Последняя репетиция 3 страница

НАТАША. Ничего не сделал... В том и дело...

САША. Бред какой-то... Что я вот сейчас должен сделать?

НАТАША. Хотя бы попросить прощения за "дуру". Или нет, не надо ничего просить, скажи мне только одно, только честно...

САША. Ладно. Скажу, честно.

НАТАША. Скажи, вот я знаю, много таких женщин, я сама таких вижу... мягких что ли, доверчивых слишком, которые многого не видят, верят мужчине, считают его идолом, богом, надежным плечом, а на остальное закрывают глаза, растворяются в своем чувстве что ли, а их обманывают, а они не видят – специально или по глупости, не видят, и счастливо живут, да… Они - да, а я про себя думала, что я все-таки - нет...

САША. Ну?

НАТАША. Только честно, ладно, Саш? Ради того, что у нас было?

САША. Было?! Ты чего? Да, да, да! Окей! Честно! Скажу вот честнее некуда! Но не томи уже! Ты мне весь мозг съела сегодня!

НАТАША. Так вот у меня какой вопрос к тебе… Скажи, а ты правда считаешь меня дурой?

Саша хватается за голову, громко мычит. Пауза. Подходит к Наташе вплотную.

САША. Знаешь, Наташ, да, я правда теперь считаю тебя дурой. Правда. Полной набитой тупой дурой. Я сам не ожидал, что ты такая на самом деле дура.

Наташа смеется, но не добро, а вполне зло и по-настоящему.

САША. Правда, Наташ, все, я пошел в буфет... Приходи, я тебя жду...

НАТАША. Не надо меня ждать, Саша.

САША. уходит, Наташа остается, кричит ему вслед:

НАТАША. Да, ты думаешь, что никто не видел… А я видела, как ты Леренькины ручки трогал… Кстати, это было очень смешно!...

В ответ доносится негромкое:

САША. Да пошла ты.

Наташа медленно уходит со сцены.

Явление Шестое

Та же сцена, но совсем иное освещение. Все в темно-синих тонах, полумрак. Это – улица, идет проливной дождь. На сцене светлый круг. В центре его стоит молодой человек в темном костюме, белой рубашке, в бабочке и с цветочком в петличке и с зонтиком – это самоубийца. Режиссер и Павел сидят в первом зрительском ряду на противоположных сидениях.

САМОУБИЙЦА. Лапа… Милая. Ну правда… Почему ты не поехала со мной в эту гребаную Турцию, а? Ну почему? Что тебе мешало. Тем более, если ты любишь меня. Я же купил билеты уже, на тебя и на себя, на последние… то есть на занятые деньги… купил. А? Почему снова эти какие-то глупые отговорки… Лучше скажи, что не любишь и делу конец. И все. Хотя нет… лучше не надо. Лучше ничего не говори. Ведь я же тебя люблю. Просто люблю. А мне тогда куда деваться, куда? Но эта дурацкая Турция… Ну извини, что я нажрался и звонил, мне там без тебя делать было нечего… Зачем мне Турция, я – здесь. Мне тебя надо. Тебя.

Может, с тобой случилось что? Ты же, наверное, помнишь, как нас чуть не издили эти… падонки на улице, а? Которые хотели отнять у тебя сумку, а я вырвал ее и крикнул им: вы что, сволочи, делаете, а? Вы совсем уже озверели? А? И они так отпрянули, видимо, не ожидав таких слов… Мы так смеялись с тобой и удивлялись, что даже такие вот уличные придурки могут испугаться, причем, не кулаков, а слов, скорее…

РЕЖИССЕР: А в Турции клево. Я там был прошлым летом.

ПАВЕЛ. А может проблема вся в том, что она в Египет хотела? Или в Афины, сейчас модно как раз. В Турцию ее повез. У нее по сценарию белые волосы до задницы, и на заднице лежат как на ломберном столике. А он в Турцию ее. Интересно, как он там турков от нее будет отгонять, силенок хватит?

РЕЖИССЕР: Кстати, мог там напиться и ногу сломать и тогда да…..! Платил бы страховку тысяч 20 евро. Пронесло пацана.

ПАВЕЛ. Хотя, у меня такое было… Люби меня любой ценой, блин! Я же тебя люблю! Тогда или будь моей или умри! Так?

РЕЖИССЕР: Не совсем. Но что-то есть. С другой стороны, он мягче, чем тебе кажется…

ПАВЕЛ. Это пока мягче. Ему только волю дай. Он и правда из нее тушенку по госту сделает.

