VI. Hic et mine * 531 25 страница

ретает свою идентичность и сохраняет ее среди множества моментов; а среди множества аспектов — объективный, тождественный, идеальный полюс, когда сознание разворачивается как «период времени». То же относится к идеальному или абстрактному объекту; то же относится к столу или карандашу. При конституировании интерсубъективности такой процесс самоидентификации идеального продолжится за пределами эгологической сферы. В идеализирующем характере интенциональности проявляется трансцендентальный идеализм Гуссерля: реальное конституируется как идеальная идентичность, подтвержденная, вычеркнутая или исправленная в ходе эволюции субъективной или интерсубъективной жизни. Открытие идеальной идентичности в притязаниях наивного мышления на достижение «реальной идентичности» не является идеалистическим не потому, что состоит якобы в замене идентичности «сознанием идентичности», как у Беркли, заменявшего цвет в наивном реализме чувством цвета, но потому, что идентичность как таковая была бы немыслима без действия идентификации, чьим идеальным полюсом она остается. Быть идеальным единством во временной множественности значит быть идеальным в совершенно другом качестве, нежели у Беркли, сводящего цвет к ощущению. Подобное изначально идеализирующее мышление уже на уровне полностью до-предикативного опыта является синтезом идентификации, а не «содержанием сознания», мыслимым столь же смутно, как и его коррелят, соответствующий реальности чувственного опыта.

Тогда становится понятен сам феноменологический проект. Ин-тенциональный анализ вытекает из исходного идеализма идентифицирующей интенциональности. Нужно вернуться к синтезирующему действию, чей результат только и завораживает наивное и научное мышление. Идентичность-результат — это абстракция, к которой приковано оцепеневшее мышление, уже забывшее о своей жизни и горизонтах, от которых оно оторвалось благодаря ряду, может быть, и удачных, но опрометчивых и безответственных движений, нацеленных на достижение этого результата. Феноменология, таким образом, является «реактивацией» всех этих забытых горизонтов и горизонта всех этих горизонтов¹³⁶. Последние выступают контекстом абстрактных значений и позволяют преодолеть абстракцию, которой довольствуется наивный взгляд. Феноменологическому предприятию можно даже придать роль фундаментальной онтологии: возвращенные в свои горизонты значения были бы не только полнее. Новый, более оригинальный смысл обосновал бы претерпеваемые и игнорируемые им изменения, из которых проистекают многие из тех конфликтов или парадоксов, которыми страдает наука. Несмотря на весь свой критический дух, она не

обращается к утраченным горизонтам идентификаций, которыми живет. В противоположность неокантианскому методу, воссоздающему трансцендентальное исходя из логического и научного и уже в силу этого забывающему о горизонтах, утраченных именно потому, что научные результаты оплачиваются лишь забвением этих бесконечных горизонтов, обращающаяся к ним феноменология позволяет высказать или вернуть на место самое логическое¹³⁷.

Как представляется, специфическая структура интенционально-сти сознания не только открывает замкнутое в себе эмпирическое ощущение ощутимому корреляту; она уже утверждала это ощутимое в качестве идеальности, идентификации множества мышлений. С другой стороны, интенциональность, направленная за пределы того, где она родилась, казалось бы, могла составлять сущность сознания лишь при своей полной прозрачности. Достигнет ли она уровня длящегося во времени события, подобно новому «ментальному объекту», служащему образом или экраном между субъективностью и бытием? Но не возвещало ли новое открытие интенцио-нальности сознания и радикализация его понимания исчезновение этого мифического «ментального объекта»?

2. Интенциональность и ощущение

Несмотря на связность тем, возникающих вокруг центральной идеи сознания, открытого миру, являющегося для этого сознания всем, Гуссерль сохраняет понятие, от которого, казалось бы, должно было освободить его обращение к интенциональности — понятие ощущения. В основе интенциональности лежат гилетичес-кие данные. Далеко не играя в системе роль пережитка, от которого следует постепенно освободиться, ощущение занимает все бо лыпее место в размышлениях Гуссерля.

