Появление наследника

Разделавшись со своими соперницами, Орхи­дея, как говорится в «Сказании о тринадцати маньчжурских императорах», «вдруг обнару­жила новое доказательство своей силы: ока­зывается, она забеременела от Сяньфэна, причем за неполный год сожительства с ним. До этого Сяньфэну не приносили успеха даже многие годы, а к императрице Цыань, единственно способной родить ему законного наследника, он почти не приближался, отталкиваемый ее чрезмерной строгостью. Глав­ная надежда теперь была на Орхидею. Если она родит мальчика, то ему, пожалуй, можно будет передать престол! Охваченный такими мечтами, император еще больше полюбил свою фаворитку и исполнял все ее прихоти.

Как многие беременные, Орхидея часто капризнича­ла, испытывала тошноту, но кроме беременности тут были другие причины: убив немало китаянок, она нача­ла бояться привидений и ночью внезапно просыпалась от ужаса. Ей чудились стенания усопших; плод во чреве иногда казался вовсе не ребенком, а вселившимся туда дьяволом. Между тем живот ее все рос, и близилось время, когда она на несколько месяцев перестанет быть желанной для императора. „Кто может поручиться, что он не вернется тогда к своим любимым китаянкам? — лихорадочно думала она. — Надо во что бы то ни стало оторвать его от этих оборотней!"

Вскоре, лежа с его величеством на одной подушке, она посоветовала ему вернуться в зимний дворец, чтобы повидать жену, которую он давно не навещал, и больше заняться государственными делами. Сяньфэн терпеть не мог всяких бумаг и официальных приемов, но своей любимице отказать не мог — тем более что она твердила ему каждый день: „Не надо давать чиновникам оснований говорить, будто я околдовала ваше величество и оторвала вас от дел правления, даже от супруги. Какими глазами я взгляну в лицо ее величества, если обо мне пойдет такая молва?"

С этими словами она заплакала, и Сяньфэн, не выносивший ее слез, тотчас на все согласился. Через три дня они уже переехали в зимний дворец, чему сановники действительно были очень рады. Не потому, разумеется, что они были так обеспокоены своей службой, а потому, что этого им приходилось каждый день ездить на аудиенции из города в Парк радости и света, то есть за сорок ли[14]. Вставать они были вынуждены чуть ли не в полночь, чтобы в коляске или верхом поспеть на место до петушиного крика. Аудиенция устраивалась на рассвете. Передав свои доклады императору и получив его распоряжения, сановники возвращались в город. Ни снег, ни дождь, ни холод, ни жара не могли их задержать, и легко представить, как выглядела в непогоду дорога, изъезженная сотнями чиновников. Естественно, что теперь они в душе благодарили Орхидею, разведав, что именно она избавила их от этой напасти.

В городе фаворитка поселилась во Дворце сияющей весны и велела своим приближенным никому не говорить, что она ждет ребенка. Вот если родится мальчик, тогда можно будет и похвастаться. Таким образом, императрица не знала о беременности Орхидеи и не удивлялась, что император по-прежнему ночует у наложницы. А ночевал он у нее потому, что все больше привязывался к ней. Когда она заболевала, он лично следил, как ей готовят лекарства, сидел у ее постели, развлекал ее пирами, беседами и шутками. Считалось, что император переехал в город ради государственных дел, но в действительности из десяти аудиенций он удостаивал своим присутствием не более одной-двух, а на остальных заставлял гражданских и военных санов­ников попусту ждать себя».

Престолонаследник — будущий император Тунчжи — появился на свет в марте 1856 года. После этого, как подчеркивает Юй Жунлин, «положение Цыси при дворе окончательно укрепилось и ее повысили сразу на два ранга. Кроме того, Сяньфэн выдал ее младшую сестру за своего брата Чуня: впоследствии от этого союза ро­дился еще один будущий император — Гуансюй. Во время всевозможных аудиенций, совещаний или при­емов Цыси нередко бывала рядом с Сяньфэном, и это научило ее разбираться в государственных делах».

Уход за ребенком отнимал у Орхидеи даже меньше времени, чем у европейских придворных дам. Ведь в Китае новорожденному принцу полагалось ровно сорок нянек, среди которых было восемь кормилиц, восемь надзирательниц, поварихи, швеи, фонарщицы, уборщи­цы, в том числе женщины, специально занимавшиеся сбором драгоценных экскрементов. Когда мальчика от­нимали от груди, кормилиц заменяли евнухами, кото­рые учили его есть, ходить, говорить и т. д. С матерью он почти не виделся (не больше десяти раз в год), а когда виделся, не имел права много разговаривать — чтобы отличаться от простых смертных. К восемнадца­ти годам его женили.

Но мы еще недостаточно узнали о самом моменте рождения Тунчжи; нам поможет сделать это Сюй Сяо-тянь:

«Когда драгоценный человек Орхидея родила маль­чика, она была немедленно произведена в драгоценные наложницы. Появление наследника скрасило все горес­ти Сяньфэна (вызванные успехами тайпинов и ино­странных интервентов, начавших вторую „опиумную" войну.— В. С.), вместе с ним радовались императрица, сановники, даже простой народ. Почти в каждом доме зажигали фонари с праздничными надписями, хотя фактически это был праздник исключительно царству­ющей семьи, а остальные лишь рабски подчинялись ей. Мальчика нарекли Цзай Чунем (Насаждающим чисто­ту), и Орхидея буквально лопалась от гордости — не только перед другими наложницами, но и перед императрицей. На самом же деле следует заметить, что принца родила вовсе не Орхидея, а китайская девушка по имени Чу Ин.

