VI. Hic et mine * 531 14 страница

¹⁷³ Ideen 57.

¹⁷⁴Ideen 278, 306 [§147].

¹⁷⁵Ideen95-96 [§51].

¹⁷⁶ Ideen 95.

¹⁷⁷ См. выше, с. 50-51.

¹⁷⁸ Ideen 279 [§135], 317 [§151].

¹⁷⁹ Ideen 51-52, 84 [§ 45], 90, 92 [§ 49], 124-125 [§ 66]; Phil, als str. Wiss. 313.

¹⁸⁰ Упомянем также другие проблемы, поставленные в этих неизданных работах и непосредственно не связанные с теми, о которых мы говорим. Это: существование человека как личности, история, генезис сознания (Ideen 142 [§ 76]); там же идет речь о такой проблеме, как судьба. Но самое важное место отводится исследованиям по конституированию внутреннего сознания времени и космического времени. Ideen 161-165 [§ 80 слл.], 245-246 [§ 118]; Zeitbewußtsein.

Заключение

^M.Phil.alsstr.Wiss.

² Гуссерлевский интеллектуализм атакуется в двух статьях Л. Шестова, опубликованных в «Revue Philosophique» (см. Предисловие). Нам кажется, что они бьют в ту точку, где интеллектуализм Гуссерля держит оборону лучше всего: в его доводы против натуралистического и скептического психологизма. То, что мы называем интеллектуализмом Гуссерля, принадлежит к совершенно иному порядку: с той точки зрения, на которой мы стоим, сам скептицизм не является с необходимостью антиинтеллектуалистским.

³ Ideen 223.

⁴ Ideen 117 [§117].

⁵ Ideen 53.

^и Гуссерль говорит о методе, который предшествует «всякому содержательному (sachbestimmenden) методу» и который необходим для того, чтобы «вообще увидеть предметное поле (Sachfeld) трансцендентального чистого сознания» (Hua III, 150). «Эта новая реальность отлична от реальности эмпирических вещей. Последняя реальна (real), тогда как первая — «реельна». Таким образом, Гуссерль вводит новый термин «реельное». В русском языке пока не найдено удачного эквивалента (И. М.).

²* Этот немецкий термин традиционно переводится как «науки о духе». Вместе с тем в самом немецком языке это выражение появляется как эквивалент понятия «moral science» Дж. Ст. Милля, что ближе к трактовке Э. Левинаса (И. М.).

³* Видообразующего признака к ближайшему роду (лат. - Г. В.). ⁴* Здесь (ср. также далее) Левинас, говоря о «вещи» (objet), «вещах», не замечает, что в «Философии как строгой науке» Гуссерль ведет речь, так сказать, уже с позиции «феноменологической установки», то есть его интересует не вопрос: «Что значит вещь есть?», а — каков смысл выражения «предметность есть» (...Gegenständlichkeit sei,..). Речь идет уже об идеальных данностях, которые именно потому называются Гуссерлем «предметностями» сознания, чтобы их можно было отличить от реальных «вещей», «предметов». В качестве абсолютных очевидных данностей они, конечно, являются теми «вещами», возврата к которым требовал Гуссерль. Однако в данном контексте используемое Левинасом выражение может, скорее, вызвать путаницу (И. М.).

⁵* Букв.: «субъективных явлений». У Гуссерля «феномен» (Phänomen) нельзя отождествлять с «явлением» (Erscheinung): различие устойчивого, с очевид-

ностью усматриваемого (являющегося) и — ограниченного, случайного (см. далее в тексте о том, как дана материальная вещь). (И. М.). ⁶* Ср. с переводом А. В. Михайлова: «Вещь мы воспринимаем благодаря тому, что она «нюансируется» — «проецируется...» (Гуссерль. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Кн. I. М., 1999, с. 92 - И. М.). ^г Речь идет о том (пятое Исследование, § 11), что нет «двух» вещей, вроде переживаемого предмета и наряду с ним — интенционального переживания, на него направленного. Говорить, скорее, следует об «одном», то есть об ин-тенциональном переживании, сущностным свойством которого и является интенция (И.М.). ⁸* Fiat - да будет (лат. — Г. В.)

