Глава 12. Вечерняя чашка чая с мятой и одна-единственная сигарета из старой

Вечерняя чашка чая с мятой и одна-единственная сигарета из старой, давно початой пачки «Парламент», - Виталий сейчас жалел, что под рукой нет хорошей гондурасской сигары – в груди непонятно саднило и сдавливало лёгкие. Будто воздуха не хватает. Старость – не радость…но до неё ещё очень далеко. Он искренне верил в это и упорно не хотел обращать внимания на каждую новую свечку, которая добавлялась на каждом очередном его именинном торте. Так если он ещё не стар, почему тогда появилось ощущение собственной немощности? Впереди – интересная и прибыльная работа, и, даст Бог, слава, успех… Ещё один глоток чая и небрежно брошенный взгляд в сторону стоящих у раковины испачканной тортом тарелки и высокой зеленой чашки. Ни единого следа женских губ на краях чашки – ни единого пятнышка яркой помады. Будто и не женщина вовсе пила из этой чашки всего каких-то полтора часа назад. Так уж повелось, что он привык, обедая с женщиной, невольно замечать оставленные ею отпечатки губ на бортиках бокалов, чашек, стаканчиков… Семейную жизнь с Ларисой он в счёт не брал – одно дело, когда ты видишь человека, когда он просто не привёл себя в порядок – не накрасился, не уложил в идеальную прическу волосы, по разным причинам: то ли не успел ещё, то ли просто лень. С Ларой было и так, и эдак. Но, выходя из дома, Лара всегда блистала, всегда наводила марафет, пусть и не всегда для него, а для окружающих – постоянно. Фальшь. Фальшь - всё то, что окружает его последние несколько лет. Ни грамма «настоящести», всё напоказ – вот самый, пожалуй, существенный минус в актёрской профессии и приверженности к тусовке шоу-биза. Редко кто преуспевает в том, чтобы сохранить себя настоящего, не превращаясь в завёрнутую в глянец куклу. Виталию искренне хотелось верить, что он – один из этих редких счастливчиков.

Не докурив сигарету, он потушил её в пепельнице и, вымыв посуду, направился в спальню – учить роль – начало съемок уже не за горами.

***

Он ждал её уже двадцать минут, но она так и не появлялась. Взглянул на часы – восемь двадцать пять, до урока осталось пять минут, но Лена из подъезда так и не показалась. Постучав пальцами по рулю, он включил магнитолу и тут же её выключил – в душу закралось неприятное чувство тревоги, и слушать музыку попросту не было желания. И вот – ура, - белобрысая лохматая голова показалась из-за железной двери, и он облегченно вздохнул.

Девушка быстро шагала в направлении автомобиля.

- Доброе утро, - поздоровался он, как только её облачённый в широкие чёрные штаны зад опустился на мягкую обивку сидения.

- Для кого как, - зевнула Третьякова, сдвинув брови. – Ну, в смысле, и тебе доброго утречка, - уже чуть улыбнулась она, понимая, что уж кто-кто, а сидящий рядом мужчина в её утренних злоключениях не виноват.

- Чего опаздываем? – спросил он насмешливо, заводя мотор.

- Проспала просто пипец. Встала в пятнадцать минут девятого, - пояснила Ленка, приблизившись к окну и втянув носом прохладный воздух, поступающий над приспущенным стеклом.

- Ого, - приподнял брови Виталий, - ты хоть позавтракала? – По-отечески осведомился он, взглянув на свою попутчицу.

- Не, - отмахнулась Лена, - я вообще завтракаю редко. В школе что-нибудь съем, - повернулась к нему она и, хлопнув ладонями по коленям, спросила: - Ну, чего делать сегодня будешь?

- Контракт подписать надо, съёмки скоро. Сказали, на днях скажут, когда точно. Уже вот-вот начнутся. – Ответил мужчина, поворачивая руль. – Больше вроде никаких дел нет, разве что квартиру в порядок привести. Особенно гостиную. А то я уже не могу терпеть этот запах, который от дивана исходит, - скривился он, поведя носом.

Лена усмехнулась.

- О-о-о, уже представляю тебя с щеткой в руках, ползающего по дивану, - со смешком запрокинула голову она.

- Нет, чистить я его не буду. Я его менять буду, поеду, пожалуй, сегодня, и куплю, - покачал головой Виталий, показывая, что подобного «счастья» на пару с щеткой ему не надо.

- Ого, богатенький буратино, - кажется, настроение Ленки было уже в норме. - Только ты купи твёрдый и синий.

- Твёрдый? – Удивленно вскинул брови он, - А почему твёрдый?

