Спираль 6 страница

— Автомат Бешанова, товарищ инструктор.

— Почему выбрали это оружие?

— Модель проходила войсковые испытания в нашей бригаде.

— То есть привыкли к нему раньше?

— Так точно.

— Достоинства, недостатки знаете?

— Думаю, да. В основном.

— Расход боеприпасов?

— Полтора магазина.

— При этом поражены шесть целей, из них одна — высокого класса защиты. Курсант Шихметов.

— Здесь.

— Оружие?

— Боевое ружьё.

— Мотив выбора?

— Всё остальное показалось ещё хуже.

— Достоинства, недостатки?

— Из достоинств — хорошая маневренность, высокая убойная сила. Из недостатков — при выстреле гранатой засвечивается ПНВ.

— Это скорее недостаток ПНВ, а не оружия. Сегодня же подойдите к инженеру, отрегулируйте. Расход боеприпасов?

— Две гранаты, четыре пулевых патрона.

— Поражены две цели — высокого и наивысшего класса защиты. Причём благодаря выдержке курсанта Шихметова у нас всё же остались несколько человек живыми… Курсант Назаренко.

— Здесь.

— Вы находились рядом с курсантом Шихметовым. Почему оставили позицию?

— Я не оставлял позиции, товарищ инструктор! Я переменил позицию. У меня был ограниченный сектор обстрела, я отошёл к трансформаторной будке, чтобы иметь возможность…

— Вас смутила беспорядочная пальба, поднятая нашими дорогими покойниками. Вы решили принять участие в этом весёлом безобразии. Получилось?

— Никак нет. Я ничего не увидел.

— А тем временем Шихметов в одиночку расправился с «кровососом-боссом». Вы же попали под ментальный удар «контролёра-Б» и превратились в овощ. В кабачок, товарищ курсант, в кабачок. На этой жизнерадостной ноте мы и закончим малый разбор. Полный разбор — на утреннем занятии. Всем спать. Больше побудок не будет. Да, и подъём на час позже. Разойдись.

Уснёшь тут…

Утром Юра по возможности незаметно поискал выброшенный патрон, нашёл — и после отбоя, уединившись, расковырял его. Конечно, вместо пули был хрупкий пластиковый контейнер с каким-то тяжёлым бесцветным порошком внутри. А ты чего ожидал? — спросил себя Юра. И мысленно пожал плечами. Почему-то и настоящей пуле он не особо удивился бы…

— Пошёл!

Пошёл — это вовсе не значит, что сразу рванул с места. Быстро, но без суеты проверил дыхательную маску, поправил очки-полярики, плотно, как маска ныряльщика, прилипшие к лицу, взглянул на ПДА, выключил-включил индикатор СВЧ-поля и квазигравитации, подпрыгнул на месте, активизируя динамические подошвы ботинок, а заодно проверив, не брякает ли что, тронул кобуру с пистолетом, передёрнул затвор ружья (в патронах картечь), сдвинул предохранитель вверх, вдохнул-выдохнул… и экономным стелющимся шагом побежал к первой вешке. В наушниках успокаивающе тикал метроном.

Первая вешка — это кол с обрывами колючей проволоки. Кол стоит на невысокой насыпи, и пока до него не добежишь, дистанцию не увидишь. Гравий насыпи обильно полит тяжёлым маслом, блестят рельсы.

Стоп.

Пока никто не нападает, можно пять секунд потратить, чтобы оглядеться.

От кола вниз идут три протоптанные дорожки, дальше они теряются в бурьяне, вторая вешка — накренившийся столб с обрывками проводов, до него метров двести. Левая дорожка — там трава гуще, и торчат те репейники, которые потом не отодрать даже от кевлара. По большому счёту, это не так страшно… Средняя дорожка — какие-то неприятные кустики, словно опутанные паутиной. Правая даёт большого крюка и проходит возле густых камышей… В общем, Илья Муромец, налево пойдёшь — штаны потеряешь, направо — голову сложишь, прямо — пидорасом станешь…

Идём направо.

Почему? Просто так. Кустики не нравятся. А в камышах — ну разве что мелкие кабанчики…

Там же, справа, метрах в тридцати по насыпи по обе стороны рельсов обильно белели чьи-то косточки. Ну а как же. Косточки в ряд, звёздочки в ряд, трамвай переехал отряд октябрят… Юра уже спускался по тропе. Сиська налево, сиська направо — с ними погибла вожатая Клава… бля!