⁹* Другие варианты перевода этого термина: «исполняют», «осуществляют полноту» (И. М.).

¹⁰* «Сущность вещи заключается в законах (числовых) рядов и свойствах линейных, где в самом начале достаточным образом содержится всё (дальнейшее) развитие. И таковой надлежит быть всей природе, а иначе она была бы бессмысленной и недостойной познающего» (перевод с лат. — Г. В.). ^п* Полное название труда Э. Кассирера: Das Erkenntnisproblem in der Philosophie und Wissenschaft der neueren Zeit. I - III. D., 1906 -1920 (1922 -1923).

¹²* Matter of fact - реальная действительность (англ. - Г. В.). ¹³* Dies da — вот это (нем. — Г. В.).

¹⁴* Mathesis universalis — всеобщая математика (лат. — Г. В.) ¹⁵* Desiderata - желаемое (лат. — Г. В.). ¹⁶* Toto coelo — совершенно (лат. — Г. В.). ¹⁷* In esse - быть внутри (лат. — Г. В.).

¹⁸* Sub specie aeternitatis - под видом вечности, с точки зрения вечности (лат. — Г. В.).

Перевод с французского языка выполнен Г. В. Вдовиной по изданию: Levinas E. Theorie de l'intuition dans la phénoménologie de Husserl. P., Librairie philosophique J. Vrin, 1963.

Комментарии составлены Г. В. Вдовиной и И. А. Михайловым.

6 Избранное: трудная свобода

Открывая существование с Гуссерлем и Хайдеггером

Предисловие

В этом небольшом томе мы помещаем две работы, опубликованные в «Revue Philosophique». Одна, вышедшая в 1940 г., посвящена творчеству Эдмунда Гуссерля в целом; другая, появившаяся несколько ранее, в 1932 г., — Мартину Хайдеггеру: это одна из первых работ, посвященных немецкому философу во Франции.

Мы благодарим г-на Брейе, директора «Revue Philosophique», за любезное разрешение опубликовать здесь эти труды.

Два доработанных текста мы сопровождаем неизданной на французском языке лекцией о Хайдеггере, прочитанной в 1940 г. студентам г-на Жана Валя, а также, в качестве заключения, очерк о понятии существования, каким оно предстает в феноменологическом направлении начиная с Гуссерля.

Последняя работа адресована читателям, уже знакомым с основными темами феноменологической философии. Взлет философии существования благодаря богатейшему творчеству Жана-Поля Сартра и его друзей, деятельность и творчество Габриэля Марселя и Жана Валя, Койре и Гурвича, труды де Веланса и Боф-ре полностью изменили философскую ситуацию во Франции по сравнению с тем периодом, когда были написаны три первые работы этого сборника. Но от читателей, интересующихся движением французского экзистенциализма, слишком часто ускользают его феноменологические истоки. Последние не заключены в каком-либо частном тезисе Гуссерля или Хайдеггера — в несущественных для системы положениях, легко поддающихся новому истолкованию, позволяющему с тщетным сожалением или иронией проследить за их развитием либо опровержением. Хайдеггер повлиял на умы тем, что первый же контакт с ним вызывал чувство смятения.

Представленные в данном томе исследования скромно свидетельствуют об этом первоначальном изумлении.

Во всяком случае, их автору не свойственно сомнительное стремление — быть может, излишнее, а для этих исследований и непомерное — ратовать, пережив 1939-1945 годы, за философию, не всегда гарантирующую мудрость. Но так или иначе, введенные Хайдеггером темы открыли перед философской мыслью новые возможности либо придали старым возможностям новый смысл. Французский же экзистенциализм — быть может, за исключением Габриэля Марселя — в большой мере обязан феноменологии (хотя и питался лишь антропологической частью хайдеггеровской мысли, той самой философией существования, от которой сам Хайдег-гер открещивался).

