Расскажи мне о своей любви к Эс. . . 2 страница

Вообще-то, он, конечно же, мог подойти и к машине, и спросить о девушке, но мысль о том, что таким образом он мог бы чем-нибудь навредить девушке и что, вообще, она не давала ему никакого повода вести себя столь решительно, даже не позвонила, заставила его отойти совершенно в противоположную сторону.

Он подошел к бетонной стене, разрисованной странными рисунками. Новое творчество скорее напоминало наскальную живопись. Правда, живопись эта скорее отображала более не мир реальный, а мир воображаемый, причем мир этот был не так уж богат и достаточно странен. Новые художники уже умели писать, и потому под их рисунками красовались надписи, чаще слова, обрывки слов, и почему-то не по-русски. Авторы надписей, наверное, и сами не понимали смысла этих слов, служивших им чем-то вроде заклинаний, принесенных из другой цивилизации.

Конечно, будь он на подобной машине, а желательно, немного получше, он бы повел себя более решительно.

Тут он опять заметил троицу, возившуюся возле перевернутого велосипеда и бросавшую воинственные взгляды в его сторону. Он приподнял пирожок и, отщипывая от него по кусочкам полусырое тесто, принялся есть, тем самым, оправдывая здесь свое присутствие и показывая всем, что тоже стоит не просто так.

Он не заметил, как проглотил весь пирожок. Не почувствовал даже его вкуса. Он очень хотел подойти к машине, чтобы спросить о девушке, чтобы потом найти ее, встретиться с ней, но встретиться так, чтобы встреча эта показалась случайной. Однако его остановило шевеление окружающих, обеспокоенных странностью его поведения и неясной причиной его присутствия. Тогда он спустился в подземный переход, чтобы перейти на другую сторону улицы.

В подземном переходе играл скрипач. Скрипка звучала тоскливо, и вместе с ней так же тоскливо звучало все вокруг. Футляр от скрипки лежал возле ног музыканта, и его днище покрывали измятые денежные купюры. Своим очертанием они уже почти напоминали очертание скрипки.

Он тоже положил в футляр деньги.

Троица с велосипедом, последовавшая вслед за ним в подземный переход, тоже подошла к музыканту. Но вместо того, чтобы положить в футляр от скрипки деньги, они изъяли оттуда все содержимое, рассовав все по своим карманам.

А скрипач продолжал играть. Он не оборвал свою музыку, и не изменил своего поведения. Правда, сама его музыка стала меняться. Она, как будто, становилась агрессивнее и злее. Возможно, и сам музыкант становился агрессивнее и злее, но он гнал от себя эту мысль. Хотя, как любой художник, он чутко следовал за своими чувствами, культивировал их, а с изменением чувств, менялась и музыка. Сейчас он был музыкант, только музыкант, и стремился оставаться только музыкантом, и старался сдерживать себя в других проявлениях, выражаясь только в музыке. И потому музыка, которую он создавал, начинала озвучивать мир. Звучало все: и дома, и деревья, и облака, и эти типы с велосипедом, на мгновение застывшие под звуками музыки и забывшие, почему они сюда спустились... Сыпались стекла, и вместе с ними на мелкие осколки рассыпалось отражение улицы. Рабочие, едва закончившие оформлять витрину, стояли поодаль и в каком-то оцепенении и бессилии наблюдали, как разрушается их работа. Слышались стрельба и визг колес. Буфетчица лежала в грязи, возле перевернутой тележки с пирожками, и визгливо причитала:

- О, господи-господи!.. Что же это такое творится?.. Что они делают? За что такое наказание? Когда же все это закончится?..

Из подземного перехода робко выглянула троица с велосипедом. Пугливо осмотревшись и прикрывшись велосипедом, перебежками, от дома к дому, словно под перекрестным огнем, добралась до ближайшего переулка и скрылась.

Закончив стрельбу, машина проехала метров сто, потом вдруг резко развернулась, так же резко нервозно рванула с места и, притормозив, остановилась возле него, стоявшего на противоположной стороне улицы.

Ему всегда снились очень странные сны. Ему снилось, что предметы меняют свои обычные размеры, вырастают и устремляются куда-то ввысь. Не остается ничего устойчивого, все неустойчиво. Становится страшно и жутко. Тело тяжелеет, и под ним распахивается пропасть.