Щебень вдруг стал скользким, как лёд. Ноги сделали попытку разъехаться. Юра рывком развернулся к склону боком, согнул ноги в коленях, зафиксировал голеностопы, вцепляясь отвердевшими ребордами в неровности грунта. Замер, ловя равновесие. «Совковое масло», аномалия безопасная, но противная. Главное — не встать на четыре кости…

Чуть двигая стопами, он начал спускаться вниз. Пятно, зараза, могло оказаться безразмерным, не так давно кто-то из ребят влетел на такое же на шоссе — и так и не смог выбраться сам, пришлось искать верёвку и вытаскивать на верёвке. Со стороны выглядит смешно…

Кончилось. Ха-ха. Ну, слава Зоне.

Будем считать, пронесло.

Мельком взглянул на ПДА. Ничего. Ни аномалий, ни органики.

Побежали.

Это сталкеры-старатели по Зоне не бегают, ходят солидно, озираясь по сторонам и заглядывая под каждый кустик. Нам, кабанам, такая роскошь недоступна. Тринадцать километров в час — минимум. При двадцати шести кэгэ на себе. Ладно, груз не в счёт, по горам приходилось и сорок шесть таскать…

Бип. Бип-бип.

Кто-то появился.

Впереди справа. Органика, от пятидесяти до ста кэгэ. Кабан. Картечь? Нет, поменяем.

Не сбавляя шаг, сменил магазин — на оболочечные экспансивные. Первый выстрел будет картечным и скорее всего просто обозлит кабанчика — он наклонит башку и попрёт. И тогда надо бить в загривок. Черепа у этих тварей каменные, и кость в два пальца толщиной…

Бип-бип-бип!..

Ну и где ты? А, вижу.

Картечь скашивает несколько камышин, и зверь на долю секунды теряется — не от боли, конечно, а оттого, что внезапно видит стрелка. Потом — приседает, как пёс, и прыгает. Про этих кабанов говорят, что они могут прыгнуть на тридцать метров и залезть на дерево. Юра бьёт его влёт, куда-то попадает — зверь, касаясь земли, не повторяет прыжок, а тормозит юзом, грязь летит из-под задних копыт… Ещё пуля — прицельно в лопатку. Всё.

Страшная штука — экспансивная пуля. Потом на вскрытии посмотрим, что там у него вынесло. Сердце и позвоночник скорее всего.

Не задерживаемся.

З-з-з!

Что это?

На ПДА чисто, но это ничего не значит. Аномалии, определяемые по СВЧ-полю, могут быть не точечными, а рассредоточенными. «Жаровня», например. Или «подземная гроза». Тормозим.

Где?

Слева от тропы трава желтее. Чуть-чуть. Так бы и внимания не обратил…

Обойдём?

Бип.

Ещё один кабан?

Бип-бип-бип-бип-бип!..

Стадо. Зар-раза…

Уходим влево. Вокруг желтоватого пятна.

З-з-з! З-з-з!

Что ещё? Красненький кружочек. И судя по специфической примятости травы — «карусель». Метров пятьдесят в диаметре.

Обходим и её? Пожалуй, да.

Бип-бип-бип-бип-бип!.. Бип-бип-бип-бип-бип!..

Вот оно и стадо. С десяток спин.

Продолжаем движение. Возможно, разойдёмся.

Ага, щаз. Так нам и дали разойтись миром.

Стадо разделяется. Шесть спин встают на след, три — обходят с другой стороны. Это хорошо, где они пройдут, пройду и я. И бежать им дальше, а значит, опоздают.

А теперь — дискотека!..

Ручная граната — пошла. И ещё до взрыва — два выстрела по передним. В гранате газ, вернее, мельчайший порошок, близкий родственник тому снадобью, которым обездвиживают тигров. Совсем обездвижить кабанов за считаные секунды он не сможет, но силу и резвость подрежет.

