Спираль 7 страница

— Фармаколог видит во всём наркотики, биолог — заразу, — сказал Юра. — А кто ещё?

— Военные видели чёрных людей в чёрном, против которых оружие было бессильно — пули просто вываливались из стволов. Бывший католический священник нашёл спуск в ад. Бывший сисадмин обнаружил сеть из живых мозгов, деревьев и подземных коммуникаций; хотел найти центральный сервер, но напоролся на бандюков. Ну и так далее. У всех упомянутых восприятие изменялось после какого-то шокогенного воздействия…

— И какое же шокогенное воздействие будет оказано на нас? — спросил Юра.

— Никакого не будет, — сказал Чернобрив. — Будет лёгкая химия, которая достаточно быстро выводится. Слышали про такую дурь — «спираль»?

— Которую вкалывают алкоголикам? — спросил Назаренко.

Настя хихикнула.

— Алкоголикам не вкалывают, а вшивают, и не «спираль», а «эспераль», — сказал Чернобрив. — А ты не хихикай. Это хорошо, когда мужики таких деталей не знают. Когда знают — вот тогда плохо.

— Я что-то слышал, — сказал Юра и стал вспоминать.

— Это вещество, добываемое где-то в Зоне, — сказал Чернобрив. — В необработанном чистом виде очень опасно, может сразу загнать человека в мир его снов, причём иногда безвозвратно. Но в смеси с некоторыми…

— Вспомнил, — сказал Юра. — «Спираль» с «дум-мумиё» — человек засыпает весь переломанный, а просыпается здоровый.

— Как-как? «Спираль» плюс «дум-мумиё»? И где такое применяют?

— В цирке, — сказал Юра. — По крайней мере так мне сказали.

— Интересно… — Чернобрив потёр лицо. — Надо будет нашим живодёрам намекнуть… Хм… А пропорции не сказали?

— Нет. Но я могу спросить.

— Будет просто замечательно. Видишь, Настя, идея простейшая, вроде бы на поверхности, а наши не допёрли. Так вот, молодые люди, будет использоваться эта самая «спираль», но чрезвычайно ослабленная, разведённая в миллионы раз — в каком-то смысле у вас постепенно будет выработан иммунитет против воздействия Зоны. Помните царя Мидаса? У которого ослиные уши и который прикосновением всё обращал в золото?

Так вот, исторический Мидас выработал в себе иммунитет ко всем известным на тот момент ядам, принимая их каждый день в гомеопатических дозах. Ну, не иммунитет, конечно, это я неправильное слово сказал, — а невосприимчивость, устойчивость…

— Это уже опробовано? — спросил Юра. — И каковы результаты?

— Опробовано, — сказала Настя. — Можете не ссать, мальчики.

«…на применение психотропных средств в интересах службы даю согласие — дата, ФИО, подпись… о возможных осложнениях предупреждён — дата, ФИО, подпись… внесены соответствующие изменения в текст контракта в §§ 2, 6, 11, 14, 29 — дата, ФИО, подпись… срок дополнительных обязательств наступает… и заканчивается… повышающий коэффициент денежного содержания составляет 1,7 в рабочие дни и 2,5 в выходные и праздничные… а также сверхурочные, которые оплачиваются… — дата, ФИО, подпись…»

Сама процедура была тривиальной. Маленький шприц с розоватой жидкостью внутри, тоненькая игла. Укол в два этапа: сначала внутрикожная проба в переднюю поверхность предплечья, так когда-то в школе делали пробы на туберкулёз, — и через двадцать минут, поскольку кожной реакции нет, сам укол — под лопатку.

— Будет чесаться — зайдёте, — сказал врач. Имя его было Стахан Аматович, а прозвище, как Юре успели сообщить, Быстрорез.

— А так чего ожидать? — спросил Юра.

— Разве что небольшая сонливость, — сказал врач. — И безумные сны. Снятся сны?

— Я их почти не запоминаю, — пожал плечами Юра.

— Эти запомните, — хмыкнул врач.