РЕЖИССЕР. Не согласен.

ПАВЕЛ. Нет, а что не так? Ни одно живое существо на свете такой любви не вытерпит, он же раздавит ее, как хомячка Валуев.

РЕЖИССЕР. Думаешь, со временем не остынет?

ПАВЕЛ. А вдруг нет?

РЕЖИССЕР. Не знаю, чем его перед тобой оправдать, Паш. Он так живет. И ничего мы не можем с ним поделать.

ПАВЕЛ. Да я не против, пусть живет, но…

РЕЖИССЕР. Это отличная фраза, Паш, надо ее запомнить.

САМОУБИЙЦА. Вот еще, ну почему, ну зачем? Ну зачем ты тогда спишь со мной? Зачем? Зачем вот это надо было? Спать, блядь, со всеми подряд?! А? Ты же не такая, нет ведь, я знаю… Но зачем ты со мной… Что я говорю. Жарко что-то стало… Просто мы же могли обойтись малой кровью. А теперь ты мне снишься, каждую ночь, кажется, даже наяву я тебя вижу… У м еня голова кругом. И тобой везде пахнет, и голос… Ты знаешь, люди уже говорят твоим голосом, ты знаешь об этом, а? Лапочка моя. Я вот даже сейчас это говорю и у меня мокро… Я тебя вспоминаю, правда, такова физиология, представь? Мне стоит только подумать о тебе и все, и сразу все начинается… Что же ты со мной делаешь, а? Ну что. Ты же – дура. Ты же обыкновенная дура и все, а я тут распинаюсь. Сколько уже времени?

ПАВЕЛ. Хорошо, что в России оружие не продают все-таки да… А то он взял бы пулемет и вальнул бы народу человек сто прямо на Арбате, как думаешь? Кстати, думаю, без отца рос.

РЕЖИССЕР: Почему ты так решил?

ПАВЕЛ. Не знаю, мне кажется, били его мало. Кстати, он уже говорил это самое, это – я люблю тебя?

РЕЖИССЕР: Нет еще (смеется)

ПАВЕЛ. Самое плохое в том, что то, о чем он говорит, и называется – личное счастье. Это ужасно.

РЕЖИССЕР: (удивленно) Почему же?

ПАВЕЛ. Ну а как? Вот это и как бы есть любвь? Вот этот дичайший эгоизм, это…

РЕЖИССЕР. Ты случайно в церковь не ходишь? Ты еще похоть его заклейми.

ПАВЕЛ. Да при чем тут это! Разве вот это вот чистое светлое всепрощающее облагораживающее чувство?

РЕЖИССЕР. Заметь, он этого не говорил.

ПАВЕЛ. Нет, как там?... Любовь должна быть всепрощающей, всепоглощающей… Ну, другой что ли…

РЕЖИССЕР. Он – любит! Ты не догоняешь!

ПАВЕЛ. Нет, это жуть. Любовь – это жуть.

РЕЖИССЕР: Это да, согласен.

ПАВЕЛ. Слушай, а ты правда с ее матерью спишь?

РЕЖИССЕР. Да нет, конечно. Мы просто друзья. Я заходил на днях к ней, когда Дотошной не было… И она подумала. И еще думает на свою еще одну подругу, в общем, она ненормальная… Хотя я ее люблю.

ПАВЕЛ. Правда ничего не было?

РЕЖИССЕР. Слушай, ну я похож на извращенца? Мы просто дружим, я дружу с ее матерью. Ничего особенного. Но Дотошная меня любит и бесится. Она же сумасшедшая.

ПАВЕЛ. Это да…

САМОУБИЙЦА. Я просто люблю тебя. Это ни от чего не зависит. Просто люблю. И ты знаешь, я благодарен тебе за это. За то, что я смог вот так сильно и глубоко полюбить. За то, что я это почувствовал. И ты знаешь, я буду это помнить всегда. Всегда. Мне кажется, я даже представляю, когда я буду стареньким – я буду помнить. Смотреть, может, на своих внуков и помнить про тебя. И я совершенно точно знаю, что именно о тебе буду вспоминать перед смертью… Правда. Не смейся. Честно, я даже уверен в этом. Поэтому спасибо тебе за такое… Спасибо. Потому что все это – ты, сплошная ты, это ты мне подарила эти все дурацкие ночи. Ну почему мы так редко с тобой бываем вместе ночью? Да, дочка. Я понимаю, я, ты знаешь, успел ее полюбить и привязаться уже к ней… Пусть она похожа на меня, это – пусть, это даже не важно… На меня! (смеется) А и на меня будет похожа! Со временем, говорят, это случается, говорят, так бывает… Ну где ты? Хотя ты знаешь, я скоро наверное уже пойду, что мне мерзнуть, я же не нужен тебе больной, в конце концов…