- Потому что на твёрдом гораздо удобнее футбол смотреть, - усмехнулась Лена, кладя локоть на окно.

- Это почему? – улыбнулся Виталий, понимая, что у Лены Третьяковой есть ещё немало странностей, о которых ему еще предстоит узнать.

- Нет, ну ты даёшь, - закатила глаза девушка, качая головой, - ну, когда семечки щёлкаешь, кладёшь шелуху на бумажку, а она, если диван мягкий, скатывается! – С таким видом, будто объясняет маленькому ребёнку что-то само собой разумеющееся, ответила она, с нескрываемой насмешкой глядя на мужчину.

И тут не выдержал уже Виталий. Засмеявшись на весь салон, он, убрав одну руку от руля, легонько пихнул Ленку в плечо, как бы в наказание за её издевки. Лена, разумеется, в долгу не осталась – в ответ пихнула и его.

Въехали в школьный двор. Виталий, решив продолжать эту бессмысленную игру, ущипнул её за ребро. Третьякова, возмутившись от такой наглости, широко улыбаясь, пихнула под ребро его. Машина резко затормозила, не доехав до школьного крыльца около пятидесяти метров, и Лена, чтобы избежать «ответного удара», мигом выскочила из неё, обогнула автомобиль и почти бегом направилась в сторону крыльца. Виталий не заставил долго себя ждать – выйдя из машины, он припустил за ней – выходя из авто, она самым наглым образом успела ещё и показать ему язык. Заметив, что за ней наметилась погоня, Лена, пряча улыбку в вороте куртки, припустила бегом. И уже через пару секунд, прямо напротив правого крыла школьного здания, она почувствовала, как её властно обхватывают сзади чьи-то руки. Сомкнувшиеся на животе мужские ладони и учащенное от мини-спринтерского забега, тёплое дыхание где-то в районе правого уха – и крупная дрожь, пробежавшая по всему её телу, несмотря на то, что одета Лена была довольно тепло.

- Что, и от бабушки ушла, и от дедушки ушла? – смеющийся голос звучит, будто издалека. Тряхнув головой, Лена постаралась ответить в подобающем тоне, насколько хорошо у неё это получилось, определить она не смогла:

- Аг-га, - и хриплый неуверенный смешок вдобавок к ответу.

- А от меня не получилось, да? – всё та же усмешка в мужском голосе, но голос, кажется, звучит ещё ближе, - её ухо уже, кажется, стало влажноватым от чужого дыхания, - а ладони медленно начинают почти неразличимое, совсем незначительное движение по траектории «вверх-вниз».

- Колобку пора на уроки, - сделав попытку развернуться в кольце обнимающих её сзади рук, отозвалась она, не узнавая собственный голос – хрипотцы в нём было ровно столько, сколько было бы, выкури она пару пачек дешёвых сигарет.

Виталий, в момент понял, что игра затянулась, ослабил хватку и помог ей развернуться. Но рук с её талии не убрал. Боже. Как страшно, как пугающе прозвучала эта её фраза. «Пора на уроки»… Именно это, можно сказать, отрезвило его и подарило его разуму значительный шанс остаться в голове.

- А почему синий? – чуть приподняв брови и немного снисходительно улыбнувшись, вполголоса спросил он.

Лена, пару раз моргнув, кажется, врубилась, о чём её спрашивают, и, отходя на шаг, медленно убирая его ладони со своей куртки, так же вполголоса добавила, взглянув ему в глаза:

- Просто, мне кажется, подходит. – Ещё шаг назад. И ещё два. Пора на уроки. На уроки…

- Подходит к чему? – Виталий, не зная, куда деть руки, засунул их в карманы пальто.

- Не знаю. К тебе. Не важно. Чёрт, я опаздываю! – Будто спохватившись, посмотрела на часы она, и, добавив: - Я пойду, пока, - махнула ему рукой, быстрым шагом взбежала на крыльцо и скрылась за деревянными дверьми школы.

Третьякова шла по школьному коридору, и ей казалось, что биение её сердца отдаётся эхом в пустом помещении, где до её появления царила полная тишина. Потирая указательным пальцем кончик носа, другой рукой она придерживала лямку рюкзака, которая то и дело норовила сползти и потянуть за собой лёгкий, не обременённый наличием учебников рюкзачок. Самоощущение было на грани. На грани возбуждения и запрета. В районе солнечного сплетения теплело и щекотало непонятное чувство трепета. Такого с ней ещё не было ни разу: кровь, казалось, прилила к щекам, а кончики пальцев, наоборот, похолодели. Она прибавила шагу. Кабинет химии уже совсем близко – ноги сами по себе замедляли движение. Помявшись возле кабинета, обычно решительная, Лена, чувствуя себя сейчас как никогда ранее неловко, открыла дверь и спросила:

- Можно войти?