Юра выпустил по пуле в замешкавшихся свиней, сменил магазин и оглянулся. Пошедшая в обход троица была ещё метрах в шестидесяти. Видимо, близость аномалий заставляла зверей бежать медленнее и аккуратнее. Юра вернулся к основной стае, аккуратно и прицельно всадил по пуле в каждую тушку, сменил магазин, развернулся — как раз вовремя. Несшийся чуть впереди секач как раз прыгнул и словил пулю в грудь, Юра выстрелил по левому от себя, попал в голову — брызнули клочья содранной кожи и ухо, выстрелил ещё — и снова в голый уже череп, и только третьей пулей метров с десяти перебил позвоночник, и зверь покатился, раскидывая неожиданно длинные ноги, а где третий? — а третий, шарахнувшись в сторону, зацепил «карусель» и сейчас медленно поднимался в воздух, судорожно пытаясь дотянуться до земли… Юра оглянулся через плечо — не встаёт ли кто? — нет, все лежали смирно. И тогда он распластался ничком, жалея, что не может зажать уши…

Чудовищный визг растягиваемого, выкручиваемого и ломаемого очень прочного зверя завершился долгим хряским звуком. Юра чуть выждал и приподнялся. Слава Зоне, разорвало кабана немного в стороне, и кровь с дерьмом улетели мимо. А могло и накрыть…

Так вот оно и бывает в Зоне.

Взгляд на ПДА. Чисто. Детектор продолжал зуммерить. Юра прошёл мимо двух убитых кабанов, отметив, что первому из них вывернуло наружу несколько рёбер. Неплохо, неплохо. Охотиться, конечно, с таким ружьём стрёмно, из туши получается сплошное рагу…

По следам кабанов Юра вернулся на тропинку. Взгляд вперёд. Чисто. На ПДА. Чисто. Побежали.

Настоящие сложности начались на третьем рубеже, в котловане. Котлован был здоровенный, глубиной метров десять, заваленный какими-то ржавыми металлоконструкциями и кусками труб полуметрового диаметра; примерно четверть площади котлована — дальний правый угол — занимал частично сохранившийся навес, разумеется, с дырами, с заплатами, с торчащими сквозь кровлю концами стропил. Примерно посередине дно котлована пересекала, усугубляя непроходимость, довольно широкая — на грани перепрыгнуть — канава, до краёв заполненная неприятно шевелящейся зеленовато-коричневой жижей.

На противоположном краю котлована возвышался подобный мамонту, обросший «стальным волосом» катерпиллер с высоко задранным ножом.

Индикатор квазигравитации и СВЧ-поля зуммерил непрерывно, и на экране ПДА светились полтора десятка красных и розовых кружочков и пятнышек, и одно из пятнышек, в дальнем левом углу котлована, как-то необычно подрагивало.

Железная пожарная лестница, и даже с перилами, была переброшена с этого края котлована на крышу навеса, но как раз там, где она касалась крыши, на экране расплывалась бледно-розовая клякса. Что это? «Жадинка», «зыбь»? В общем, что-то контактное. В бинокль ничего не видно. Можно, конечно, взять с собой доску и перекинуть её поверх… но сама крыша не внушает. Совсем не внушает. Сто десять кэгэ… не выдержит. А главное, железо кровли не позволяет задетектировать многое из того, что под этим железом может прятаться. Вдруг там всё «студнем» залито по самое не балуйся?

Отказать.

Спуститься вниз и тупо пробираться между металлоломом и аномалиями? Можно, конечно, и скорее всего так и придётся сделать. Но это минут сорок. В лучшем случае. А то и час. Лазали, знаем.

Юра посмотрел на катерпиллер. Красиво стоит… Потом перевёл взгляд на экран. Уменьшил масштаб. Я здесь, он здесь. Между нами, можно сказать, стена. Две «плеши» и четыре «электры», а что вот это?.. Не знаю и знать не хочу. Но если я отойду к лестнице, то вот так, наискосок, тросик вполне можно будет забросить, и ничего существенного под тросиком не окажется, разве что вот эта «жарка», но вряд ли она смотрит вверх, да и высоковато для «жарки».

Работаем?

Работаем.

