Петр II Петрович НегошГорный венец 2 страница

Сердар Янко
Эх, владыка, можно попытаться!
Но, ей-богу, ничего не выйдет.
Тот, кто вскормлен дьявольскою грудью,
не изменится до самой смерти.
К нам придут они без уверенья,
станут перед нами похваляться,
вот они, мол, главари какие,
величаться царскими сынами!

Трое-четверо отправились позвать турецких главарей.

Коло
(поет)
Страшное на выродке проклятье:
прокляла мать поневоле сына,
Мара, жена князя Иван-бега,
прокляла родного сына Станко!
Он сосцы прогрыз ей при сосанье,
райское питье пролил ей в лоно.
Материнское на нем проклятье:
образ Станишей он опозорил,
произнес хулу Христовой вере,
очернил юнацкий род Черноев,
принял веру палачей народа
и возжаждал люто братской крови.
Что за гром гремит на Лешкополье!
То два брата подрались за веру,
тысячи соратников за каждым!
Материнское сбылось проклятье,
и погибло войско все у Станко,
и бежал он прямо к Баязету,
чтоб носы мадьярские с ним резать.
О гнездо юнацкое свободы,
на тебя бог часто смотрит с неба,
много ты мучений претерпело,
много ты побед еще увидишь!

Пришли турецкие главари, семь или восемь, и сели с черногорцами. Все молчат и смотрят перед собою.

Князь Янко
Что молчите, иль окаменели?
Что вы не заводите беседы,
а насупились и помрачнели?

Хаджи-Али Медович, кадий
Что же, князь озриничский, начну я,
коль другой никто не начинает.
Собралось сюда не меньше сотни
главарей турецких, черногорских,
собрались сюда, чтоб помириться
н вражду кровавую покончить.
Главари страны, давайте вместе
здесь обсудим, как найти нам способ
помирить враждующих два рода,
Велестовцев и Чекличей турок,
Байице и Аличей семейство,
помирить их будем все стараться,
дайте только уверенье в мире.
Перед кумами пойду я первый,
дам я за убитых братьев выкуп,
помирившись же, динар разрубим,
и убийцы-ружья мы повесим.

Князь Роган

Зря ты отклоняешься, эфенди,
от того, зачем мы здесь собрались,
с тонкого конца ты начинаешь.
Ты ведь мудрый и к тому же книжник,
грамоте учился в Цареграде,
побывал и в городах священных.
Или хочешь ты ума прибавить –
наша школа тяжелей и крепче.

Все молчат и смотрят перед собою.

Владыка Данила

Боже милосердный, всем Ты правишь,
восседаешь на престоле неба
и могучим взглядом зажигаешь
хороводы звездные в пространстве.
Ты рассыпал мелкие песчинки
под Своим небесным светлым троном
и назвал их целыми мирами,
оживотворил Ты прах ничтожный
и засеял семенем разумным,
книгу мироздания ты держишь,
в ней записаны навеки судьбы
всех миров и всех разумных тварей.
Ты по милости своей великой
оживил движеньем гибким члены
крошки муравья и льва большого,
просияй над Черною Горою,
отврати грозу нависшей тучи
градоносной, с молнией и громом!
Ведь они не так уж виноваты,
их от веры отвлекло неверье,
дьявольская сеть их уловила,
человек ведь слабое созданье!

Турки переглядываются исподлобья.

Липнет мед к устам и охладевшим,
еще больше к молодым, горячим!
И на удочке сладка приманка!
"Пей шербет из чаши мусульманской,
или голову клади на плаху!"
Часто страх за жизнь грязнит наш образ,
слабостью мы связаны с землею,
связи крепкие с землей ничтожны.
Даже птиц не всех, а только слабых
ловит яркость лисьих глаз блестящих,
на орла ж глядит лиса, скрываясь.
Пусть за сына доброго и брата
милость громкий голос свой утроит,
найденное благ других дороже,
между тучами - синее небо,
просветляется душа от горя,
после плача веселей поется.
Ох, когда б я видел, что от бедствий
Черная Гора освободилась!
Мне б тогда воистину казалось,
что сияет Лазаря корона,
что явился Милош среди сербов!
И душа б моя была спокойна,
словно утро тихое весною,
когда ветры буйные и тучи
дремлют на волнах морской пучины.

