Часть II. Экономическая теория социалистического общества раздел I. Экономическая теория изолированной социалистической общины Глава V. Природа экономической деятельности

1. Вклад в критику понятия "экономическая деятельность"

Экономика как наука развилась из дискуссии о денежной цене товаров и услуг. Своими древнейшими корнями она уходит в исследования монетарной теории, которые переросли в изучение движения цен. Деньги, денежные цены и все, связанное с вычислениями в денежном выражении, -- вот те проблемы, с которых началась экономическая наука. Попытки экономических исследований, проявившиеся уже в работах о домашнем хозяйстве и производстве продукции, особенно сельскохозяйственной, не развились далее в направлении познания общества. Они просто стали исходной точкой для технологии и многих естественных наук. И это не случайно. Только благодаря экономическим расчетам, основанным на использовании денег, и внутренне им присущей рационализации человек смог прийти к пониманию законов собственного поведения.

Ранние экономисты не задавались вопросом, что такое на самом деле "экономика" и "экономическая деятельность". С них хватало нелегких задач, которые возникали при анализе отдельных проблем. Они не задумывались о методологии. Довольно поздно они пришли к вопросам о методах и конечных целях экономики и их месте в общей системе знания. Тут и возникло препятствие, показавшееся непреодолимым, -- как определить предмет экономической деятельности.

Все теоретические изыскания -- как классических экономистов, так и современных -- начинались с принципа экономичности. Как довольно скоро обнаружилось, это не дает оснований для ясного определения предмета экономики. Принцип экономичности есть общий закон рациональной деятельности, а вовсе не специфический закон деятельности, которая представляет собой предмет экономического исследования. [Эмпирическо-реалистической школе с характерной для нее чудовищной мешаниной понятий досталось объяснить принцип экономичности как специфику производства в денежной экономике (см., например: Lexis, Allgemeine Volkswirtschaftslehre, Berlin und Leipzig, 1910, S. 15).] Принцип экономичности направляет все рациональные действия, все действия, могущие стать объектом научного анализа. До тех пор, пока речь шла о традиционных экономических проблемах, отделение "экономичности" от "неэкономичности" казалось решительно бесполезным [Amonn, Objekt und Grundbegriffe der theoretischen Nationalokonomie, Wien und Leipzig, 1927, S. 185].

В то же время было невозможно разделить и рациональные действия в соответствии с их целями и рассматривать в качестве предмета экономической науки только те действия, которые направлены на обеспечение человечества продуктами внешнего мира. Против такого подхода есть убедительное возражение, а именно: в конечном итоге создание материальных благ служит не только тем целям, которые мы называем экономическими, но и множеству других целей.

Разделение мотивов рациональных действий предполагает двойственное понятие действия: действие, совершаемое по экономическим мотивам, и действие совершаемое по неэкономическим мотивам, что абсолютно не согласуется с необходимым единством воли и действия. Теория рационального действия должна охватывать такое действие как целостное.

2. Рациональное действие

Действия, основанные на разуме, которые в силу этого могут быть поняты только исходя из разума, знают только одну цель -- наибольшее удовольствие действующего индивидуума. Достичь удовольствия, избежать страдания -- таковы его намерения. Здесь, конечно, мы не употребляем слова "удовольствие" и "страдание" в их обычном значении. На языке современных экономистов удовольствие следует понимать как достижение всего того, что представляется человеку желательным, всего, что он хочет и к чему стремится. Здесь, следовательно, исчезает обычная противоположность между "благородной" этикой долга и вульгарным гедонизмом. { Гедонизм -- этическое учение, рассматривающее удовольствие, наслаждение как единственную цель человеческой деятельности, морально оправданный мотив поведения.} Современное представление о счастье, удовольствии, полезности, удовлетворении и тому подобном включает все человеческие цели независимо от мотивов, которые могут быть моральными или аморальными, благородными или подлыми, альтруистическими или эгоистическими [J. St. Mill, Das Nutzlichkeitsprinzip, Ubers, v. Wahrmund // Gesammelte Werke, Deutshe Ausgabe von Th. Gomperz, I Bd., Leipzig, 1869, S. 125--200 <Милль Дж. С., Утилитаризм. О свободе., Пб, 1866--1869, С. 3--148>].

В общем, люди действуют только потому, что они не полностью удовлетворены. Если бы они могли всегда наслаждаться совершенным счастьем, они были бы безвольны, не имели бы желаний и ничего не предпринимали бы. В стране вечного довольства никто не действует. Действие вырастает только из нужды, из неудовлетворенности. Это целенаправленное стремление к чему-либо. Конечная цель его всегда в том, чтобы избежать того, что представляется несовершенством, -- насытить нужду, достичь удовлетворения, стать более счастливым. Если бы люди имели в избытке все природные ресурсы, так что могли бы достичь полного удовлетворения нужд, тогда они могли бы пользоваться ими необдуманно. Им пришлось бы учитывать только собственные силы и наличное время, ибо у них были бы по-прежнему ограниченные силы и конечная продолжительность жизни для удовлетворения всех своих нужд. Все-таки им пришлось бы экономить время и труд. Экономия материалов их не интересовала бы. На деле, однако, материалы также ограничены, и их приходится использовать так, чтобы удовлетворить сначала наиболее насущные нужды, расходуя на каждую потребность по возможности наименьшее количество материалов.

Сферы рациональной и экономической деятельности, таким образом, совпадают. Всякое разумное действие есть одновременно и действие экономическое. Всякая экономическая деятельность рациональна. Все рациональные действия в первую очередь есть действия индивидуальные. Только отдельный человек мыслит. Только индивидуум рассуждает. Только индивидуум действует. Как из действий индивидуума возникает общество, будет показано далее.

3. Экономические расчеты

Все человеческие действия, поскольку они разумны, можно рассматривать как обмен одного состояния на другое. Человек использует хозяйственные блага, личное время и труд, чтобы получить наивысшую степень удовлетворения, возможную при данных обстоятельствах. Люди пренебрегают удовлетворением менее настоятельных нужд ради более настоятельных потребностей. В этом суть экономической деятельности -- в осуществлении актов обмена [Schumpeter, Das Wesen und der Hauptinhalt der theoretischen Nationalokonomie, Leipzig, 1908, S. 50, 80].