Удачно: конец лестницы, лежащий на краю обрыва, надёжно пришпилен к земле двумя кусками рельсов. Кто-то постарался, спасибо ему. На всякий случай Юра подёргал за один рельс, за второй — не шелохнулись, забиты как следует. Да и молотили от души, вон как торцы поплющило… а теперь, господа знатоки, хором исполните песню о дереве, вынужденном из-за одиночества заниматься бодибилдингом…

Он насадил на ствол «кошкомёт», из трёх гарпунов выбрал самый лёгкий, повозился, прикрепляя безынерционную катушку к одному из рельсов, снял с тормоза и сбросил несколько первых витков тросика на землю, потом взял дальномером расстояние до кабины бульдозера (шестьдесят шесть метров), ввёл данные в баллистический калькулятор, прицелился и выстрелил. Тяжёлая пуля, войдя в полость гарпуна, увлекла его за собой. С тонким свистом улетел тросик, нарисовав на миг идеально правильную параболу, соединившую два берега. С чётким «бдыщь!» гарпун вонзился в переплёт кабины, теперь его оттуда без инструмента не вынешь. Юра дал обратный ход катушке, выбирая слабину.

Ну, вот и всё.

Побежали?

Не-а.

Чуть заметное изменение тона зуммера заставило его замереть. Взгляд влево, перед собой, вправо, вниз. Ничего. Взгляд на ПДА.

То пятнышко в углу. Оно выросло? Кажется, выросло. И вытянулось. Амёба.

Бинокль.

Чёрт, против света, и как мне рассмотреть, что там происходит в плотной тени? Юра снял очки, плотно прижал бинокль к глазам, придавил кнопочку подстройки яркости и контраста. Не-а, не-а, не-а… не берёт. УФ-фильтр. По-прежнему ничего. ИК-фильтр…

А вот теперь — да. Но что же это такое может быть?

Переливаясь всеми оттенками серого, в углу котлована раскручивалась какая-то воронка. Нет, не воронка — а как бы заготовка глиняного кувшина на гончарном кругу: узкое основание, потом почти шарообразное тело, потом перехват, потом широкий раструб горлышка — и всё это текучее, изменчивое, подвижное… засасывающее… и растущее. Зуммер верещал всё тревожнее. Юра отнял от глаз бинокль, поморщился от света, надел очки-полярики. Да, вот теперь видно — подрагивающее марево… и поднятый в воздух песочек, похожий на обычный вихорёк. Какая-то разновидность «воронки»? Нет, те как сжатые пружины, пока в них никто или ничто не попало, её можно выявить только по ортогональной квазигравитации. Это что-то совсем другое…

Эх, была не была. Юра взял магазин с «паучками» — спецгранатами, которыми весьма эффективно разряжаются «Электры». Выбросил пулевой патрон из патронника, сунул в карман. Прицелился в раструб, выстрелил. Граната, оставляя оранжевую трассу дыма, вдруг как бы остановилась в воздухе, заметалась — и, свечой взмыв вверх, лопнула, разбросав в стороны тонкие металлические спирали.

Оба-на… Неожиданно.

А простой гранатой? И не в пасть, а в основание?

Взрыв глухой, прямо и не взрыв, а — книжка упала. Ну, тогда ещё разочек. Пыль взлетела, закружилась… и вдруг хлопнулась вниз. Как будто её со страшной силой притянуло к земле.

И сразу изменился тембр зуммера.

Юра взял бинокль. ИК-фильтр. И что у нас там, в углу?

А ничего. Просто тень. И что это было, спросить не у кого. Пока, разумеется. Потом просмотрим запись…

Юра проверил, хорошо ли натянут тросик — тросик был натянут хорошо, в меру, то есть будет немного провисать, — пристегнул специальными захватами на «лафитничке» ружьё поперёк груди, защёлкнул на тросике поясной карабин, поудобнее обхватил тросик руками и ногами — и потихонечку пополз вперёд.

