Уродина». 10 страница

– Бесполезно, – переворачиваюсь я. – Он будет мучить меня всю жизнь. Он всегда будет здесь, точно также как и этот дурацкий… этот дурацкий шрам…

Я оборачиваю его простыней, чтобы мне не приходилось на него смотреть. Джек подходит и разворачивает его, поднося к своим губам.

– Айсис, послушай меня. Он не будет с тобой вечно. Когда-нибудь ты заставишь его уйти, и он уйдет, и ты станешь счастливее. Воспоминания не исчезнут, но, по мере появления новых, они станут менее отчетливыми.

Я вздрагиваю. Его взгляд прикован к моим глазам.

– Я хочу помочь тебе приобрести как можно больше новых воспоминаний, если тебя это устраивает.

– А что насчет… Софии?

– Она всегда будет частью моей жизни, и я всегда буду ее поддерживать. Но теперь я знаю, кого хочу. И она здесь, прямо сейчас, смотрит мне в глаза и сидит на кровати отеля в моей рубашке, выглядя до нелепости мило. – Мое лицо вспыхивает, как лесной пожар. Джек встает. – Давай немного поспим. Впустую беспокоиться мы сможем и завтра.

Я киваю. Он выключает свет и достает запасное одеяло из шкафа, затем расстилает его на диване и ложится. Я сворачиваюсь под одеялом и стараюсь не чувствовать себя виноватой. Однако я вообще не могу заснуть. Это повторение того, что произошло у Эйвери дома, но на сей раз я не пьяна, и мне не так страшно. Просто темнота угнетающе на меня действует. Такое ощущение, что Безымянный повсюду. И я отдала бы что угодно, сделала бы что угодно, только бы прогнать его прочь и вновь почувствовать себя в безопасности.

– Холодно, – говорю я. И слышу, как Джек переворачивается.

– Хочешь еще одно одеяло?

– Нет, эм… – я сглатываю. Это самое трудное, что я когда-либо делала, ну, за исключением состязания по орфографии в первом классе, когда я неправильно написала слово «сказочный», о, нет, этому случаю достается третье место, сразу после того, когда у меня впервые начались месячные, и кровь просочилась через штаны на металлический раскладывающийся стул во время урока музыки, и мне пришлось прижать стул к попе, когда я пошла в санузел, чтобы никто не увидел аварии. У меня появилось необычайное уважение к крабам и их стилю ходьбы. Это чертовски трудно!

– Ты можешь… – я стараюсь повысить голос, но он ломается. – Не мог бы ты… пожалуйста... Как правило, у меня не так плохо получается говорить, – смеюсь я. – Это так глупо. Извини. Ладно, проехали.

Я переворачиваюсь и натягиваю одеяло над головой, чтобы он не услышал, как я шепотом проклинаю себя. Но затем я чувствую вес на другой стороне кровати, и мои легкие быстренько решают, что они хотят взорваться. Голос Джека так близко.

– Это?

Я стягиваю одеяло с головы и киваю, слишком бурно. Слишком рьяно. Джек смеется, низко и мягко. Мои глаза уже привыкли к темноте, и я вижу, как он переворачивается и ложится ко мне спиной, натягивая на себя одеяло. Его ноги находятся всего в нескольких футах слева, а его спина еще ближе. Я дрожу, но молюсь любому слушающему меня Богу, чтобы Джек не смог почувствовать это через кровать. Я не хочу, чтобы он неправильно понял: будто я боюсь, а затем уйду. Я действительно боюсь – глубоко внутри, прочный как скала во мне горит страх, вызванный Безымянным, но я не испугана. Я не дышу поверхностно, не паникую и не подпрыгиваю от каждого шороха. И это огромная разница. Это не хаотичный страх – он упорядоченный, и я знаю его причину. Я могу его контролировать.

Я медленно протягиваю руку и кладу ее на спину Джека. Я чувствую, как под моими пальцами напрягаются его мышцы. Когда он ничего не говорит и не шевелится, я осторожно подвигаюсь и прижимаюсь к нему всем телом. Он теплый, теплее одеяла. Следует долгая пауза, пока наше дыхание не выравнивается в едином ритме. А потом он, наконец, произносит:

– Ты самая противоречивая девушка, которую я когда-либо встречал.