Турки мрачно переглядываются.

Скендер-ага

Удивляюсь я, святая вера,
двойственно ты говоришь, владыка.
Видана ль для двух голов где шапка
иль один сосуд для двух напитков?
Поток меньший в большем исчезает,
слившись, потеряв свое названье,
вместе с ним течет на берег моря.
Или рой пчелиный ловят шапкой,
чтобы завести в горах свой пчельник?
Не отведает никто так меда!
Камень тяжкий в гору не покатишь,
старый ствол не выпрямишь, сломаешь!
Ведь и, звери так же, как и люди:
каждый род свою имеет веру,
об орле и курице нет речи,
что же льву дрожать перед гусыней?

Князь Роган
удивляюсь я такому делу!
Исповедают попы нас грешных,
чтоб от власти дьявола избавить!
Дьявола ж такого я не видел,
чтоб к попу на исповедь просился.

Князь Янко
Коль жена допытываться станет,
где я был, - отвечу: соль я сеял.
Горе ей, коль не поверит мужу.

Князь Байко
Мне сейчас пришел рассказ на память:
Вытащили одного из ямы
С головой наполовину белой.

Обрад
Мне в ноздрю попала с лёту муха:
не случился бы какой убыток?

Вук Раслапчевич
У меня ж ладони зачесались.
Если кое-кто захочет драться,
то возьмем с него большую пеню.

Воевода Милий
Вот тяжелое ружье какое!
Как его ты только носишь, Станко?

Воевода Станко
Тяжело, брат, коль носить без цели,
сколько времени ношу напрасно.

Сердар Янко
Как я вечером вчера смеялся!
Забрели в мой дом невесть откуда
два подростка белицких румяных.
Стали шутки говорить, смеяться,
рассказали, что из старших кто-то
водяную мельницу построил
там, где нет ни лужи, ни потока,
все устроив, вспомнили про воду.

Вук Мандушич
Как-то у меня сноха рехнулась,
не могли никак вернуть ей разум,
и Евангелье не помогало.
Говорили: "На нору ступила".
Говорили: "Наговор и чары".
По монастырям ее водили,
миром мазали, молебны пели,
даже дьявола добром просили,
чтоб оставил сноху Анджелию.
Только ничего не помогало.
Взял тогда я плеть с тремя хвостами
и вогнал снохе сорочку в тело,
убежал тут дьявол без оглядки,
и вернулся разум к Анджелии.

Воевода Батрич
Турки - братья, тронь рукою камень!
Что нам прятаться тут, в куче пакли?
Мал наш край, со всех сторон стесненный,
тесно в нем и одному народу.
На него такие силы встали,
нечего о двойственности думать!
Веру прадедов своих примите
и отчизну нашу защищайте.
Нрава лисьего не нужно волку,
разве ястребу очки на пользу?
Рушьте минареты и мечети
и на рождество бадняк сжигайте,
а на пасху красьте ярко яйца,
два честных поста вы соблюдайте,
остальное же - как вы хотите.
А коль мой совет вам не по нраву,
то, клянусь вам Обилича верой
и оружием, моей опорой,
поплывут у нас в крови две веры,
лучше будет та, что не утонет!
С рождеством байраму не сдружиться,
ведь не так ли, братья черногорцы?

Все во весь голос: «Только так!»