Предисловие ко второму изданию

Исследовния, объединенные под заглавием «Открывая существование с Гуссерлем и Хайдеггером», являются — как отмечалось нами в 1949 году — результатом первой встречи с феноменологией и свидетельствуют о надеждах, связанных с первыми открытиями. При переиздании мы не сочли нужным исправлять их. Даже страницы, касающиеся Хайдеггера, связанные с «Бытием и временем», — ничего из поздней философии Хайдеггера здесь еще не учтено — были оставлены без изменения.

Но мы добавили к настоящему переизданию несколько недавних работ, посвященных Гуссерлю, под заглавием «Новые комментарии». Они свидетельствуют о частом мысленном обращении к творчеству Гуссерля в поисках вдохновения, даже в случаях несогласия с ним. Гуссерлевы понятия интенциональности и восприимчивости — отнюдь не простые, не лишенные двусмысленности и тайны, способные даже вызвать мысль об интенциональности без предмета рассуждений, — кажутся нам сулящими еще не осуществленные возможности. Идея трансцендентальной обусловленности, согласно которой существа и вещи выстраиваются по ту (в культуре) и по сю (в чувственном) сторону строго интеллектуального акта, — обещает, в качестве интенционального анализа, новый способ перехода от одной идеи к другой.

Наконец, эти изыскания обусловили появление еще нескольких очерков, которые заключают настоящий сборник. Это «Ракурсы», наметки более извилистых путей. Работа, озаглавленная «Философия и Идея Бесконечного» в 1957 году превратилась в книгу¹. В других иследованиях начинают развиваться темы, присутствующие в «Тотальности и Бесконечном». Последняя работа — «Язык и Окрестности», не издана.

Благодарим директоров журналов и издательств, любезно разрешивших опубликовать эти тексты: преподобного о. Де Петгера, господ Жана-Мари Доменака, Жерома Линдона, Пьера-Максима Шуля, госпожу Симону Серве, преподобного о. Ван Бреда, господина Жана Валя.

Творчество Эдмунда Гуссерля²

1. Темы

По прошествии времени творчество Эдмунда Гуссерля³, революционное как по форме, так и по своему воздействию, все же представляется верным основным заветам европейской цивилизации в силу затрагиваемых тем и способа их рассмотрения.

Убежденный в совершенстве интеллектуальной традиции Запада, высшей ценности научного разума, Гуссерль обеспокоен зыбкостью основ, на которых покоится здание знания. Потребность обосновать науки посредством универсального абсолютного учения роднит его с Декартом⁴. Его философия стремится привести нас к изначальным очевидностям, без которых наука не заслуживала бы своего названия. Логика, «наука о науке», в которой он, как и Лейбниц, очень рано увидит зародыш mathesis universal^ ^p, будет в центре его жизненных интересов. Трансцендентальная феноменология станет продуманной до конца mathesis universalis. С этим связана его концепция философской деятельности, изложенная в знаменитой статье о «Философии как строгой науке», вызвавшей огромный резонанс. Бесполезная смена систем — жалкое зрелище, недостойное философии. Настоящая, истинная, философия не выходит полностью сформировавшейся из головы одного мыслителя. Она, как и наука, — произведение групп и поколений философов⁶.

Но Гуссерль подходит к проблеме достоверности и обоснованности знания иначе, чем Декарт. Для него речь идет не столько об обеспечении достоверности посылок, сколько об определении смысла, который могут иметь достоверность и истинность в каждой области бытия. Как в критицизме, надлежит осознать условия и смысл, в которых претензии мысли на истину становятся обоснованными. Вместо того чтобы постигать истину по единой модели, а ее различные типы — как приближения к ней, Гуссерль рассматривает мнимую недостоверность, свойственную некоторым видам знания, как позитивный характерный способ обнаружения их объектов⁷. Вместо того чтобы соизмерять их с идеалом достоверности, он ищет позитивное значение их истинности, определяющее смысл существования, с которым они соотносятся. Именно этим, более чем каким-либо иным аспектом своей доктрины, Гуссерль предлагает новый способ изучения вещей и философствования.