Он начинал бредить, вставал и ходил по комнатам. Его останавливали, что-то шептали. Но он ничего не видел и ничего не понимал. Глаза его были распахнуты в другой мир, непостижимый и потому страшный.

- Почему они растут? Почему они были меньше меня, а теперь в сотни, миллионы!.. миллиарды раз больше?! Я теряю их из поля своего видения!..

Ему достаточно сделать неловкое движение, неосторожный жест, и он погиб. Близкие это видят и зовут доктора. Его вновь укладывают на кровать, шепчут что-то совершенно непонятное, абсурдное - они его не понимают!.. - но мелодия шепота успокаивает.

Он закрывает глаза. А близкие вместе с доктором продолжают стоять рядом с ним и разговаривают.

То ли у них нет другого места, чтобы поговорить, то ли им специально необходимо находиться рядом с ним, но только разговаривают они почему-то всегда только о нем, разговаривают так, словно его здесь нет. Правда, разговор идет несколько тише обычного. Но он их все равно не слушает.

Он лежит с закрытыми глазами и пытается понять, почему эта комната вдруг начинает расти, почему эти люди и их голоса все отдаляются и отдаляются, и, тем не менее, их по-прежнему слышно. Где-то в глубине сознания он понимает, что стоит ему открыть глаза и присесть на кровать, и все вокруг опять вернется к своим прежним размерам. И он даже сможет дотянуться до людей рукой.

И ощущение представления прежних размеров поддерживает в нем спокойствие...

Жалуются, поскрипывая под ногами половицы. Огромный больной коридор выворачивает перед ним свои неприглядные внутренности. В этом общежитии живет подруга Эс, которую он прозвал про себя «маленькой идиоткой» - за то, что та всегда некстати пропадала, всегда некстати появлялась, часто выглядела очень взволнованной и, вообще, многое делала с точностью до наоборот.

Он и на этот раз увидел во взгляде маленькой идиотки испуг и, по вполне понятным причинам, не придал этому должного значения.

- Тебя еще отсюда не выгнали? – растерянно улыбнулся он. Нужно же было с чего-то начинать разговор.

- Нет... Отсюда мне некуда пока уйти, - холодно ответила девушка.

- Я почему-то думал, что Эс у тебя. Или, по крайней мере, даст о себе знать и свяжется...

- Нет, в последний раз я ее видела только тогда, на предприятии. Ты ж знаешь... - неохотно поднимаясь с кровати, ответила маленькая идиотка. - Пойду поставлю чайник. Ты что будешь, чай или кофе?

- Чай.

И распахнув дверь, как-то неестественно громко добавила:

- Ее у меня уже давно не было...

Потом маленькая идиотка долго разливала чай. Сначала она наливала чай в чашки, отколотые каждая в своем месте, потом заново выливала чай в заварочный чайник, потом - повторяла то же самое обратно. Потом она долго не могла на что-то решиться. Скорее всего, она не могла решить, которую чашку подать ему, а которую оставить себе. Наконец, смутилась и торопливо спросила:

- Какая из них тебе больше всего нравится?

- Вот эта. С маленькой трещинкой.

Она опять почему-то залилась краской.

- В тебе слишком много стыда, - взяв чашку, по-своему прокомментировал ее поведение он. - Поэтому тебе нужно, чтобы за тобой ухаживали дольше, чем за другими. Не многие мужчины на такое способны.

- Просто, наверное, у меня слишком большие запросы, - парировала девушка.

- Люди с большими запросами удовлетворяют часть их почти сразу же или становятся пустоцветами. Исключения бывают очень редко.

- В отсутствии Эс, ты впервые заговорил так... откровенно. Наверное, это потому, что ты чувствуешь полную свою безнаказанность и мою... - она не сумела закончить предложение.

- Просто, я не могу понять, что происходит. Может быть, ты мне объяснишь. Признайся...

- Я не совершаю признаний, - огрызнулась девушка.

- Ты знаешь, что делают с людьми, которые не совершают признаний?

- То же самое, что и с теми, кто их совершает. Смотря какое признание. Налить еще чаю?

- Не делаю, не занимаюсь, не совершаю... А взгляд такой, будто все знаешь. Я начинаю замечать в нем беспокойство.

- Ты слишком возбужден, - маленькая идиотка встала.