Сколько раз вот так он перебирался через ущелья, совершенно без мандража, как будто гулял по бульвару… а здесь вдруг впервые ощутил всю беззащитность спины. Не просто над бездной полз он, а над какой-то особо хищной бездной, бездной с миллионом глаз и миллиардом клыков. Он вдруг понял, что совсем один, что в случае чего никто не спасёт, а смерть его будет особо гнусной. Хоть любая смерть гнусна, но Юра раньше как-то вполне бестрепетно представлял и свои мозги в каске, и своё развороченное миной брюхо… а вот сейчас его вдруг взяло и проняло. Глаза сами собой зажмурились до искр, до лилового пламени под веками, до полёта больших медленных звёзд. Ничего не было вокруг, одна пустота, и эта пустота поворачивала его то так, то этак, как бы выбирая, с какой стороны запустить в его бок ядовитые ломкие зубы — длинные и кривые, как у глубоководных рыб. Оцепенение охватило всё тело, и хотелось скорчиться и спрятать лицо в коленках, но не было ни малейшей возможности это сделать, и поэтому приходилось ползти и ползти, хватать, сжимать, подтягиваться… потом сил не стало в руках, и каким-то кусочком даже не мозга, а мозжечка или чего ещё там, ганглия какого-нибудь, он понимал, что уже висит неподвижно, медленно суча руками, свободно скользящими по тросу, кисти не слушались, не сжимались, отказывали, как замёрзшие или мёртвые, — и он правой рукой отпустил трос, поднёс пальцы к лицу, сдвинул маску и вцепился в перчатку зубами, сдавливая и мочаля ногтевые фаланги до тех пор, пока боль не ударила током — сначала в запястье, а потом и в локоть. Это было как нашатырь под нос: глаза открылись. Небо было чёрным, оранжевый тросик резал его пополам. Юра схватился правой рукой за левую, сжал их вместе и, помогая ногами, стал подтягиваться на обеих руках — и да, сдвинулся, сдвинулся, сдвинулся! Посвистывание карабина по неровностям тросика было как музыка, как кавалерийский марш. Наверное, каждый рывок приближал его к цели сантиметров на тридцать. Наконец и левая рука ожила. В глазах более или менее прояснилось, небо стало голубовато-серым, как и положено в Зоне, — не поймёшь, то ли дымка такая, то ли облака. Что это было, Бэрримор?.. Юра запрокинул голову: до бульдозера оставалось ещё далеко. Половина пути, не меньше. Посмотрел направо, в тот угол, где гнездилось непонятное. Вроде спокойно. Скосил глаза, глядя вниз. Точно, половина пути: ровно под ним канава с жижей, и эта жижа будто бы кипит…

И тут его ударило. Он не успел понять, что произошло, сознание милосердно отключилось, осталась только бесстрастная регистрация: паралич всего тела, падение, удар о жижу, жижа сомкнулась, темно и горячо, страшно горячо.

Всё. Конец. Ничего не стало.

Естественно, Юра пришёл в себя тут же, правда, уже снаружи гипносферы. На лицо лилась вода, он замотал головой и зафыркал.

— Неплохо, курсант. — Голос над ним был гулкий и незнакомый. Впрочем, после гипносферы долго не узнавались ни голоса, ни лица.

Юра сел.

— Что это было? — спросил он хрипло.

— Никто не знает. Аномалия «сорок один бэ» по каталогу Васечкина. Зафиксирована один раз, описана частично. Вот так оно и бывает в Зоне, курсант.

— Это я уже понял… В чём моя ошибка?

— После дезактивации аномалии, особенно неизвестной тебе или сомнительной, нужно выждать как минимум десять минут.

— А если бы я выждал?

— Она бы тебя накрыла на краю котлована. Тоже ничего приятного, но отделался бы ожогами. А потом она выдохлась бы на час-полтора.

— А если бы я её не трогал?

— Она тебя уже почуяла.

— М-м… А у этого квеста было безупречное решение?

— Подсунуть ей какую-нибудь живность. Впрочем, это условно. Что делать с реальной «сорок первой», мы пока не знаем. Всё, курсант, на сегодня хватит. Отдыхать.

— В библиотеке?

— В бане. Марш.

Тренировки в гипносферах происходили каждый день. Всего этих дорогущих симуляторов было пять, но одна система часто зависала, и её поставили на ремонт. Гипносфера представляла собой, в сущности, большой трекбол; компьютер моделировал реальность, изображение выводилось на лазерные контактные линзы, тактильные ощущения — на активную подложку комбинезона; с ориентацией и равновесием были некоторые проблемы, но соответствующие органы сразу сбивали с толку пульсирующим избыточным давлением в плотно подогнанных наушниках, и через пару минут мозг начинал верить только глазам…

Пока что тренировались поодиночке; к групповым тренировкам должны были приступить только на последней неделе обучения — то ли по плану, то ли потому, что к тому времени обещали глючную сферу заменить. Обычно группа состояла из пяти человек, и не было смысла нарабатывать слаженность в неполном составе.