Но в связи с такой позицией в творчестве Гуссерля можно выделить третью тему. Будучи углублением наших знаний о вещах и

их бытии, феноменология конституирует для человека такой способ существования, посредством которого он осуществляет свое предназначение человека разумного. Она служит фундаментом моральных наук так же, как обосновывает науки о природе, но кроме того — это сама жизнь разума, обнаруживающая себя и существующая в соответствии со своим призванием. Она дисциплинирует разум, и благодаря этому он осознает себя (Selbstbesinnung), берет на себя ответственность и, в конечном итоге, постигает свою свободу⁸. Таким образом, Гуссерль и в этом отношении сближается с основными течениями западного идеализма.

Тем не менее примечательно, что одновременно он учитывает главные прозрения, являющиеся достоинством современного реализма. Гуссерль в значительной мере подготавливает его. Ощущение, что бытие — нечто плотное, в каком-то смысле стоящее и весомое, что реальный мир неустраним, а «интеллигибельные отношения» черпают все свое значение в отношениях, поддерживаемых нами как конкретными людьми с конкретной действительностью, — все это идейное течение, которое Жан Валь охарактеризовал как движение «к конкретному», также отмечено печатью размышлений Гуссерля.

Нашей задачей будет поиск единства этих многообразных тем или объединяющей их главной темы. Мы не считаем, что единство гуссерлевой феноменологии связано лишь с его методом. В понимании Гуссерля, феноменология никогда не была чистым органоном, способом возведения в ранг философии правила предосторожности, рекомендующего ограничиваться лишь описанием феноменов такими, какими они представляются. Ее необычность состоит именно в способе подхода к феноменам, причинах, побуждающих рассматривать их именно таким образом. Гуссерль хочет дать общую философию бытия и сознания. В этой философии феноменологический метод — не «прием», обнаруживающий определенное количество верных посылок, но само существование данной философии⁹. Мы надеемся также, что сможем найти для различных аспектов концепции Гуссерля, к которым для некоторых сводится все его учение, как то: антипсихологизм, учение об интуиции сущностей, идеализм, теория трансцендентальной редукции и т.д., — их истинное место. Мы не стремимся к пустому «славословию», подытоживанию всех «результатов» исследований Гуссерля. В творчестве, посвященном такому множеству проблем, мы попытаемся выявить единство феноменологической устремленности, ее облик, ее рукводящую идею.

2. Психологическое содержание и мышление

Идея, что смысл понятия не исчерпывается ясным, отчетливым анализом содержащихся в нем элементов, — кантовская, в большой мере подготовленная английским эмпиризмом. Вне своего содержания понятие обладает «объективным значением», заявкой на существование, не раскрываемым путем его непосредственного анализа. Это еще одна традиция эмпиризма и критицизма одновременно побуждающая искать в субъекте, субъективном происхождении понятий тот смысл, который ускользает от познания, направленного на сами понятия. Гуссерль сохраняет приверженность этим идеям в «Философии арифметики». Он не отказался от них, публикуя «Логические исследования», когда был наиболее строг к английскому эмпиризму XVIII и XIX веков. Оппозиция между наивно переживаемой непосредственной очевидностью и очевидностью, ставшей предметом рефлексии, открывающей новое измерение рациональности, — стержень всех феноменологических проблем¹⁰. Вернуть понятия, какими бы очевидными они ни были для фиксирующего их познания, в перспективу их видения субъектом — такой будет основная задача феноменологии.

