О том, как об этом узнал ан-Реддиль и что он сделал

А в доме Арьяна ан-Реддиля служанка, ходившая на базар за зеленью, захлебываясь, в третий раз пересказывала услышанное: сначала рассказала госпоже Унане, хлопотавшей на кухне, а она готовила кушанья и напитки, облегчающие страдания от непомерного употребления вина, и как жалко любимого, ведь это из его родной Ассаниды те двое деток, которых должны убить сегодня по повелению царя, такое вином не зальешь, — и дорогого друга жалко, ведь пришлось ему ожесточить сердце и отдать такое повеление... и жалостливая Унана в который раз вытирала катившиеся к подбородку слезы, чтобы не падали в кушанье, а уж если она вчуже плачет, каково самому дорогому другу? — ах, не было ли иного средства? — и даже если не было, что ни говори, деточек жалко! — страшные времена наступили! — ах, когда же и они с сестрицей... Так вот, служанка рассказала Унане, а та сначала обрадовалась, позвала старшую сестру, а та испугалась и побежала разбудить господина, чтобы он сам выслушал и рассудил верно: радости ждать от этого или беды?

И по лицу Арьяна сразу стало видно, чего ждать, и не просохшие еще глаза Унаны еще горше увлажнились, а Уна стояла не дыша, прижав к губам кулаки, словно готова была заголосить, и не давала себе. Сам же Арьян, как вышел из опочивальни с растрепавшейся косой, с лицом опухшим и темным, с угрюмой мукой в глазах — так и стоял сначала сгорбившись, привалившись к косяку, потом, выпрямляясь, яснея, подавался и подавался вперед.

— Унес? — переспросил. — На руках унес? От плахи? У всех на глазах? Ну, теперь ему одно из двух: либо умереть, либо спасаться бегством. Вспомнит ли, что здесь у него и кони готовы, и друг есть верный?

— А если не вспомнит? До того ли ему сейчас? — заговорила Уна, а Унана только всхлипывала. — Детей этих не кинешь теперь? А Хойре и Сиуджин? Одному ему бежать никак невозможно, он не такой, храни его Судьба. Кто с ним?

— Лазутчики с ним, но хорошо бы ему... Вот что сделаем: я — бегом во дворец, проберусь к нему как-нибудь, скажу, здесь можно детей укрыть. А вы — пошлите на базар, пусть купят крытую повозку и нагрузят в дорогу. Придумайте что-нибудь. Деньги в ларе возьми, Уна, что останется — с собой заберем. Пусть повозку сюда пригонят, а вы сами — соберите все, что нужно, что найдется в доме из еды, и воды возьмите с запасом. Злюку с собой беру, Хумм вас постережет.

Унана опомнилась, схватила приготовленный кувшин, кинулась к мужу:

— Вот, попей, господин, легче станет, от головы помогает...

— Что? — опешил Арьян. — Какая голова? Не до того сейчас... Впрочем, дай! — и одним духом осушил кувшин, фыркнул, отер рукой рот, стряхнул капли с бороды. Влажными руками пригладил волосы. — Собирайтесь.

Вот так и вышло, что, когда Акамие со своими и с четырьмя лазутчиками уже бегом торопился к потайной двери, Арьян привычным путем проник во дворцовый сад — замок на калитке пришлось сломать, и Арьян сделал это так решительно, словно давно мечтал об этом. Злюка бежал впереди: ошейник в шипах, грудь, бока и спину закрывают кожаные доспехи, сверкающие узорными бляхами. Подбегая ко дворцу со стороны внутренних покоев, ан-Реддиль негромко приказал:

— Ищи повелителя, ищи!

Злюка приостановился, завертел головой, потягивая воздух в чуткие ноздри. Сорвался с места — вырванная трава пополам с землей брызнула из-под задних лап.

— Скакун ты у меня, а не собаченька, — похвалил ан-Реддиль и рванул следом.

Ашананшеди его знали и не стали останавливать, только предупредили повелителя:

Здесь улимец.

Акамие обернулся, пошел ему навстречу, не успел испугаться — здоровущая псина налетела, повалила на спину, облизала лицо.

— Ух ты, — отбивался Акамие, — Ах ты, собаченька...

Арьян с руганью оттащил псину за ошейник под неодобрительными взглядами ашананшеди: дома, мол, у тебя царь, если ему угодно, может чудить, как ему вздумается, но здесь — держи привязь покороче...

— Ничего, ан-Реддиль, — Акамие встал, поддерживаемый Хойре и Сиуджином. — Зря только ты сюда. Мы уходим, и времени нет прощаться...

— Я не прощаться, — возмутился Арьян. — Я — напомнить, что в моей конюшне отменные скакуны твои стоят, под тебя, повелитель, и под твоих слуг выезженные, и одежда тебе и им переодеться, и...

— Я об этом помню, дорогой, но там еще твои жены, и нам туда — нельзя.

— Я их там не оставлю, — насупился ан-Реддиль. — Я сюда шел — видел, что перед дворцом творится. Если к царю в дом так ломятся — что с моим сделают? Я ведь улимец, из самой что ни на есть Ассаниды. Ты что ж такое творишь, кроха? — это он зашипел уже на дочь правителя Ассаниды, бесстрашно карабкавшуюся сесть верхом на Злюку. Злюка страдальчески сморщил морду, но действий никаких не предпринимал. Ан-Реддиль подхватил девочку на руки и сказал царю:

— Я с тобой, повелитель, я — твой должник. Говори, что делать.

Акамие оглянулся на старшего ашананшеди, который пошел с ними. Тот кивнул, царь в ответ кивнул ему, и ашананшеди сказал:

— Незаметно вернись к себе домой, возьми повозку, припасы — сколько успеешь, одежды теплой и всех коней, и выбирайся из города. По дороге на Суву, у моста, остановись и жди. Да торопись — мы-то тебя ждать не сможем.

Дата добавления: 2015-09-05