Каждый человек, который в ходе экономической деятельности выбирает из двух потребностей, только одна из которых может быть удовлетворена, тем самым выносит ценностное суждение. [Следующий пассаж воспроизводит часть моего эссе Die Wirtschaftsrechnung im sozialistischen Gemeinwesen // Archiv fur Sozialwissenschaft, XLVII Bd., S. 86--121.] Такие суждения прямо и непосредственно соотносятся с самоудовлетворением; и только потом, отраженно, они переносятся на блага внешнего мира. Как правило, любой здравомыслящий человек способен оценить блага, готовые для потребления. При очень простых условиях ему не сложно составить суждение и об относительной важности для него факторов производства. Однако когда условия усложняются, и связи между вещами устанавливаются с трудом, для оценки могут потребоваться более точные вычисления. Одиноко живущему человеку несложно определить, следует ли ему больше охотиться или больше обрабатывать землю. Процессы производства, которые ему нужно принять во внимание, длятся сравнительно недолго. Издержки и возможные результаты легко оценить в целом. Но сделать выбор между использованием гидроэлектростанции для производства электроэнергии и расширением добычи угля и улучшением его использования совсем не так просто. Здесь процессы производства столь многочисленны и столь продолжительны, а условия достижения успеха столь многообразны, что интуитивные соображения просто не помогут. Чтобы решить, стоит ли приниматься за дело, нужны тщательные расчеты.

Для расчетов нужны какие-то мерные единицы. Но не может быть единицы для измерения субъективных потребительных ценностей благ. Предельная полезность не дает нам единицы ценности. {Среди создателей учения о предельной полезности благ не было по этому вопросу единого мнения. Визер утверждал, что запас благ обладает ценностью, равной произведению количества единиц блага и предельной полезности. По Бем-Баверку, поскольку различные единицы одного и того же блага имеют разную полезность, их суммарная ценность невыводима из предельной полезности. Мизес ближе к позиции Бем-Баверка.} Ценность двух единиц данного блага не может быть вдвое больше, чем одной, -- она обязательно либо больше, либо меньше. Ценностные суждения ничего не измеряют: они ранжируют, располагают по порядку. Если полагаться только на субъективные оценки, даже изолированный человек не сможет прийти к более или менее точным результатам в случаях, когда решение не вполне очевидно. Чтобы помочь своим расчетам, он должен предположить, что блага взаимозаменяемы. Как правило, ему все равно не удастся свести все к общей единице измерения. Но он, если ему вообще повезет, может все элементы, участвующие в расчетах, приравнять к таким благам, которые он способен оценивать непосредственно, т. е. к благам, готовым для потребления, с одной стороны, и к тяготам труда -- с другой, и эти очевидности он сможет положить в основу своих суждений. Но даже это возможно только в самых простых случаях. Для сложных и длительных процессов производства такой возможности не существует.

В экономике, базирующейся на обмене, объективная меновая ценность благ становится мерной единицей. В результате мы получаем тройное преимущество. Во-первых, в основу вычислений мы можем взять ценностные суждения всех участников торговли. Субъективную оценку одного индивидуума нельзя непосредственно сравнить с субъективной оценкой другого. Сравнимость возникает с меновой ценностью, которая выявляется во взаимодействии субъективных оценок всех, принимающих участие в продажах и покупках. Во-вторых, вычисления такого рода дают возможность контролировать, надлежащим ли образом используются средства производства. Они позволяют желающим вычислить стоимость сложных процессов производства: на самом ли деле они работают столь же экономно, как и другие. Неспособность при существующих рыночных ценах производить с прибылью ясно доказывает, что другие способны лучше извлекать прибыль из данных средств производства. В-третьих, расчеты, опирающиеся на меновые ценности, позволяют создать единую единицу ценности. И с тех пор как рынок создает ситуацию взаимозаменяемости товаров, для этой цели можно выбрать любой товар. В денежной экономике выбраны для этого деньги.

Полезность денежных расчетов ограничена. Деньги не есть мера цен или ценностей. Деньги не измеряют ценность. И цены не измеряются деньгами: они есть только количество денег. И хотя те, кто по наивности определяет деньги как "измеритель отсроченных платежей", полагают, что так оно и есть, это не так: как и любой товар, деньги не имеют неизменной ценности. Отношения между деньгами и товарами постоянно изменяются, и не только "со стороны товаров", но и "со стороны денег". Как правило, эти изменения не слишком резки. Они не слишком воздействуют на экономические расчеты, потому что при постоянном изменении всех условий экономической деятельности эти расчеты охватывают лишь сравнительно короткие периоды времени, чтобы за это время "надежные деньги" не меняли своей покупательной силы слишком уж существенно.

Недостатки денежных расчетов большей частью имеют причиной не то, что они производятся в терминах общего средства обмена -- денег, а то, что они основываются на меновых ценностях, а не на субъективных потребительных ценностях. По этой причине все элементы ценности, которые не входят в обмен, оказываются не учтенными при расчетах. Если, например, мы определяем прибыльность гидроэлектростанции, мы не можем включить в расчет неизбежный урон красоте пейзажа, разве что будут учтены убытки от сокращения туризма. И все-таки мы непременно должны принимать во внимание такие соображения, когда решаем вопрос, начинать ли предприятие.

Соображения такого рода часто называют неэкономическими. Мы можем принять это выражение, поскольку споры о терминах бесплодны. Но не следует все подобные соображения называть иррациональными. Красота местности или здания, здоровье народа, честь индивидуума или нации, если люди признают это имеющим значение, даже не участвуя в отношениях обмена (поскольку не имеют хождения на рынке), являются полноправными мотивами рационального действия -- не хуже тех, которые принято называть экономическими. Их нельзя учесть в денежных расчетах, ибо такова природа этих расчетов. Но это ни в коей мере не снижает ценность денежных расчетов в обычных экономических вопросах. Все такого рода моральные блага являются благами первого порядка. Мы можем оценивать их непосредственно; потому-то нам нетрудно учитывать их, несмотря на то, что они пребывают вне сферы денежных вычислений. Хоть они уходят от исчисления, их несложно иметь в виду. Если мы в точности знаем, сколько следует заплатить за красоту, здоровье, честь, гордость и тому подобное, ничто не помешает их учесть. Чувствительных людей может ранить необходимость выбирать между идеальным и материальным. Но это не вина денежной экономики. Такова природа вещей. Даже когда мы в силах судить о ценностях без посредства денежных расчетов, мы не можем избежать этого выбора. Изолированный человек, как и социалистическое сообщество, обречен делать выбор, и по настоящему чувствительного человека эта необходимость не шокирует. Поставленный перед выбором между хлебом и честью, он никогда не сделает ложного выбора. Если честь не годится для пропитания, хлебом всегда можно пренебречь ради чести. Выбор ужасен только для тех, кто втайне знает, что им не дано переступить через материальное. Они-то и клеймят необходимость выбора как профанацию.