Именно этот метод применяет Гуссерль в «Философии арифметики» для прояснения понятия числа. Позже он сам признает, что в этом труде уже действовал как феноменолог¹¹. Он обращается к духовному акту, посредством которого понимается число; он схватывает его смысл в действиях сложения и вычитания, одновременно составляющих числа и осуществляющих первичный контакт разума с этими «реалиями». Уже брезжит на горизонте идея категориальной интуиции, так как действие сложения полностью лишено непосредственности чувственного, но тем не менее является первоначальным подходом к арифметическим построениям¹². Но особенно связано с психологизмом той эпохи понятие субъективного, включенного в этот анализ: субъективность рассматривается не как содержание сознания, но как noèse, мыслящее некое объективное единство, в определенной мере или в некотором смысле постигающее его. Арифметика сводится не к игре психологической каузальности, но к смысловым единствам. Они соотносятся с субъектом лишь через их смысл в той мере, в какой мыслится субъект. Гуссерль опровергнет общие тезисы психологизма, когда они воспрепятствуют пониманию связи между множественностью сознания и единством теории. Но в «Философии арифметики» они уже практически не играют никакой роли. Действительно, «Философией арифметики» движет интенциональность сознания, которая в «Логических исследованиях» позволит понять существование идеала и его

соотношение с мышлением и таким образом примирить единство идеи с множественностью мыслящих ее актов¹³. Все еще исповедуя психологизм, с которым он будет бороться десять лет спустя, Гуссерль заимствует у него лишь то, что составляет в нем истину: значение изучения субъективности для выяснения происхождения представлений¹⁴. И отныне в обращении к субъекту он усматривает специфически феноменологическое измерение интеллигибель-ности. В «Логических исследованиях» он станет опровергать не тот факт, что логическое отсылает к субъективному, но что отсылка происходит посредством содержания. Он будет утверждать, что «не следует смешивать психологические составляющие или предпосылки утверждения закона (логического) с логическими моментами его содержания»¹⁵. Объект отсылает к субъекту вовсе не своим содержанием, не фактом наличия того или иного смысла, но самим фактом наличия смысла.

Таким образом, если учесть то место, которое занимает «Философия арифметики» в контексте творчества Гуссерля в целом, публикация «Логических исследований» не свидетельствует о столь резком нарушении преемственности, как это могло часто казаться, — ни по отношению к его первому труду, ни по отношению к последующему творчеству, в котором, по мнению некоторых, Гуссерль будто бы вернулся к психологизму¹⁶. Критикуя в первом томе «Логических исследований» психологизм в логике¹⁷, Гуссерль доводит до абсурда основные положения психологизма как нарушающие очевидные условия возможности теории вообще¹⁸, своей аргументацией стремится отделить логический порядок, то есть порядок, в соответствии с которым «наука конституируется в качестве науки»¹⁹, от простой игры психологической каузальности, движущими силами которой являлись бы законы логики²⁰. Это означает, что научные посылки — объекты мышления, а не сама его сущность, и что истина — это прежде всего апперцепция порядка, царящего в объективной сфере. Это значит в целом, что разум есть мышление и интеллекция.

3. Чистая логика

Таким образом, психология мышления, понятая как наука о психических фактах, не может служить основой логики. Логика составляет «особую область истин»²¹, сферу идеальных отношений, сопоставимую с миром математических отношений²². Объекты мышления, их сцепленность не исключаются из психологических множеств, нацеленных на их. Подобно математику, логик не выносит

суждений о последовательности мыслей, направленных на математический объект. Его взгляд прикован к объекту; он идентифицирует его посредством изменений собственного сознания, стремится постичь его законы²³.

Объект логики не определяется каким-либо содержанием. Рассматривая проявления в самых разнообразных сферах, мы обнаруживаем их общность. Следовательно, общность не связана с тем, что принадлежит этим сферам²⁴. Таким образом, эти сферы свидетельствуют об облекающей их общей форме, независимой от какого-либо содержания²⁵, связанной с тем, что любой объект — каким бы он ни был — это «нечто вообще».

Для Гуссерля отмеченное нами различие между материей и формой является радикальным²⁶. Форма — не результат доведенного до конца процесса обобщения, так как у высшего вида всегда есть содержание. «Нечто вообще» трансцендентно всякому виду и вместе с тем подчинено собственной правомерности. Чистая логика — наука о такой правомерности.