Интенции, направленные на трансцендентное и идентифицирующие его, являются не просто путями вовне, обыкновенными окнами, но содержаниями, наполняющими длительность. Акты простираются во времени, и из такой темпоральной реальности интенции снова возникает сознание. Наделяя нас присутствием объектов, оно само присутствует по отношению к самому себе, ощущается, переживается¹³⁸. Термин «жить» обозначает до-рефлексивную связь содержания с самим собой. Он может стать переходным (прожить весну), но он предварительно отрефлексиро-ван (хотя речь и не идет об эксплицитной рефлексии): сознание, являющееся сознанием объекта, есть не-объективирующее самосознание, оно переживается, оно — Erlebnis. Интенция — это

Erlebnis. Но этот термин применим также к содержаниям, не являющимся актами, к не интенциональным содержаниям, в которых мы узнаем эмпирические ощущения. Таким образом, как в лучшие времена сенсуалистического эмпиризма, существуют состояния сознания, не являющиеся сознанием чего-либо! Такое существование тут же утверждается Гуссерлем как не-зависимость ин-тенциональности, действительно, слишком часто анализировавшейся и представлявшейся в качестве автономной; начиная с «Логических исследований» она наделяется функцией обеспечения интуитивной полноты реального объекта.

Одновременно с присутствием рядом с вещами, сознание является временным потоком чувственной «материи», включающей реальные части, пережитое присутствие. «Гилетические» содержания, элементы психической материи отличаются от качеств объектов, на которые направлена или которые достигает трансцендирующая интенция. Гуссерль не перестает утверждать это. Но, с другой стороны, в текстах, которые до сих пор привлекали меньше внимания читателей, текстах весьма многочисленных и ясных, сохраняется идея подобия ощущений и объективных качеств, как будто подобие и аналогия не предполагают создания объективного плана. «Визуальное может переживаться как ощущение, делящееся на реальные части, отличающиеся тем не менее от визуальных объектов». Является ли различие коренным, потому что ощущения «изображают», «представляют» (darstellen) качества как очертания или ракурсы (Abschattungen) объективных качеств? Abschattung является не уже объективированным аспектом вещи, но имманентным содержанием объективного, пережитым и тем не менее сокращенным. Интенциональность как открытость сознания бытию отныне играет роль восприятия (Auffassung) по отношению к тем содержаниям, которым придает объективный смысл, одухотворяет (beseelt) или вдохновляет (durchgeistigt)³²*. Ощущение становится analogon объектов до такой степени, что обеспечивает столь исключительное присутствие бытия интуитивным актам, доходящим до «оригинала», «личностного бытия», «бытия во плоти и крови». Тогда как новизна понятия интуитивного акта казалась связанной с его интенцией или «претензией» представить бытие «в оригинале» (в его Meinung), появилось чувственное содержание, необходимое для того, чтобы подобный смысл мог быть помыслен. Присутствие объекта как таковое не мыслится; оно связано с материальностью ощущений, с непомысленным прожитым. «Под представляемыми или интуитивно воспроизводимыми содержаниями мы имеем в виду содержания интуитивных актов, недвусмысленно отсылающих посредством чисто имагинативных или перцептивных восприятий, чьими носителями они являются, к содержаниям объекта, определен-