Юра постучался и вошёл.

— Леонид Ильич?

Чернобрив был в преподавательской один — сидел, скорчившись, в большом чёрном кожаном кресле в углу комнаты. Рядом стоял аквариум со страшной кроваво-красной рыбой внутри: хвост, три плавника и огромные губы. Про эту рыбу рассказывали всяческую похабень.

— Что с вами? Вам плохо?

— А… Юра… — Чернобрив, не распрямляясь, поднял голову. — Ничего… Зона, сука… Там выброс, а меня тут скрутило… чувствую его… всей печёнкой, мать…

— Дать вам что-нибудь? Или врача позвать?

— Никому не говори… не смей… слышишь? У меня в плаще, во внутреннем кармане, фляжка… дай её сюда…

Таких фляжек Юра раньше не видел: не из пошлой нержавейки, а из матово-серой стали с лазерной гравировкой и эмалью: александровский орёл с державой и скипетром в когтях и чёрно-бело-золотой имперский бантильон под ним с девизом: «Верой и правдой».

— Наградная… — почти прошептал Чернобрив. — От офицерского собрания… — Он отвинтил крышку и, сильно запрокинув голову, сделал несколько тяжёлых глотков; кадык судорожно дёргался под натянутой кожей; тут же запахло полынью и чем-то ещё, очень тревожным. — Тебе не предлагаю… это лекарство… к сожалению…

— Я понял, — сказал Юра. — Побыть с вами?

— Хочешь насладиться… страданиями мучителя?.. Шучу… Ни к чему… это безопасно, просто противно… Ты же заходил… насчёт отпуска?

— Да, но…

— …к Кузмичу. Скажи, я разрешаю… выпишет пропуск…

— Спасибо. Вам точно ничего не нужно? Воды там, или…

— Поздно пить… боржоми… курсант… Иди. Иди с глаз моих…

Нерешительно оглядываясь, Юра всё-таки ушёл.

Кузмич — было не отчество, а фамилия коменданта базы. С ударением на первом слоге. Звали его Виктор Слободанович.

— Как добираться, знаешь? — хмуро спросил он, выписывая пропуска на выход с территории и на возвращение.

— Так точно.

— На всякий случай: послезавтра в семь утра из Гомеля будет автобус, с того же места. Имей в виду.

— Спасибо. Это новый набор?

— Нет, это вам везут казённых шлюх — отметить окончание курсов… Кстати, поосторожнее там, в этом Отрыве. Туда из Зоны притащили гигантских мандавошек-мутантов, в три дня отгрызают хер на хер.

— Понял. Буду проявлять сдержанность.

— Кстати, через полчаса на Киев идёт наша машина. Но место — только в кузове. Поедешь?

— Конечно!

— Тогда у ворот их жди, я распоряжусь, чтобы тебя подобрали…

Когда проезжали Гомель, Юра — со всеми удобствами растянувшийся на сложенном брезенте и краем его укрывшийся — набрал Алёнку, но робот привычно ответил, что вызываемый телефон отключён или находится вне зоны доступа. Тогда для проверки Юра набрал собственный номер — и вместо гудков «занято» услышал, что вызываемый номер не существует. Оригинально, подумал он и сунул бесполезную вещицу в карман. Наверное, это пресловутый выброс так влияет…

Потом он даже поспал — и в одиннадцать, кряхтя, вышел у развилки: грузовикам в Отрыв хода не было, но пройти оставалось всего километра два.

Падал крупный редкий снег, тая на асфальте, но оставаясь лежать на не облетевших ещё кустах, что густо росли вдоль дороги. Юра неторопливо шагал по узкому тротуару, отделённому от проезжей части совсем зелёным газоном без снега — а значит, подогреваемым. Пологая дуга оранжевых фонарей загибалась вправо, к горе света, к замершему размытому фейерверку — так выглядел в темноте и снегопаде ночной Отрыв. Машины неслись в ту и другую сторону одна за одной, но ни единого пешехода Юре не попалось. Так он дошёл до полицейского поста у въезда и спросил у скучающего постового, как найти улицу Зелёную. Выслушал подробный ответ, угостил постового сигаретой, покурил с ним сам; невинное сообщничество в нарушении дурацкого закона уютно сближало.