– Аха, – улыбаюсь я. – И нисколько не сожалею.

– Хорошо.

***

Солнце бесцеремонно вторгается и слепит задницей мне в глаза, мир завершает свое существование, я ослепла, и все кончено. А потом я переворачиваюсь и вижу лицо Джека на подушке, ух, вот теперь все действительно кончено. Навсегда. Потому что моя вселенная взрывается.

Я издаю маленький, визжащий звук себе под нос, пока пытаюсь вспомнить, как я оказалась здесь, в этом гостиничном номере. Воспоминания моментально обрушиваются на меня, и я более чем немного зла на себя за то, что сдалась и осталась здесь без боя. Джек приоткрывает один сонный, голубой глаз, лениво запускает пальцы в мои волосы и стонет:

– Кто дал тебе разрешение быть в сознании раньше шести, и как я могу это прекратить?

– Почему ты ко мне прикасаешься? – шепчу я. – Неужели это действительно так весело? Потому что большинство людей говорят, что на ощупь они мягкие и ужасные.

Он смеется и прикрывает глаза руками, потягиваясь, словно только что проснувшийся кот, который любит выгибать спину.

– Что ты хочешь на завтрак? Я могу сбегать и что-нибудь принести или мы можем заказать в номер. Расчетный час в отеле – 13:00, у нас еще есть время.

– Прошлой ночью по пути сюда я видела кафе. Оно выглядело действительно шикарно и неизменно пахло беконом. Ты должен пойти туда. А я украдкой выскользну в окно.

– Думаю, мы должны пойти вместе.

– Но ты мне куда больше нравишься, когда находишься на огромном расстоянии от меня.

Он перекатывается и, опираясь на локоть, играет с прядкой моих фиолетовых волос.

– Это невероятно противоречивое заявление, учитывая то, что ты сделала прошлой ночью.

– Я всего лишь прикоснулась к твоей спине! Не заставляй это звучать сексуально! – ахаю я. – Я только что сказала «сексуально»? Вслух? Без заикания? Слава Иисусу! Постой, а Иисусу нравятся занимающиеся сексом люди? Я постоянно забываю, кому что нравится.

– Ты мне нравишься, – шепчет Джек. И я элегантно падаю с кровати. Наступает оглушительная тишина, а затем я выглядываю, подняв голову над матрасом, и машу рукой.

– Э-э, алло? Я здесь. И мне бы желательно не получить сердечный приступ до того, как я достигну возраста, с которого законом разрешается употреблять алкоголь.

– Неужели это тебя действительно так сильно удивило? – ухмыляется Джек. Он делает паузу. – Ты мне нравишься.

– Ах! – я поднимаю руки, ограждая себя.

– Ты мне нравишься.

– Прекрати.

– О, это будет забавно.

– Я буду убивать тебя медленно, – парирую я, но он уже встал и натягивает штаны. Я невольно поджигаю всю свою лицевую область, когда понимаю, что он спал лишь в боксерах. Рядом со мной. И за долю секунды до того, как он натянул штаны, я замечаю отчетливую выпуклость и умираю, так вот что значит умирать?! Ты сгораешь, а затем прах разлетается и попадает кому-то в глаз, и этот кто-то потом весь день ходит с красным глазом, а его коллеги думают, что это острый эпидемический конъюнктивит, когда на самом деле это просто твой мертвый углерод…

– Айсис. Шшш.

– Сам шшш! – шиплю я. – У меня здесь пятнадцатый жизненный кризис из-за впервые увиденного мужского барахла.

Он натягивает куртку и хватает с тумбочки бумажник.

– Я буду ждать тебя внизу.

– Я съем твоего первенца!