М у с т а й, к а д и й:
Что за разговор? Да вы в себе ли?
Шип вы нам в ступню вонзить хотите.
Для чего посты, бадняк и яйца
вы на веру правую взвалили?
Ведь лучины зажигают ночью,
а к чему они при свете солнца?
О аллах, не мудрые то речи!
На устах у них все крест и нехристь,
грезят все о том, что быть не может.
Вот уж двести лет, хвала аллаху,
как мы приняли святую веру
и ее служителями стали.
Нет у нас неправд, святая Мекка!
Что скрещенье липовое значит
перед острием из гибкой стали?
Чуть взмахнет пророк наш булавою,
от удара вся земля запляшет,
словно на воде пустая тыква.
Чем ты ослеплен, народец малый?
Не познавши истинного рая,
борешься ты и с людьми и с богом,
Милошем живешь ты, кресту служишь!
Крест - нелепое, пустое слово!
Милош вас в беспамятство бросает
или в яростное опьяненье.
День один поклонов значит
больше четырех годов молитв с крестами.
Гурии с глазами голубыми,
в жизни вечной вместе с вами будyт,
где та тень, которая бы встала
Между мной и вашими глазами?
Молниями их лазурь стреляет
и расплавить может даже камень,
что же говорить о людях слабых,
созданных, чтоб таять в их блаженстве,
их лазурь из самой чистой влаги,
где в двух каплях светоносных видишь
грани бесконечной божьей силы,
как с высоких гор весенним утром
в светлом и лазоревом просторе!
О Стамбул, земное наслажденье,
сахара гора и чаша меда,
баня сладостная нашей жизни,
где купаются в шербете вилы.
О Стамбул, святой чертог чудесный,
ты источник святости и силы,
из тебя аллах благословляет
чрез пророка править всей землею,
что же от тебя меня отнимет?
В юности моей я ежедневно,
встав с постели, на заре бросался
в твой поток, сверкающий, чудесный,
где ты отражал лицо прекрасней
и зари, и месяца, и солнца.
Сотни раз передо мной у моря
на рассвете светлом возносились
минареты острые и башни
к небу в тишине благоговейной,
тысячами голосов священных
и земле и небу оглашая
имя всемогущего пророка.
Может ли быть вера лучше нашей?
Может ли алтарь быть ближе к небу?

Князь Янко
Вот тебе, эфенди, благодарность!

(Снимает шапку).

Проповедь хорошую прочел ты:
получили мы то, что искали!

Вук Мичунович
Пусть же крест столкнется с булавою:
кто из них лоб разобьет, посмотрим,
кто яйцо разбитое получит.
Покажу я вам, на что пригоден.

Князь Янко
Нет, не буду, в том клянусь вам богом,
у Чекличей вопль хаджи их слушать,
ухает он там гнусавым гуком,
словно филин над трухлявым буком!
А кого зовет он с минарета
каждым утром в синий час рассвета?
Думаю - он вдоволь накричался,
что таить, ведь тяжело так стало,
словно сел он прямо мне на темя.

Князь Роган
Что-то в левом ухе зазвенело:
верно, будут радостные вести.

Вук Мандушич
Дунь мне в глаз, да посильнее,
что-то у меня он засорился.

Сердар Янко
Высеките мне огонь, закурим!
Дым табачный - как душа пророка,
и не пожалеешь ты, эфенди.

Томаш Мартинович
Воронье раскаркалось, дерется,
чует, что дешевым станет мясо.

Вукота Мрвальевич
Чрез ружье мое шагнул ты, Байко,
поскорей переступи обратно.

Вук Мичунович
(шепчет на ухо сердару Янко)

Этот держится за хвост хаджиный
и не выпустит до самой смерти,
пропадет иль сучка, или жернов.

Скендер-ага
(видит, что Вук шепчет, это ему не нравится)
Что такое, братья черногорцы?
Кто раздул такое пламя спора?
Как вам мысль несчастная запала
говорить о перемене веры?
Разве мы и без того не братья?
Разве мы в боях все не едины?
Мы добро и зло по-братски делим.
Иль турчанки, как и сербиянки,
не роняют косы на могилы?