но соответствующим им и представляющим их нам в виде имагина-тивных и перцептивных набросков и т.д.»¹³⁹. А также далее: «В интуитивном представлении возможны различные степени интуитивной полноты. Как мы уже объясняли, выражение «различные степени» отсылает к возможным рядам наполнения; по мере продвижения по этим рядам мы учимся все лучше познавать объект при помощи представляющего содержания, все более подобного¹⁴⁰ объекту, воспринимающего его все более живым и полным образом»¹⁴¹. Интуитивный акт — это одновременно мыслящая присутствие интенция и необходимое присутствие содержания в субъекте. Постоянно утверждается родство между содержанием и качеством, чьим ракурсом оно является. Интенция выходит за пределы жизни ради направленности на объект, а объект представлен лишь в силу прожитого, но подобного объекту содержания. Идентичному в восприятии изменению представления об объекте соответствуют изменения в ощущении¹⁴². Fülle — чувственная полнота интуиции — включает «Farbenabschattungen» и «ракурс объекта в перспективе» (perspektivische Verkürzung). Гуссерль подчеркивает, что такому способу изложения «соответствует нечто в феноменологическом содержании»¹⁴³. Таким образом, существует аналогия между прожитым содержанием и тем, что «отражается» в нем, хотя Гуссерль тут же добавляет, что «способ такого представления по аналогии изменяется в зависимости от восприятия». К уже выделенным нами терминам «Auffassen», «Beseelen», «Durchgeistigen» добавляются «Interpretieren» и «Deuten»; все они должны выражать связь, существующую между интенцией и ощущением. Они заимствованы из деятельности суждения, уже вынесенного о мире конституированных объектов, которое такие авторы, как Ланьо или Ален, располагают у истока посредством экстраполодии логического на трансцендентальное. Трудно приписать такую позицию Гуссерлю. Подобна ли интен-циональность синтезу способности суждения, моделирующей, как у Канта, чувственно данное? Тогда подойдут эти термины — восприятие, апперцепция, интерпретация. Но согласиться с тем, что интен-циональный объект у Гуссерля является рассудочной конструкцией, использующей чувственный материал, значит вступить в противоречие с самыми определенными идеями Гуссерля. Ощущение у Гуссерля не находится на стороне объективного, в качестве зародыша объекта либо голого факта, требующего интерпретации. Напрасно лишать трансцендентный объект его форм или непосредственно приближаться к нему — его нельзя найти в плоскости прожитого. Апперцепция, интерпретация или восприятие, с которыми, как может показаться, Гуссерль отождествляет действие интенциональности, не являются суждениями. Суждение представляет собой вид интенциональности, а не интенциональность — форму суждения.

3, Ощущение и время

Однако чувственное содержание вскоре получает у Гуссерля толкование, в котором наряду с противоречащей самой миссии интенциональ-ности ролью материи, служащей деятельности интенциональной апперцепции, выявляется иной смысл интенциональности. «Лекции о конституировании внутреннего сознания времени»¹⁴⁴, вышедшие чуть позже «Логических исследований», — их тезисы углубляются по ходу размышлений Гуссерля — прежде всего настаивают на впечатлениях как источниках любого сознания. «Совершенно неизменное прото-впечатление (Urimpression) является источником любого сознания и любого бытия»¹⁴⁵. Трансцендентный объект — связность идентификации посредством утверждений и отрицаний, идентификации всегда обратимой, до «нового распоряжения» — уже может свестись к впечатлению при исчезновении мира. Такова печать оригинальности идеализма Гуссерля. С несравненной силой признав нередуцируемость трансценденции и, следовательно, идеального, он не поддается соблазну подчинить возникающей в этом идеальном порядке логике живую индивидуальность, для которой проявляется этот порядок: сознание не станет «сознанием вообще», реконструированным исходя из синтезов, осуществленных им в сфере объекта. Оно — единичная, индивидуальная жизнь; его «живое настоящее» — источник интенциональности¹⁴⁶. Существует связь между сознанием-впечатлением, где спонтанность совпадает с пассивностью¹⁴⁷, и интенциональностью, направленной на идентифицируемые идеальности. Сенсуализм Гуссерля не только способствует разочарованию в философских надеждах, вызванных идеей интенциональности. Он позволит нам углубить ее смысл, но и вернет ценность — быть может, неуничтожимую — эмпиризму ощущений. Именно к этому побуждает Хайдеггер в своем кратком издательском предисловии к «Внутреннему сознанию времени». «В этом труде описывается выявление интенционального характера сознания и вообще та ясность, которую в принципе обретает ин-тенциональность. Если абстрагироваться от частностей и деталей предпринятого изучения, его уже достаточно, чтобы превратить в необходимое дополнение к освещению интенциональности, впервые предпринятому на почве принципов в «Логических исследованиях». И сегодня это не кодовое выражение, а название центральной проблемы¹⁴⁸. Учитывая тему книги, намек Хайдеггера может лишь побудить нас искать исходное значение интенциональности в способе и временном измерении переживания ощущения.