Он тоже встал и оказался напротив.

- Тебе срочно нужно найти новую женщину, - выдохнула, наконец, девушка.

- Мне нужно, чтобы ты поехала со мной на предприятие.

Он, конечно же, хотел сказать, что ему не нужна женщина, то есть, что ему, конечно же, нужна женщина, но нужна только Эс, что воспоминания о ней портят ему отношения со всеми остальными женщинами, что Эс унесла с собой все его чувства и что, вообще, любовь исключает распущенность, но почему-то сказал именно это.

- Исключено, - выдохнула, наконец, маленькая идиотка. - Я уже почти неделю не была на предприятии. Кстати, а ты откуда узнал, что меня там не было... что я здесь?

- Я как-то об этом не подумал. Собирайся.

- У нас же больше нет туда пропуска... - сопротивляясь, пробормотала девушка.

- Как-то все странно. С ее исчезновением, нам перестали выдавать пропуска... Я договорился с водителем автобуса с предприятия. Он ждет.

Маленькая идиотка заметно волновалась. Она была не способна самостоятельно принимать решения. Впрочем, в последнее время он тоже редко принимал самостоятельные решения. Слишком непонятным казалось все, что их окружало. Но чувства всегда старались брать свое.

Двигатель автобуса работал без перебоев, но по-разному: то завывал, то затихал, передавая соло колесам, то отступал, заглушаясь дребезжанием кабины. Благодаря этому, мысли позволили себе расслабиться и свободно плавали по коридорам звуков. Вдруг двигатель остановился, пару раз прокрутил вхолостую и затих.

- Приехали, - сказал водитель.

Он поднял голову, протер глаза, попытался вспомнить, что произошло с ним за последнее время, и понял, что если часто возвращаешься мыслью в одно и то же место, то потом, когда реально оказываешься в этом месте, по привычке продолжаешь считать, будто все вокруг нереально. Со всех сторон над ним нависали корпуса предприятия. И он молча направился в сторону главного корпуса. Маленькая идиотка осталась сидеть в автобусе.

- Что вам здесь нужно? Вы что, здесь работаете? - спросили его, но было уже поздно - он поднимался в лифте.

- Я только пообедаю в столовой и уйду, - нашелся он.

И его стали сопровождать в столовую.

Проходя по одному из цехов, он заметил, что теперь здесь делают чайники и кастрюли, и принял это за чистую монету. Он все принимал за чистую монету. Он попытался встать в очередь, но его усадили за столик и принесли меню. Он очень хотел есть, но увидел, как кто-то ест пирожок, и есть расхотел. Подсели две полные женщины. Сидели и смотрели, не хотели уходить. Появился водитель, который тоже, наверное, захотел узнать, что он тут делает. С появлением водителя, у него как-то очень сильно защемило сердце. Ему захотелось задать водителю один вопрос, но что-то сдерживало. Наконец, когда уже не мог не спросить, спросил:

- Где ты ее оставил?

- В автобусе.

Он еще подождал. Когда уже не смог ждать, отошел к окну. Когда уже не смог стоять спиной у окна, повернулся и посмотрел вниз. Когда уже не мог смотреть вниз, стал осторожно перемещаться к двери. И со словами «Как долго не несут есть!», и через паузу - «Я сейчас...» - бросился к автобусу.

Маленькая идиотка продолжала сидеть на заднем сидении. Она была чем-то напугана. Впрочем, это одно из обычных ее выражений лица.

- Пойдем, вместе с нами покушаешь, - предложил он.

- Спрашивают старшего, - указала она на стоящих рядом с автобусом мужчин.

- Водителя, наверное. Он в столовой. Ну, ничего, подойду я.

- Вы откуда? - поинтересовался полнеющий мужчина, отводя его далеко от автобуса, туда, где бурлила вода. - Из милиции?

- Нет.

- А откуда?

Он молчал, не зная, что ответить. Не мог же он сказать, что приехал сюда не по работе. К тому же, ему никто бы, наверное, и не поверил.

- Понятно, - произнес, наконец, полнеющий мужчина. - А я - руководитель этого предприятия.

- Понимаете, я очень спешу, - он вдруг вспомнил, почему он сюда вернулся.

- Понимаю-понимаю, - согласился мужчина. - Когда освободитесь, обязательно зайдите ко мне. Я вам дам несколько партий. Они сейчас очень выгодно идут, партиями.