Сердар Вукота
О, страна проклятая, ты гибнешь!
Имя грозное твое ужасно:
если у меня есть юный витязь,
в ранней юности его ты скосишь.
Человек ли есть полезный людям,
ты его отнимешь раньше срока.
Если есть венок из кос тяжелый,
украшающий чело невесты,
ты пожнешь его в цветенье юном.
Все в глазах моих кровавым стало!
Ничего у нас не остается,
кроме куч костей, надгробий белых,
молодежь над ними самовольно
торжество ужасное справляет!
Косово, судилище и кара,
посреди тебя Содом дымится!

Вук Мичунович
Фу, сердар, к чему такие речи!
Наши юноши - у них всех сердце
пламенно в груди могучей бьется,
пылом гордым кровь их насыщая,
для чего они? Чтоб пасть, как жертвы,
и потом подняться с поля битвы
в царство светлое народных песен,
как росы сверкающие капли
поднимаются с лучами в небо.
Старость, что ее смешней, ужасней?
Ноги слабнут, изменяет зренье,
прокисает мозг, как уксус в тыкве,
лоб в морщинах стал совсем ребячьим,
бороздами все лицо изрыто,
мутные глаза глубоко впали,
гнусно смерть смеется исподлобья –
черепаха из щита так смотрит.
Косово и Милоша ты вспомнил?
всё из-за него мы потеряли,
но воскресли с косовской гробницы
имя черногорское и сила
в поднебесье, в богатырском царстве,
где среди теней Обилич правит.

Сердар Иван Петрович
Обезумели вы с Магометом!
Иль не тяжко, турки, вашим душам,
что всю землю вы залили кровью?
Тесно жеребцам двум в одном стойле.

Ферат 3ачир, кавазбаш
Эх, сердар, не угадал ты путно!
Не признаем нашу веру худшей,
пока головы свои мы носим.
И хотя в стране у нас и тесно,
но две веры могут в ней вместиться,
как в посуде медной две похлебки.
Мы попрежнему живем по-братски,
и любви нам большей и не нужно.

Князь Янко
Жили бы, да только не выходит.
Братская любовь у нас чудная,
скрещиваются враждебно взгляды,
друг на друга не глядим по-братски,
а свирепо, даже кровожадно:
говорят глаза то, что на сердце.

Вук Мандушич
Хороша, чалма, глядите, люди!
Где, ага, купил чалму такую?

Арслан-ага Мухадинович
Вук, не покупал ее я вовсе,
визирь сам мне дал ее в подарок
прошлым летом, как я ездил в Травник.

Вук Мандушич
Сделай милость, мне достань такую ж,
за нее вола дам из упряжки.

Арслан-ага Мухадинович
Вук, я дам тебе ее в подарок,
если ты захочешь покумиться;
лестно кумовство с таким юнаком.

Вук Мандушич
Кумовства не будет без крещенья,

Арслан-ага Мухадинович
Стриженое кумовство такое ж.

Вук Мандушич
Кумом быть могу, а не прикумком!
а тогда хоть и четыре раза.

Большой шум и спор между турками и черногорцами; благоразумные разнимают их, чтобы не подрались. Все смолкают, никто ни слова.

Коло
Три сердара и два воеводы,
с ними триста соколов отважных
сокол Байо и с ним тридцать змаев –
не умрут, пока стоит свет белый!
Визирь Шенчер с войском им попался
на вершине горы Вертиельки,
в летний день сражались до полудня.
Не предаст в бою врагам серб серба,
чтобы не покрыть себя позором,
чтобы не показывали пальцем,
как на Бранковича дом неверный.
Пали все один подле другого,
распевая песни, турок били!
Только трое вылезли живыми
из-под кучи мертвых тел турецких,
раненных их турки потоптали.
Смерть их дивная благословенна!
Пусть же Бог над их могилой справит
и помин души и панихиду!
Тысячи три молодых юнаков
дружно тут ударили на турок
пред рассветом на крстачком поле.
Смельчакам сам бог дает поддержку!
Покрошили Шенчерову силу.
Хорошо тому, кто там сражался,
залечил он косовские раны,
и корить ему не надо турок.
Вертиельские юнаки-сербы,
лучезарный свет всегда сияет
над священной вашею гробницей!