Искомый дом был дешёвой типовой трёхэтажкой, которые уже несколько лет производили конвейерным способом и ставили повсюду — как когда-то «хрущёвки». Нынешние, правда, приятно отличались тем, что были заточены под создание уютных дворов со сквериками и детскими, а где-то и спортивными площадками. Во дворе дома двенадцать был скверик с тоненькими пока ещё деревцами, скамейками и фонтаном — разумеется, закрытым на зиму.

Юра нашёл нужную дверь и позвонил. Открыла смоляно-чёрная Алевтина. Не узнать её было невозможно.

— Добрый вечер, — сказал Юра. — Вы меня помните?

— Н-нет. Кажется, нет. А я должна?

— Не знаю. Вы тогда были… как бы это сказать… ну, когда с батута…

— Поняла-поняла-поняла. Мне про вас тогда ещё Шура говорил. Вы же тот самый Алёнкин жених?

Сейчас говор Алевтины был совсем другой, чем тогда, при первой встрече, — не тягучий и манерный, а тёплый южнорусский.

— Да. Юра. Алёнки, как я начинаю догадываться, дома нет?

— Нет, Юра, она утром в Киев уехала, к сестре своей. Что-то там у неё случилось, она Алёнке позвонила — та сразу и сорвалась… Ой, да вы проходите же, вы ведь с дороги, да?

— Я с дороги… — Юра вдруг понял, что сейчас заплачет. Ну надо же так! Ну что за непруха! — Я посижу у вас немножко, Аля?

— Ой, да конечно же! И не немножко, меня Алёнка пяткой убьёт, если узнает, что я вас вдруг выставила на холод! Вы и ночуйте, комнатка маленькая, да своя, вдруг она завтра приедет, а вы непонятно где! Нет-нет, сейчас я вас кормить буду, поить буду. Вот заходите, располагайтесь, я вам сейчас полотенце…

И Аля убежала. Юра обратил внимание, что движется она стремительно, но неровно, сильно припадая на левую ногу. Видимо, «зорька» была не всесильна.

Алёнкина комнатка вмещала узкую кровать, зеркало с призеркальным столиком и высокий пенал для одежды. На подоконнике стоял печальный цветок в горшке и лежал кожаный, подбитый длинным рыжим мехом лётный шлем с наушниками…

Юра взял шлем и прижал к лицу.

— До Алёнки мне вот всегда трудно было дозвониться, — с досадой сказала Аля и прекратила терзать телефон. — Почему-то такое у неё несчастье. Отключает она его часто, и что с ней делать, я прямо не знаю. И сама она мучается, и другим неудобства, а всё равно — рассердится на него, накричит, обругает и отключит. Ой, Юра, тяжко тебе с нею будет, это просто же ветер с погодой какой-то, а не нежная женщина…

Юра разводил руками и со всем соглашался. Его вдруг разморило, мысли плыли, слова не связывались. Снова в засаду, говорил он себе, и — ждать, ждать. Сколько ждёшь в засаде, столько потом живёшь в раю… Аля, наверное, поняла наконец, что гость сейчас свалится со стула, и благосклонно отпустила его спать, кокетливо предупредив, что чтобы ничего такого, потому что — ни в коем случае, она девушка скромная.

— Алечка, — Юра прижал руку к сердцу, — не обижайся, пожалуйста, но я точно не буду к тебе приставать. Просто сил никаких нет…

Аля выдала ему свежее бельё, но он не стал перестилать постель и с некоторым трепетом лёг на простыню, хранившую остатки Алёнкиного тепла. А наволочка помнила запах её волос… Фетишист, сказал он себе и уснул — несчастный и счастливый одновременно.