Течение времени есть ортоидальное множество, непрерывность внешних по отношению друг к другу мгновений, лишенных бергсо-новского взаимопроникновения. Это — внутреннее время, обосно-

298 I

вание объективного времени, соразмерное ему¹⁴⁹. Длящееся ощущение рассредоточено в этом потоке, но оно ощущается как идентифицируемое единство во множеств взаимоисключающих мгновений, потому что в каждое мгновение, благодаря специфической имманентной интенциональности, удерживается совокупное ощущение в сжатом виде. Ощущение — это Abschattung, но само оно дается в переживаемой имманентности, посредством Abschattungen^m. Таким образом, интенциональность чувства, «переживающая ощущение», на первый взгляд воздействовала бы на такой способ идеализирующей идентификации кактрансцендирующая интенциональность.

Но каждая интенция, в каждое мгновение удерживающая или предвосхищающая идентичность уже частично прошедшего или еще частично ожидаемого ощущения, является для Гуссерля просто самим осознанием времени. Время — не только форма, живущая в ощущениях и влекущая их в будущее; это чувство ощущения — не просто совпадение ощущающего и ощутимого, но интенциональность и, следовательно, минимальная дистанция между ощущающим и ощутимым — дистанция как раз временная. Усиленное, живое, совершенно новое мгновение — прото-впечатление — уже отклоняется от острия стрелки, где зреет как абсолютно настоящее, и, посредством такого сдвига, представляется как удержанное новому намеченному пунктиром настоящему, предчувствуемому в предвосхищении, исходящем из первого прото-впечатления и включающем в это предчувствие неизбежность собственного ухода в ближайшее прошлое удержания. Весьма любопытно, что жизнь настоящего составляет такая обостренная, как бы отделенная от него пунктирность; и именно к ней крепятся удерживание и предвосхищение, благодаря которым поток прожитого становится осознанием времени.

Действительно, удерживание и предвосхищение являются интенци-ональностями, но направленность и событие здесь совпадают, интенциональность — производное изначального состояния существования, называемого модификацией: это «уже не», но также и «еще здесь», то есть, также «присутствие для...»; а это «еще не» есть «уже здесь», то есть, в другом смысле, также «присутствие для...» Познание и событие, являющиеся модификацией, а не отрицанием. Сознание — не негативность, «знание» не отпускает событие, не подверженное разрушению временем. Когда «транзитивная», «переходная» модификация заходит достаточно далеко, чтобы отнять его у удержания, воспоминание находит его в представлении. Такой переход от удерживающей интенциональности к транс-цендирующей интенциональности указывает на временной смысл любой трансценденции; мы остановимся на нем ниже.

Время и осознание времени не возникают из вневременной точки, как не возникают и на фоне предсуществующего времени. Весь

смысл критики Гуссерля в адрес Брентано в начале «Внутреннего сознания времени» состоит в отказе от дедукции или конструирования времени исходя из вневременного взгляда, окидывающего прото-впечатление и его бледные модификации. Для невовлеченного субъекта время не возникает из неподвижной вечности. Но когда, с другой стороны, в своих описаниях конституирования времени Гуссерль использует выражения, уже имеющие временное значение¹⁵¹, он не говорит о времени, находящееся за временем. Здесь следует признать возвращение времени назад, фундаментальную итерацию. Например, осознание перманентности потока является осуществлением перманентности потока, «тождественного в своей форме»¹⁵². «Уже прошедшее» и «прошедшее только что» — это сам сдвиг прото-впечатления, модифицирующегося по отношению к совершенно новому прото-впечатлению. Событие и сознание лежат в одной плоскости. Сдвиг Urimpression — это само по себе первое событие сдвига по фазе, которое следует констатировать не по отношению к другому времени, но по отношению к другому прото-впечатлению, которое само «в курсе дела»: констатирующий сдвиг взгляд есть сам этот сдвиг. Осознание времени — не рефлексия о времени, но сама темпорализация: после осознания есть после самого времени. Удерживание и предвосхищение суть не содержания, конституированные, в свою очередь, в виде идеальных тождеств в потоке разрозненного — это просто сам поток: удерживание или предвосхищение («мышление») и «бытие-на-расстоя-нии» (событие) совпадают. Осознание чего-либо... является здесь потоком. Осознание — конституирующее событие, а не только конституирующее мышление, как считает идеализм. Поток здесь — само ощущение ощущения; Гуссерль называет его абсолютной субъективностью, более глубокой, чем объективирующая интенци-ональность, предшествующая языку¹⁵³. За этим изначальным потоком нет другого сознания, констатирующего такое мышление или событие. Поток, где преодолевается дуализм сознания и события, не конституирован; он сам обусловливает любое конституирование и идеализацию. Сдвиг — это удержание, а удержание — сдвиг: осознание времени и время осознания.