Приходят десять кавазбашей из Подгорицы от нового визиря, объезжающего царство, и дают владыке Даниле послание. Владыка читает его, озабоченный.

Воевода Батрич
Что, владыка, тебе пишет визирь?
Расскажи нам, не боясь огласки,
хоть известье окрылит и турок.

Владыка
(читает послание от слова до слова)
«Селим-визирь, раб раба пророка,
и слуга покорный брата солнца,
и посол от всей земли султанской,
пишет вам, владыка с главарями.
Царь царей земных меня отправил
все владения его объехать,
чтоб увидеть, где какой порядок,
чтоб не объедались волки мясом,
чтоб овца от стада не отбилась
и не занесла руна в кустарник,
чтоб подстричь все то, что стало длинным,
выдоить все, что переполняет,
чтоб молодняку проверить зубы,
чтоб в шипах не увядала роза,
не пропал в навозной куче бисер,
чтобы подтянуть узду потуже
райе, как и остальной скотине.
Я прослышал и о ваших горах,
ведь семья великого пророка
знает цену храброго юнацтва.
Люди лгут и говорят пустое,
будто лев боится малой мыши.
Все ко мне под мой шатер идите,
ты, владыка, и твои сердары,
чтобы у царя быть на примете,
чтобы от меня принять подарки,
и живите, как и прежде жили.
Зубы крепкие орех раскусят,
острой саблей булаву разрубишь,
а тем более кочан капустный.
Разве можно приучить осоку
не склоняться перед ураганом?
Разве можно запретить потокам
в беге к морю синему стремиться?
Солнце молнией того сжигает,
кто выходит из чудесной сени
знамени великого пророка.
Кулаком ведь стали не расплющишь.
Разве в тыкве мышь не жалкий узник?
Сломишь зубы, удила кусая!
Небо без громов никто не ценит!
Ведь глаза у трусов – как помои.
Чернь похожа на большое стадо,
хороша, когда крушат ей ребра.
Тяжко той земле, где ступит войско!»

Князь Янко
Лжет торгаш, любезно улыбаясь,
женщина лжет, слезы проливая,
нагло так никто не лжет, как турок.

Сердар Янко
Не задерживай послов турецких!
Поскорей пускай они уходят,
чтоб паша двусмысленно не понял;
пусть он знает, делает, как хочет.

Вук Мичунович
Напиши ему ответ, владыка,
тем же слогом, как тебе он пишет!

Владыка Данила
(пишет)
«От всех главарей и от владыки,
на письмо Селим-паши ответно:
Тверд орех, и плод он необычный,
не грызи его, сломаешь зубы!
Ведь вино не то, что было прежде,
да и свет не тот, что был недавно.
Подарить Европу Магомету –
грех теперь об этом и подумать!
Груша крупная застрянет в горле.
Кровь людская - корм небезопасный,
в нос теперь она вам шибанула,
переполнен ваш бурдюк грехами,
лопнула подпруга на кобыле
вашего великого пророка.
Леопольдов храбрый воевода,
Ян Собеский, а затем Савойский
демону рога уже сломали.
Два султана ваших - Магометы,
да по-разному известны свету!
Перед Веной и Бурак споткнулся,
под гору назад воз покатился.
Ведь дано царить бесчеловечью,
чтоб пред целым светом осрамиться.
Кровожадность дикая, свирепость
вепрю лишь под стать, не человеку.
Кто законы пишет булавою,
у того смердят следы все зверством.
Понял я, что ты сказать намерен!
Много ведь следов ведет к пещере,
только гости с гор в нее не вхожи!
Об одном здесь только помышляют,
зубы на соседей остро точат,
от зверья оберегают стадо.
Очень тесен узкий вход на пчельник,
для медведя же топор отточен.
Страны-овцы есть у вас другие,
их и грабьте, с них сдирайте шкуру.
Доброе у вас от злого стонет,
злое же от злейшего страдает.
Был уже я на веревке вашей,
и веревка чуть не затянулась.
С той поры мы больше подружились,
в голову вы мне вдолбили разум».