Он закрывает дверь, и я остаюсь одна. Одна, но с ним, ждущим меня внизу. В фантастическом отеле. Чтобы позавтракать в кафе. Я щипаю ногу и взвизгиваю, когда не просыпаюсь. Я не вижу никаких скрытых камер, но с другой стороны, если бы я их увидела, тогда они не были бы такими уж хорошо скрытыми, верно? По крайней мере, я не думаю, что это подстава. Наверное, это невероятный короткий сон, состряпанный моим бодрствующим подсознанием, но сейчас мне наплевать. На какое-то время я с ним соглашусь. Я, толстая, уродливая девочка, спала в одной постели с Джеком Хантером, моим заклятым врагом, моим соперником и теперь, видимо, немного больше, чем просто моим другом.

И я чувствую себя в безопасности.

За завтраком мы с Джеком обсуждаем логистику. Он будет следить за IP Безымянного, а я сделаю тщательную чистку своего компьютера. Когда мы стоим на стоянке с животами, полными бекона и тоста, мы медлим. Я шаркаю ногами. Не имею ни малейшего понятия, что надо делать. Что предполагается делать девушке, чтобы попрощаться с парнем, с которым она спала, но на самом деле не переспала? Существует ли справочник для подобной фигни? Должна ли я очень быстренько написать один и отправить его по электронной почте для себя в прошлом? А издательство вообще работает так быстро?

Прежде чем я продолжу и дальше мучительно размышлять, Джек протягивает руку и гладит меня по голове.

– Ты в порядке? Сможешь вести машину?

– А то, – я чувствую себя раздраженной из-за того, что он гладит меня, как ребенка, но также ощущаю тепло внутри, в местах, о которых я даже не хочу думать. – Я как водитель «НАСКАР». За минусом миллиона долларов.

– Досадно. Только представь, скольких бы людей ты могла бы раздражать, если бы владела миллионами.

– По меньшей мере, человек десять. И их бабушек.

– Ах, да, древняя, почитаемая традиция Блейков раздражать бабушек.

– Потребуется лишь грязная сковорода и кот без розового, пушистого на нем свитера.

– Передавай маме от меня привет.

– Ты тоже. Гм. Если она все еще меня помнит. На самом деле, не надо, все нормально, я произвела не самое лучшее впечатление, когда приходила…

– Она помнит, – настаивает Джек. – Она считает тебя милой.

– Ха-ха. Должно быть, познакомилась с моим двойником. С тем, которого не существует.

Джек улыбается. Это не светлая улыбка, которую я видела однажды, когда он одаривал ею Софию в больнице. Но она теплая и безо льда, и это все, о чем я могу просить. Серьезно.

– У тебя есть мой номер, – говорит он.

– Угу. Я напишу, если возникнут проблемы. Дилеммы. Ух. Нет, не дилеммы, дилеммы так же отвратительны, как и проблемы.

Он начинает уходить. А мне хочется сказать ему сразу тысячи глупостей: спасибо, и я сожалею, что ты выбрал придурошную вроде меня, и ты заслуживаешь лучшего, и езжай аккуратно, и будь осторожен, и хорошо спи, и хорошо питайся, но все слова и чувства всплывают в полнейшем беспорядке и рассеиваются в воздухе, как только я открываю рот, чтобы ни слова не произнести и снова его закрыть.

***

– ТЫ ЧТО?!

Я держу телефон подальше от уха, чтобы сохранить слух на следующие восемьдесят лет.

– Спала. В, эм, той же постели, – шепчу я.

– ТЫ ЗАНИМАЛАСЬ СЕКСОМ С ДЖЕКОМ ХАНТЕРОМ?!

– Боже Кайла, нет, перестань кричать, это неприлично.

– Я СКАЖУ ТЕБЕ, ЧТО НЕПРИЛИЧНО: ПЕРЕСПАТЬ С ДЖЕКОМ ХАНТЕРОМ!

– Мы не переспали, идиотка! Неужели я выгляжу настолько глупо, чтобы когда-нибудь прикоснуться к этому мешку микробов?

Кайла, наконец, делает вдох.

– Верно. Ты даже не можешь произнести слово «член», чтобы тебя слегка не стошнило в рот. А иногда на стол. И на маленьких детей.