Чистая логика — условие истины в той мере, в какой истина есть соответствие мышления объекту, а формальные структуры объекта касаются его бытия. Но если она может служить нормой истины, сама по себе она не нормативна; она, как и математика, теоретична²⁷. Чистая логика, будучи наукой о форме, а не нормативной дисциплиной, возвышается над всеми науками, связанными с содержанием. Она устанавливает законы, которым должна подчиниться любая наука: ведь каков бы ни был характер ее объекта, он как таковой подпадает под юрисдикцию логики²⁸. Логическое независимо от психологии, так как пустая форма есть момент объекта, а не его отсутствие; логическое отделено от всех наук, связанных с вещами, так как оно — пустая форма.

В «Логических исследованиях» Гуссерль сближает логику с математическим формализмом, который, будучи отделен от идеи числа²⁹, в «теории систем» касается отношений, управляющих миром «чего-то вообще»³⁰. В общем плане формального «Идеи» и особенно «Формальная и трансцендентальная логика» впоследствии приведут к дальнейшей дифференциации. В частности, Гуссерль будет различать логику чистой последовательности, когда разум безразличен к проблеме истины и создает сеть формальных связей в соответствии с законом непротиворечивости, и логику истины, расположенную в плане возможного опыта и единства опыта. Таким образом, логика истины предполагает трансцендентальные условия и обладает материальным элементом.

Но это последнее различие предполагает новый метод изучения. Оно включает проблему объективного смысла логических форм,

соответствует исследованию тех духовных горизонтов, в которых эти формы расположены. Это не проблема логика, это — феноменологическая проблема. Речь идет об обосновании логики в гуссерле-вом понимании, отдельные черты которого мы кратко обрисовали. Выясняя ведущие к ней доводы, мы попытаемся раскрыть секрет феноменологического способа философствования.

4. Необходимость феноменологии

Помещая логику в плоскости объекта, Гуссерль стремится не столько поддержать реализм форм, сколько представить логику и науку в качестве деятельности разума. Это не продукт психических сил или психологического механизма. Они соотносятся с разумом как единства (unités) смысла. Психологический факт обусловливает логический феномен не своей реальностью, но движущим им смыслом. Объект мышления — не психологическое содержание. Содержание мышления, например ощущения, «проживаются», объекты «идеально» присутствуют в этих содержаниях. «Простое присутствие содержания в психической целостности (Zusammenhang) — не что иное как мысль об этом объекте»³¹. Различие между прожитым и мыслимым главенствует в гуссерлевой критике психологизма. Оно позволяет представить сознание в качестве мышления, в качестве того, что наделено смыслом³². Можно сказать, что феноменология — это прежде всего факт рассмотрения жизни сознания как наделенного мышлением³³. У критики психологизма нет иной цели.

Итак, первый том «Логических исследований» был ориентирован на теорию сознания, определяемую понятием «интенциональ-ность». Сознание не рассматривается как простая реальность. Вся его духовность заключается в мыслимом смысле. Сознание направлено и стремится к чему-то. Положение несравнимо с ситуацией движущегося тела, которое, стремясь к цели, оставляет позади себя каждую из своих позиций, ни с положением символа, «имеющего смысл» постольку, поскольку он отсылает мысль к символизируемому им объекту; в данном случае понятия устремленности и нацеленности заимствованы у мышления, которое как таковое наделено смыслом, то есть мыслит «что-то». Внешнее этого «что-то» определено внутренним смыслом. Такая диалектика внутреннего и внешнего определяет самое понятие сознания.

Но в таком случае рефлексия о мышлении, направленная на мир логических отношений, не заменяет логику, но небезразлична к ее становлению. Отказ от психологии не избавляет нас от другой на-

уки о субъекте, анализирующей его в качестве интенции и мышления³⁴.

Уже в первом томе «Логических исследований» ясно выражена необходимость вернуть чистую логику к составляющим ее интенциям. Чудесное здание чистой логики Больцано, которому Гуссерль красноречиво отдает должное, обладая математической строгостью, все же не проясняет «собственную правомерность этой дисциплины, сущность ее объектов и проблем»³⁵.