ПАВЕЛ. Понимаешь, а она в этой время трахается с другим. Прикольно, да? Клево. Он вот прямо сейчас фигачит ее в такт его звериным воплям…

РЕЖИССЕР. Фу, ну и гадость ты говоришь.

ПАВЕЛ. Я не могу больше это слушать.

РЕЖИССЕР: А мне он очень нравится. По большому счету, он тут вообще не при чем… Хотя при этом, мне не жалко, что он мерзнет… И он мне очень нравится.

ПАВЕЛ. А мне она. Наверное, она красивая, и круто трахается.

РЕЖИССЕР: Пошляк ты. Ну зачем ты так? Тебя обидел кто?

ПАВЕЛ. Ой… (отмахивается) Просто как там фильм – так жить нельзя. Бесовство это все, как бы попы сказали, и томление духа. Он тут не прав, он сильно не прав…

САМОУБИЙЦА. Ты же не придешь. И я это – прекрасно знаю. Неа, не придешь. А я все равно буду ждать. А вот буду. Вот тебе и себе на зло. Буду. Где ты сейчас? Интересно. Почему не пришла. Ха. Почему… И зачем ты меня тогда, в четверг, обманула? Ты же не ходила с подругами на корпоратив. Нет, я думаю, нет… Но я не хочу об этом думать. Тогда я тебе зачем? Ну зачем? У меня же нет статуса, денег… Поиграть просто? Так – не любят. Так не любят, дорогая. Это как-то мерзко. А где ты была? Я так и не стал узнавать, если честно, мне не интересно… Я вообще выше этого. Но… Ха! А однажды ты плакала у меня на плече, помнишь? Мы занимались сексом в темной ванной, я встал на колени и стал тебя сосать… А потом ты плакала и говорила, что именно такой тебе нужен мужчина, настоящий, любящий, молодой… И где ты? Вот он, я! Вот он! А ты – где! Ну почему ты считаешь, что мы не пара, что ты меня портишь… Господи, какая идиотская глупость. А почему тогда плакала, а? Ведь не просто так… ведь это не подделаешь. Какая ты все-таки жестокая. Моя лапочка… А вот я и люблю тебя такую. Вот такую и люблю.

ПАВЕЛ. А что, дождь так и хлещет всю сцену? Он у нас непромокаемый.

РЕЖИССЕР:Не то слово. Но он у нас – герой.

ПАВЕЛ. Хоть бы его милиция забрала.

РЕЖИССЕР: Нет… Хотя. Трудно сказать наверняка, чем все это закончится.

ПАВЕЛ. Да ничем это не кончается обычно. Только милицией и битой посудой. Спустись на землю…

РЕЖИССЕР: Закончиться это может чем угодно. Но может закончиться и ничем.

ПАВЕЛ. Мда… Хотя. Не знаю, мне уже начало казаться, что он меня вот-вот разжалобит… (смеется) Как-то его даже по-отцовски становится жалко, бляха муха. Я ж отец как никак…

РЕЖИССЕР. Воооот… Ты не безнадежен.

ПАВЕЛ. Идиот.

Вдруг на сцене включается свет, вваливается Саша, прямо из глубины сцены. Герой-самойбийца шарахается в сторону, но продолжает оставаться в молитвенной позе. Саша, на сцене растерян, ищет глазами режиссера.

САША. Ой, что здесь у вас такое? Ага, я к вам, собственно.

РЕЖИССЕР. Чего?

Спускается со сцены, подсаживается к режиссеру, негромко говорит ему:

САША. Слушайте, там что-то не то происходит. В общем, мне кажется, Лера сегодня не сможет ничего толком сделать… Ее вообще домой надо отправить.

РЕЖИССЕР. С чего бы это? Она хорошая актриса.

САША. Сегодня слишком хорошая. Она не в себе, бросается на всех, ревет постоянно без видимых причин…

РЕЖИССЕР. Чего вы девушку прекрасную довели?