– Это было всего один раз, и тот ребенок сам вошел в траекторию полета моей блевотины. Не моя вина, если у него нет ни малейшего представления о физике жидкостей.

– Но ты, безусловно, спала с ним в одной постели и, типа, алло, разве это, по крайней мере, не вторая база? Вторая с половиной база?

– Э-э, типа второй лунной базы?

– Ух, нет! Забудь, я не собираюсь объяснять тебе устаревшие сексологические термины.

– Говорю в последний раз! Не было никаких секц… ионных штучек, окей? Я бы никогда не сделала это с твоим бывшим. Никогда.

– А я бы сделала! С твоим бывшим. Если бы он у тебя был. И если бы он был невероятно горяч. И если бы ты дала мне свое благословение, естественно. Которое я, безусловно, даю тебе, кстати, потому что, блин – это же Джек Хантер! Кто-то в этой школе должен с ним переспать, прежде чем он попадет в Голливуд или Модельленд, или куда-нибудь еще и подхватит кучу мерзких болезней!

– Ты сумасшедшая.

– О, мой Бог! Я тебе не рассказывала?

– Что ты сумасшедшая? Уже догадалась, спасибо.

– Нет, тупица! Рен пригласил меня на выпускной!

Я чувствую, как у меня отвисает челюсть.

– Тот, что в очках?

– Ух, кто ж еще, ты знаешь другого Рена?

– Он… он пускал слюни или шаркал, или стонал о мозгах?

– Фу, нет! Он был в здравом уме, и я, как бы, на девяносто девять процентов уверена, что он не был зомби, окей? Неужели так странно, что кто-то захотел пригласить меня на выпускной?

– Нет, просто… Рен не совсем, как бы, смелый?

– Знаю! – визжит она. – Что подобно самому величайшему комплименту, если он набрался энтузиазма, чтобы пригласить меня и все такое, верно?

– Ага. Ты собираешься ответить «да»?

– Я уже ответила!

– А что же произошло с тем, что он – король ботанов?

– Ну, теперь он слегка… крутой король ботанов? То есть, я просто… у нас был совместный урок труда, и было действительно весело, мы сделали скворечник, который получился очень милым, и я слегка порезала палец на ленточнопильном станке, и Рен выглядел действительно обеспокоенным и отвел меня к медсестре и…

– Он тебе нравится.

Кайла давится на пустом месте.

– Мне… нет! Мне не нравится он! Просто так вышло, что я хочу пойти на выпускной! И он достаточно милый! И хороший!

– У него нет машины.

– Ну и прекрасно! У меня есть! И в любом случае, я собираюсь просить папу арендовать лимузин, вы с Джеком определенно приглашены.

– Э-э, спасибо? Но мы с Джеком не вместе.

– Вы спали в одной постели.

– И?

– Вы вместе, – утверждает она. – Увидимся в понедельник!

Я вздыхаю и вешаю трубку. Иметь друзей – здорово. Иметь друзей, определяющих твой романтический статус – не так уж и здорово. Да, мы с Джеком спали в одной постели. И он прикасался к моим волосам. И много улыбался. И он был теплым и…

Я бегу в ванную и награждаю голову холодным душем.

Мама удивляется, увидев мои мокрые волосы, когда я заезжаю за ней к ее психиатру.

– Что-то… что-то случилось?

– Иисус благословил меня своей святой водой.

– О?

– Приняла душ. Как прошел сеанс?

Она смеется.

– Он прошел… прошел хорошо. В основном мы разговаривали о тебе и Стэнфорде.

– Правда? – мой голос становится высоким. – Круто!

– Для тебя это было бы так замечательно, дорогая. И с твоим папой, готовым помочь с расходами, ты действительно могла бы это сделать. Ты бы познакомилась с огромным количеством новых людей и узнала бы так много удивительного.

– Ага. И у них есть потрясающие программы по обмену студентов… – я выезжаю на шоссе. – Я смотрела одну в Бельгии, она длится четыре месяца – это один семестр, но ты живешь с принимающей семьей прямо в городе, а также в программе есть вся эта фигня по культурному обмену, как например: выезды на природу или поездка во Францию на неделю, это звучит так…

Я останавливаюсь, когда уголком глаза вижу, как мама поднимает руку к лицу.