Денежные вычисления имеют смысл только для целей экономических расчетов. Они используются ради контроля экономичности использования ресурсов. В таких расчетах ресурсы учитываются по их текущей денежной цене. Каждое расширение сферы денежных вычислений ведет к заблуждению. Ошибкой является их использование в исторических исследованиях для измерения ценности ресурсов в прошлом. Порождает заблуждения использование их для оценки капитала или национального дохода страны. Вводит в заблуждение использование их для измерения ценности того, что не может участвовать в рыночном обороте, как, например, попытки оценить потери от эмиграции или войны [Wieser, Uber den Ursprung und die Hauptgesetze des Witrschaftlichen Wertes, Wien, 1884, S. 185 ff.]. Все это -- примеры дилетантизма, даже когда их предпринимают самые компетентные экономисты.

Но в этих границах, -- а в практической жизни их не преступают, -- денежные расчеты делают все, что мы можем от них ожидать. Они помогают нам прокладывать курс в ошеломляющем обилии экономических возможностей. Они позволяют нам использовать суждения о ценности, которые непосредственно приложимы только к потребительским благам, а в лучшем случае к производительным благам низших порядков, ко всем благам высших порядков. [В теории предельной полезности производительными благами низших порядков именуются средства производства, непосредственно используемые для изготовления предметов потребления, а средства производства для производства средств производства рассматриваются как производительные блага высших порядков.] Без них все виды производства, предполагающие использование продолжительных и сложных процессов, осуществлялись бы вслепую.

Чтобы вычисления ценности в денежных терминах стали возможными, необходимы два условия. Во-первых, не только конечные потребительские блага, но также и блага высших порядков должны быть обмениваемы. В противном случае система отношений обмена не смогла бы возникнуть. Бесспорно, что, когда изолированный человек в собственном доме "обменивает" свой труд и муку на хлеб, он в принципе должен руководствоваться теми же соображениями, как и в случае, когда он на рынке обменивает хлеб на одежду. А значит, есть все основания рассматривать всякую экономическую деятельность, даже деятельность изолированного человека, как обмен. Но никакой отдельный человек, будь он даже величайшим из рожденных гениев, не обладает интеллектом достаточным, чтобы установить относительную значимость каждого из бесчисленного множества благ высших порядков. Никакой человек не в силах осуществлять непосредственный выбор между бесконечным множеством альтернативных методов производства, не в состоянии судить об их относительной ценности без вспомогательных расчетов. В обществах, основанных на разделении труда, распределение прав собственности создает своего рода разделение умственного труда, и без такого разделения ни экономичное хозяйство, ни упорядоченное производство не были бы возможны.

Во-вторых, необходимо наличие общего средства обмена -- денег. Они должны посредничать и в обмене производственных благ, иначе было бы невозможно свести все обменные отношения к общему знаменателю.

Только в очень простых ситуациях удается обойтись без денежных расчетов. В тесном круге замкнутого домашнего хозяйства, где отец способен надзирать за всем сразу, он может оказаться в силах оценить изменения в методах производства без обращения к денежным расчетам. Ведь здесь в производство вовлечен сравнительно небольшой капитал и производство почти не носит опосредованного характера: производятся, как правило, потребительские блага и блага высших порядков, не слишком удаленные от потребительских благ. Разделение труда делает только начальные шаги. Работник осуществляет производство от начала до конца. В развитом обществе все выглядит не так. Безумие, опираясь на опыт примитивных обществ, доказывать, что мы можем обходиться без денег.

В простых условиях замкнутого домашнего хозяйства реален присмотр за всем процессом производства -- с начала и до конца. Можно оценить, какие методы дают больше потребительских благ. Но в несравнимо более сложных условиях нашего времени это стало немыслимым. Конечно, и в социалистическом обществе поймут, что 1000 литров вина лучше, чем 800. Оно сможет принять решение, что для него лучше: 1000 литров вина или 500 литров масла. Для этого не потребуются специальные расчеты. Все решит воля нескольких человек. Но как только такое решение принято, тут-то и встают настоящие задачи рационального хозяйственного управления: какие средства (в экономическом смысле) использовать для достижения поставленной цели. Здесь не обойтись без помощи экономического расчета, иначе в головокружительном хаосе альтернативных материалов и процессов ум человека совершенно потеряется. Без него мы бессильны в выборе средств и мест производства [Gottl-Ottlilienfeld, Wirtschaft und Technik // Grundriss der Sozialokonomik, II Abteilung, Tubingen, 1914, S. 216].

Предположение, что социалистическое общество может вместо денежных расчетов использовать расчеты в натуральных показателях, совершенно иллюзорно. В обществе, которое отказалось от обмена, расчет в натуральных показателях способен охватить разве что потребительские блага. Такой расчет непригоден там, где замешаны блага более высокого порядка. Как только общество отказывается от установления свободных цен на производственные блага, рациональная организация производства делается невозможной. Каждый шаг, уводящий от частной собственности на средства производства и использования денег, -- это шаг, уводящий от рациональной экономической деятельности.

Этот факт можно было упустить из виду только потому, что известный нам социализм существует как некий социалистический оазис, окруженный со всех сторон системой, основанной на свободном обмене и использовании денег. Только в этом смысле можно согласиться с известным пропагандистским утверждением -- которое ни в каком другом случае нельзя рассматривать всерьез, -- что национализированные и муниципализированные предприятия в недрах капиталистической системы не являются социализмом. Окружающая среда в виде системы свободных цен поддерживает эти предприятия столь основательно, что существенные особенности социалистического хозяйствования даже не проявляются. Технические усовершенствования на государственных и муниципальных предприятиях производятся только потому, что есть возможность копировать у аналогичных частных предприятий как своей страны, так и за рубежом уже появившиеся новшества. И на таких предприятиях все еще есть возможность убедиться в эффективности реорганизации по той же причине: они погружены в общество, которое основывается на частной собственности на средства производства и на использовании денег. Они все еще могут вести учет и осуществлять экономические расчеты, которые в чисто социалистической среде оказались бы совершенно невозможными и бессмысленными.

Безрасчетная экономическая деятельность невозможна. Поскольку при социализме экономический расчет невозможен, там невозможна и экономическая деятельность в нашем смысле слова. В малом и второстепенном рациональные действия еще возможны. Но в целом все разговоры о рациональной организации производства придется прекратить. При отсутствии критериев рациональности производство не может быть экономичным.

