Глава 8.

- Давно с ним общаетесь? – поинтересовался Виталий, заводя машину и отъезжая от школьного здания.

- Сколько себя помню, - отозвалась Лена, положив сцепленные в замок руки между коленей. – Класса с пятого, наверное. А что?

- Да так, ничего, - пожал плечами мужчина, выезжая за ворота. – Просто сложилось впечатление, что вы это, ну…

- И ничего не «это», - буркнула Третьякова, бросив из-под чёлки возмущённый взгляд, - слушай, а ты чего приехал-то? Реально за удачей? – брови её взметнулись вверх, и Лена, сложив руки на груди перед собой, требовательно взглянула на усмехающегося мужчину.

- А может быть, я соскучился. Уехал от друзей, бросил все развлечения, прервал отпуск и вот теперь маюсь один. – Повел бровью Виталий, продолжая вести машину одной рукой.

- Фу, как пошло…соскучился. – Скривилась Лена, не забыв при этом усмехнуться. – Скучно тебе, значит? А мне тебя развлекать? Великолепная перспектива… - Сделала скучающе-возмущенное выражение лица Третьякова, складывая руки перед собой.

Виталий, сбавив скорость, отозвался:

- Нет, ну что ты, просто хотелось провести последний день отпуска в приятной компании. Впрочем, я тебя не держу. Можешь выйти, если тебя настолько удручает такая перспектива. – Ухмыльнулся он, сворачивая направо.

- Хм, а ты у тебя всегда развлечения ассоциируются с чашкой кофе? – поинтересовалась девушка, нарочито с насмешкой почесав затылок. – Ну, у тебя и отрыв…

- Думаешь, я не могу придумать других развлечений? – усмехнулся мужчина, - я-то могу, только вот ты ещё маленькая для них.

- Чеего? – Третьякова, на этот раз, возмутилась не на шутку, отлепила спину от кресла и возмущённо повернулась к водителю. – Полегче на поворотах, дяденька. За такое УК РФ наказывает по всей строгости.

- Да что у тебя мысли такие пошлые, Елена Николаевна? – наигранно поразился Виталий, - Я имею в виду, что пиво тебя я потащить с собой не могу попить в бар – тебя туда просто не пустят, в бильярд – тоже не вариант, ты кий-то, наверное, ещё и в руках-то не держала, на тусовку какую-нибудь тебя родители не пустят наверняка. Да и я тебя туда не потащу – ещё чего.

- Что, не формат я, да? – хмыкнула Лена с едва уловимыми нотками досады в голосе и снова села прямо.

- Я этого не говорил. – Виталий повернул голову, и, заметив, что Третьякова как-то отдалилась, судя по тому, как она отстранённо смотрела в окно, добавил: - Ленка, ну что ты такая категоричная? Если не потащу – так сразу ты - не формат. Глупости. Скорее наоборот, они для тебя – не формат. Они не настоящие, понимаешь? – Он снова крутанул руль, продолжая украдкой следить за Лениным выражением лица.

- Ладно. Хорош заливать, - усмехнулась, наконец, она, и, повернувшись от окна и смерив его оценивающим взглядом, продолжила: - Не хочешь показывать, как развлекаешься ты – я буду учить тебя развлекаться по-моему. Идёт? – Протянула она ему ладонь для привычного рукопожатия.

Виталий удивленно усмехнулся, повернул к ней лицо, провёл взглядом по чертам её лица и ответил, пожимая её тёплую ладонь:

- Идёт.

- Тогда разворачивайся, - скомандовала Третьякова, подложив руки под голову и откинувшись на сидение.

- Зачем? – Голубые глаза уставились на неё с недоверием.

- За надом. – Отозвалась девушка, не поворачивая лица, - Разворачивайся, говорю. Дорогу к моему дому помнишь? – Мужчина с непонимающим видом кивнул. – Газуй.

Виталий удивлялся сам себе – так легко и безропотно исполнять приказы этой вертливой и непостоянной девчонки, у которой, казалось, с самого рождения шило застряло в одном месте, было абсолютно не в его стиле. Но в то же время его безумно интересовало, какое же развлечение припасла для него непредсказуемая Елена Николаевна.