Он вернулся на базу настолько физически разбитым и вялым, что врач положил его на сутки в госпиталь — обследовать и подлечить, если нужно. На соседней койке лежал Костя Новиков, бывший инкассатор из Тюмени; Юра был, естественно, с ним знаком, но не дружен — как-то оно не сложилось. Костя, от природы туповатый и нелюдимый, изо всех сил старался понравиться, для чего играл роль «своего парня», но играл её слишком однообразно: постоянно рассказывал историю своей половой жизни и травил настолько злые и грязные анекдоты (от которых хотелось не смеяться, а блевать), что его осаживал даже толстокожий Большаков, сам не дурак попохабничать. К счастью, сейчас у Кости была повреждена челюсть — случайно выстрелил из «Секача», который держал стволом вниз, и прикладом его приложило прилично: перелом в двух местах, — потому говорил он мало и с трудом.

Такой сосед Юру устраивал.

Днём заходил Чернобрив, интересовался самочувствием. Юра отдал ему добытый Алей рецепт «пионерской зорьки» и сказал, что вообще-то всё нормально, наверное, слегка простудился, пока ехал.

А вечером позвонила Алёнка. Нет, она ещё не вернулась, она в Киеве, у сестры Эллы, у неё тут траблы, надо помочь, сама-сама, ну как же неудачно, ты на неё не сердись, она вообще-то хорошая, люблю, но ты же уже скоро, да? Да, сказал Юра, ещё месяц — и буду приезжать просто с завидной регулярностью, как кукушка из ходиков. Телефон на этот раз определился, и Юре это показалось добрым знаком.

Ночь он проспал восторженно и проснулся новым человеком, что доктор не преминул отнести к своим заслугам. Ну да, шесть уколов (два из них болели до сих пор) витаминов в лошадиных дозах, да ещё всяческие гормоны и стимуляторы и мёртвого подымут и заставят бежать марафон с барьерами…

Автобус простоял на КПП полчаса, пропуская вперёд себя крытые грузовики, бэтээры и бээмпэшки с эмблемами СКК, Смешанной контрольной комиссии, для простоты (хотя и неправильно) называемой «миротворческой». Юра слышал, что уже после Нового года СКК распускают, и охраной Зоны будут заниматься ЧОПы (в том числе и «Волкодав») и войска МВД Евро-Азиатского Союза; но пока что СКК существовала и старалась напоследок наделать побольше шума и взметнуть побольше пыли. А может быть, и замести какие-нибудь стрёмные следы. Рассказывали о «миротворцах» много всего нехорошего.

Позади почти сплошняком лежал снег, и только на болотце чернела вода и торчали косо, будто придавленные ветром, стебли камыша. Ну и дорога, конечно, сильно выделялась на белом… Зато небо было голубым, подёрнутым высокими перистыми облаками, сулящими свежесть. Впереди же, сразу за первой линией проволоки, снег лежал пятнами, а дальше и пятен не было, сплошная блёклая серо-зелёная трава, серо-жёлто-буро-зелёные кусты и деревья — и блёклые голубовато-серые облака, висящие низко, чуть заметно двигались слева направо; со спутников постоянно был виден как бы вытянутый овальный циклон, спиральные рукава облаков и очень мало просветов, и только где-то ближе к середине его чернело круглое отверстие километров пять-шесть в диаметре. Ничего особенного под «глазом Зоны» не происходило, да он и не висел всё время в одном месте, а ползал над довольно обширной местностью. Наверное, наблюдал.

Внешний ряд ограждения, обратил внимание Юра, был выполнен явно на скорую руку и явно из материалов б/у: на деревянных кольях виднелись следы побелки, а проволока проржавела не то что до рыжины, а местами дочерна. Зато внутренний ряд, метрах в пятидесяти от того, отличался добротностью и наверняка стоил бешеных денег: бетонные столбы, а между ними густо натянута не проволока даже, а стальная лента «репейник» с зазубренными шипами, из которых не выпутаться. Сами ворота были сдвижные, из толстого железа; такие, Юра знал, удержат и несущийся на полной скорости «Урал»; помнутся, покорёжатся, но удержат. Две пулемётные вышки с бронеколпаками справа и слева от ворот придавали этому узлу дополнительную неуязвимость; а позади, метрах в двухстах, Юра заметил, когда ехали, минимум четыре замаскированные огневые точки. Здесь предполагали держаться долго…

Наконец кто-то где-то принял решение, из вагончика вышел поджарый майор в малиновом берете, заглянул в автобус, удостоверился, что никто не пропал и не появились лишние; козырнул Чернобриву:

— Проезжайте.