Вполне возможно, что накопленные за тысячелетия экономической свободы традиции еще на некоторое время предохранят искусство экономического управления от полного разложения. Человек будет сохранять старые процессы не из-за их рациональности, а потому, что они освящены традицией. Но при этом изменяющиеся условия сделают их вполне иррациональными. Они станут неэкономичными в результате изменений, порождаемых общим упадком экономической мысли. Конечно, производство перестанет быть "анархичным". Распоряжения высших властей будут управлять снабжением. На место экономики "анархичного" производства придет главенство бессмысленного порядка иррациональной машины. Колеса будут крутиться, но безо всякого толку.

Попробуем представить себе положение социалистического общества. Там функционируют тысячи и тысячи предприятий. Меньшая часть из них производит конечные блага, большая часть выпускает производительные блага и полуфабрикаты. Все эти предприятия тесно связаны. Каждое из производимых благ до своего превращения в потребительское благо проходит через ряд таких предприятий. И при непрерывном напоре всех этих процессов экономическое руководство будет дезориентировано. У него не будет возможностей удостовериться, что данная работа действительно необходима, что труд и материалы не расходуются впустую. Как оно смогло бы выбрать из двух процессов производства наилучший? Самое большее -- оно могло бы сравнить количество производимой продукции. Но только в исключительных случаях ему удалось бы сопоставить расходы на сравниваемые производственные процессы. Оно бы точно знало (или воображало бы, что знает), что именно хочет производить. А значит, ему следовало бы поставить задачу достичь желаемого с наименьшими расходами. Но для этого нужно иметь возможность считать. Эти расчеты могут быть только стоимостными. Они не могут быть просто техническими, они не могут быть вычислениями объективных потребительных ценностей (полезностей) продуктов и услуг; это настолько очевидно, что не нуждается в дальнейших доказательствах.

В условиях частной собственности на средства производства шкала ценностей является результатом действий каждого независимого члена общества. Каждый играет двойную роль в ее создании -- как потребитель и как производитель. Как потребитель он вырабатывает оценку конечных потребительских благ. Как производитель он использует производительные блага так, чтобы они давали наибольшую отдачу. Таким образом, все блага высших порядков ранжируются в соответствии с существующими условиями производства и требованиями общества. Взаимодействие этих двух процессов обеспечивает соблюдение принципа целесообразности как в производстве, так и в потреблении. В результате и возникает система точных цен, которая позволяет каждому формировать свой спрос с учетом экономических реалий.

При социализме все это неизбежно отсутствует. Управляющие экономикой могут точно знать, какие именно товары нужны в наибольшей степени. Но это только половина проблемы. С другой половиной -- с оценкой наличных возможностей производства -- они справиться не в состоянии. Они могут установить ценность всей совокупности средств производства. И очевидно, что она будет равна ценности того, что с их помощью можно произвести. Можно установить ценность одной единицы производственных мощностей, если вычислить убыток от устранения ее из производства. {Здесь Мизес излагает положения, развитые теорией предельной производительности. Согласно этой теории ценность произведенной продукции есть порождение разных факторов производства, в том числе средств производства. Совокупная ценность средств производства определяет их вклад в величину созданной с их помощью продукции. Сама же эта ценность зависит от количества единиц данных средств производства и предельной производительности каждой единицы. Предельная производительность измеряется тем, насколько упадет выпуск продукции при выводе из производственных процессов единицы каждого фактора.} Но все это невозможно свести к единому ценовому выражению, как это делается в системе с экономической свободой и денежными ценами.

Нет нужды, чтобы социализм совсем обходился без денег. Можно сохранить использование денег для обмена потребительских благ. Но поскольку цены различных факторов производства (включая труд) не могут быть выражены в деньгах, деньги не могут играть никакой роли в экономических расчетах. [Это признает и Нейрат (Neurath, Durch die Kriegswirtschaft zur Naturalwirtschaft, Munchen, 1919, S. 216 ff.). Он утверждает, что каждая исключительно административная экономика (плановая экономика) является в конечном итоге натуральным хозяйством (бартерной системой). "Социализация, следовательно, требует натурального хозяйства". Нейрат, однако, не признает, что трудности с экономическим расчетом в социалистическом обществе окажутся непреодолимыми.]

Предположим, например, что социалистическое общество задумало построить новую железную дорогу. Нужна ли новая железная дорога? А если да, то по какому из множества возможных путей ее следует проложить? В условиях частной собственности на средства производства,мы можем использовать денежные расчеты для ответа на эти вопросы. Новая дорога удешевит транспортировку некоторых товаров, и, отталкиваясь от этого, мы можем посчитать, окупит ли сокращение транспортных расходов затраты на сооружение и эксплуатацию дороги. Эти расчеты могут быть проведены только в денежных единицах. Мы не можем сравнивать различные виды расходов и сбережений в натуральных единицах. Если уж нет никакой возможности свести к общему измерителю количества разнородного квалифицированного и неквалифицированного труда, железо, уголь, строительные материалы разного рода, машины и все остальное, что необходимо для строительства и поддержания железной дороги, то нельзя и сделать их предметом экономических расчетов. Систематическое экономическое планирование становится возможным, когда все подлежащие учету товары могут быть выражены в деньгах. Конечно, денежные расчеты не полны. Конечно, у них есть глубокие недостатки. Но у нас нет ничего лучшего для замены. При наличии надежных денег они вполне подходят для практических целей. Если мы отказываемся от денег, экономические расчеты делаются совершенно невозможными.

Из всего этого не следует, что социалистическое общество будет пребывать в состоянии постоянного недоумения. Оно примет решение за или против предложенного проекта и издаст декрет. Но такое решение в лучшем случае будет основано на туманных оценках. Оно не сможет опереться на точное исчисление ценностей.

Стационарное общество может, конечно, обойтись без вычислений. Здесь экономические решения просто повторяют сами себя. Так что если мы предположим, что социалистическая система производства сохранит хозяйство в том виде, в каком оно его наследует у свободного общества, и не будет изменять, тогда можно вообразить вполне рациональный и экономичный социализм. Но все это только в теории. Стационарную экономическую систему можно создать только мысленно. Мир непрерывно меняется, и стационарное состояние есть просто теоретическое построение, не имеющее соответствий в реальности, хотя и необходимое для выработки наших представлений об экономичности. Кроме того, поддержание экономики в том виде, в каком она досталась социализму, окажется невозможным, поскольку переход к социализму с его уравниванием всех доходов неизбежно перестроит всю структуру потребления и производства. И уж после этого социалистическому обществу придется пересекать целый океан всех возможных и мыслимых хозяйственных комбинаций, не имея такого компаса, как экономический расчет.