Баня, как и многое другое на базе, была простой, но качественной: сухая парилка, русская парилка, джакузи с прохладной водой и обливалка — с ледяной. Помимо всех прочих радостей (нет, девок не полагалось) в бане подавали пиво. Формально — без ограничений, но двое курсантов уже схлопотали по предупреждению за нескромность в потреблении. Остальные были умнее.

Юра хорошо, до благодати, отхлестался в русской, опрокинул на себя ледяную бадейку и вернулся к столу. Под пивко с козьим сыром шёл серьёзный разговор. Солировал Гриша Поткин, бывший врач-подводник.

— …И вот что я ещё сообразил: они все хлещут водку как бы для выведения радионуклидов из организма. Торжественно заявляю: водка ни хрена не выводит. Выводит красное вино, и то не нуклиды, а свободные радикалы… кто не знает, что это такое, тому и знать не обязательно, гадость, короче, — но, в общем, вино при облучении действительно немного помогает. Однако они хлещут водку. И одновременно водка у них — что-то вроде средства против взятия сознания под контроль. Типа, успел винтом полпузыря засадить — и контролёр тебе ничего уже сделать не может…

— Ну, это известное дело, в инструкциях отмечено, — сказал Большаков, бывший казахстанский спецназовец, в бане похожий на восточного бая: бритоголовый, узкоглазый, с широченными покатыми плечами и солидным брюшком — впрочем, совершенно непробиваемым с руки; Юра попытался однажды и проспорил полтинник. — Вроде и если выброс на открытом месте застал, тоже нужно пузырь-другой в себя влить, и шанс появится.

— Так вот и я о том же. Организм, или подсознание, или там интуиция — как угодно назови, — в общем, то, чем внутри себя человек понимает, что с ним происходит, и после старается употребить антидот — ну, типа как больная собака лечебную травку находит, понимаете меня, да, нет? А если не употребляет он этот антидот, то погружается в Зону всё глубже и глубже… чёрные сталкеры, например, категорически не пьют, и «монолитовцы» не пьют…

— Реклама героина, — сказал Юра. — «Всего одна инъекция решит проблему алкоголизма и табакокурения».

— О, Юра! Кажется, тебе кто-то звонил, это же у тебя телефон Бреговича исполняет?

Юра бросился к одежде, зашарил по карманам. Два пропущенных звонка. Номер опять не определился…

— Нет-нет, какой может быть отпуск? А за ночь ты не обернёшься, самолёта у меня для тебя нет. Впрочем… вот я подберу третьего, начнёте проходить активизацию — сутки дам. Даже две ночи и день. Но только так, не иначе.

— А если не подберёте?

— Думаю, уже подобрал. Он просто упрямится.

— Можно спросить, кто?

— Нельзя. Свободен.

— …Boom, boom, boom, boom, boom! Каnа hi naj kutz, kutz ehy ja!

Devla, Devla, Devla, mi dzav te mange ando for?

Jek bar?

Kalashnikov,

Kalashnikov,

Kalashnikov,

Kalashnikov, Kalashnikov!!! Eeeeeeh…

Юра выцарапался из сна, зашарил руками, поймал телефон.

— Алло!

Молчание. Чёрное глубокое молчание. Ни шороха, ни треска. Ни голоса. Потом:

— Ди… ма? Юрочка? Юрочка, это ты?

— Алёнка? Ох. Наконец-то…

— Юрочка! Куда же ты пропал?

— Это я пропал? Да это ты пропала!

— Да-да-да-да! Я дура, я знаю, это не важно! Но я тебя найти не могу! Мне сказали, что ты в Конотопе, я его перевернула весь три раза — тебя нет!

— О господи. Ты, наверное, в украинском Конотопе искала?

— Ну да!

— А я в белорусском! Это на Припяти… Я тебя тоже искал, весь твой Отрыв облазил…

— Мне сказали! Я тут же стала звонить, но ты всё время вне доступа…

— А почему ты номер не показываешь?