Когда машина остановилась возле одной из Марьинских многоэтажек, Лена поспешно вышла из авто, бросив только напоследок: «Я сейчас», оставляя мужчину в гордом одиночестве.

Виталий вышел из машины, когда спортивная худенькая фигура девушки скрылась за дверьми подъезда. Огляделся – район как район, дом как дом. Поднял глаза на окна – за которым из них сейчас находится его юная спутница, он и предположить не мог. Постояв так ещё минуту, он снова сел в авто и, дожидаясь, пока Лена спустится, включил магнитолу. Ага, радио «Шансон». Любовь Успенская… Хотя Виталий данную певицу не особо жаловал, некоторые песни в её исполнении он всё-таки считал вполне даже интересными.

«Я, как скатерть-самобранка,

Погуляла – и лечу...

Я – девчонка-хулиганка,

И другой быть не хочу!», - он увидел, что в дверях подъезда показалась фигура, державшая что-то под мышкой, и сделал радио потише. Лена подошла к автомобилю, открыла дверь, нагнулась, и, подбросив в руках чистенький, заметно, что только что искупанный под холодными струями из Марьинского водопровода,мяч, деловито приказала:

- Вылезайте, дяденька. Сейчас будем развлекаться!

Виталий удивленно сглотнул, ухмыльнулся, и, выключив магнитолу, вынув ключи, вышел из автомобиля, поставил его на сигнализацию.

- А теперь куда? – упершись руками в бока, осведомился он, с улыбкой глядя на деловую Третьякову, которая стояла, прижав к своему бедру внутренней стороной предплечья футбольный мяч и отставив в сторону другую ногу и смотрела по сторонам.

- Вон туда, - указала она пальцем на небольшое футбольное поле в сотне метров, сбоку от её дома, которое находилось как раз между медсанчастью и круглосуточным пивным магазином.

И мужчина, повинуясь в который раз за день непредсказуемой воле своей знакомой, направился вслед за ней.

***

- Так, ну, как играть будем? Просто друг против друга гоняться или пенальти пробивать? – деловито предложила светловолосая футболистка, подбрасывая в руке мяч, стоя посреди футбольного поля, на котором сквозь немного оттаявшую влажную землю уже пробивались тоненькие зелёные росточки.

- А как тебе больше нравится? – с улыбкой поинтересовался Виталий, оглядывая широкое поле и снимая с плеч чёрное замшевое полупальто, оставаясь в одном стильном джемпере в ромбик и идеально сидящих на крепких ногах голубых джинсах.

- Мне больше нравится бить по воротам, - усмехнулась Ленка, - но и принимать мячи я могу. Гоняться тоже по полю люблю, но это так, для разминочки можно, - улыбнулась она, кладя на землю мяч и стаскивая с себя тонкую курточку. Немного растянутая чёрная водолазка под горло вкупе с порванными на коленках и чуть ниже их джинсах, а также с немного взъерошенной причёской (сегодня хвоста она не завязала) создавали такой непринуждённый, обыденный, такой настоящий образ, что мужчина невольно залюбовался – девушка стояла, легонько пиная мяч ногами, ожидая его решающего слова, а он всё стоял и смотрел и никак не мог определиться, чего он хочет больше: того, чтобы она самозабвенно носилась по полю, как вчера на игре или того, чтобы сосредоточенно изучала каждое его движение, стоя в воротах, пока он будет готовиться нанести удар.

- Давай побегаем, - предложил он, и Третьякова, пожав плечами в ответ и, отозвавшись:

- Как будет угодно, мне не принципиально, - отнесла на трибуны куртку и, дождавшись, пока мужчина сделает то же самое, стала посреди поля возле мяча. – Уступаю. – Она улыбнулась уголком губ и, пятясь назад, отошла от мяча, предоставляя пространство возле него в распоряжение Виталия. Мужчина только усмехнулся, и, став напротив девушки, легонько пнул мяч в сторону, чтобы начать игру.