4. Время и интенциональность

Не отличается ли такая первичная интенциональность, совпадающая с самим действием времени, от объективной идеализирующей интенциональности, освободившейся от всякой временности на пути, ведущем от имманентности к трансцендентности?

Или, быть может, объект здесь еще предшествует направленности на него? Конечно, удерживающая модификация, доходящая до погружения впечатления в прошлое, превращается в воспоминание, являющееся в качестве объективирующей идеализирующей интенции первичной трансценденцией — мы уже затрагивали этот вопрос. Но следует ли думать, что любая интенциональность уже является своего рода воспоминанием? Или, точнее: не существовал ли объект интенции до самой интенции? Есть ли в интенци-ональности диахрония? Этим странным вопросом Гуссерль задается в приложении V «Внутреннего сознания времени»; можно подумать, что к нему его склоняет психология Лаборатории. Последовательно принимаются четыре точки зрения. Точка зрения естественного отношения, когда объективное время присуще как восприятию, так и воспринятому: звезда предшествует узревшему ее взгляду из-за скорости света и времени реакции субъекта. — В феноменологической позиции можно было бы ожидать синхронности субъективного процесса конституирования объекта и самого объекта, конституирующегося в имманентности. Ничего подобного: объект возможен, лишь если ощущение одухотворено интенцией; для того же чтобы интенция одухотворила ощущение, его «расходование» должно быть минимальным¹⁵⁴. Таким образом, акт следует за материалом конституированного объекта. Разумеется, не в реалистическом смысле; но этот тезис чрезвычайно значим для структуры сознательного акта: сознание есть задержка по отношению к самому себе, способ задерживаться в прошлом. — Конечно, в рефлексии объект предшествует восприятию. — Остается прото-впечатление, как раз и называемое «внутренним сознанием», которое можно расширительно назвать восприятием: воспринятое и воспринимающее здесь синхронны. В приложении XII об этом говорится как о неразличимости объекта и восприятия; в описании это относится и к интенции. Возможно, следует перевернуть тезис: любое различение восприятия и воспринятого основано на времени, на сдвиге по фазе между направленностью и тем, на что она направлена. Только прото-впечатление свободно от всякой идеальности. Это актуальная форма, сейчас, ради которого и конституируется в потоке единство идентичного ощущения, преодолевая заторы удерживаний и предвосхищений. Но поток — лишь модификация прото-впечатления, уже не совпадающего с собой, предстающего в сокращениях Abschattung, так как только несовпадение с собой — переход — является воспринимающим сознанием в собственном смысле слова. Всегда становящееся единство ощущения и старше и моложе мгновения прото-впечатления, к которому крепятся конституирующие это единство удерживания и предвосхище-

ния. Интенциональность удержаний исходит из абсолютного про-то-впечатления как нового острия настоящего без различия материи и формы — не движения и не покоя, подобного мгновению из третьей гипотезы «Парменида»; но прото-впечатление — преимущественно не-идеальность. Непредсказуемая новизна содержаний, возникающих из этого источника любого сознания и любого бытия, есть изначальное творение (Urzeugung), переход от ничто к бытию (к бытию, которое превратится в бытие-для-созна-ния, но никогда не будет утрачено); творение, заслуживающее называться абсолютной активностью, genesis spontanea¹⁵⁵. Но оно одновременно и самодостаточно, — у него нет ни ожиданий, ни предвидений, ни истока, ни продолжения, и, следовательно, оно совершенно пассивно. Прото-впечатление предстает как восприимчивость «иного», проникающая в «в то же самое», иначе говоря: жизнь, а не «мышление». Будучи «внутренним сознанием», оно станет сознанием посредством временной модификации удержания, быть может, указывающей на сущность любого мышления как удержания ускользающей полноты. Тайна интенциональности¹⁵⁶ заключается в сдвиге... или в модификации временного потока. Сознание — это старение и поиски утраченного времени.