Оканчивает послание и читает его громко всем - черногорцам и туркам.

Князь Роган
Вот письмо для визиря, ступайте.
Пусть прочтет и говорит, что хочет.

Послы визиря уходят недовольные.

Вук Мичунович
Вот возьми патрон, слуга султанский,
визирю отдай его с поклоном
и скажи ему, во что мы ценим
голову любого черногорца.

Риджал осман
Как, патрон в дар визирю султана,
необузданный гайдук гяурский!
С визирями так не поступают,
все пред ними словно в лихорадке,
слезы сами из очей струятся,
и гудит земля от причитаний!

Вук Мичунович
Если б не был у меня ты в доме,
хорошо бы я тебе ответил!
Все же и сейчас тебе отвечу:
разве не гайдук и он такой же?
Связанных он беззащитных грабит,
выше он лишь тем, что грабит больше.
Я - гайдук, но я гоню гайдуков,
и моя гайдучина известна.
Я не жгу страну, народ не граблю,
многие мучители со страхом
предо мной о землю носом бились,
и за мною много жен турецких
клубок черной пряжи размотали.

Послы визиря ушли. Два петуха дерутся вблизи скупщины.

Князь Роган
Видите – два дьявола дерутся,
ну, из-за чего они сцепились
и глаза друг другу поклевали?
Ведь у каждого по тридцать куриц,
и могли бы жить, как два султана,
да попутал их несчастный случай.
Мне какое дело до их драки,
все ж стою за петуха поменьше.
Как, ага, ты, борода пророка?

Скендер-ага
Я стою за петуха побольше.
Для чего же бог ему дал росту?
Тот, кто выше, должен быть сильнее.

Месячная ночь, сидят у костров, и коло на большом гумне поет.

Коло
Новый город, ты стоишь у моря
и считаешь волны на просторе,
словно старец, на скале сидящий,
четки пальцами перебирает.
Дивный сон тебе тогда приснился!
Море преградив, венецианцы,
горы опоясав, черногорцы
окружили каменные стены,
окропили кровью и водою,
с тех пор нехристями ты не пахнешь.
Двадцать тысяч шло с Топал-пашою,
чтоб спасти в тебе засевших турок;
Их на поле каменном без страха
встретили юнаки черногорцы.
Сгинуло турецкой фески имя,
турки полегли в одной могиле,
до сих пор их черепа не сгнили!

Вук Мичунович (лежит вместе с сердаром Янко)
Для чего такой взял поясище?

Сердар Янко
Сверх одежды я его наброшу.

Вук Мичунович
Для чего поверх одежды пояс?

Сердар Янко
Ночью давит меня злобный морок,
лягу и не в силах даже крикнуть

Вук Мичунович
Ну какой там морок и злосчастье!
Ни при чем тут колдовство и чары,
растолстел ты, как ушат пузатый,
это сало тебя ночью душит.
Никогда меня во сне не давит.

Се р д а р Я н к о
Мне же это прямо надоело.
Хрен поэтому ношу с собою,
и терновую колючку в складке,
Ничего мне так не помогает,
как надетый сверх одежды пояс.

Князь Янко лежит с князем Роганом.

Князь Янко
Как смердят все эти потурчане,
замечаешь что-нибудь ты, Роган?

Князь Роган
Как же, князь, в злой час и не заметить!
Если в скупщине сижу я с ними,
то всегда в кулак нос зажимаю,
не зажать, так вытошнит от вони,
оттого-то я ушел подальше,
чтоб от них меня не воротило.
Видишь, как мы отошли далеко,
все же это тяжкое зловонье
к нам от нехристей сюда доходит.

Поздний час ночи, все спят, кто-то говорит во сне, к н язь Я н к о и к н язь Р о г а н поднимаются, чтобы узнать, кто это, и замечают, что В у к М а н Д у ш и ч разговаривает, как наяву.