Ворота с лязгом отъехали в сторону, автобус тронулся, мягко перевалил через рельс…

— Здравствуй, Зона, — тихо сказал кто-то сзади.

Юра прикрыл глаза, прислушиваясь к себе. Ещё ничего не произошло, а его начало вдруг охватывать чувство неизбежной неудачи, бесславного провала… Потом он отчётливо ощутил на себе чей-то взгляд. Пристальный внимательный взгляд. В его взводе был сержант Гарик Береш, из обрусевших венгров; он говорил, что чувствует, когда в него целятся, особенно если целится снайпер. И действительно, несколько раз он буквально чудом ускользал от выстрела. Увы: подорвался на мине… не насмерть, но так, что лучше бы насмерть.

Юра осторожно оглянулся. Да, на него смотрели. Но это была всего лишь Настя.

— Как ты? — спросила она одними губами.

Юра дёрнул щекой: хреново. Он понял, что чувствует себя как при стремительной смене погоды. Распирает башку, тошнит…

— Пройдёт, — сказала она.

Но — долго не проходило.

Полевой лагерь «Ромашка» (в память о старом пионерском, стоявшем здесь же и сожжённом в пепел ещё лет десять назад), который «Волкодав» делил с ещё одним ЧОПом, «Аскольд», располагался километрах в пятнадцати от КПП на развилке дорог и представлял собой хоть и хорошо укреплённый, но совершенно обычный переносной городок из щитовых разборных домиков, вагончиков-балков и трейлеров; в центре стояли две огромные палатки, в каких обыкновенно разворачиваются штабы и госпитали; так и здесь: одна палатка вмещала штабы и полевые канцелярии, а другая — медпункт и научные лаборатории.

Хотя географически это была вполне себе Зона, пусть и периферия её, но, кроме характерного сероватого оттенка травы вокруг и неестественной сочности и живости будто бы осенней листвы на деревьях в близком лесу, ничто больше о существовании Зоны не напоминало. И даже многочисленные бесстрашные мыши, живущие в домиках, были самые что ни на есть обыкновенные, никакие не мутанты.

В комнатках разместились по двое или по четверо. Юре и Саше Назаренко досталась двухместка, причём более просторная, чем у остальных. Привилегии разведчиков. По опыту Юра знал, что через месяц начальство будет сквозь пальцы смотреть и на неуставную обувь, и на тельняшку вместо синей форменной фуфайки с эмблемой, да и на всё что угодно — лишь бы был результат. Хотя в таких вот маленьких частных армиях единообразию формы придают куда большее значение, чем в настоящих, и стоит поставить рядом два отделения, как сразу понятно, откуда кто.

Звания тоже отличались. Пока что, до окончания испытательного срока, все были курсантами и старшими курсантами; по окончании все получат звание бойца, а дальше как пойдёт: старший боец, звеньевой, десятник, поручик, ротмистр, бригадир… Чернобрив был ротмистром. «Армия» пока что была крошечной — четыреста человек, — и ступенек в ней было раз-два, и обчёлся.