Все экономические изменения, таким образом, будут включать процессы, последствия которых нельзя оценить ни заранее, ни задним числом. Все решения будут осуществляться как прыжок в неизвестность. Социализм есть отказ от рациональной экономики.

4. Капиталистическая экономика

Термины "капитализм" и "капиталистическое производство" являются политическими ярлыками. Они были изобретены социалистами не для умножения знания, а чтобы обвинять, критиковать, проклинать. Сегодня стоит лишь их произнести, чтобы возникла картинка безжалостной эксплуатации рабочих неумолимыми богачами. Эти термины используются почти исключительно для обозначения политических недугов. С научной точки зрения термины эти столь темны и многозначны, что практически ничего не значат. Использующие их согласны между собой только в том, что они обозначают свойства современной экономической системы. Но в чем именно заключаются эти характеристики -- всегда предмет спора. В силу этого использование их всегда вредоносно, а предложение вовсе исключить их из экономического языка, предоставив полностью в распоряжение матадоров популярной агитации, заслуживает серьезного рассмотрения. [Passow, Kapitalismus, eine begrifllich-terminologische Studie, Jena, 1918, S. 1 ff. Во втором издании, опубликованном в 1927 г., Пассов { Пассов Рихард (1880--?) -- немецкий экономист} выразил мнение в обзоре новейшей литературы, что со временем термин "капитализм" утратит постепенно морализаторскую окраску.]

Если, несмотря ни на что, мы пожелаем найти для них возможность корректного использования, следовало бы начать с идеи калькуляций капитала. И поскольку нас занимает анализ исключительно реальных экономических явлений, а не экономических теорий, где "капитал" часто используется для частных целей в расширенном понимании, следует задаться вопросом о значении этого термина в деловой практике. Мы обнаружим, что он используется только в области экономических калькуляций. Он используется для сведения к единому показателю всех разновидностей собственности -- будь то денежные средства или только выраженное в деньгах имущество [Carl Menger, Zur Theorie der Kapitals // Jahrbucher fur Nationalokonomie und Statistic, XVII Bd., S. 41]. Цель исчислений в том, чтобы определить, насколько ценность собственности изменилась в ходе деловых операций. Понятие "капитал" заимствовано из области экономических калькуляций. Истинное место его -- счетоводство, главный инструмент коммерческой рациональности. Исчисление в денежных терминах есть основной элемент понятия "капитал" [Passow, Op. cit., 2 Aufl., S. 49 ff.].

Если термин "капитализм" используется для обозначения экономической системы, в которой производство направляется исчислением капитала, он приобретает особую значимость для определения того, что есть экономическая деятельность. При таком толковании становится вполне возможным говорить о капитализме и капиталистических методах производства, а такие выражения, как дух капитализма или антикапиталистические настроения, приобретают вполне конкретные значения. Лучше определять капитализм как антитезис социализма, чем, как часто это делают, сопоставлять его с индивидуализмом. Как правило, в противопоставлении социализма и индивидуализма неявно предполагается, что существует противоречие между интересами индивидуума и интересами общества, так что если социализм служит общественному благосостоянию, то индивидуализм служит интересам отдельных людей. И поскольку это одна из наиболее тяжких ошибок социологии, нам следует тщательно избегать выражений, которые бы скрыто закрепляли это представление.

Согласно Пассову, при правильном употреблении термина "капитализм" он ассоциативно связан с представлениями о развитии и умножении крупных предприятий [Passow, Op. cit., S. 132 ff.]. Можно согласиться с таким толкованием, хотя его и нелегко примирить с тем фактом, что люди обычно говорят о "Grosskapital", о "Grosskapitalisten" и "Kleinkapitalisten". { Grosskapital, Grosskapitalisten, Kleinkapitalisten -- крупный капитал, крупные капиталисты, мелкие капиталисты (нем.).} Но если мы сообразим, что только исчисление капитала делает возможным создание гигантских предприятий и начинаний, окажется, что такое понимание никак не обесценивает нашего определения.

5. Суженное понятие "экономика"

Обычное у экономистов различение "экономических" или "чисто экономических" и "неэкономических" действий столь же неудовлетворительно, как старое различение духовных и материальных благ. Желание и действие, в сущности, едины. Все цели конфликтуют между собой и в результате этого взаимоупорядочиваются на одной шкале. Необходим единый критерий не только для оценки удовлетворения потребностей, желаний и порывов, насыщаемых через взаимодействие с внешним миром, но также для оценки удовлетворения духовных потребностей. В жизни нам приходится выбирать между духовным и материальным. И очень важно иметь возможность оценивать духовные блага по той же шкале, что и блага материальные. Выбирая между хлебом и честью, верой и богатством, любовью и деньгами, мы меряем альтернативы одной меркой.

Поэтому неправомерно рассматривать "экономическое" как отдельную сферу человеческих действий, резко ограниченную от других сфер. Экономическая деятельность есть деятельность рациональная. И поскольку полное удовлетворение невозможно, сфера экономической деятельности совпадает со сферой рационального действия. Она состоит в первую очередь в оценке целей, а затем -- в оценке средств, ведущих к этим целям. А значит, вся экономическая деятельность зависит от существования целей. Цели господствуют в экономике, и только они сообщают ей смысл.

Поскольку принцип экономичности приложим ко всем действиям человека, необходима особая осторожность, когда пытаются отделить внутри этой единой сферы "чисто экономические" действия от всех остальных. Такое различение, необходимое для многих научных задач, позволяет выделить особенную цель и противопоставить ее всем другим. Эта цель -- здесь мы не станем обсуждать, является ли она окончательной или служит только средством для какой-нибудь другой, -- состоит в максимальном увеличении дохода, исчисляемого в деньгах. Потому и невозможно ограничить ее специально выделенной сферой действий. Конечно, для каждого индивидуума она ограничена, но это определяется его общим мировоззрением. Одно -- для человека чести, другое -- для того, кто продает своего друга за золото. Разграничение не оправдывается ни характером целей, ни особенностью средств. Оно оправдано единственно особой природой применяемых методов. Только использование точных расчетов отличает "чисто экономические" действия от всяких других.