— Разве? Я, наверное… ладно, потом разберусь — главное, что ты отозвался! Слушай: я такая идиотка, я… ну, ты меня потом стукни, хорошо? Я не знаю, что на меня нашло. Мне так плохо без тебя…

— И мне без тебя. Алёнка, я приеду, меня отпустят на день… через неделю, самое большее — через две! Мы тут пока без выходных, но потом будем с выходными, я же специально к тебе поближе перебрался, каждую неделю буду приезжать…

— Боже, боже, боже… А я уже в Дубну возвращаться собралась! Всё, теперь остаюсь! Теперь я от тебя никуда, ты слышишь? А мне к тебе можно будет?

— Месяца через полтора, мы тут пока бесправные, да сейчас, если честно, ни времени, ни сил ни на что не остаётся. Ну а потом… Алёнка, продиктуй мне свой номер и адрес, я на бумажке запишу… ага, ага…

Дальнейший разговор Юре не запомнился. Это был какой-то восторженный бессодержательный бред, обмен сильнейшими эмоциями, сплошной светящийся туман.

— Ой, — сказала вдруг Алёна, — у меня деньги кончаются, сейчас отключусь. Юрочка, я разберусь с телефоном и завтра перезвоню…

Она не перезвонила ни назавтра, ни потом. Возможно, попросту не дозвонилась. Он тоже набирал её, но голос робота отвечал, что телефон вне зоны доступа или отключен. Юра уже выяснил, что из-за близости Зоны связь на базе не слишком надёжная. Но теперь он не особенно паниковал — всё между ними было хорошо, а прочее приложится.

Вошёл Чернобрив, следом за ним — скуластая стриженая девица не в полицейском синем, а в военном зелено-коричневом полевом камуфляже с нашивками украинского прапорщика. Юра и Назаренко, уже полчаса сидевшие в приёмной изолятора, вскочили.

— Садитесь, господа. Сейчас беседа у нас пойдёт без чинов. Знакомьтесь: Настя Малая, военный сталкер. Саша Назаренко, Юра Шихметов. Вчера Настя уволилась из армии и с сегодняшнего дня работает у нас. Я думаю, вы уже догадались обо всём?

— Мы — ваша личная группа, — сказал Назаренко.

— «Личная» — неправильное слово. Просто — моя группа. Да. Опять же — только после того, как подпишете контракт. Пока, чисто предварительно, будете тренироваться вместе. Да, и для ясности: Настя замужем, так что хвосты, господа гусары, можете прибрать. Верно я говорю, дочка?

— Верно, батя, — и Настя изобразила хищную полуулыбочку.

— Ой, — сказал Юра. — Кажется, я догадался.

— Было трудно? — участливо спросил Чернобрив.

— Аналитические способности притупились, — сказал Юра. — Ноги тренируем и руки, а мозг не задействован…

— Я ничего не понял, — сказал Назаренко честно.

— Вот видите, Леонид Ильич, — сказал Юра, — до чего нашего брата физподготовка доводит. Два и два сложить не в состоянии. Для танкистов: Леонид Ильич не желает видеть ни тебя, ни меня своими зятьями. Теперь понял?

— Чёрт, точно, — сказал Назаренко. — Они же на одно лицо…

И хотя изуродованное ожогом, с провалившимися глазами, без бровей и с губами в ниточку худое лицо Чернобрива, казалось бы, просто ну ничем не было похоже на скуластое, пухлогубое, хитро- и живоглазое лицо Насти — после произнесённых слов стало уже несомненно, что оба эти лица вылеплены одним мастером…

— Ну вот и познакомились, — сказал Чернобрив. — Теперь я немного расскажу о том, чем мы будем заниматься. Помните кино «Матрица»?

— Любимый фильм детства, — сказал Назаренко. Юра кивнул.

— Так вот: представьте себе, что фильм «Матрица» снят самой Матрицей для того, чтобы все считали, что всё показанное в нём — просто выдумки для праздного развлечения.

— Э-э… — сказал Назаренко.

— Есть такое слово: «мизинтерпретация», — сказал Чернобрив. — Означает намеренно искажённую интерпретацию с целью скомпрометировать концепцию, или источник, или… ну, в нашем случае — Зону. Причём мизинтерпретатором является сама Зона.

— Зачем? — спросил Юра.