Они уже около двадцати минут носились по полю, как заведённые – Виталий, который на удивление часто владел мячом, и Лена, которая успешно его отбирала, но частенько теряла, так и не доведя до ворот. Поначалу они переговаривались во время борьбы, но, после того, как дыхание обоих от быстрого бега и рывков начало сбиваться, стали играть молча – вот так молча, только иногда от досады усмехаясь или хитро ухмыляясь при удавшемся финте, оба носились друг за другом, переплетаясь ногами, слегка толкаясь корпусами (Виталий не мог позволить себе играть очень уж по-мужски – всё-таки внутренний регулятор, постоянно напоминающий ему, что перед ним – девушка, пусть и профессионально подготовленная, натренированная и волевая личность, не позволял ему играть в полную силу со всеми вытекающими отсюда последствиями). Лена забила четырежды. Виталий – трижды. И, после ещё пяти минут беготни, Третьякова, забив пятый мяч, внезапно остановилась и нахмурилась, упираясь ладонями чуть повыше колен, перевела дыхание.

- Ты играешь не в полную силу. – Она прищурилась и выдохнула огромную порцию воздуха, которую она успела проглотить прежде, чем сказала последнюю фразу. – Ты меня обижаешь.

Виталий оглядел полусерьёзным - полусмеющимся взглядом её лицо, на котором можно было прочесть досаду и нескрываемый вызов.

- Я играю, как умею, - слукавил он, равнодушно поправив ворот джемпера и отдышавшись, - Это ты, по-видимому, слишком сильный игрок, - он улыбнулся одними глазами и, как бы в подтверждение собственных слов, кивнул. Лена, усмехнувшись, махнула на него рукой, как бы говоря: «Всё понятно. Не хочешь по-хорошему – будет по-моему».

И снова по кругу – прерывистое дыхание, шумные потягивания носом частых порций воздуха в промежутках между движениями ног. И Лена, уже ничуть не ограничивая себя в негласных правилах их игры, нагло наступала ему на ноги и, отбирая мяч, уводила его к воротам. Там, как бы дразнясь, водила его из стороны в сторону, прежде чем отправить мяч в то место, где предполагалось наличие сетки, как бы приглашая мужчину к новой перепалке ног и корпусов. И, как только он оказывался поблизости, с удовольствием его обводила и, не стесняясь, пихала его корпусом, и забивала свой заслуженный гол.

Во время очередной такой игры в кошки-мышки Третьякова даже позволила себе поманить противника с джентельменскими замашками указательным пальцем, при этом усмехаясь и пятясь назад, не забывая при этом уводить за собой мяч к воротам. Когда Виталий, по лицу которого нельзя было понять, что конкретно он испытывает в этот момент – удовольствие или же спортивную злость, приблизился и сделал попытку отобрать мяч, перекрыв ей путь к воротам, она, не задумываясь, сделала толчок корпусом, и, видимо, решив проверить, действительно ли её соперник играет в полную силу, намеренно увеличила рывок при толчке. Виталий, разумеется, не ожидая подобного напора, покачнулся и, на бегу поскользнувшись на ещё не просохшей после растаявшего снега земле, припечатался всей своей задней частью к горизонтальной поверхности футбольного поля. Лена, не сразу заметив реакцию соперника на её небольшое хулиганство, отправила мяч в ворота и, тут же сбегав за мячом, только развернувшись с победной ухмылкой на лице, заметила, что мужчина лежит неподвижно на холодной земле и даже не делает попытки подняться. В голове тут же промелькнула пугающая мысль: «А что если?..», и тут же на смену ей пришла другая: «Вот брехло, блин! Знала ведь, что не в полную силу играет!». Но первая мысль показалась её разуму гораздо более значимой, и Третьякова, бросив посреди поля мяч, трусцой подбежала к мужчине, который не издавал ни звука. Наклонилась над ним, присела на корточки, потормошила его за плечо – ноль реакции. Помешкав секунду, нерешительно прикоснулась рукой к щеке, похлопала с одной стороны – с другой.