Сфера "чисто экономического" совершенно совпадает со сферой денежных расчетов. Мы склонны придавать этому виду деятельности особую важность только потому, что там мы имеем возможность с помощью вычислений сопоставлять альтернативные решения с детальной точностью -- обстоятельство, очень важное для нашей мысли и нашего поведения. Легко упустить из виду, что это различие есть различие в технике мысли и действия и никоим образом не затрагивает конечных целей действий, в сущности единых; Неудачу всех попыток представить "экономическое" как особый раздел рационального, а в нем выделить еще более узкий раздел "чисто экономического" не следует приписывать использованному аппарату анализа. Не может быть сомнений, что эта проблема разрабатывалась с большой изощренностью и настойчивостью, и отсутствие ясных результатов отчетливо свидетельствует, что на этот вопрос просто не может быть удовлетворительного ответа. Ясно, что область "экономического" есть то же, что область рационального, а "чисто экономическое" -- это всего лишь область, в которой возможны денежные вычисления.

В конечном счете, для человека есть всего лишь одна цель: достижение наибольшего удовлетворения. Сюда включено удовлетворение всех видов человеческих желаний и потребностей независимо от их природы: материальной или нематериальной (духовной). Вместо слова "удовлетворение" мы могли бы использовать слово "счастье", если бы не страх перед ложным толкованием, очень вероятным из-за традиционного спора между гедонизмом и эвдемонизмом. { Эвдемонизм -- этическое учение, считающее счастье целью человеческого поведения, но самое счастье рассматривающее не как удовольствие, а как результат преодоления стремления к чувственным наслаждениям путем самоограничения, отрешения от материальных благ и личных привязанностей. Тем самым эвдемонизм противоположен гедонизму.}

Удовлетворение субъективно. Современная социальная философия столь часто подчеркивала это свое отличие от прежних теорий, что возникла склонность забывать, что физиологическая природа человека и традиционная общность взглядов и эмоций порождают далеко идущее сходство в оценке потребностей и способов их удовлетворения. Именно это сходство оценок делает возможным существование общества. В силу общности целей люди способны жить вместе. По сравнению с тем, что большинство целей (в том числе важнейших) -- общее для подавляющей части человечества, то обстоятельство, что некоторые цели разделяются лишь немногими, является малосущественным.

Обычное разделение между экономическими и неэкономическими побуждениями обесценивается тем, что, с одной стороны, цели экономической деятельности лежат за пределами экономики, а с другой -- вся рациональная деятельность есть деятельность экономическая. Вместе с тем есть хорошие основания для выделения "чисто экономической" деятельности (т. е. деятельности, поддающейся денежной оценке) из всех других. Как мы уже видели, за пределами сферы денежных расчетов остаются только промежуточные цели, поддающиеся непосредственной оценке. Значит, есть нужда в обращении к таким суждениям. Признание этой нужды и составляет основу для рассматриваемого нами различения.

Если, например, народ желает воевать, было бы незаконно рассматривать это желание как непременно иррациональное только потому, что причина этой воинственности обычно лежит за пределами "экономического", как, например, в случае с религиозными войнами. Если народ решает воевать с полным знанием всех фактов, рассудив, что цели войны важнее, чем неизбежные жертвы, и что война есть наилучший способ достижения этих целей, то война не может быть оценена как иррациональное поведение. В данном случае нет нужды рассуждать, разумно ли наше предположение или может ли оно вообще когда бы то ни было быть разумным. Такое рассмотрение необходимо, когда приходится выбирать между войной и миром. Именно для того, чтобы сделать такой выбор отчетливым, и было введено рассмотренное нами различение.

Нужно только припомнить, сколь часто войны или таможенные барьеры рекомендовались как "выгодные" с "экономической" точки зрения, чтобы понять, сколь часто об этом забывали. Насколько более ясными были бы политические дискуссии последнего столетия, если бы не упускали из виду различие между "чисто экономическими" и "неэкономическими" основаниями действия.

Глава VI. Организация производства при социализме

1. Обобществление средств производства

При социализме все средства производства являются собственностью коммуны. Только коммуна распоряжается, как их использовать в производстве. Коммуна производит, произведенное достается коммуне, и коммуна решает, как распорядиться произведенным.

Современные социалисты, особенно марксистского толка, многозначительно настаивают на обозначении социалистической коммуны как общества, из чего следует, что передача средств производства в исключительное распоряжение коммуны есть обобществление средств производства. Против самого выражения возразить нечего, но надо иметь в виду, что его используют для сокрытия одной из важнейших проблем социализма.

Слово "общество" и соответствующее прилагательное "общественный" имеют три различных значения. Это, во-первых, абстрактная сущность общественных взаимоотношений, во-вторых, конкретное объединение индивидуумов, а между этими резко различными значениями обыденная речь поместила третье: абстрактное общество предстает персонифицированным в таких выражениях, как "человеческое общество", "гражданское общество" и т. п.

Маркс использовал термин во всех трех значениях. Это было бы не важно, если бы он четко разграничивал их применение. Но он-то поступал как раз наоборот, для своих целей манипулируя ими с мастерством фокусника. Когда он говорит об общественном характере капиталистического производства, он использует слово "общественное" в его абстрактном смысле. Когда он говорит об обществе, страдающем от кризиса, он подразумевает персонифицированное человечество. Когда он говорит об обществе, которое должно экспроприировать экспроприаторов и обобществить средства производства, он имеет в виду конкретное объединение людей. В цепи его рассуждений все значения взаимозаменяемы -- чтобы доказать недоказуемое. Причиной этих манипуляций было желание избежать употребления термина "государство" или его эквивалентов, поскольку это слово вызывало неприятные ассоциации у тех поклонников свободы и демократии, поддержки которых марксисты не хотели лишаться с самого начала. Программа, которая бы отдавала государству всю ответственность и все управление производством, не имела шансов на поддержку в этих кругах. Потому-то марксистам и приходилось постоянно изобретать фразеологию, которая бы маскировала сущность программы, успешно бы скрывала пропасть между демократией и социализмом. Можно без преувеличений утверждать, что люди, жившие в десятилетия перед первой мировой войной, не разобрались в этих хитросплетениях.