5. Движение и интенциональность

Роль ощущения в сознании позволит расширить субъективность субъекта еще и в другом смысле. Здесь тоже сначала усваивается наследие эмпиризма. Но тогда как сознание сводится для последнего к конгломерату ощущений, а ощущения — к психологическому отзвуку телесных изменений, понятых в строго натуралистическом смысле, описание ощущений Гуссерлем лишает физико-физиологические категории привилегии единственного источника понимания высшего смысла тела, сознания и существующей между ними связи. Ощущение не порождается телом. Оно вводит в отношение, говорящее о полярности субъект-объект, принадлежность субъекта объекту. Но не в качестве каузального эффекта объективного порядка или составной части этого порядка, и не путем включения объекта в субъект посредством «субъективного ощущения», в котором объект растворился бы, как это происходит в идеализме Беркли. Речь идет о новой конфигурации: субъект находится перед объектом и принимает в нем участие; такое участие сознания в конституируемом им мире измеряется именно телесностью сознания; но телесность эта производится в ощущении. Ощущение описывается как то, что ощущается «над» и «в» теле и как то, посредством чего тело «принимает

участие» (mit dabei) в любом чувственном опыте. Рука чувствует тепло объекта, ноги — пронизывающий холод, его дыхание — «на кончиках пальцев». В силу самой своей неопределенности такие состояния, называемые Гуссерлем во второй книге «Идей» Empfindnisse¹⁵¹, размывают структуру ощущающее-ощутимое, субъект-объект, на которую еще намекает слово Empfindung. Расширение понятий, подобных Empfindnisse, относящихся к телам и объектам одновременно, отличается от пространственного расширения. Но благодаря такому специфическому расширению чувственный опыт — это не только опыт пространства, но и, через своего рода непосредственную итерацию, опыт в пространстве. Таково свойство гилетической составляющей; только интенциональность переживается как безразличная к пространству и поддерживает абсолютность неподвижного субъекта. «Посредством гилетического слоя совокупное человеческое сознание определенным образом связывается с телом человека, тогда как сами интенциональные Erlebnisse уже непосредственно не локализуемы; они не образуют телесного слоя. Восприятие как восприятие формы наощупь (tastendes Auffassen) не расположено в ощупывающем пальце, где локализуется осязательное ощущение; мышление реально не находится в голове интуитивным образом, как Empfindnisse давления и т.д.¹⁵⁸. Связь с объектом воплощается посредством ощущения: можно сказать, что рука трогает, язык пробует и глаз видит до того, как такого рода общеизвестные действия констатируются внешним восприятием, обходясь без словесного указания на физиологическую истину обращения (для спиритуалистской метафизики, быть может, случайную) мышления к органам чувств. Но такое указание не передает и интроспективную данность, предполагающую позицию, при которой интериорность противостоит эксте-риорности. Анализ ощущений как Empfindnisse как раз и означает разрушение такой схемы и подобной оппозиции. Не в этом ли заключен сам смысл нейтральности редуцированного сознания, если принять всерьез то значение, которое Гуссерль придает редукции: обнаружение экрана, где вырисовывается любое значение, которое вообще способно возникнуть, любой феномен. Может быть, именно благодаря открытию подобного экрана мы окажемся в состоянии преодолеть схемы типа: субъект-объект, интериорность-экстериорность? Тогда тело станет центральной точкой, точкой отсчета любого опыта, как бы встроенной в этот опыт посредством фундаментальной итерации, событием которой и является ощущение. Ощущение (а также культурный атрибут — оба сущностно итеративные) с его амбивалентностью по отношению к четким структурам картезианского дуализма образует неизбежное и незабываемое для любого философского понимания понятие восприятия не благодаря простому об-

ращению к эмпиризму. Философия начинается «трансцендентальной эстетикой» «Кризиса». Пространственная и геометрическая природа, res extensa^* науки — это единственно абстрактный аспект мира.