Эта девушка вышла из добропорядочной ученой семьи; отец ее служил на мелкой должности в столице и едва мог прокормить жену и детей, однако его дочь пользовалась славой среди чиновничества, потому что она была прекрасна, как фея реки Ло[15]. Многие сватались к ней, но отец считал этих женихов слишком корыстолюбивыми и не отдавал ее замуж. Когда ей было шестнадцать лет, отец умер, не оставив семье ни монеты, а тут при дворе как раз стали набирать служанок. Мать девушки прельстилась высоким заработком и послала ее во дворец; Чу Ин тоже думала, что ей придется только отбивать стражи да подметать. Она никак не ожидала, что любвеобильный Сын Неба потребует от нее совсем другого.

Однажды, когда Чу Ин прогуливалась среди пионов, император увидел ее очаровательное личико, ее крохотные ножки, мелькавшие в цветах, и остолбенел. Он махнул рукой стражникам, а те уже знали смысл этого жеста и сразу удалились. Его величество осчастливил Чу Ин, хотя она лишь подчинялась силе и с горечью думала о том, что как бы чиста ни была де­вушка, ей трудно сохранить свою чистоту во дворце. Тем не менее император вызывал ее к себе еще несколько раз, и вскоре Чу Ин почувствовала, что она беременна.

Теперь она уже не интересовала монарха (ведь сына китаянки даже нельзя было сделать наследником), но очень заинтересовала ревнивую Орхидею. Сперва она хотела замучить и утопить Чу Ин, подобно многим другим, а затем, поразмыслив, спрятала ее у себя в доме и притворилась беременной сама. Чтобы никто не раскрыл ее обмана, Орхидея не только сделала себе фальшивый живот, как две капли воды похожий на настоящий, но и нарядила Чу Ин в маньчжурское платье, разбинтовала ей ноги и заставила ее прислуживать в самых дальних комнатах. Когда Чу Ин родила, Орхидея тут же убила ее, вымазалась кровью, изобразив счастливую мать, и взяла ребенку кормилицу, которая ничего не знала о его происхождении».

Эту версию разделяют очень многие авторы (за ис­ключением Юй Жунлин, которая считает, будто Тун­чжи был сыном Цыси). Например, Коллис, основываясь на китайских материалах, утверждает, что и Сяньфэн и его наложница были бесплодны из-за перенесенной ими венерической болезни[16]; кроме того, если бы Орхи­дея действительно сама родила Тунчжи, она вряд ли впоследствии умертвила бы своего единственного ребен­ка — такое злодейство не очень естественно даже для людей, подобных Цыси. Исходя из этой версии, драма­тург показывает, как наложница присвоила себе чужо­го мальчика, выдала его за законного наследника пре­стола, а потом убила его мать. Нарисовано все это лучше, чем в романе Сюй Сяотяня, где изображение во многом подменено объяснением. Коллис же не скупится на эмоциональные детали: смертельно запугав при­дворного врача, Орхидея выдает себя за роженицу и ловко убеждает императора, будто мальчик похож на него; мать ребенка просит хотя бы в последний раз по­казать ей сына, клянется молчать, но Орхидея неумо­лима.

Характерно, что Коллис не акцентирует внимания на национальности настоящей матери, а Сюй Сяотянь называет ее китаянкой. Может быть, это и правда, од­нако возможен и другой вариант: перед нами анти­маньчжурская легенда. Холдейн считает совсем неверо­ятным, чтобы Орхидея взяла ребенка у китаянки: «из­вестно, как ревностно маньчжуры блюли свою нацио­нальную чистоту». Это слишком слабое опровержение; судя по характеру Цыси, она могла решиться и на более опасный шаг ради того чтобы стать матерью на­следника. И потом: разве так уж важно, китаянку она умертвила или маньчжурку?

Подобный вопрос считался очень существенным лишь на рубеже XIX—XX веков, в условиях обострив­шихся маньчжуро-китайских отношений. Некоторые тогдашние авторы признавали Цыси матерью Тунчжи, но считали, что она родила его не от Сяньфэна, а от офицера дворцовой стражи Жун Лу, и на этом основании усиливали свои нападки на маньчжурский двор. Такую версию поддерживают Бак и Холдейн, напоминающие о том, что во время зачатия Тунчжи император Сяньфэн был уже наполовину парализован. В общем, с какой стороны ни подойти, Цыси оказывается виновной либо в убийстве, либо в крупном обмане. И это только один из первых шагов в ее придворной карьере.

Естественно, что меня в данном случае интересует не столько происхождение императора Тунчжи и даже не столько манера поведения молодой Цыси, сколько та атмосфера, в которой могли успешно процветать безнравственность, жестокость и интриганство.

Дата добавления: 2015-08-27