САША. Это не мы, она уже пришла взвинченная. А ты чего довел свою?

РЕЖИССЕР. Я не довел, она сама на самодоводе.

САША. Что у вас там?

РЕЖИССЕР. Да ничего, роман, на троих (смеется)

САША. Ты крут.

РЕЖИССЕР. Саш, иди, видишь, мы тут занимаемся…

САША. Но…

РЕЖИССЕР. Иди уже. Сейчас я приду, разберемся.

САША. Что тут у вас все-таки происходит, а? Это что, самоубийца из пьесы? Почему он ожил?

РЕЖИССЕР. Это его письмо. Ты забыл сценарий?

САША. Нет, вы сегодня совсем все на голову заболели. Я сам с вами скоро повешусь…

РЕЖИССЕР. Нет, брат, вот как раз ты еще всех нас переживешь, даже не думай.

САША. Надеюсь.

Саша встает и уходит.

САМОУБИЙЦА. Ну где же ты! Ну за что я тебя так люблю? Ну за что? Сука! Ты не пришла!

Да что себя обманывать, уже не придешь. Хотя это уже понятно. И уже давно. И кино уже кончилось. Но я решил… Я все решил. Да ладно. Завтра встретимся… На работе. Зря я этот все затеял. Глупость какая-то. Какая-то глупость, правда… Но решил. Нет, постой, ты что собрался делать? А – что – делать?

Знаешь, прости, я не могу без тебя. И опять же… Я решил. Я знаю, что глупость. И мне очень страшно. Да. Но вдруг я живой останусь? Очень страшно. Я еще подумаю. Завтра ведь на работе увидимся. Но ты… Ты мучаешь меня уже год. Как так? Целый год. И я уже не знаю, что мне делать. Правда, давно не знаю. Страшно… Ну ничего, сынок, ничего, ты не бойся, сынок, как там – давай сделаем это по-быстрому… Я уже запутался, выпутался и снова запутался. Хотя ответ простой. Ты меня не любишь. Вот и все. Какой же я дурак! Какой идиот! Какой дебил! Да что же это все такое…

Ну а мне-то что теперь делать? А? Ты ведь так и будешь не приходить. Не знаю. Я уже ничего не чувствую. Лапочка моя. У меня все онемело. Да что. Ты же все равно ничего не слышишь. Зайка. Ну, я пошел…

ПАВЕЛ. И?

РЕЖИССЕР: А что – и? И ничего. Вот так вот. Прет чувака беспощадно.

ПАВЕЛ. Я в шоке. И мне надоело. Она – терпелива, как бог.

РЕЖИССЕР: Я тоже в шоке. Но - вот так вот.

ПАВЕЛ. Я не хочу играть его труп, товарищ режиссер, так и запишите – не хо чу.

Режиссер смеется, потом вместе с Павлом уходит. Гаснет свет.

Явление Седьмое

Сцена с хорошим освещением. На сцену, где сбоку у стены стоит ЛЕРА. и АЛИК., входят Дотошная, Саша, Студент и Студентка.

СТУДЕНТКА. Эй, чего это у нас тут, а? Але? Что за шекспировские страсти? Лерка, почему глаза красные?

САША. (подходит к Лерке, бесцеремонно заглядывает ей в лицо) Ал, ты зачем Лерку довел, а? Ну? Ты что с ней сделал?

ЛЕРА. Идите на хер от меня!

САША. Лер, успокойся, нам скоро играть...

СТУДЕНТ. Так, так, так, ребята! До выступления осталось 40 минут!

СТУДЕНТКА. Плюс все опоздают еще на двадцать...

СТУДЕНТ. Отлично, у нас есть запас! Все собрались и!... И - отдыхаем! (смеется)

ЛЕРА. (оживая, резко) Все, коллеги, все окей! Будем разминаться!

САША. Ура, она снова с нами! Короче...

АЛИК. Умница, Лерунь…

ЛЕРА. Все отлично. Ну что, может, порепетируем все-таки?

СТУДЕНТКА. Нууу...

СТУДЕНТ. Да и времени уже нет на репетиции, господа...

САША. незаметно подходит к Лере, несет ей стул, ставит:

САША. Садись, Лер.

Она, раздраженно:

ЛЕРА. Слушай, хватит за мной ходить по пятам!... Отстань! Не хочу я сидеть…

САША. Лер, и я еще хотел…

ЛЕРА. (грубо) Подожди! (ко всем) Мы что, вообще репетировать не будем сегодня уже?