Первый день прошёл в классах: тщательно изучали местность, места вероятного появления мутантов, места концентрированного проявления аномальной активности, наиболее простые и доступные маршруты следования. Зона нашей ответственности, объяснял молодой бритоголовый, но бородатый инструктор по фамилии Откупщиков, распространяется от КПП до аномальных скоплений «Девятка», «Серый боров», «Бахчисарайский фонтан» и «Стремена», то есть представляет собой почти правильный квадрат пятнадцать на пятнадцать километров, — на тех, кто в этом квадрате находится постоянно, ну а также на всех тех, кто нашего покровительства возжелает. Официальный пункт скупки находится у КПП, мы его проезжали. Туда мало кто ходит, потому что цены там государственные, низкие. Но ходят тем не менее и что-то приносят. Второй пункт — это сталкерский лагерь «Электро» на территории заброшенной районной подстанции. Продать добычу там можно в баре «Пять киловольт» и у пары бродячих барыг. Цены опять же там дают не слишком высокие, поэтому и клиентура так себе. Но это место почти безопасное — пришёл, продал, деньги получил, что надо — перевёл по сети родным или в банк, что не надо — пропил на месте. И над барыгами там достаточно жёсткий контроль: приносят им обычно вещички простенькие и недорогие, хотя и помногу; часть перекупают учёные тут же, а остальное идёт через таможню на легальный рынок, а в нелегальный оборот поступает процентов пять-семь от силы. Но есть в нашей же зоне ответственности и лагерь «Клуб» — и потому, что располагается в бывшем клубе бывшего дома отдыха, и потому, что доступ только для своих, чужие там не появляются. Вот туда, похоже, и несут вещи неизвестные, особо ценные, опасные. Не далее как месяц назад через «Клуб» прошли два «гнезда кукушки», которые на границе едва успели перехватить наши атомщики — не сами, понятно, а с помощью КГБ и Интерпола. Чтоб знать: «гнездо кукушки» позволяет создать полноценную атомную бомбу из низкообогащённого урана; манхэттенский взрыв позапрошлого года был такой вот бомбой. Теперь от нас ждут, чтобы мы взяли «Клуб» под полный контроль. Взять — не проблема, но проблема в том, что функция его тут же перейдёт на любой другой произвольно взятый локус в Зоне; людей можно перебить или засадить надолго, а функции останутся… До недавних пор эта проблема если не решалась в полной мере, то хотя бы накал её снижался тем, что именно учёные покупали — и дорого — либо неизвестные, либо самые опасные предметы. Но тут у учёных случилась маленькая некровопролитная междоусобная войнушка, и этим кто-то воспользовался; возможно, он же и спровоцировал междоусобицу, мы выясняем… В общем, задача номер раз: сделать так, чтобы старатели-одиночки или независимые артели несли сюда, в лагерь «Ромашка», как можно больше найденного, а к конкурентам нашим не несли. Поэтому нашим клиентам мы обеспечиваем полнейшую безопасность, а клиентам конкурентов — ни фига не обеспечиваем… Задача номер два: эскортировать наших учёных туда, куда они скажут, и выполнять все их прихоти, если это не вступает в противоречия с контрактом. Ну и задача номер три: всеми возможными способами вытеснять вооружённые банды из зоны нашей ответственности.

— Именно вытеснять? — решил уточнить кто-то.

— Желательно — вытеснять. До тех пор, пока СКК с её войсками не покинут окрестностей Зоны, мы ничего не сможем сделать с организованными бандами. Именно миротворцы их снабжают, прикрывают, прячут, снабжают оружием, информацией… Уйдут миротворцы — займёмся и бандами. Только тогда. Поскольку сил у нас на это благое дело пока что маловато.

После второго укола Юра немедленно уснул. Он даже не помнил, как добрался до койки. Вышел из медпункта, а потом…