- Э-э-эй…вставай, не смешно! – Мужчина не шелохнулся. Лена приложила руку ко рту, испугавшись, что сейчас вскрикнет – сейчас ею по-настоящему овладела паника. Она снова наклонилась, приложила ухо к груди – сердце стучит вроде бы…Только дыхания искусственного ещё не хватало! Она уже собиралась отодвинуть свою голову от его груди, как услышала какой-то торжествующий животный рык и почувствовала, как сильные руки обхватывают её, и поняла, что «больной», судя по всему, очнулся. И не просто очнулся, а ещё и поднялся, по прежнему не ослабляя своей железной хватки, и, не обращая внимания на её панические удары кулаками по своей спине, перекинул свою непутёвую «жертву» через плечо, и, поддерживая её за ноги чуть ниже обтянутой узкими голубыми джинсами пятой точки, бегом понёсся к мячу.

- Идиот! Отпусти, придурок! Блин, офигел совсем! – слышал он позади себя голос девушки, которая, животом лёжа на его левом плече, от неожиданности, напугавшей её до мозга костей, когда он внезапно «пробудился» и вцепился в неё железной хваткой, куда-то в спину ему выкрикивала самые нелестные слова: – Уронишь – убью! – И всё в подобном роде.

- Молчи, вредительница! – Во всю веселился Виталий, рукой удерживая на себе отнюдь не лёгкую девушку, подталкивал мяч к воротам. И вот он – гол. Мужчина усмехнулся, развернулся спиной к воротам, чтобы Третьякова могла увидеть плоды его стараний.

- Вот, смотри и учись, футболистка.

Но, вместо того, чтобы услышать что-нибудь по поводу своей нечестной игры, Виталий услышал насмешливо-заинтересованное Ленкино замечание из-за спины:

- А у тебя задница грязная. – И хриплый чуть мальчишеский смешок.

- Могу и тебе устроить, - ухмыльнулся в ответ Виталий, так и не опуская девушку на землю. – Хочешь поваляться?

- А ты хочешь в травмпункт со сломанной челюстью? – вынесла встречное предложение Третьякова угрожающим тоном.

- Нет, спасибо, у меня пробы завтра. Давай как-нибудь в другой раз, - улыбнулся он, зная, что она слышит его улыбку. И, как бы невзначай проведя ладонями по её длинным стройным крепким ногам, опустил девушку на твёрдую поверхность.

Лена, почувствовав это совершенно лишнее, на её взгляд, поглаживание, нахмурилась на секунду, но высказываться по поводу своего недовольства не стала, понимая, что может показаться излишне самоуверенной по поводу его якобы проявившейся мужской симпатии к себе. Он ведь прекрасно понимает, что это ни к чему привести не может. Да и нужна она ему, как циркуль ихтиологу.

- Ну, поигрались, и хватит, - глубокомысленно заявил Виталий, отряхнувшись от недавнего падения. – Давно я так не развлекался, - он улыбнулся расправляющей водолазку Ленке, которая тут же подняла взгляд и ответила:

- Да, я тоже. Со вчерашнего дня, - и привычно усмехнулась. – Блин, на улице конец марта, а после такой игры кажется, что июль месяц. Пить хочется.

- Мне тоже, даже очень, - приподняв край джемпера, потряс им мужчина, чтобы хоть как-то охладиться. – Может, всё-таки в кафе, кофейку? – Предложил он, отпуская край джемпера и засовывая руки в карманы джинсов.

- Ага, с твоим-то красочным задом. – Скептически усмехнулась Третьякова. – Давай уж тогда ко мне зайдём, всего в двух минутах отсюда, а ты – в кафе, в кафе…

- Ну, если ты приглашаешь, - наигранно смущенно протянул Виталий, расправив спину, - а родители против не будут? Ну, скажут ещё, что какого-то мужика сомнительного в квартиру привела. – Он хмыкнул и кончиком указательного пальца почесал кончик носа.