САША. отходит от Лери.

САША. (тоже – всем) Так, ребята, у нас еще есть пол часа. Давайте немного разомнемся. Если честно, мне кажется, что у Лери не очень получается сделать нашу героиню – убийцу офисного планктона!

ЛЕРА. Ничего себе, заявления, дружок! Не поняла...

САША. Ну нет, все отлично, но меня все равно не покидает чувство, что немного и что-то не так… (громко) И вообще я что-то сегодня перестаю понимать, где чего лежит… Предлагаю внести ясность!… В расстановку сил перед генеральным сражением!

ЛЕРА. Ничего себе заявления, коллега! Ты что это борзеешь? Ты вообще кто такой?

САША. Ну вообще я ассистент режиссера как бы, да? Ты не забыла? А во-вторых, я боюсь, что ты сегодня не в том состоянии. Чтобы вообще играть.

ЛЕРА. Что?!

САША. Ничего. Ты слишком погружена в свои проблемы, дорогая. А так нельзя. Ты ничего не сыграешь.

ЛЕРА. Ты офигел что ли совсем? Я не смогу сыграть? Это что за заявления?

АРТУРЧИК. Саш, полегче.

САША. Так, тогда хватит кипятиться. Давайте тогда работать.

ЛЕРА. Давай!

САША. Я вот про что говорю... Ее, эту тетку белобрысую, действительно непросто до конца понять, вот честно… Тем более, она после того самого кофе, тихо мирно и насмерть травится… Подтверждая как бы свою любовь к самоубийце. Вот смотри (открывает сценарий). Что там у нас: она входит, ей говорят, что ее друг выбросился в окно. Что она делает после этого? Идет наливать кофе. Ты понимаешь это?

ЛЕРА. Конечно.

САША. Что - конечно? Ей говорят, что парень погиб, а она – идет наливать кофе. Это как так?

ЛЕРА. Что тут непонятного? Девочка в шоке на хрен, у нее автоматическое действие...

САША. Окей, а что она чувствует при этом, как по-твоему?

ЛЕРА. Что, что... чувстует... Боль, срах, она растеряна...

САША. Это да, но главное... Вот ей жалко его, она готова рыдать, или вот ей, нууу, не то, чтобы пофигу, а ей - досадно, понимаешь, человек погиб, а ей - досадно. Там в ремарке именно это проскальзывает словечко… Но разве так может быть? Чтобы вот только – досадно и все?

ДОТОШНАЯ. Это довольно неплохо, кстати, досадно... Вот что он так сделал и ее как бы подвел. Тем, что пошел на такое, на этой, на грех такой…

СТУДЕНТКА. Ага, взял, да все испортил.

ЛЕРА. Мне кажется, ее проще надо делать, ребята, надо показать, что ей невероятно больно, но она этого просто не может показать... Как бы на это не имеет права, что ли... Потому что она же, в конце концов…

САША. Вот что она?

ЛЕРА. Ну, виновата....

САША. Вот, то есть парень выбросился, а ей не просто - стыдно, а она - чувствует своя прямую вину и боится...

ДОТОШНАЯ. Что ее, например, посадят...

СТУДЕНТ. Ты сдурела?

ДОТОШНАЯ. Нет, кстати, это точное наблюдение, потому что человек в таком состоянии боится всякой полной фигни, влоть до того, что только что, например, ее маленького братика размазало по асфальту, а она думает только об одном - что ее за это будет ругать мама... Потому что в ней все это зашкаливает, понимаешь, и у нее это, вышибает пробки...

Лера в этот момент, слыша про брата, встает:

ЛЕРА. Так, ребята, что вы от меня хотите? Ей досадно, стыдно, она чувствует свою вину. Все это у меня есть.

САША. А мне кажется не совсем... Ты не показываешь, как ее ломает, об коленку, изнутри...

ЛЕРА. Так, ты меня затрахал, давай конкретнее, чего ты от меня хочешь. У нас мало времени. И вообще у нас сегодня будто первый разбор, а у нас диплом через 30 минут.

САША. Это не важно, мы могли какие-то вещи почувствовать только сейчас, это нормально. Так, Лерк, давай, садись на стул.

Саша пододвигает стул и усаживает-таки Леру на него. Сам садится перед ней на пол, по сцене рассаживаются остальные.