Современное учение о государстве понимает под государством авторитарное образование, аппарат принуждения, характеризуемый не своими целями, но формой. Марксизм произвольно ограничил значение слова "государство", так что оно не включает социалистическое государство. Только те государства и формы государственных образований называются государством, которые возбуждают неприязнь у социалистических авторов. По отношению к своей цели, будущему государству, они отбрасывают с негодованием этот термин как унижающий и оскорбительный. Будущее государство называют "общество". За счет этих трюков марксистская социал-демократия получает возможность, с одной стороны, призывать к разрушению существующей государственной машины и фантазировать об отмирании государства, а с другой -- яростно бороться со всеми анархическими движениями и проводить политику, ведущую к созданию всемогущего государства [см. соответствующую критику: Kelsen, Staat und Gesellschaft // Sozialismus und Staat, Leipzig, 1923, S. 11, 20 ff.].

Совершенно все равно, как именно назвать аппарат принуждения в социалистическом обществе. Если мы используем слово "государство", у нас будет общепринятый термин, который понимается одинаково всеми, кроме крайне некритичных марксистских авторов, и который выражает именно то, что и должен выражать. Но можно в народнохозяйственных исследованиях обойтись без этого термина, поскольку он вызывает у многих смешанные чувства, и вместо этого говорить о коммуне, сообществе. Выбор терминологии есть дело вкуса и не имеет практического значения.

Но что имеет значение, -- так это проблема организации социалистического государства или сообщества. Английский язык дает возможность более точно выразить идею государственной воли, используя вместо термина "государство" термин "правительство". Нет лучшего способа избежать мистицизма, взлелеянного до крайних пределов марксистским способом употребления слов. Марксисты крайне многоречивы в вопросе о воле общества, но при этом ни малейшим намеком не поясняют, каким это образом общество может желать и действовать. Естественно же, что общество может действовать только через специально созданные органы.

Из самой концепции социалистического сообщества следует, что в нем необходимо единство власти. В социалистическом сообществе может быть только один орган, объединяющий все правительственные функции, в том числе и экономические. Конечно, этот орган может иметь подразделения, могут существовать подчиненные ему учреждения, которым передаются определенные задания. Но единое выражение общей воли, что и является существенной целью обобществления средств производства, с необходимостью предполагает, что все учреждения, которым доверен надзор над какими-либо делами, должны быть подчинены одному органу. Этому органу должна принадлежать высшая власть, чтобы устранять все противоречия волевых построений и обеспечивать единство принятия решений и их реализации. Как формируется этот орган, как общая воля выражает себя в нем и через него -- это все сравнительно малосущественно для нашего исследования. Неважно, выступает ли этот орган как абсолютный монарх или как собрание граждан -- орган прямой или выборной демократии. Не имеет значения, как этот орган выявляет собственную волю и как проводит ее в жизнь. Для наших целей следует предположить все это уже данным и не стоит терять времени на выяснение того, как это все может быть достигнуто и достижимо ли вообще, следует ли социализм считать обреченным, если такой орган невозможен.

Начнем исследование с предположения, что у социалистического общества нет внешних сношений. Оно охватывает весь мир и всех его жителей. Если же мы допускаем, что оно охватывает лишь часть мира, то будем считать, что оно не поддерживает экономических отношений с другими частями мира и их обитателями. Итак, мы сначала обсудим проблемы изолированного социалистического общества. К опыту нескольких одновременно существующих социалистических обществ мы обратимся только после рассмотрения проблемы в целом.

2. Экономический расчет в социалистическом обществе

Теория экономического расчета устанавливает, что в социалистическом обществе экономический расчет невозможен.

На каждом большом предприятии разные подразделения ведут до определенной степени независимое счетоводство. Подразделения учитывают стоимость труда и материалов и по каждой группе в любое время могут составить отдельный баланс и подсчитать результаты деятельности. Благодаря этому можно определить, насколько успешно работало каждое отдельное подразделение, и в результате принять решения о реорганизации, ограничении, расширении существующих подразделений или же о создании новых. Конечно, при таких расчетах неизбежны некоторые ошибки. Одни возникают из-за трудностей в распределении накладных расходов, другие -- из-за необходимости использовать не вполне надежные данные (например, при расчете прибыльности некоего процесса износ оборудования определяется по сроку его эксплуатации). Но все такие ошибки могут быть введены в достаточно узкие границы, так чтобы они существенно не влияли на истинность общей калькуляции. Остающаяся и после этого неопределенность связана с неопределенностью будущих условий, что неизбежно сохранится при любой мыслимой организации дела.

Кажется естественным вопрос: почему бы аналогичным образом в социалистическом обществе отдельным производственным группировкам не ввести свои расчеты? Но это невозможно. Самостоятельные расчеты для подразделений одного предприятия базируются на том, что в рыночном обороте формируются цены на все виды применяемых материалов и труда. Где нет рынка, нет и ценообразования, а где нет ценообразования, не может быть никаких экономических расчетов.

Некоторые могут подумать, что стоит разрешить обмен между подразделениями единого хозяйства, как возникнет система отношений обмена (цены), а в результате и основа для экономического расчета в социалистическом обществе. Тогда бы в рамках единого хозяйства, не признающего частной собственности на средства производства, можно было бы обособить отдельные производственные группы с собственной администрацией, выполняющие, конечно, указания высшей экономической власти, но имеющие право обмениваться друг с другом товарами и трудовыми услугами и учитывающие результаты обмена в общих меновых единицах. Примерно так представляют себе организацию производства в социалистическом обществе сегодня, когда говорят о полном обобществлении и т. п. Но здесь опять не учтено главное. Обмен производительными благами возможен только на основе частной собственности на средства производства. Если "угольное общество" поставляет уголь "стальному обществу", цена возникает лишь в том случае, если оба общества выступают как собственники средств производства своих предприятий. Но это уже будет совсем не социализм, а синдикализм. {Под синдикализмом в данном случае Л. Мизес подразумевает тот общественно-экономический строй, который пропагандировался популярными в рабочем движении начала XX в. анархо-синдикалистами. Согласно их воззрениям после победы над буржуазией экспроприируемые у нее средства производства не обобществляются, а переходят в собственность отдельных синдикатов -- профсоюзных объединений, т. е. становятся групповой собственностью. В этом смысле Мизес противопоставляет синдикализм социализму как воплощению идеи единой, общенародной собственности.}

Для тех социалистических авторов, которые признают трудовую теорию стоимости, проблема, естественно, очень проста.