- Хорошо-хорошо...

Маленькая идиотка заметила его бег и тоже побежала в сторону корпуса. Вообще-то, она находилась между ним и корпусом, и поэтому непосвященному могло показаться, что она бежит от него. Но она бежала не от него, она бежала вместе с ним. Просто, она медленно бегала, а ей, судя по всему, очень хотелось, чтобы к конечной цели они пришли вместе. Но чтобы непосвященный не подумал не весть что, например, то, что она убегает от него, а он ее преследует, поэтому, когда он ее догнал, а догнал ее он чуть раньше корпуса, он не остановился и не побежал рядом с ней, а обогнал и побежал впереди ее. Теперь непосвященному могло показаться, что он убегал от нее.

Забежав в корпус, он принялся вызывать лифт, а она побежала по лестнице. И тогда он подумал, что маленькая идиотка ошиблась, ведь никто уже на них не смотрит, и бросился за ней вдогонку.

Вбежав в столовую, девушка кинулась к первому попавшемуся столику, а водитель, перехватив его в дверях, отвел его в сторону. В столовой в этот момент происходило какое-то непонятное волнение.

- Мне нужно тебе кое-что сказать, - прошептал водитель. - Эти женщины за столом... Они так напуганы, что не могут говорить. Ты разве не заметил? Мы сюда приехали не вовремя... А что там внизу?

- Меня внизу остановил какой-то мужчина, представился руководителем предприятия и начал предлагать какое-то выгодное дело.

- А ты?

- А что я? Разве я могу...

- Ты как запрограммированный робот - мыслишь в одной плоскости. Не надо ни от чего отказываться. Тем более в наше время. Тем более что наш новый директор еще, кажется, занимает какой-то важный министерский пост. Они сейчас все совмещают по несколько должностей.

- Извини, я у столика оставил... Пойду к ней... Как бы чего...

Но маленькой идиотки за столиком не оказалось. Только теперь вопрос «Почему она бежала?» встал со всей ясностью. Почему она не сразу поехала с ним? Что случилось до того? Что она знала, а он не знал? Может быть, она убегала?.. И он стал терзать себя за то, что не остановился.

Выходя из корпуса, он обратил внимание на огромные гусеничные трактора, вползавшие на территорию предприятия, чтобы разравнивать щебень. Трактора появились еще тогда, когда они вместе с маленькой идиоткой бежали к корпусу. Но тогда он их не заметил.

Оставалось еще одно место на предприятии, куда он непременно должен был зайти. И он сразу же направился к этому месту. Там, в беседке, в трещине между кирпичами, находился тайник, о котором знали только он и Эс. Это был их тайник. Там они часто оставляли друг для друга записки, договариваясь о встречах. Иногда записки содержали другую волнующую информацию, по которой он узнавал, что происходило с Эс и что будет происходить, если их встреча не состоится. Постепенно подобный способ передачи информации превратился для них в игру. И им нравилась эта игра. Хотя, конечно же, больше она нравилась Эс. И Эс усложняла эту игру, придумывая для него все новые и новые испытания. Он начинал получать записки, лишь содержащие информацию о том, где бы он мог найти следующую записку. Иногда таких записок, расположенных в разных, самых неожиданных местах, оказывалось очень много. И он шел по следам Эс, зная, что не добыв одну из таких записок, не пройдя через цепь определенных испытаний, во время которых он все больше и больше познавал Эс, невозможно было найти последнюю записку, где содержалась информация о встрече, а, значит, и награда. Поэтому если какая-либо из встреч не случалась, Эс потом долго и тщательно выясняла, почему она не случалась, что он сделал или не сделал, чтобы найти последующую записку, каким образом ему удалось проникнуть в то или иное место, с кем он встречался, какое мнение у него сложилось о том или ином человеке. До этого она, конечно же, сама строила свои предположения и догадки и казалась разочарованной, если эти догадки не совпадали с реальностью, или же, если ее мнение не совпадало с его мнением. И неизвестно - радовалась ли она или огорчалась, если ошибалась в своем мнении в отношении его.

Страсть, которой он жил в течение последних лет, вновь вторглась в его сознание и завладела им, вновь выстроила в нем цепь сложных и навязчивых декораций. И эти декорации отделили его от всего остального мира. И он опять начал движение по кругу, по замкнутому кругу страсти, перевоссоздавая свою жизнь по образу и подобию этих почти оперных декораций.