Вот теперь обильно снились обещанные сны. Связанные почему-то с разрухой. Он то пробирался по дырявой танцующей крыше, борясь со страхом высоты, доски скрипели и трескались, гвозди с хрястом выдирались из стропил. То он оказывался в лабиринте пустых комнат, и в некоторых свалены были беспорядочно разломанные столы и стулья, а некоторые были пусты, и даже линолеум, тоненький, сиротский, был отодран. То шёл по улицам Москвы (откуда-то он знал, что это Москва), дома стояли выгоревшие, дым кое-где сочился из уголков окон вниз: так изо рта трупа стекает нитка слизи. В Москве ему требовалось найти кого-то или что-то; как ни странно, работала связь, нужно было только сильно давить на кнопки телефона. Он старательно давил, но каждый раз попадал не туда. Всё завалено было битой и раздавленной штукатуркой, каким-то тряпьём, досками, кровельным железом или обломками шифера. Потом он догадался, что можно сесть в трамвай. Трамвай был длинный, сквозной. Многие в нём ехали не первый день. По сторонам от прохода торговали лавочки: сигареты, пиво, корейская морковка. Проголодавшись, он спросил хот-дог, его испугались и чуть не побили: оказывается, из-за горящих собак всё и началось. Потом оказалось, что трамвай идёт прямо, а Юре нужно направо, он быстро подбежал к перекрёстку трамвая и повернул. Тут было свободнее, и на многих сиденьях спали, подобрав ноги, какие-то женщины в платках и пуховиках, подложив под голову топоры и лопаты…

И ещё всякая дрянь снилась. Как назло, ничто не забылось из приснившегося, и остаток дня Юра пребывал в крайне скверном расположении духа.

Можно было утешаться тем, что Назаренко было ещё хуже. Его оставили в медпункте, он там лежал под капельницей и блевал.

Вечером появилась Настя.

— Неудачно начинается, — сказала она.

— Поясни.

Она рассказала: вся работа в Зоне строится на графиках выбросов. Случаются они со сложной периодичностью: от раз в пять дней до раз в двадцать семь дней (чем реже, тем выше балл интенсивности), и периодичность эта более или менее устойчивая, то есть, зная, сколько времени прошло между двумя предыдущими, можно, просто взглянув на график, достаточно точно сказать, когда произойдёт следующий и второй за ним; дальнейшие уже нужно вычислять, но эти вычисления не представляют особой сложности. Но это только в том случае, если выброс, что называется, полноценный. К сожалению, два последних оказались, как это здесь называется, «смазанными», а значит, весь график наблюдений летит к чертям, всё начинается как бы с нуля, — то есть никто не знает наверняка, когда теперь будет следующий выброс и каким по интенсивности, возможно, что и катастрофическим, как в одиннадцатом или шестнадцатом… В общем, похоже на то, что в ближайшие две недели никаких дальних рейдов не будет, а жаль, потому что у неё, Насти, только-только что-то начало получаться…

— Тебе давно уже эти прививки сделали? — спросил Юра.

— Первый раз — два года назад. Но тогда был неудачный препарат, очень недолго действовал, — охотно начала рассказывать Настя. — И второй раз — в начале этого года, уже вот эту «формулу эр», что и вам вкололи. Сейчас я её взбодрила…

— Ну и что это даёт? Конкретно тебе?

— Я вижу простым глазом все ловушки. Без приборов. И даже те, которые не ловятся приборами. Я понимаю, какие из них опасные, а какие — разряженные, одна видимость. На меня не действует вся эта психотроника. То есть действует, но не подавляет — просто болит голова, темнеет в глазах, и всё. Похоже, не действует псевдорадиация. Тут я сама над собой опыт поставила, ты только отцу не говори, ладно? — специально хапнула дозу, а потом сдала кровь на анализ. То есть до облучения сдала и после. Ни малейшей разницы. Я вот думаю, может, и выбросы на нас теперь действовать не будут?

— Может, сначала на кошках? — предложил Юра.

— Кошкам выбросы вообще по барабану, — сказала Настя. — Они от них бесятся, но и только. Мрут одни люди. И почему-то овцы. Козы, например, отряхнулись и пошли. Лошади, собаки, коровы — ну, маются, да, стонут, орут… А люди и овцы — вжмур. Непонятно.

— Может, и гравитация концентрированная действовать не должна? — предположил Юра.

— Может, — согласилась Настя. — Только пробовать боязно. А вот «песчаная ловушка» точно не берёт.

— А это что, я даже не слышал?