Химичка, стоящая у окна, обернулась, и, задумчиво оценив её взглядом, ответила, непривычно растягивая слова:

- Входи, Третьякова. – Лена вошла и направилась к предпоследней парте, к единственной незанятой парте, - за последней сидел хмурый Марат. - И позволь поинтересоваться о причине твоего опоздания? – Сложив руки на груди, спросила преподавательница, прослеживая путь Третьяковой направленным ей вслед взглядом.

Лена, усевшись на свободное место, без какого-либо раздражения в голосе (о своей любимой манере отвечать химичке Лена, почему-то, запамятовала) отозвалась:

- Проспала. – Отрешенно ответила она, кладя сумку на рядом стоящий стул.

- Неудивительно, - сощурив тёмные глаза за стеклами узеньких очков, прощебетала учительница с таким видом, будто знает что-то, чего не знает она, Лена.

- Что Вы имеете в виду? – Подняла на неё недоумевающий взгляд Третьякова, отвлекшись от созерцания собственных рукавов. В голосе проскочила предательская хрипотца.

- То самое, Леночка, то самое. – Снова «пропела» химичка, пройдя за свой стол и опершись о его край ладонями. – С твоим-то видом деятельности…

Лена, чувствуя, как запотевают ладони, сжала кулаки и спросила:

- А что не так с моим видом деятельности? – хотелось повысить голос, но Третьякова нарочно заставляла себя сдерживаться, но интонация всё равно содержала в себе угрожающие нотки.

Одноклассники притихли – ссора ожидается очень жаркая. Такую интонацию Третьяковой они уже успели выучить наизусть.

- А ты считаешь, что торговать собой – это «так»? Это, Леночка, имеет очень чёткое и понятное каждому подростку название. Стыдно не знать. – Химичка с чувством собственного достоинства легким жестом поправила волосы и испытующе взглянула на ученицу, у которой в глазах зажглись опасные огоньки.

- Че-его? – Лена резко выпрямилась в спине и расцепила сложенные в замок ладони. – Что за бред? У Вас вообще с головой всё нормально? – внаглую покрутила пальцем у виска девушка, бегая возмущенным до предела взглядом по лицу ехидно улыбающейся учительницы.

- Встать, Третьякова. – Выпрямилась учительница и снова сложила руки на груди. На лице её теперь не было ни намёка на улыбку. Лена лишь одарила её презрительным взглядом, хмыкнула и отвернулась к окну. – Ты меня слышала? Встала! – Металлический голос снова ударил по мозгу и без того не совсем адекватно воспринимающей всё происходящее девушки.

- Ага, упала и отжалась. Разбежалась. – Третьякова прищурила один глаз и состроила презрительную гримасу, почёсывая затылок кончиками ледяных пальцев.

- Поупражняться в остроумии ты можешь со своим клиентом, но не со мной. Хотя, вряд ли ему нужно от тебя твоё остроумие. Вы ведь с ним всю ночь именно интеллектуальные дискуссии вели, не так ли? – Учительница бросила быстрый взгляд в окно и тут же перевела его на словно окаменевшую на секунду девушку.

- Да пошла ты, - странно, но голос не повысился ни на ноту. Почему-то в душе поселилось какое-то устойчивое и навязчивое чувство. Просто встала, схватила с соседнего стула сумку и быстрым шагом направилась к двери, сопровождаемая ошарашенными взглядами со стороны одноклассников и странным сопением Марата, который всё то время, пока шли прения сторон, напряженно переводил взгляд с Лены на окно и обратно. Не успела химичка открыть рта, чтобы осадить хамку-ученицу, как в её сторону была направлена очередная порция горькой правды из уст неугомонной Третьяковой:

- Дура очкастая. Завидуй молча. – И под коллективный вздох вышла, хлопнув дверью кабинета.

***

- Поздравляю, Виталий, ты здорово поработал на пробах, - пожал руку Виталию продюсер, - подпиши вот здесь, здесь и здесь, - указал он места для подписи на трёх напечатанных экземплярах контракта. – И послезавтра вылетаем.

- В каком смысле: «послезавтра»? – удивленно поднял брови Виталий, подписав контракт и откладывая ручку в сторону. – Неужели всех актеров уже подобрали, а съёмочную площадку подготовили?