- Да всё равно их в городе нет, вернутся на днях, - отмахнулась Лена, - у меня только брат дома. Наверное. – Она задумалась, - Или на парах в универе. Ну, я ведь тебя не жить приглашаю, а так, на чашку чая. Да и умоешься хоть, штанишки свои протрёшь. Впрочем, как хочешь, я не настаиваю, - по привычке равнодушно добавила она, указывая на то, что это приглашение – абсолютно ничего не значащий жест вежливости, чтобы он не обольщался. А то мало ли, что он подумать может. Кто их знает, о чём думают мужчины в свои тридцать пять?

Виталий, наткнувшись на её беспечный и нарочито равнодушный взгляд, попытался поглядеть на свой испачканный зад, и, как будто подумав в течение пары секунд над её предложением, взвешивая все «за» и «против», ответил:

- Ну, к тебе, так к тебе.

***

- Проходи, разувайся, раздевайся в рамках приличия и осматривайся, а я пока чайник поставлю, - за пару секунд стянула с себя кроссовки Третьякова и, не оборачиваясь, направилась на кухню.

Виталий ухмыльнулся, стянул с себя пальто, туфли и нерешительно двинулся по коридору в направлении гостиной.

- С кем живёшь? С родителями и братом? – решил поинтересоваться он, прокричав ей из гостиной.

- Ага, только родители в последнее время часто в разъездах – у них сезон рабочий начался - бизнес, и все дела. – Услышал он приглушённый из-за толстых стен голос девушки.

- А какой бизнес, если не секрет? – оглядывая довольно просто обставленную комнату, поинтересовался Виталий.

- У мамы там что-то с гостиницами связано, - безразличным голосом отозвалась Лена, которая, судя по звенящим звукам, доносящимся из кухни, как раз ставила на плиту чайник.

Мужчина одобрительно кивнул сам себе, ещё раз обвёл взглядом комнату, и, выйдя из гостиной, направился в ту комнату, где предположительно могла находиться Ленина спальня.

Дверь была приоткрыта, и он вошёл внутрь – комната представляла собой обитель минималиста – шкаф, стоящая у стены кровать, письменный стол, не обременённый наличием на нём каких-либо учебников, и одиноко стоящая в углу акустическая гитара. Относительный порядок в комнате производил вполне благоприятное впечатление, и только синяя зажигалка, лежащая на широком подоконнике, указывала на наличие у хозяйки это комнаты пагубной привычки.

Подойдя к гитаре, он аккуратно взял её в руки, деловито осмотрел и услышал из-за своей спины заинтересованный голос:

- Умеешь играть? – Он обернулся, увидел стоящую в дверном проёме девушку, которая, опираясь плечом о косяк, со сложенными на груди руками, заводила левую ногу за правую.

- Умею, ещё в институте научился, - он бережно провел ладонью по изгибу гитары и поинтересовался:

- А ты? Умеешь?

- А что же ей тогда делать было в моей комнате рядом с моей кроватью? Умею, конечно, - усмехнулась девушка, отлепившись от дверного косяка.

- Сыграешь? – он протянул ей гитару, с интересом глядя на её невозмутимое лицо. Интересно, как она играет и поёт? Вот уж действительно странная личность эта Третьякова – пьянки-гулянки, хулиганства, футбол, гитара и такая светлая улыбка.

Лена на секунду замешкалась. Что она ему сыграет? «Демобилизацию»? «Юность в сапогах»? Лучше, наверное, не знакомить его со своим тематически скромным репертуаром.

- Давай лучше ты, - предложила она, опершись спиной о стену и предлагая жестом ему присесть.

- Сыграешь ты – сыграю и я. Договорились? – Он с лукавым отблеском во взгляде улыбнулся и всё-таки протянул ей гитару.

- Ладно. Всё равно чайник только поставила. – Она протянула руки к гитаре, бережно взяла её и, подойдя к кровати, присела на край, широко расставив колени, положив на левое изгибом свою акустическую подругу.