— Это такая штука… В общем, человек проваливается по щиколотку — и его там, под землёй, что-то начинает растворять. Причём безболезненно. Но он так погружается, погружается… Если выдернуть — ног нет, аккуратно слизаны. А я вот провалилась — и хоть бы хны.

— Так, может, это просто зыбучка была?

— Нет. Я же не просто так залезла, я пацана вытаскивала… Вовремя успела — всего лишь без ступней остался. «Песчанки» редко встречаются, но описания есть, ты внимательнее методички читай. Вот уж что-что, а они-то действительно кровью написаны…

— Настя, — спросил Юра, — а чем ты конкретно занималась в армии? То есть я понимаю: «исполняла приказы». Ты мне просто конкретные примеры дай, а?

— Мы в основном обеспечивали визиты всяких официальных делегаций, — сказала Настя. — Вся черновая работа — на нас, на армии. А этих делегаций на моей памяти штук пятнадцать было. И вот смотри: изучить маршрут, провешить маршрут, расставить секреты и заставы, обеспечить возможную эвакуацию… Больше всего хлопот было с виповскими охранцами из СБУ или там ФСО, ни хрена ни в чём не понимают, а суются везде и бычат со страшной силой…

— Понятно… — Юра поскрёб подбородок; кстати, надо бы побриться; забыл. — Наверное, ты у нас старшей будешь…

— Нет. — Она энергично помотала головой. — Леонид Ильич-с не позволят-с. Старшим, я думаю, будешь ты — у тебя и опыт армейский куда как хорош, и отцу ты очень приглянулся. Ты, говорит он мне, на него смотри и учись, как правильно службу служить… Это я подлизываться начинаю, если кто не понял.

— Но у тебя же опыт…

— Это наживаемо. Нет, отец меня долго ещё будет в чёрном тельце держать, я его знаю. Я его лучше знаю, чем он сам себя… ну да ладно. Как там твоя невеста?

— Да вроде нормально… надо будет попробовать позвонить сегодня — тут же протянут кабель?

— Конечно. Слушай, Юр, а где ты так стрелять научился? Я вроде бы не в последних была, но как увидела твои записи…

— Будешь смеяться — в основном в тире. У меня дядька был тренер по стендовой стрельбе, так что мне прямая дорога была в спортсмены. Только вот… ну, ты меня понимаешь. Сама, вижу, такая же.

— Нет, а правда: почему армия?

— Ф-ф-ф… Имей в виду: мысль изреченная есть ложь. Примерно так: назло матери. Она меня всё моё сознательное детство кодировала: что угодно, только не в армию, будем косить, вплоть до эмиграции… Ну и докодировалась: подал документы в военное училище. Наблюдал, как её корёжило. Потом раскаивался, конечно…

— Ты её не любишь?

— Вообще-то люблю. Но она меня всё время ломала. И вот в этом узком участке спектра — да, не люблю. Простить не могу… многого. И, в общем, рад, что настоял на своём. А у тебя, по-моему, всё наоборот?

— Да, я папенькина дочка… И тоже рада.

Всё это время, ведя разговор, Юра вспоминал совместные тренировки в гипносферах — нарабатывалась слаженность групп. Настя была, похоже, вполне надёжным партнёром, быстрым и точным бойцом, хорошо видевшим местность и понимающим момент. Придраться было совершенно не к чему. И в то же время Юра знал, что, будь его воля и формируй он группу сам, Насте в ней места не нашлось бы. Почему? — нет ответа. И сейчас Юра только ещё сильнее укрепился в этой своей уверенности. Иррациональное отторжение. Он вспомнил бывшего следака Серёгу: «Ты про это дело что-то настоящее знаешь, но при этом сам даже не чувствуешь, что оно в тебе сидит, это знание…» Но нет, здесь было что-то другое.

Ему вкололи третий и последний укол, он мгновенно уснул — и тут начался выброс. Юру, естественно, спустили в убежище, но ему снилось, что наоборот — его забыли наверху. Забыли одного. А он очнулся и не мог понять, что происходит. Чудовищной детализации был сон…

Дата добавления: 2015-08-27