Он понимал, что еще чуть-чуть, и с его стороны начнется цепь лихорадочных действий, которые он уже не в силах будет не только остановить, но и контролировать. Внутри него постоянно шла борьба с самим собой, и потому многие жесты порой казались неадекватными. Когда эта борьба утихала, освобождалась энергия, и даже в ситуациях незначительных его жесты выглядели значительными. Когда эта борьба разгоралась, то порой даже в ситуациях значительных, он казался сдержанным и отсутствующим. Но всегда его поведение оправдывало то, что даже если в результате этих действий и причинялось какое-то зло, то большую часть зла он брал на себя. И потому, большинство своих поступков он совершал только тогда, когда уже не мог их не совершить, когда его жизнь концентрировалась в той единственной точке, определяла ту единственную цель, без преодоления которой, она не могла двигаться дальше.

Возле беседки, на самой вершине искусственной насыпи, в окружении нескольких человек, стоял руководитель предприятия и о чем-то секретничал. Скорее всего, они поджидали его. Увидев его, руководитель очень обрадовался, закивал головой, замахал руками, и широко распахнул свои растопыренные объятия. А он сделал вид, что никого не заметил, и свернул в сторону.

В стороне, на другой возвышенности, стоял автобус. В автобусе тоже собрались люди. Они тоже о чем-то секретничали, а, возможно, и даже спорили с водителем, высказывая свое мнение. Наверное, они тоже ждали его и говорили о нем. Он и тут сделал вид, что и никого не заметил. Когда в автобусе это поняли, автобус тронулся.

Все последующие попытки проникнуть на предприятие оказались тщетными. Там ввели жесткий пропускной режим и усилили охрану. В общежитии тоже был введен режим. А в комнате маленькой идиотки уже жили другие. О том, что там жили другие, он узнал, простояв несколько вечеров под окном ее комнаты. Так, вслед за Эс, он потерял и маленькую идиотку. Возможно, она переехала в другой город или в другую страну и там нашла жилье и свою судьбу, нашла то, чего ей так не хватало. Возможно.

Жизнь есть интересное течение, течение, сопровождаемое памятью. Развитие тела, души, мыслей, происхождение различных изменений, ожидаемых и неожиданных, - все находится под контролем памяти, все можно вспомнить и осмыслить. И в этом жизнь - нечто уникальное, возможно, самое уникальное из всех явлений. Но вот течение останавливается. Не умирает, нет, просто останавливается. Нет ни музыки, ни песен, и вместе с ними нет воспоминаний для души. Все окутывает густой и непреодолимый мрак. Люди бродят в поисках обломков своих прежних чувств, повторяя заученные фразы и заученные движения, полученные в пользование еще в прошлом, и потому превратившиеся в какой-то странный, но почему-то все еще необходимый ритуал. Люди уже не думают о том, что будет в будущем, да и не хотят, наверное, об этом думать, Ведь течение-то останавливается.

И только это заколдованное пространство, рожденное, казалось бы, бессмысленными ритуалами, только эта странная условность, превратившая людей в ходячие идеи и в ходячие черты характера, позволяет им хоть как-то сохранить видимость своей индивидуальности, и дает возможность выжить. Иногда это кажется забавным, иногда трогает до глубины души.

Нет музыки, и только маленькие ручейки, маленькие подводные течения уже почти забытых прежних и еле-еле зарождающихся новых чувств, словно льдинки, собираются и рассыпаются, и вновь собираются, выстраиваясь в различные комбинации.

Возле кафе и вокруг него в различные комбинации теперь выстраивались сотрудники милиции. Милиция восстанавливала картину происшедшего. Точнее, она занималась тем, что восстанавливала распавшееся на мелкие осколки стекло витрины, выполняя эту работу очень тщательно и добросовестно. Милиционеры собирали стекло витрины, как собирают разорванную на мелкие кусочки записку или разбитую античную вазу. Они внимательно осматривали каждый кусочек, измеряли, причем размеры каждого аккуратно заносили в протокол, сопоставляли его с другими, перемещали с места на место, разыскивали недостающие кусочки, для чего с помощью кисточек просеивалась каждая песчинка, обследовался каждый сантиметр земли. Создавалось впечатление, что тут работает не милиция, а группа археологов. Возможно, это и была группа археологов, по какой-либо причине оставшаяся без работы и устроившаяся на работу в органы милиции. Время выбирает свои профессии и расставляет свои приоритеты. А новые места в этих профессиях заменяют люди других профессий, ставших неприоритетными, привнося вместе с собой свой прежний профессиональный опыт и профессиональные привычки. Впрочем, подобные эксперименты время устраивает не только с профессиями.