"Когда общество, -- пишет Энгельс, -- вступает во владение средствами производства и применяет их для производства в непосредственно обобществленной форме, труд каждого отдельного лица, как бы различен ни был его специфически полезный характер, становится с самого начала и непосредственно общественным трудом. Чтобы определить при этих условиях количество общественного труда, заключающегося в продукте, нет надобности прибегать к окольному пути; повседневный опыт непосредственно указывает, какое количество этого труда необходимо в среднем... План будет определяться, в конечном счете, взвешиванием и сопоставлением полезных эффектов различных предметов потребления друг с другом и с необходимыми для их производства количествами труда. Люди сделают тогда все это очень просто, не прибегая к услугам прославленной стоимости" [Engels, Herrn Eugen During Umwalzung der Wssenschaft, S. 35 <Энгельс Ф., Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф., Соч., Т. 20, С. 321>].

Мы не станем здесь воспроизводить критику трудовой теории стоимости. Для нас она интересна здесь лишь постольку, поскольку позволяет судить о возможности сделать труд основой экономических расчетов в социалистическом обществе.

При первом взгляде может показаться, что калькуляции, в основу которых заложен учет труда, отражают и природные условия производства, не зависящие от людей. Марксова концепция общественно необходимого рабочего времени учитывает закон убывающей отдачи в той степени, в какой он определяется различиями в естественных условиях производства. { Закон убывающей отдачи -- обобщенное название ряда теоретических положений, отмечающих, что каждое последующее дополнительное вложение труда, капитала и т.п. дает меньший эффект, чем предыдущее ("закон убывающего плодородия почвы", "закон убывающей производительности труда", "закон убывающей производительности капитала"). Эти положения развивались австрийской школой, в их разработку большой вклад внес американский экономист Дж. Б. Кларк (1847--1938).} Если спрос на товар растет и приходится вовлекать в производство менее производительные ресурсы, среднее общественно необходимое время производства единицы продукции также вырастает. Если будут обнаружены более благоприятные условия производства, тогда необходимое количество общественного труда уменьшится [Marx, Das Kapital, I Bd., S. 5 ff. <Маркс К., Капитал, Т. I // Маркс К., Энгельс Ф., Соч., Т. 23, С. 48 и след.>]. Но этого недостаточно. Учет изменений предельной стоимости труда принимает во внимание естественные условия лишь постольку, поскольку они влияют на трудовые издержки. За пределами этого "трудовые" калькуляции бесполезны. Ими совершенно не учитывается, например, потребление материальных факторов производства. Предположим, что продолжительность общественно необходимого труда для производства товаров Р и Q составит по 10 ч и что на изготовление товаров Р и Q идет материал А, для производства одной единицы которого в свою очередь требуется 1 ч общественно необходимого труда. Допустим, что производство Р требует двух единиц А и 8 ч труда, а производство Q -- одной единицы A и 9 ч труда. В калькуляции, основанной на учете затрат труда, Р и Q равноценны, но в калькуляции, основанной на ценности, Р окажется дороже, чем Q. Первая калькуляция неверна. Только последняя соответствует существу и целям экономических расчетов. Бесспорно, конечно же, что превышение ценности Р над Q -- это материальный субстрат, "который существует от природы, без всякого содействия человека" [ Ibid., S. 9 < там же, С. 51>], но если он используется в такой степени, что становится экономически значимым, то его следует в той или иной форме учесть в экономических расчетах.

Второй недостаток трудовой теории стоимости в том, что она игнорирует различия в качестве труда. Для Маркса весь труд экономически однороден, поскольку он всегда представляет собой "производительное расходование человеческого мозга, мускулов, нервов, рук, etc. " "Сравнительно сложный труд означает только возведенный в степень или скорее помноженный простой труд, так что меньшее количество сложного труда равняется большему количеству простого. Опыт показывает, что это сведение сложного труда к простому совершается постоянно. Товар может быть продуктом самого сложного труда, но его стоимость делается равной продукту простого труда и, следовательно, представляет лишь определенное количество простого труда" [ Ibid., S.10 < там же, С. 53>]. Бем-Баверк справедливо оценил этот аргумент как образец потрясающей наивности [Bohm-Bawerk, Kapital und Kapitalzins, I Abt., 3 Aufl., Innsbruck, 1914, S. 531 <Бем-Баверк Е., Капитал и прибыль: История и критика теорий процента на капитал, Спб, 1909, С. 481 и след.>]. Критикуя этот аргумент, вполне допустимо не обращать даже внимания на вопрос: возможна ли единая физиологическая оценка напряженности всех видов труда, как физического, так и умственного. Достаточно того, что люди различны и по способностям, и по квалификации, что сказывается в различии качества производимых товаров и услуг. Чтобы судить о возможности использовать труд как основу экономических расчетов, решающую важность приобретает вопрос: можем ли мы найти общий знаменатель для всех форм и видов труда, не привлекая оценку продукта труда потребителями? Ясно, что аргументы Маркса по этому вопросу не выдерживают критики. Опыт показывает, что при обмене товаров не имеет значения, произведены ли они с участием простого или квалифицированного труда. Но это доказывало бы, что определенное количество простого труда равноценно определенному количеству квалифицированного труда, только если бы удалось доказать, что именно труд является источником меновой стоимости. Но мало того, что это не доказано; это именно то, что Маркс первоначально намеревался доказать. Из того факта, что при обмене между простым и квалифицированным трудом устанавливаются отношения взаимозаменяемости в форме денежной заработной платы, -- на что Маркс даже не ссылается, -- вовсе не следует вывод об однородности труда. Однородность в данном случае есть результат работы рынков, а не их предпосылка. Вычисления, основанные не на денежной ценности, а на стоимости труда, потребуют установления совершенно произвольных отношений между простым и квалифицированным трудом, а это сделает сами вычисления непригодными для экономического управления ресурсами.

Давно существует представление, что трудовая теория стоимости необходима, чтобы дать этическое обоснование требованию обобществить средства производства. Теперь мы знаем, что это представление было ошибочным. Хотя оно было принято большинством социалистов и хотя сам Маркс с его открыто внеморальным подходом не смог от него избавиться, совершенно ясно, что, с одной стороны, политические требования перехода к социалистической организации производства не требуют и не получают поддержки в трудовой теории ценности, а с другой стороны, те, кто иначе понимает природу и происхождение стоимости, могут также быть социалистами.

Правда, в ином смысле, чем обычно считают, трудовая теория стоимости является необходимой для защитников социалистического способа производства. Социалистическое производство в обществе, основанном на разделении труда, может быть рационально организованным только при существовании объективно устанавливаемой величины стоимости, что делает возможным экономический расчет в хозяйстве, не знающем ни обмена, ни денег. Труд представляется единственным, что может служить этой цели.

Дата добавления: 2015-08-26