АЛИК. Саш, только давай не будем долгий разговор разводить, а? Давай? Сейчас правда не до этого, а у Лерки сегодня тяжелый день вообще...

САША. Погоди, сейчас, мы быстро.

ЛЕРА. Ну, поехали. Что ты хочешь от меня услышать?

САША. ЛЕРА., ты чувствовала когда-нибудь очень сильное чувство вины? Не за то, что сломала любимую розовую ручку у своей подруги в первом классе, а так чтобы по-настоящему?

ЛЕРА. Слушай, Сашик, давай только без вот этих пассажей, окей?

САША. Окей. Ну например, у тебя умирали близкие?Ты теряла хоть раз близкого человека? Ну, чтобы действительно близкого?

АЛИК. САША., это не допрос!

ЛЕРА. Ала, помолчи, мне не нужен защитник. Нет, Саш, не умирали, дальше что?

САША. А почему тогда ты как-то сказала, что тебе очень близка эта пьеса?

ЛЕРА. Это что-то типа очной ставки, да? Ну ладно, давай, попробуй, ассистент режиссера… Ладно… Умирали, да.

САША. Это был очень близкий человек?

ЛЕРА. Весьма.

САША. Давай поставлю вопрос иначе: ты его вообще любила?

ЛЕРА. Очень сильно любила, Саш. Слишком сильно, чтобы с ним это обсуждать. Ну, дальше.

САША. Так или иначе все близкие чувствуют вину за потерю близких. Как бы они не ушли. у тебя было это чувство?

ЛЕРА. Да, было, Саш. Было. И?

САША. Как оно в тебе работало? Как тебя мучило? Вообще, мучило? И до сих пор есть?

ЛЕРА. Практически, не мучило. Я же понимаю, что я не виновата, мозгами и в общем, не сильно переживаю по этому поводу. Дальше.

САША. Мозгами. А в душе есть, как сказать, червоточина?

ЛЕРА. Первое время. Саш, чего ты хочешь добиться?

САША. Надо выяснить механизмы, как это все в человеке происходит. И когда мы это выясним, мы лучше поймем ту девочку из офиса. Значит, мучило, но недолго, да? И все?

ЛЕРА. Да, и все. Иногда возвращается это чувство...

САША. Ага, вооот. И?

АЛИК. Саш! Ну что ты шоу с конями устраиваешь?

ЛЕРА. Спасибо, Ала, ты всегда умел делать комплименты…

САША. Давайте не отвлекаться? Времени нет.

ЛЕРА. И – что? Да, и теперь, вдруг, в какие-то моменты тем же умом я понимаю, что в принципе могла ему помочь, то есть не допустить... случившегося.

САША. А ведь могла не допустить, да?

Пауза.

ЛЕРА. (с трудом, тише) В принципе, да. Ну, то есть... Не могла, конечно, но в принципе…

САША. Ты мне факты говори - могла или нет?

ЛЕРА. Я тебе факты и говорю. В принципе, в идеале, по факту - могла. Побежать, не допустить там, не знаю, милицию вызвать... Истерику закатить. Но вот в той конкретной ситуации – не могла... Так происходолило всегда, обычное дело, такие ситуации в нашей семье – они всегда были и всегда одинаковые... Блин, я вам что тут, душу изливать буду?

АЛИК. Мне не изливаешь, а при всех – пожалуйста. Здорово!

САША. Это необходимо. Лер, давай так, если ты не захочешь, ты не будешь... Идем дальше. То есть получается, ты могла его спасти, это факт, но не спасла. Так получается, ну, в принципе, так?

ЛЕРА. Да, так.

САША. То есть ты – виновата.

ЛЕРА. Нет.

САША. Почему?

За сценой раздается шум. На сцену вываливается режиссер, которого хлещет какой-то тряпкой по голове Дотошная. Все начинают смеяться. Слышно, как Дотошная кричит:

ДОТОШНАЯ. Сука поганая! Тварь вонючая! Сраный гад!

На сцену выбегает режиссер, он тоже смеется и защищается от ударов.

ДОТОШНАЯ. Пидарас! Сволочь! Вонючка! Почему ты, сука, спишь со всеми подряд? Я же люблю тебя!

РЕЖИССЕР. Слушай, ну я же мужчина, мне без этого нельзя! Малыш, ну кончай уже цирк…

ДОТОШНАЯ. Сука ты, блядь, проститутка, а не мужчина! Ты хоть гандоны одеваешь, когда с ними трахаешься со всеми, а?