– Мам? Ты в порядке?

– Прости, – фыркает она, смеясь. – Я в порядке. Правда, все хорошо.

– Ты плачешь?

– Я в порядке, милая! Я.. я…

Ее плач становится громче. Она дрожит, ее плечи содрогаются, а руки трясутся, когда она отчаянно пытается скрыть от меня свое лицо.

– Мам! – я прижимаюсь к обочине и паркую машину в парке, обнимая ее за плечи. – Мам, ты в порядке? Что не так? Скажи мне, пожалуйста.

– Н-нет, – ноет она. – Я – эгоистка. Прости. Пожалуйста, давай просто поедем домой.

– Нет! Пока ты не расскажешь мне, что заставило тебя так плакать!

Она рыдает на моем плече, и каждый отголосок ее боли разрывает мне сердце. Я не должна была так радоваться поступлению в Стэнфорд. Наверное, ей даже слышать больно меня, говорящую о такой далекой поездке.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – плачет она. – Пожалуйста, останься здесь. Ты нужна мне здесь.

Я вздрагиваю и закрываю глаза. Прижимаю ее сильнее к себе, мамин плащ окутывает нас обеих.

– Эй, все хорошо, – мягко говорю я. – Мам, все в порядке. Не волнуйся. Я никуда не уеду. Обещаю.

– Нет! Я хочу, чтобы ты поехала, – она поднимает взгляд, в ее красных глазах читается паника. – Но я не хочу, чтобы ты покидала меня. Знаю, тебе придется. Ты должна расти, учиться и жить самостоятельно. Но я не знаю, что буду без тебя делать. Прости. Пожалуйста, езжай. Пожалуйста, делай все что хочешь. Просто… просто пообещай мне, что ты вернешься и иногда будешь меня навещать, хорошо?

– Мам, я не поеду…

– Поедешь! – внезапно выражение ее лица становится разъяренным. – Поедешь, не слушай меня! Не ограничивай себя из-за меня. Я хочу, чтобы ты поехала в Стэнфорд.

– Но я не хочу.

– Нет, хочешь, Айсис. Я знаю, что ты хочешь. И отказываешься ради меня, но я не могу этого принять. Тебе нужно общаться с такими же умными людьми, как ты, дорогая. Тебе необходимы сложные задачи, и ты получишь все это в Стэнфорде. Боже, моя маленькая девочка собирается в Стэнфорд. Я так тобой горжусь. Очень-очень горжусь.

Она успокаивается, и я снова завожу машину. Мама улыбается и всю дорогу говорит о банальных вещах: о покупке продуктов, о том, что соседи сказали про ее двор и о своей работе, но я знаю, что ей по-прежнему грустно, поскольку когда мы возвращаемся домой, она запирается в своей комнате и включает музыку. Мама делает это только тогда, когда не хочет, чтобы я слышала, как она плачет. Моя грудь горит, когда я снова смотрю на брошюры Стэнфорда. Они – изумительная, неосуществимая мечта. Я не могу ее оставить. Бесполезно, я не смогу оставить маму здесь одну и с чистой совестью уехать. Я буду слишком далеко и не смогу ей помочь, если вновь что-нибудь случится, да и маме будет невероятно одиноко. Ей не станет лучше, если я уеду, ей станет только хуже. Я должна быть рядом. Очень близко. Местный колледж находится близко. Я должна остаться с ней, пока она не станет достаточно сильна, чтобы снова стоять на своих двоих, а переезд в Стэнфорд не позволит этому произойти. Блин, да поступление в университет Огайо не позволит этому случиться.

Мой путь ясен.

Мой путь всегда был очевиден.

Я кладу брошюры в ящик стола и прикрываю их старыми альбомами начальной школы. Вещи, к которым я не прикасаюсь. Вещи, к которым я никогда снова не прикоснусь.