Кашлянула, поправила спадающие на плечи волосы и начала:

- «Здравствуй, небо в облаках,

Здравствуй, юность в сапогах…»

Виталий лишь незаметно усмехнулся – эту песню он знал наизусть. Недаром она была официальным саундтреком к сериалу, который принёс ему первую ощутимую известность. Интересно, она смотрела этот сериал или просто знает песню из него? Наверняка не смотрела, иначе непременно бы узнала…

Голос с хрипотцой, ритмичные движения кистью правой руки, невольные покачивания головой в такт песне – Лена даже не поднимала глаз от грифа, всё-таки вот так, напоказ перед взрослым человеком она играла впервые, родители – не в счёт. Они всегда послушают и скажут, что она – молодец. Да и играла она для них всего пару раз, когда только научилась играть, когда её личная жизнь не была под семью печатями от них. А сейчас было немного волнительно.

Как только она закончила петь, Виталий зааплодировал – медленно, но звучно.

- Молодчина, сама училась? – сейчас Лене показалось, что с ней разговаривает папа. Отец как раз в такой манере говорил с ней, и даже смотрел как-то похоже. Но всё-таки было что-то особенное и непохожее на отцовский огонёк одобрения в этом синеглазом взгляде, который терпеливо изучал при каждой удобной возможности каждое её движение.

- Сама. Брат первые аккорды показал. – Кивнула головой Лена, вставая с кровати. Протянула мужчине гитару: - Твоя очередь.

Виталий наигранно обречённо вздохнул, взял гитару из её рук и присел на край кровати, застеленной бежевым пушистым пледом.

- Сыграю кое-что более мелодичное, если не возражаешь, - он вопросительно приподнял брови, как бы спрашивая её согласия.

Третьякова равнодушно пожала плечами.

- Как хочешь. – И отошла к стене, оперлась на неё спиной и скрестила ноги.

Виталий приподнял уголок губ, но тут же опустил и, поставив пальцы в нужное положение, начал:

- «Я не прошу судьбу вернуть тебя ко мне.

Я знаю: счастье не приходит дважды.

Плыву по ветру, но река моя – в огне,

А я всего лишь – парусник бумажный…

В поту холодном просыпаюсь – боль в груди

Мне не даёт забыть прощальные объятья,

Последний крик любви – последнее прости,

И тело нежное твоё под летним платьем…

Я не забуду тебя никогда,

Твою любовь, твою печаль, улыбки, слёзы.

А за окном всё так же стонут провода,

И поезд мчит меня в сибирские морозы…

А за окном всё так же стонут провода,

И поезд мчит меня в сибирские морозы.

Вино допито, свет погас, но дом чужой.

Чужая жизнь, чужая женщина разбудит,

Но боль потери не расстанется со мной,

Пока истерзанное сердце биться будет.

Пускай тепло твоё останется с тобой,

А мне – мой лёд несбыточных желаний,

Я стал один из всех – сольюсь теперь с толпой

И поплыву в потоке разочарований…»

Лена слушала. Слушала и боялась шелохнуться – она вся, казалось, превратилась в слух. Как завороженная, она следила не за выражением его глаз, которые он, в отличие от неё, в процессе игры то и дело поднимал от грифа и устремлял взгляд на слушательницу, а за тем, как его пальцы перебегают с аккорда на аккорд, как расслабленно движется по струнам кисть правой руки, как мелодично отзывается гитара на эти расслабленные прикосновения, звеня тихо, слаженно, подстраиваясь под этот тоже негромкий, чистый голос, который она не ожидала услышать вот а таком вот исполнении. О самой песне она не задумывалась – но красивые сочетания слов сами прочно застревали в её голове, не давая пропустить смысл мимо ушей. Красиво и как-то странно. Третьякова, услышав, как отзвучал последний аккорд, сжала губы, слегка прижала влажноватую поверхность ладоней к водолазке, чтобы они снова стали сухими, и, пару раз ударив ладони друг о друга, вынесла вердикт, глядя в ожидающие этого самого «вердикта» глаза испонителя:

- Офигенно, а что это за песня? Чья она?

- Это Владимир Кузьмин. «Сибирские морозы». Песня настроения, - непонятно улыбнулся мужчина, отложив гитару, добродушно хлопнув себя по коленям, поднялся с кровати.