РЕЖИССЕР. Не одеваю, а надеваю! И не гандоны, а один гандон всего лишь! Да, обязательно! Слушай, хватит уже меня позорить перед коллективом! (смеется)

ДОТОШНАЯ. Ты не мужик вообще! Ты подлец и предатель! Сопля! Сволочь! Совратитель малолеток. Педофил! Мразь! Чикатило! (встает в позу) Вот скажи мне, драгоценный, ты комплексуешь из-за члена в 10 сантиметров, да? Вот признайся. Да? Это комплексы все, да?

Все прыскают со смеху.

Режиссер вдруг становится серьезнее и неожиданно и сильно вдруг бьет Дотошную по щеке ладонью. Дотошная прикрывает щеку, повисает пауза.

СТУДЕНТ. Ничего себе. Ты что это делаешь, папаша?

СТУДЕНТКА. Ну и сволочь.

НАТАША. И это наш режиссер. Охренеть, как сценично у нас все сегодня… Драма он-лайн прямо…

Режиссер молча и быстро уходит. Дотошная тихо садится сбоку сцены.

САША. Жестокий служебный роман… А нечего с коллегами спать. Это всегда вот так заканчивается. Такими идиотскими сценами…

СТУДЕНТКА. (подходит к Дотошной) Малыш, ты как?

ДОТОШНАЯ. (громко) Уже лучше! (серьезно) Правда, уже гораздо лучше. Спасибо.

Пауза, вдруг Лера, совершенно серьезным тоном:

ЛЕРА. Потому что я могла помочь чисто теоретически, а по той ситуации не могла. Почему это не понятно? Так бывает. Ты задним умом понимаешь, что мог. Но тогда ты будто был в каком-то оцепенении… Что, такого ни у кого не было? (оглядывает зал, все молчат)

САША. Оцепенение – плохое оправдание, согласись?

АЛИК. Слушай, хватит, это уже лишнее... Почему она должна оправдываться перед всеми нами и перед тобой?

САША. Так, стоп. Мы просто анализируем ситуацию, для спектакля, пытаемся ее понять, разложить. Так, значит, Лер, ты пытаешься оправдываться, да? Так это первый знак того, что ты чувствуешь свою вину.

АЛИК. Саш, что ты прикопался? Какая тебе разница? Ты чего разыгрываешь из себя Порфирия Петровича?

САША. Это важно. Это ее вылечит, в конце концов…

ЛЕРА. Что-то до хрена вас тут, лекарей таких, собралось… Ну давайте уже, пробуйте, давайте тогда, вперед!

САША. Как обычно чувство вины проявлялось, Лер?

ЛЕРА. Как обычно.

АЛИК. Блин.

ЛЕРА. Я не находила себе места, не спала ночами, вспоминала, как все было, в деталях, по секундам, разбирала... И прокручивала, еще раз и еще раз еще…

САША. Дальше.

ЛЕРА. А потом забывала.

САША. Подожди. Ты находила какой-то выход?

ЛЕРА. Нет, его не было.

САША. То есть не хотела избавиться от этого?

ЛЕРА. Хотела.

АЛИК. И это… какие же были варианты, Лер?

Лера долго молчит.

ЛЕРА. Ты хочешь спросить - хотела ли я там, ну не знаю, отравиться? Или изрезать себя бритвами в ванной, как обычно девочки делают, ты это хочешь услышать?

САША. Я хочу услышать то, что ты скажешь.

АЛИК. Вы все тут с ума сошли. Но это становится даже интересно...

САША. Отлично. Но ты не решилась на этот шаг, да? То есть ты смирилась с тем, что он, твоей родной и любимый, в могиле, а ты тут, с нами, сидишь и рабуешься жизни, да?

СТУДЕНТКА. Так, Сашик, кончай! Человека замудохаешь окончательно!

СТУДЕНТ. Але, хорош, ребята, пойдемте в буфет!

АЛИК. Погодите…

ЛЕРА. Нет, а что, Алик, ты прав, не надо. Подождите. Давайте уже покончим с этим. (поворачивается к Саше) Да (смеется), получается, так, он на кладбище лежит, а я – здесь с вами.

НАТАША. Странные вы. У него, погибшего, была своя жизнь, своя судьба, свой выбор. Он его сделал. Он прожил жизнь так, как хотел, ну или смог… А у нее – своя.

Дата добавления: 2015-09-05