Моя электронная почта издает звуковой сигнал, вытягивая меня из моих страданий, а затем нагромождая ими еще больше. Письмо от того же адресата, который прислал мне фотографию. Безымянный.

Привет, Айсис!

Как ты? Получила фотку, верно? Тот парень, Джек, кажется действительно крутым. Вы, ребят, уже трахнулись? J

Я борюсь с желанием блевануть и фантастически проигрываю.

Тьма проникает в ванную. Она кровоточит из моих глаз и рта, которые беззвучно плачут. Я закрываю дверь и сворачиваюсь калачиком на полу, обнимая колени.

Я не в безопасности. Я никогда не была в безопасности.

Я никогда не буду в безопасности. Джек ошибается. Он ничего не сможет сделать. Он не сможет помочь. Безымянный живет внутри меня, и он всегда будет там. Тьма всегда будет там.

Внутри меня есть гнездо, и все, что нужно – это всего лишь несколько слов от парня, который меня изнасиловал, чтобы выпустить из него ревущих монстров.

– 12 –

3 года

30 недель

5 дней

Наоми недовольна тем, что я уезжаю из города. Она вообще всегда недовольна, когда я уезжаю, потому что София становится печальной, а это, вероятно, делает ее работу сложнее. Она угрюмо провожает меня до палаты Софии.

– Наоми, что-то случилось? – интересуюсь я.

– Не пытайся меня заболтать, – красноречиво ворчит она мне в ответ.

– Мне просто интересно, почему твое лицо прекраснее, чем обычно. Новый крем для кожи вокруг глаз?

– Ты действительно собираешься в Гарвард? – рявкает она. – Ты знаешь, как далеко он находится?!

– В другом штате, полагаю.

– А что насчет Софии? Что она будет делать, когда ты уедешь?

Слова Наоми, словно иглой, пронзают мое сердце. Она, кажется, замечает это, поскольку вздыхает и потирает лоб.

– Прости, Джек. Я… просто она так долго здесь находится, что я невероятно к ней привязалась, а теперь ей предстоит операция, поэтому я очень волнуюсь. Доктор Фенвол говорит, что вероятность пережить такую операцию…

– С ней все будет в порядке, – говорю я. – Она сильная, хоть и не выглядит таковой. Она переживет. Она сможет жить своей жизнью, когда все закончится.

Наоми кивает, затем открывает дверь в палату Софии и ахает. Она пуста. Я подхожу к подоконнику, где все до единой вазы, купленные мной, разбиты. Пол усеян керамическими осколками, острыми и сверкающими, и просто умоляющими наступить и пролить кровь.

– Где она? – стонет Наоми. – Я сказала ей, что ты придешь, и чтобы она оставалась в своей комнате, так я смогла бы проводить тебя сюда, к ней. О нет, о, нет, нет, нет…

– Мы разделимся. Проверь места, в которых она обычно бывает, – говорю я. – Я займусь верхними этажами, а ты проверь нижние. И спроси доктора Фенвола, видел ли он ее.

Наоми кивает, и мы выбегаем из палаты. Поднимаясь по лестнице, я перескакиваю через ступеньку, затем петляю вокруг инвалидных колясок и интернов. Софии нет в столовой, и женщины, накрывающие на стол, говорят, что не видели ее весь день. Комната отдыха практически пуста, а когда я спрашиваю любезную старушку, видела ли она Софию, она отрицательно качает головой. Медсестры, которые работают с Наоми, тоже говорят, что не видели ее. В ванных комнатах также ничего. Наконец, я добираюсь до детского отделения, где Мина с Джеймсом играют в видеоигры. Они поворачиваются ко мне, и Мина улыбается, произнося:

– Привет, Джек! София только что здесь была.

– Куда она пошла?

– Наверх. На крышу, думаю. Хотя нам нельзя там находиться.

Я целую макушку Мины, взъерошиваю волосы Джеймса и выбегаю через дверь. Четыре лестничных пролета оставляют меня запыхавшимся и с болью в боку – почему крыша? София идет туда только когда ей нереально грустно или она в депрессии. Плюс, все эти разбитые вазы? Она обожает эти вазы. Она бы никогда…

Я поднимаюсь быстрее и врываюсь через аварийную дверь на слабый, солнечный свет.