— Не знаю. — Чернобрив сплёл пальцы и хрустнул суставами. — Например, чтобы мы как можно дольше относились к ней легкомысленно. Или потребительски. Или просто не выработали однозначной реакции. Как сейчас — подавляющая часть населения.

— А при чём тут Матрица? — спросил Назаренко.

— Это просто метафора. Представим себе: Матрица существует, и она сама снимает про себя фильм, в котором действительные факты перемежаются всё более и более нелепым и бездарным вымыслом, в результате чего и факты как-то сами собой перестают быть фактами… Таким же способом спецслужбы лет двадцать назад мизинтерпретировали феномен НЛО…

— А что, на самом деле летают? — сразу спросил Юра.

— Летают, но не по небу, — сказал Чернобрив. — Тут, — и он показал на свой бритый череп.

— Э-э… — повторил Назаренко.

— Но об этом когда-нибудь в другой раз, — сказал Чернобрив. — Хотя НЛО и Зона — явления в чём-то сходные и одинаково непонятые… заметьте, я не говорю: непонятные. Так вот, наша задача будет — увидеть в Зоне не только то, что она нам показывает, но и то, что там есть на самом деле.

— И для этого мы должны будем наглотаться каких-то колёс? — спросил Юра.

— Скорее, вколоть антидот, — сказал Чернобрив.

— Как-то… щекотно, — сказал Юра.

— Химия может и не понадобиться, — сказал Чернобрив, — но это мы выясним только после первых рейдов. И вообще… было бы это опасно…

— Ну да, — сказал Юра.

— Есть люди, — продолжал Чернобрив, — которые и без химии что-то там видят. Вот, например… — Он открыл стол, вынул несколько папок, разложил перед собой. — Скажем, этот… Чириковер Лев Савельевич, тысяча девятьсот семьдесят пятый, Киев, химик-фармаколог, был судим, отсидел, вышел… с ноль восьмого — сталкер Дырявый. Три года находился в Зоне практически безвылазно, прославился как первооткрыватель артефактов «пружина», «алая заря» и «бараний рог», один из тех, кто дошёл до Монолита и вернулся… так, тут не… ага… в одиннадцатом попал под выброс — и выжил. Но, как считают многие, повредился рассудком. Утверждал, что Зона — это гигантский организм-паразит, который паразитирует не просто на территории, а на людях, наподобие жуков-ламехуз в муравейнике — то есть вырабатывает какую-то субстанцию, и муравьи его не атакуют, а наоборот: кормят и заботятся. Ну, понятно, что никто его не слушал, он забросил старательство и долго пытался найти истинный Центр Зоны, поскольку-де Монолит — это просто один из артефактов, большой, но не более того, — и всё, в тринадцатом году пропал без вести. Другой: Таранов Игорь Никитович, семьдесят девятого года, Петербург, биохимик и биофизик, доктор биологических наук с ноль девятого, сотрудник МИИАТа, профессор и тэдэ, и тэпэ. В четырнадцатом году в Зоне, научном городке, произошла катастрофа — никто не знает, что там случилось, или происшествие строго засекречено, нам так и не понятно до сих пор, выжили тогда девятнадцать человек из пятидесяти трёх… и Таранов всех уцелевших вывел за периметр, но как, какой дорогой — этого никто рассказать не мог. У всех без исключения было чувство, что всё, что происходит с ними, происходит во сне и развивается по логике сна. Потом, если заинтересуетесь — подробности все у меня есть… Так вот, Таранов тоже поначалу утверждал, что как бы видел сон и во сне совершал какие-то поступки. Но потом он написал и выложил в сети статью «Зона порабощения», в которой проводил параллели между Зоной и человечеством, с одной стороны, и снова муравейником и каким-то подземным грибком, которому уже пятьсот миллионов лет и который своими спорами порабощает муравьёв и заставляет работать на себя, и даже умирать они приходят туда, куда нужно отнести прорастающие в их телах споры и дать продолжение грибнице, и якобы все миграции и войны муравьёв обусловлены прежде всего нуждами этого грибка. В статье, к сожалению, он упомянул Чёрный камень Каабы, утверждая, что это бывший Монолит, а вся Аравия прежде была Зоной, — и вскоре его убил какой-то исламский фанатик…

Дата добавления: 2015-08-27