- Чайник, наверное, вскипел. Руки вымой, - поспешила ретироваться из душной комнаты Лена, оставляя своего гостя наедине с самим собой.

***

Виталий уже пять минут пытался оттереть грязь со своей филейной части, прикрытой голубой тканью джинсов, но что-то всё никак не получалось – он только сильнее размазал её по ткани и, в конце концов, бросил это неблагодарное дело. Мало того, что джинсы остались грязными, так они ещё и стали мокрыми. Чертыхнувшись, он вымыл руки и вышел из ванной.

На столе в кухне его уже ждала чашка ароматного чая, заботливо приготовленного девочкой, стоявшей к нему спиной и нарезавшей колбасу для бутербродов.

Подошёл сзади, опёрся ладонями о столешницу, на которой Лена усердно резала большую палку копчёной колбасы, по обе стороны от девушки, как бы создавая крепость вокруг неё, и глянул через её плечо на то, как делает своё дело остро заточенный нож:

- Ну, надо же, какая хозяйка.

Видимо, недопоняв неловкость ситуации, мужчина удивился, когда нож перестал резать и просто глухо ударился о доску. Лена, не поворачивая головы, чтобы не сделать ситуацию ещё более неловкой, спокойно отозвалась:

- Я тебе чай налила уже, - голос был сухим и каким-то натянутым, будто она говорила через силу и без видимого желания. – Можешь приступать. Я сейчас бутерброды сделаю.

- Да я подожду. А то одному скучно, что я, как алкоголик, в самом деле – пить в одиночестве? – Она услышала в его голосе усмешку. Всё так же стоял за её спиной, опираясь руками по бокам от неё в край столешницы.

- Значит просто пойди и сядь. И, сидя, подожди. – Она снова заработала ножом, напрягшись всем телом, и по-прежнему не удостоила его даже мимолётным взглядом вполоборота.

- Я тебе мешаю? – Она чувствовала, что его подбородок находится в паре сантиметров от её напряжённого плеча, так как голос его звучал слишком близко. Он что, правда не понимает или прикидывается? Во всяком случае, в голосе его звучало вроде бы искреннее удивление.

Третьякова выдохнула – чаша терпения дала трещину. Она «случайно» выронила нож из рук всего в паре сантиметров от его ладоней, которые находились совсем близко к ней.

Мужчина от пугающей неожиданности отдёрнул руки, выпрямился и отошёл от девушки на шаг – и только тут до него дошла причина, по которой Лена говорила с ним так сухо и надрывисто – он, по всей видимости, своей невинной вольностью сумел смутить её, как бы парадоксально это ни казалось. Поняв причину и усмехнувшись тому, что до него не дошло это раньше, он отошёл к кухонному «уголку» и сел на диванчик. И, глядя в спину всё ещё колдующей над бутербродами девушке, он провёл пятернёй по волосам, подумав о том, насколько опасной эта девушка может быть, если её что-то не устраивает. Чего стоил только этот нож, намеренно «упущенный» вблизи от его ладони, помогающий ему понять, что он перешагивает невидимую, но такую значимую черту. Но ореол опасности, окружающий её персону, был чем-то по типу магнитного поля, так как от осознания того, что с этой девушкой всё, абсолютно всё происходит абсолютно по-другому, нежели с любой другой девушкой, где-то в груди зарождалось будоражащее и опьяняющее чувство оправданного риска.

Удовлетворённая его реакцией Лена, хмыкнув, снова взялась за нож и уже нарезала хлеб. Сделав бутерброды, она сложила их на тарелку и поставила на стол, сопровождаемая пристальным голубоглазым взглядом, от которого хотелось волком выть, лишь бы не чувствовать его на себе каждую секунду. Отличного она себе приятеля нашла – ничего не скажешь. С ним ей интересно, приятно и почему-то легко. Но эта вот его вроде бы такая невинная, вроде бы дружеская симпатия всё никак не давала ей покоя – да что там, любая мужская симпатия теперь не давала ей покоя – ей казалось, что все мужчины, как ни крути, ждут от неё только одного. Различаются эти мужчины только по тому признаку, насколько долгим может быть это их ожидание. И от этого на душе было неуютно, и именно это заставляло её в каждый момент, который мог хоть как-то, даже косвенно, создать впечатление сближения, делать вещи, которые это самое потенциальное сближение оттянут на неопределённый срок, или, если получится, совершенно пресечь его.