- Виталик, кому, как не тебе знать, что в наше время всё делается оперативно. Съёмочная площадка в Дивноморске подготовлена уже давно. А их, этих площадок, как ты знаешь, много. Основные подготовили все. Набор актёров закончен, а сроки уже поджимают. Сценарий у тебя на руках уже относительно давно. Так что послезавтра, Виталий Зинурович, вылетаем одиннадцатичасовым рейсом в Сочи. А уж от Сочи добираемся на автобусе.

- Неожиданно. – Потёр подбородок мужчина, - хотя… с подобной оперативностью мне уже пару раз приходилось сталкиваться, - изобразил он подобие улыбки. – И каков же крайний срок окончания съёмок?

- Ну, всё, как сказано в контракте - съёмочный процесс рассчитан на два месяца. Но два этих месяца будут целиком и полностью посвящены работе. Отпуск – по окончании съёмок. Выходные, как ты уже прочёл в контракте, - по одному в неделю. Но эта работа того стоит, поверь мне, - добродушно хлопнул по плечу актёра улыбающийся продюсер. – Надеюсь, мы сработаемся. – Подал руку для рукопожатия.

Виталий в ответ лишь крепко пожал протянутую ладонь и добавил:

- Я тоже очень на это надеюсь.

Зажжённые спички одна за другой падали на забетонированный пол пустой трибуны, а сигарета, зажатая в губах одиноко сидящей на одном из кресел этой самой трибуны девушки жалобно роняла пепел, укорачиваясь и укорачиваясь по мере того, как горячий огонёк поедал табак, завернутый в ослепительно белую бумагу.

Если она сейчас не достанет, наконец, изо рта дымящуюся сигарету, то попросту задохнётся – и Лена решила не рисковать, и вытащила, впервые за несколько долгих секунд, изо рта дурно пахнущую трубочку.

Оглядев пустое футбольное поле Марьинского стадиона, она подожгла ещё одну спичку и бросила её на бетон под ногами. Таких спичек набралось уже штук пятнадцать, если не больше. Плевать – у неё этих спичек – целый блок. Не обнаружив по дороге из школы зажигалки в кармане, Лена была вынуждена зайти в первый попавшийся магазин и купить спичек, так как девушке, идущей с рюкзаком за плечами, вряд ли продали бы зажигалку. Хотя, может быть, и продали бы. Да, скорее всего, так и было бы. Но во избежание возможных лишних препираний с пожилой продавщицей в светло-голубом переднике она решила всё-таки отделаться малой кровью. Итак, купив блок спичек, она, не думая о том, куда идёт, попросту направилась в никуда. Ноги сами привели её на Марьинский стадион. Наверное, было бы гораздо символичней, если бы они привели её на Чертановский, но так уж вышло – и, сидя на холодной, практически ледяной скамейке зрительской трибуны, Третьякова с противным скрежетом в груди докуривала третью сигарету и «игралась» со спичками, как маленький ребенок.

Было невыносимо противно и стыдно. Противно от того, что не смогла окончательно раздавить эту блондинистую стерву какой-нибудь стокилограммовой колбой, а стыдно – от того, что слова язвительной преподавательницы укололи по самому больному – по её, Ленкиной, непробиваемой гордости. Что же такого должна была видеть она, чтобы иметь основания думать, что Лена торгует собой и спит с взрослым мужчиной?

Должно быть, она видела то, как они немного «заигрались» сегодня утром… да что уж там, Лена и сама после этого была не в своей тарелке, а уколы учительницы только усугубили её состояние. Может быть, она видела и его вчерашний приезд с цветами и гитарой? Увидела, что он увёз её куда-то, а привёз только сегодня утром, когда она так некстати проспала? Лену передёрнуло – ну и картина получается…

Странно. Никогда не чувствовала себя такой неуверенной в себе. Ей всегда казалось, что она сможет дать отпор чему угодно и кому угодно. Несомненно, какой-никакой, но отпор она всё-таки этой училке дала, только вот от этого не легче. Чувство собственной беспомощности и злости на себя за эту самую беспомощность наполняли до краёв всё её существо.

А что подумает он? Что он почувствовал сегодня? А вдруг, правда? Вдруг, правда, всё к этому и идёт? Нет, что за бред собачий. Она – не проститутка. И он ничего такого от неё не требует, он – не такой, как все, он - другой. И она уже успела в этом убедиться. Полное непонимание себя и противная горечь во рту ставили Третьякову в тупик. Курить она больше просто физически не могла, а не курить – значит – думать, грузиться. Грузиться же у неё тоже никаких сил уже не было.

Дата добавления: 2015-08-27