Однако тело является не только хранилищем и субъектом Empßndnisse; это орган свободного движения, субъект и местонахождение кинестетических ощущений. Движущие ощущениями интенции придают им значение по отношению к трансцендентному. Происходит это не ради возможного в Empfindnisse изображения «качеств объекта» или описания исходной сферы того, что картезианец назвал бы союзом души и тела, но ради придания субъекту подвижности в качестве субъекта, а воспринятому реальному — сущностной зависимости от такой мобильности. Empfindnisse конституируют объективные качества; движимые интенциями кинестетические ощущения являются «мотивацией». Мир не конституируется как изначально вверенная опыту статическая сущность. Он соотносится с «точками зрения», свободно принятым сущностно подвижным и обладающим подвижными органами субъектом: при определенном движении глаза — определенное изменение увиденного, при определенном наклоне головы — определенное изменение зрелища, при определенном движении ощупывающей руки — определенная новизна очертания¹⁵⁹ и т.д. Кинестетическое ощущение — не ощутимое содержание, оповещающее о своих изменениях; оно полностью модально. В самом ощущении содержится обусловленность. «Любому восприятию присущи функции спонтанности. Процессы (Verläufe) кинестетических ощущений — свободные процессы, и такая свобода в осознании протекания ощущений (diese Freiheit im Ablaufs-bewusstseiri) — основной элемент конституирования пространства»¹⁶⁰. Представление изначально зависит от движений субъекта и их позитивной возможности в кинестезисе. Субъект — не глаз неподвижной камеры, для которой любое движение — объект. Пространство как поле органических движений и движения всего тела уже заключает в себе представление о пространстве. Субъект движется в том самом пространстве, которое будет создавать. Субъект не пребывает в неподвижности абсодюта, где расположен идеалистический субъект; он вовлекается в ситуации, не разрешающиеся в тех представлениях, которые он мог бы себе о них составить.

Обращение к кинестезисам не служит, как во времена полного господства эмпириза, для построения экстериорности с использованием чисто количественных элементов ощущения, не имеющих пространственного измерения. Насколько характерно для судеб творчества Гуссерля подобное изменение смысла понятий — как

соответствующее тому времени, так и введенное самим Гуссерлем! Внимание, уделенное психофизическим и психофизиологическим исследованиям, приводит к открытию области телесного, которая не подчиняется субъект-объектной схеме, итеративной в силу исходной итеративности. Оно также приводит к открытию Духовного (о нем даже нельзя сказать, что оно воплощается, так как оно — изначально смешанное в своей чистоте), неотделимого от локализации, обращения к органам, посредством которых создаются лишь органы, неотделимые от движения; благодаря им и конституируется то пространство, где возможно движение. Кинестезис — не психический эквивалент телесного движения, отмеченного или отраженного неподвижным самим по себе субъектом (неподвижным той идеалистической неподвижностью, с которой не сравнится ни одна эмпирическая материя), который в конце концов, на гегелевский манер, принадлежит мыслимому им миру и входит в структуру вещей мира. Кинестезис у Гуссерля — исходная подвижность субъекта. Движение и продвижение присущи самой субъективности субъекта. Конечно, интенция не находится в пространстве; мы понимаем, что это — идеалистическая иллюзия. Но что представляет собой интенция без ощущения? Если бы Гуссерль изъял ощущение из своей «системы», тренсценденция интенциональности не обрела бы строгого смысла «присутствия в мире». Посредством Empfindniss и кинестезией субъект движется в этом мире, и предлог в не означает только представленную связь, присутствие в мире не оформляется в определенную структуру. Философия, вносившая идею эйдетических структур, служит также радикальному опровержению идеи структурной неподвижности — непрерывной одновременности, вводя движение в субъективность субъекта и условную мотивацию в само его присутствие.

Дата добавления: 2015-08-20