- Придется работать в две смены, - произнес начальник уголовного розыска. - Но стекло нужно восстановить полностью. Раз покушение было совершено именно на стекло, то в тот момент, когда мы его соберем, в нем, словно в зрачке жертвы перед смертью, обязательно должно отразиться изображение убийцы. Я где-то читал...

- А еще это стекло станет похоже на помятый абонементный талон, что используют для проезда в общественном транспорте, в котором пули, словно компостер, проделали свои дырки. И по расположению этих дырок, по их почерку, мы сможем отыскать компостер, то есть бандитов. И узнаем, откуда они стреляли, - подхватил рассуждения начальника другой милиционер, званием пониже.

- Очень интересная идея, во всяком случае, надо продумать все варианты версий.

- А может, нам лучше опросить свидетелей? - предложил самый младший по званию. Он совсем недавно устроился в милицию и потому представление о ней имел только по книгам и кинофильмам, и потому судил стереотипами.

- Свидетелей? Нет. Свидетели всегда субъективны. Они всегда преследуют свои интересы. А милиция должна быть объективной. Мы должны научиться применять против бандитов новые, более совершенные методы... Впрочем, свидетелей тоже нельзя игнорировать...

Тут начальник уголовного розыска оставил своих сотрудников и подошел к нему, стоявшему в стороне и уже давно мозолившему всем глаза.

- Вот вы, например, кто? Свидетель?

- Я?.. - растерялся он.

- Этого тоже занести в протокол и указать ему на его место, - приказал начальник.

И его тут же окружили и принялись заносить в протокол. Теперь у него стало складываться впечатление, что он находится среди портных. Сначала они тщательно и добросовестно осуществили замер всех частей его тела, орудуя попеременно то измерительной лентой, то ножницами, то булавкой. Потом, когда все данные были занесены в протокол, его отставили в сторону и стали очень внимательно осматривать. Подошел еще один милиционер, задача которого сводилась к тому, чтобы указывать свидетелям на их место. У милиционера был огромный синяк под глазом. Но, не смотря на этот синяк, он узнал в нем одного из бывших институтских знакомых.

- Никак не ожидал тебя здесь увидеть в милицейской форме, - произнес он, сначала широко улыбнувшись, а потом насильно погасив свою улыбку. - Ты же, как будто, недавно кандидатскую защитил?

- Ну, защитил. Ну и что? - хмуро ответил милиционер. - А здесь, смотри, сразу старшего сержанта дали. Зарплату на днях выплатили. И вообще... чем больше звание, тем больше у тебя возможностей. А научные звания разве что могут вызывать уважение, и то у очень узкого круга людей. Так что уж лучше молчи и показывай, где ты находился во время происшествия. А не то мне придется самому, с помощью данных протокола и своих эксклюзивных формул вычислять это место. Усек?

Старший сержант, не смотря на их давнее знакомство, старался выглядеть строже. К этому его обязывал синяк под глазом. Однако, когда старший сержант повернулся к своему спутнику здоровым глазом, он сделался мягче.

- Ты, конечно, не обижайся, но ты влип, - добавил он, следуя к указанному месту. - Я, естественно, ничего... но наш начальник - настоящий зверь! Он даже людей делит только на два типа: на работников милиции и на тех, кто нам противостоит. С милицией, брат, сейчас лучше не встречаться, тем более, не попадать к ней в протокол. Поэтому мой тебе совет - устраивайся к нам на работу. К тому же, с тебя уже и все мерки сняли. У нас сейчас идет очень сильное расширение штата.

Они остановились возле того места, где во время происшествия стоял автомобиль, к которому он хотел подойти, но так и не подошел. Ему почему-то не захотелось переходить через переход на другую сторону дороги. В стороне, на прежнем месте все так же стояла буфетчица.