Князь Роган
Что с тобой, Мандушич, приключилось,
с кем ты разговариваешь ночью?

Князь Янко
Лучше, Роган, не буди ты Вука,
он во сне, как наяву, бормочет,
от него мы кое-что узнаем
и потом над ним смеяться будем

Князь Роган
Ну-ка, Вук, что это ты бормочешь
про нашего Милонича-бана?
Или между вами несогласье?

Князь Янко
Что такое? Расскажи нам тайно.

Вук Мандушич
Ведь она красивей белой вилы,
ей еще не минуло осьмнадцать,
у меня она украла сердце.

Князь Янко
Как так сердце у тебя украла?

Вук Мандушич
Так вот, иль ты надо мной смеешься?
Нет другой такой на белом свете!
Если б только с Милоничем-баном
я в девятый раз не покумился,
я б похитил сноху молодую,
С нею убежал бы на край света.

Князь Янко
Не ребячься, матери на горе!
Видно, разум у тебя отшибло.

Вук Мандушич
Колдовство ли это, или дьявол,
иль другое что еще похуже:
как увижу, что она смеется,
все в глазах моих вдруг завертится.
Все же справился бы я с напастью,
если б не занес меня лукавый
в хату Милонича на ночевку.
Пред зарей то было ночью лунной,
и костер горел средь сенокоса,
вдруг откуда-то она явилась,
села около костра погреться.
Слышит - все уснули крепко в хате,
волосы она тут распустила,
ниже пояса коса упала.
На груди расчесывая косу,
тонким голосом она запела,
словно соловей с дубовой ветки.
Плачет все о девере Андрее,
милом сыне Милонича-бана,
об Андрее молодом, погибшем
прошлым летом на кровавой Дуге.
Не дал бан своей снохе остричься,
жаль ему волос снохи любимой
больше головы родного сына.
Плачет молодая – сердцу больно,
ярче пламени глаза сияют,
а чело ее светлей, чем месяц,
и я плачу, как ребенок малый.
Хорошо погибшему Андрею,
очи дивные по нем всё плачут,
дивные уста о нем жалеют!

Князь Роган
(шепчет князю Янкv)
Не расспрашивай его лучше о таких делах, пока он еще что не выблеял.

Светает, все просыпаются и поднимаются.

Обрад
Расскажу вам, что мне ночью снилось:
видел я во сне толпу народа,
будто бы идем мы с крестным ходом.
Солнце так печет, так пышут камни,
что глаза на лоб от зноя лезут.
Наконец, куда-то вышли в поле
и под яблоней большой уселись,
бил из-под корней ее источник.
Мы в тени ее, как овцы, сбились,
яблоки с земли мы подбирали;
было сладко каждое, как сахар.
Поп Евангелие нам читает,
пять Мартиновичей в это время
поднимаются поочередно,
а за ними три-четыре друга.
Все глядят им вслед, они взобрались
по ступенькам лестницы на церковь
и над ней крест золотой воздвигли.
Крест сиял, как солнце над горою,
и народ весь на ноги поднялся
и кресту честному поклонился.
Тут я пробудился вдруг от страха.
Вук Мичунович
К счастью дивное тебе приснилось!
Видел я во сне совсем другое:
от каких-то псов я отбивался,
пять иль шесть из них рассек я саблей.
Если бы меня позвали в чету,
я, наверно, с турками подралсяб.

Сердар Янко
Ну, а мне пришлось во сне быть сватом:
на турчанке я женил Богдана,
в нашей церкви мы ее крестили,
а потом обоих повенчали.

Турки один за другим отходят, сильно озлобленные.

Сердар Вукота
Этой ночью Озро мне приснился.
Озриничей двести шли со мною,
столько же коней с собою гнали,
за вином архангельским в день славы,
чтоб с питьем из Котора вернуться.
Все поют, стреляют все из ружей,
а как на Поточину взобрались,
видим - триста там в кружок уселись,
долома зеленая на каждом,
тока праздничная и оружье.
Тут я вдруг подумал: что такое?
Что за гости? Ведь для них не время.
Да как будто с ними старый Озро
и с ним много Озриничей лучших
(никого из них уж нет на свете).
Тут на нас посыпались упреки:
почему архангелу не строим
церкви в Чеве и не помогаем.
После этого чуть не подрались,
я сейчас еще дрожу со страха!