София стоит на краю. Не так, как я находил ее много раз и как боялся застать. Она выглядывает из-за него, наблюдая за раскинувшимся внизу миром. Ее руки сцеплены за спиной, а платиновые волосы развиваются на ветру, словно залитые лунным светом нити золота.

Она оглядывается через плечо и улыбается мне.

– Привет.

– София… – Я подбегаю к ней, поворачиваю лицом ко мне и осматриваю на наличие ран. – Ты в порядке?

– Конечно. Просто захотелось немного подышать свежим воздухом. А вот ты выглядишь не очень хорошо.

Я выдыхаю все беспокойство.

– Я был… я пришел тебя навестить, а твоя комната… в ней все вазы разбиты. Это ты сделала?

– Случайно, – кивает она. – Я танцевала дабстеп и немного увлеклась. Мне не захотелось с этим возиться, так что я просто оставила там все на милость уборщика и пришла сюда. Подло с моей стороны, знаю.

– Нет, нет, ничего страшного. Просто ты заставила нас с Наоми переживать.

Она склоняет голову и обнимает меня.

– Ах, прости! Я не хотела, правда.

Я обнимаю ее и вдыхаю запах ее волос, убеждаясь, что она все еще здесь. И она реальна. Я ощущаю ее всем телом, чувствую ее аромат, она реальнее, чем что-либо в моей жизни. И всегда была.

Половина меня хочет рассказать ей про Айсис. А другая половина знает, что она в любом случае воспримет это плохо, а с приближающейся невероятно важной операцией ее психическая устойчивость должна быть твердой. Я расскажу ей после, когда она снова будет здоровой и невредимой.

– Я люблю тебя, – говорю я. Она хихикает, играя с моими волосами.

– Знаю. Я тоже тебя люблю. Спасибо, что был таким сильным ради меня все это время. Спасибо, что так усердно работал, и так долго. Что ж, скоро все будет кончено.

– Ты сможешь делать все, что захочешь. Поехать, куда захочешь. Ты будешь свободна.

Она смеется и обнимает меня еще крепче.

– Я уже свободна.

***

Сегодня легче.

Не стало ярче – тьма по-прежнему вырисовывается по краям моего поля зрения, но я ударяю ее в живот и все равно еду в больницу. Ненадолго останавливаюсь в дверях приемной.

Когда я впервые здесь оказалась, я была другим человеком. А еще без сознания и истекала кровью. Но также я была совершенно другой. Более шумной. Более несносной. Менее злой. Это явно нечестный обмен. Но на самом деле честных сделок вообще не существует. Я выучила это наверняка.

– Айсис!

Я оглядываюсь и вижу доктора Мерних, направляющуюся ко мне, ее непослушные волосы сегодня еще более пушистые.

– Доктор М! Что происходит в городе чокнутых?

Она смеется.

– На самом деле ничего особенного. Все интересные шалости, происходящие здесь, неожиданно и загадочно прекратились, как только ты уехала.

– Ах, ну, что я могу сказать? Полтергейсты непостоянны. К тому же сверхъестественны и нереальны. Но в основном непостоянны.

– Ты приехала навестить Софию?

– Ага.

– Ты выглядишь гораздо лучше, – говорит она, оглядывая меня с ног до головы. – И говоришь лучше.

– Правда? Потому что сейчас я чувствую себя гораздо хреновее, чем когда-либо.

– Но теперь ты это чувствуешь. А не убегаешь от этого. Это хорошее начало. Маленькими шажками, помнишь?

– Ага, – киваю я. – Думаю, я делаю успехи. Я имею в виду, что фантастическая стирающая память машина как в фильме «Вечное сияние чистого разума» была бы полезна и чрезвычайно желанна, но, эй, вы, ученые ребята, работаете очень медленно, и у вас всегда нет денег. Что ж, я вас прощаю.

Мерних улыбается, но ее улыбка быстро исчезает.