- Вам еще долго придется здесь стоять! - увидев его, обрадовалась буфетчица. - Хотите пирожок?

- Нет, спасибо, - ответил он, обеспокоившись тем, что ему, действительно, здесь придется стоять долго. - Не кажется ли вам, что ваши методы ошибочны? - добавил он в сторону своего конвоира. - Если основываться на том, что все нужно вернуть на свое прежнее место, где все располагалось в момент происшествия, то на прежнее место придется вернуть и всех жителей нашего города, и всех жителей планеты, и ждать, когда звезды смогут занять свое прежнее место, именно то, где они находились во время происшествия. Более того, на прежнее место придется поставить преступников. А что делать с теми, кто уже умер? А те, кто родился, куда их девать?

- Да брось ты, - отмахнулся старший сержант, подмигнув ему здоровым глазом. - Зачем так глобально мыслить? Просто, у нашего начальника страсть к экспериментам. Вобщем, ты потом поймешь... А то, что в нашей стране хочет начальник - хочет бог! Между прочим, за свои эксперименты он получил литературную премию и медаль из рук Патриарха... Я вот о чем хочу тебя давно спросить: помнишь ту девчонку? Признаюсь, я бы тебя не запомнил, если бы ту девчонку не помнил... Что, что-то не так? Ты как будто весь изменился.

- Нет, мне просто надоело участвовать в чужих экспериментах.

- Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Кто сказал, не помнишь? - выговорил, наконец, старший сержант и повернулся к нему другим глазом.

Смеркалось. Кровавый закат стекал, оставляя после себя синие кровоподтеки. И сквозь них проступали звезды. Но проступали почему-то они очень медленно. Внутри кафе зажгли свет, и тень от витрины страшным оскалом, словно вставная челюсть, вывалилась наружу. Вокруг бродили другие тени. Звучали голоса, или, может быть, витали мысли в воздухе. И вдруг, среди всех этих голосов, прозвучал другой, более мощный голос, из мегафона:

- Приказываю всем зайти в кафе! Расследование будет продолжено, ни смотря ни на что!

И свидетелей стали оттеснять к кафе.

- До тех пор, пока мы не похороним последнее преступление, нельзя говорить об окончании криминальной войны. И мы его похороним... прямо сейчас похороним... - самоуверенно заявил начальник уголовного розыска, провожая взглядом безмолвные тени, исчезающие за дверью.

Когда последняя тень исчезла, туда устремились милиционеры. Начальник уселся за свободный столик, возле стойки и сделал страшный оскал, после чего движения всех присутствующих стали неуверенными и давались со скрипом. Возможно, это скрипели деревянная мебель или пол в кафе.

Взгляд начальника запрыгал с места на место и неожиданно остановился на буфетчице. И потеплел. После чего буфетчица с необычайной легкостью вышла из-за стойки и, пройдясь королевой, поставила на столик начальника табличку с надписью «Спецобслуживание». Милиционеру это польстило. Он проводил взглядом буфетчицу, почувствовав концентрацию взглядов присутствующих сначала на том месте, куда был обращен его взгляд, а потом - на себе. И в этот момент зазвонил телефон.

- Алло... алло, буфет слушает. Вас не слышно! Говорите, говорите же... а не то я спущу на вас милицию... Алло, - вяло добавила буфетчица и, поморщившись, повесила трубку.

Телефон зазвонил вновь.

- Буфет слушает... Вас не слышно... Товарищ капитан, может быть, это вас?

- Не-не, - замахал руками начальник уголовного розыска. - Мы не должны входить с ними в контакт, пока не будем знать о них все, или пока они не окажутся у нас за решеткой... Но мы со своей стороны больше не позволим, чтобы совершались преступления без нашего ведома!.. Поэтому предлагаю всем заниматься здесь, к примеру, тем, чем занимались здесь ранее, во время существования кафе, или, в крайнем случае, имммитируйте эти занятия, чтобы у тех, кто нас увидит со стороны, не возникало никаких подозрений, что это ловушка... Бандиты сюда обязательно вернутся. Они уже где-то здесь!.. Готовьтесь!.. Я уже чувствую их запах, - тут капитан вновь сделал страшный оскал, обвел взглядом кафе и несколько раз то ли понюхал, то ли судорожно всхлипнул.

Дата добавления: 2015-09-05