Вейдера становится пронзительным.

– Клянусь, – произношу я сквозь зубы, до крови впиваясь ими в губы. – Я, на хрен, убью тебя, если не прекратишь разговаривать.

– Ты поэтому всех ненавидишь? Потому что он настолько сильно причинил тебе боль? Потому что ты доверяла ему, а он взял и сжег твое доверие в огне?

– Джек Адам Хантер, я хочу, чтобы ты сейчас же остановился...

Джек нервно улыбается.

– Вот что ты получаешь, доверяя кому-то. Тебе стоило это знать.

Я бросаюсь к нему, но слишком медленно. Раздается звук пощечины, и голова Джека опрокидывается в сторону. Тишина в кухне весит килограммы, тонны. Дарт Вейдер поскуливает и затихает. Шипение рисоварки – единственный звук, который раздается. Миссис Хантер опускает руку, её лицо искажено от ярости и сожаления.

– Ты не будешь, – её голос медленный и осторожный, – снова разговаривать с Айсис, пока она сегодня здесь. Тебе понятно?

Глаза Джека вспыхивают от шока и замешательства. Но он быстро берет себя в руки и выходит из кухни, не произнеся ни слова и не взглянув на меня. Когда он ушел, миссис Хантер поворачивается ко мне.

– Мне очень жаль, Айсис. Он... Я не оправдываю его, но он просто не осознает, когда неисправимо причиняет людям боль.

– Я в порядке, – справляюсь я.

– Дорогая, – мягко говорит миссис Хантер. – Ты не в порядке. Ты плачешь.

Я поднимаю руку, чтобы коснуться лица. Оно влажное и холодное.

Миссис Хантер успокаивает меня объятиями, когда я пошатываюсь. Каждый дюйм моего тела дрожит, и я задыхаюсь от рыданий в её руках.

***

Миссис Хантер держит меня, пока я не успокаиваюсь, а затем настаивает, чтобы я выпила чашку мятного чая. Он сладкий и теплый и открывает мои забитые грустью легкие. Я благодарю её. Она не говорит о том, что произошло и не задает никаких вопросов. Просто вместе со мной пьет чай.

Уродина. Я дотрагиваюсь пальцем до вещи под своим рукавом. Чувствую её очертание на своей руке. Она болит, горит и тлеет.

Уродина, уродина, уродина.

Джек не спускается.

Я ухожу, поблагодарив её и извинившись за ланч. Эйвери сидит в машине и всё еще ждет меня, что-то печатая в своем телефоне. Она раздраженно смотрит на меня.

– Почему так долго? Принесла его?

– Он поймал меня.

– Он ЧТО? – шипит Эйвери. – Но... но я даже не видела, как подъезжала его машина.

Я указываю большим пальцем позади себя. Эйвери оборачивается, и её глаза расширяются, когда она видит черный седан, припаркованный почти за квартал позади нее.

– Он увидел мою машину, – говорю я.

– Почему его лобовое стекло в каких-то коричневых разводах?

Из моего рта вырывается единственный смешок, но быстро исчезает. Эйвери выглядит растерянной, а затем качает головой.

– Что там произошло? Ты выглядишь мрачно.

– Не хочу об этом говорить, – произношу я спокойно и завожу машину. Должно быть, Эйвери заметила мои красные глаза или сопливый нос, или то как я двигаюсь, словно из меня высосали энергию, потому что она не заставляет меня остаться или вернуться, чтобы достать письмо. Думаю, даже у безжалостных популярных девочек есть сердце. Магистраль мелькает за окном, пока я везу её домой.

– Я прочла письмо, – говорю я инертно. Глаза Эйвери вспыхивают.

– Что-нибудь... она писала что-нибудь о хирургическом вмешательстве?

– Нет.

Эйвери выдыхает, и за одно дыханье её покидает нечто беспокойное и тяжелое.

– Неврология, верно? – спрашиваю я.

– Да. Не было никаких симптомов пока...

Эйвери зажмуривает глаза.

– Неважно. Просто забудь об этом.

– Что он сделал, Эйвери? Ради Христа, что, черт побери, он сделал?! Почему вы с Реном так его боитесь?! Он просто парень. Тинэйджер.

Эйвери поднимает на меня глаза, в них что-то тяжелое и непостижимое.

– Нет, толстушка. Он не просто парень-тинэйджер. Я знакома с тинэйджерами. Джек не один из них. Может, он выглядит как подросток, и, возможно, так написано в его свидетельстве о рождении, но он старше. Ты это чувствуешь, не так ли? Даже ты не можешь быть настолько тупой.

Дата добавления: 2015-09-05