– Айсис? Только между нами: думаешь, как дела у Софии?

– Не знаю. В одну минуту я ей нравлюсь, в следующую она меня ненавидит, а далее она плачет у меня на плече. Но она кажется сильнее, в каком-то смысле. Теперь София концентрируется на вещах, которые действительно для нее важны. И она все равно милая. Она всегда милая.

– За исключением случаев, когда это не так, – уточняет Мерних.

– Ну и это тоже.

Мерних размышляет над моими словами, и, наконец, похлопывает меня по плечу.

– Что ж, спасибо, что так часто навещаешь ее. Знаешь, ты ей действительно нравишься. Глубоко внутри. Она видит в тебе себя и хочет, чтобы ты была счастлива так, как она не может быть всегда.

– Никто из нас не может быть счастлив все время.

– Да. Но ты, несомненно, стараешься больше чем кто-либо другой, не так ли?

Ее слова наносят сильный удар. Она улыбается в последний раз, разворачивается и идет по коридору, обращаясь к другому врачу.

Я заглядываю в детское отделение, но Мира с Джеймсом ушли на обед в столовую. Дверь Софии открыта, и я захожу, чтобы увидеть ее и Джека, обнимающихся. Я сразу же отступаю, но София слышит меня и отстраняется.

– Айсис! Привет! – она подбегает и обнимает меня, а я поглядываю на Джека поверх ее плеча. У него бесстрастное выражение лица, но я улавливаю малейший намек на беспокойство.

– Приветик, извини, ничего себе! Я просто завалилась сюда, даже не постучав. Проклятье! Мне действительно очень жаль, – говорю я.

– Все нормально! Я просто рада, что ты здесь. Ты, Джек и я – хоть раз мы все вместе. Это здорово! Не так ли? – спрашивает она, поворачиваясь к Джеку. Он сухо кивает, а потом встречается со мной взглядом. Движение быстрое, но оно задерживается и напоминает мне обо всем, что произошло той ночью в отеле: каким добрым он был, каким теплым. Я чувствую, как вспыхивает мое лицо, и София пристально смотрит на меня.

– Я должен идти, – внезапно говорит Джек.

– Что? Почему? Снова работать? – София наклоняет голову.

– Нет. Я просто не хочу стать помехой девичьих разговоров.

– Месячные, – сразу же говорю я Софии. – Колоссальные, кровавые месячные.

– Тампоны! – выкрикивает она.

Джек проталкивается мимо нас и выходит за дверь.

– Я собираюсь достать что-нибудь поесть. Я вернусь.

Когда он уходит, София поворачивается ко мне.

– Итак? Как дела?

Я достаю серебряный браслет, и он слегка позвякивает в воздухе. Ее синие глаза расширяются, и она благоговейно протягивает руку, чтобы его взять. София поглаживает большим пальцем выгравированное на нем имя.

– Талли, – шепчет она.

– Я не могла принести обратно… эм, остальную ее часть. То есть, это же ее могила, так что именно там она и должна остаться, знаешь? Там, где она покоится. Но я подумала, что ты захотела бы браслет.

София долгое время молчит. Она снова и снова проводит пальцем по цепочке браслета. И как только я начинаю чувствовать себя неловко, что до сих пор остаюсь здесь, она повышает голос:

– Джек приобрел его для меня. После того как это произошло. Приятно получить его обратно.

Я пытаюсь улыбнуться, но улыбка получается кривоватой.

– Он был с ней в течение многих лет, – продолжает она. – В земле, с ней. Я могла видеть ее и навещать. Но теперь он со мной.

– Теперь она с тобой, – предлагаю я. София поднимает взгляд своих заплаканных глаз и обнимает меня за шею.

– Спасибо. Большое спасибо. Позволь мне отплатить тебе, ладно? Я действительно этого хочу.

– Не нужно, серьезно, знаю, все это было по-настоящему тяжело? И у тебя, вроде как, действительно тяжелая жизнь? Так что я не хочу делать ее еще тяжелее?

Дата добавления: 2015-09-05