Третьякова села на стул напротив диванчика, притянула к себе свою чашку, и, взяв из вазочки печенье, надломила его и опустила краешек в чашку.

Мужчина не смог сдержать смешка. Лена мгновенно подняла голову и уставилась на него непонимающим взглядом:

- Чего ржёшь? – Откусила размокшую часть печенья она и взяла в руки чашку. Отхлебнула, и, потом, по-видимому, догадалась, над чем смеётся её гость. – А что? – Она посмотрела на откушенное печенье, - Многие люди так едят. Особенно дома, когда их никто не видит, - она насупилась и повела бровью. Снова опустив печенье в чай, а после вытянув его, она с немного по-детски выглядящим вызовом откусила готовое развалиться на части печенье.

- Да нет, ты не поняла, - он снова усмехнулся и взял из вазочки печенье, не притрагиваясь к бутербродам, и окунул его в чашку. Третьякова подняла брови и уголок губ, - Просто я сидел, смотрел на это печенье и думал, не слишком ли глупо и неприлично будет выглядеть, если я намочу его в чае, как люблю, - Он улыбнулся, - ну, всё-таки я в гостях, как-никак. – Теперь уже Ленка открыто смеялась, - А тут ты…без какого либо зазрения совести осуществляешь то, о чём мечтаю я последние несколько минут. Вот я и не выдержал. – Он достал печенье и откусил почти половину. – Вкусно-то как!

Лена поставила локоть на стол и оперлась о него лбом, жуя печенье и заразительно улыбаясь. От прежней неловкости не осталось и следа.

- Нет, ты, всё-таки, чокнутый, - с усмешкой заключила Лена, дожевав печенье и взяв бутерброд – есть хотелось очень.

- Почему это? – Удивленно поднял брови Виталий и отпил из чашки чаю.

- Да целый день мне мозг выносишь – то у школы меня встречаешь, то мёртвым прикидываешься, то носишься со мной по полю, как будто я вешу шесть килограмм, а не пятьдесят шесть, то печенько мокрое ешь, как маленькое дитё, - она, улыбаясь ненавязчиво, так бы оценивающе, подложила кулак под челюст, откусила бутерброд и начала жевать, отчего её щёки показались больше, чем они есть на самом деле – так она совершенно походила на ребёнка. И, не зная, что эта девочка – та ещё штучка, ни за что нельзя сказать, что эта мальчуковатая, но вполне себе милая девчонка – на самом деле - сущий варвар.

- Ну, какой есть, - отозвался мужчина, откинувшись на спинку диванчика и снова потянулся к чашке. – Других не держим.

Третьякова только усмехнулась в ответ.

Допивая чай в более или менее нормальной обстановке, не обзываясь и не шокируя друг друга интересными подробностями своих вкусовых пристрастий, они разговаривали на разные темы – прямо как вчера, в кафе, - о музыке, о гитаре, о том, каких видов они бывают и какая для чего предназначена. Лена рассказала Виталию о том, какую песню она выучила первой, а он, в свою очередь, рассказал ей о том, что такое ритм-гитара, бас-гитара, и, увидев её скептическое выражение лица, возникшее по поводу четырёх струн, которыми располагает «басуха», терпеливо объяснил ей, какую важную роль в музыкальных коллективах играет этот, как выразилась Лена, «недострунник».

Покинул её квартиру он лишь в начале пятого в грязных, но уже абсолютно сухих штанах, услышав на пороге Ленкино хулиганистое: «Извини за нож», и ответив ей на это: «Я тоже больше так не буду», провожаемый её задумчивым взглядом и чувствующий, что эта встреча явно не будет последней.

Дата добавления: 2015-08-27