Вукота Мрвальевич
Я всю ночь и бормотал и бредил,
а как встал, то позабыл, что снилось.

К н язь Б а й к о и В у к М а н Д у ш и ч задумчивы и
оба не хотят ничего рассказывать.

Князь Янко
А ты что задумался, князь Байко?
Ведь того, что будет, не минуешь,
расскажи нам, хоть и неприятно.

Князь Байко
Что же, князь, я расскажу, пожалуй!
Страшный сон я этой ночью видел:
все свое оружие разбитым.
Без несчастья тут не обойдется
и без гибели какой-то братской.
Каждый год, когда такой сон видел,
все, что нужно мертвецу, готовил.

Князь Роган
Ну, а ты, Мандушич, что невесел?
Не рассказываешь то, что снилось?

Вук Мандушич
Ничего, ведь я плохой рассказчик,
и всю ночь проспал я, как убитый.

Князь Роган
Расскажу я, коли вы молчите:
снился ночью мне Попович Драшко,
будто об заклад мы с ним побились.
Вот и сам он - легок на помине.

Сердар Радоня
Странно, право, до сих пор ни разу
мы не вспомнили о нем, бедняге,
а ведь он наш лучший воевода.
Где же пропадал Попович Драшко?

Сердар Вукота
По делам своим он ездил в Млетки.
Когда Шенчер подступил под Котор
И хотел громить его из пушек,
поп Степан тогда в стенах укрылся
и одною пушкой отбивался,
он разбил у Шенчера мортиру,
угодил ядром ей прямо в дуло
и разнес ее всю на кусочки.
Получает он за то в награду
сто цехинов каждый год от дожа.

Поп уже от старости не ходит,
за него поехал в Млетки Драшко,
чтобы получить от дожа деньги.

Князь Роган
Пять иль шесть бараньих туш зажарьте,
пообедаем и разойдемся.

Подходит воевода Драшко, он обнимается и целуется со всеми и садится.

Воевода Драшко
Что там за народ, спросил ты, Роган?
Как и остальные, не рогатый.

Князь Роган
Знаю, что народ там не рогатый,
но пригожий ли он и богатый?

Воевода Драшко
Есть там, брат, немало и красивых,
безобразных же раз в десять больше,
и нельзя на них смотреть без смеха.
И богатых тоже там немало,
от богатства даже поглупели
и ребячатся, совсем как дети.
Нищие на всех углах повсюду,
все из кожи лезут, чтоб разжиться
коркой черствою сухого хлеба.
Видел сам не раз я, как мужчины
взвалят на себя вдвоем бабищу,
толстую и рыхлую от лени,
весом в сотню ок - никак не меньше –
и по улицам ее таскают
в самый зной, куда она прикажет.
Не до честности им, не до чести,
лишь бы кое-как да прокормиться.

Князь Янко
А дома у них какие, Драшко?

Воевода Драшко
Есть дома там красоты чудесной!
Только жить в них - мука и неволя:
теснота ужасная там давит,
духота и тяжкое зловонье,
даже лица там бледны, бескровны.

Вук Мичунович
Хорошо ль тебя там принимали?

Воевода Драшко
Кто же мог меня принять как гостя?
Никого там не было знакомых,
так какое уж там угощенье?
Толкотня ужасная мешала,
не давала мне из дома выйти,
если же по городу ходил я,
то вокруг меня так было шумно,
как у нас на белую неделю,
когда ряженые ходят в масках.
Если б не был там один приятель,
Зана Горбичича сын тот старший,
дома б своего я не увидел,.
кости бы свои я там оставил.
Принял он один меня по-братски
и водил по городу повсюду.

Дата добавления: 2015-08-26