Философская несостоятельность чистой логики связана прежде всего с двусмысленностью ее основных терминов. «Феноменология психической жизни, осознающей логическое, имеет своей целью позволить нам, с помощью развернутого, насколько это потребуется, описания, понять эту жизнь и присущий ей смысл, чтобы придать точный смысл всем фундаментальным понятиям логики»³⁶. Тем не менее не стоит связывать эту двусмысленность с небрежностью исследователя. «Самые явные очевидности могут затемняться, постигаемые ими объекты — ложно интерпретироваться, их решающие свидетельства — отклоняться»³⁷. Для ученого, не являющегося философом, речь идет о неизбежной путанице. Такая двусмысленность — не результат неудачной терминологии. Избавиться от нее позволит лишь рефлексия о сознании³⁸.

Таким образом, очевидность, посредством которой мы постигаем природу данных объектов, не застрахована от заключенной в ней возможности отклонений и путаницы. Согласно характерному выражению Гуссерля, она в основном остается наивной. Чистая логика, которую она позволяет учредить, — плод интеллектуальной техники, результат логических операций. Значение ее истин остается темным. Очевидность логика не осведомляет его о тех духовных горизонтах, из которых она возникает, о переплетении очевид-ностей, из которых она извлекает свой полный смысл. Когда мы наивно живем, полагаясь на очевидность, цели, на которые направлена мысль, и те, что достигнуты, — неразличимо переплетаются. Распутать этот узел, скрывающийся за известной логику очевидностью-резюме, значит вернуть полный смысл понятий, их реальное основание по ту сторону двусмысленной видимости, открывающейся взору логика; это значит «вернуться к самим вещам»³⁹.

Являясь произведениями субъекта в силу самой их объективности, логические формы обладают собственным объективным значением Нацеленный на них логик-математик манипулирует ими так, как техник манипулирует готовыми объектами. Ему неизвестны первоначальные интенции мысли, этот «источник, из которого вытекают законы чистой логики»⁴⁰, сложная игра интенций, определяющая перспективу, — или, как позже скажет Гуссерль, — го-

ризонты, в пределах которых возникают эти объекты. Образование значения понятия исходя из его истока позволит нам понять его истинный смысл. Рефлексия о логическом мышлении, анализирующая составляющие его интенции — интенции, а не содержание, — предстает как метод философской критики логики и определение феноменологии. Пробуждая изначальные очевидности, она обнаруживает эти интенции, оценивает их правомерность и фиксирует смысл, в рамках которого они сохраняют правомерность; она сравнивает то, на что они нацелены, с достигнутым. Рефлексия по-новому берет на себя функцию теории и критики познания⁴¹.

Это означает, что формальная логика должна быть дополнена трансцендентальной логикой или феноменологией логики. Значение основных принципов логики требует анализа самого смысла той деятельности, посредством которой они мыслятся. «Мысленно отвлекаясь от тем, непосредственно встающих перед нами, в известных случаях уже отдалившихся от своего первоначального значения, ради размышлений над деятельностью, которая, будучи направлена на них, достигая их, их конституирует, — развитие которой до той поры скрытое, если угодно, анонимное, становится теперь темой нашего исследования — мы вопрошаем эту деятельность, то есть именно в пробудившейся очевидности ищем то, на что она была направлена и чего достигла»⁴². Таким образом, структура очевидности, образующей понятия логики, должна быть прояснена в ходе систематического анализа.

Ясно, что феноменологический анализ дает не только более точную и строгую терминологию. Он вводит нас в новое измерение интеллигибельное™, смутно предвидеть которое позволяла направленность западной философии от Локка до Канта. Двусмысленность, которую он призван рассеять, относится не к содержанию понятий, так как, по собственному признанию Гуссерля, для логических операций достаточно, в основном, очевддного. Путаница происходит в другом плане. Психологизм дает великолепный пример такого смешения. «Неправильная интерпретация, связанная с двусмысленностью, может извратить смысл предложений чистой логики (свести их, например, к эмпирико-психологическим предложениям), побудить отказаться от прежде достигнутой очевидности и специфического значения области чистой логики»⁴³. Но психологизм — не незнание логических истин, а ложная интерпретация их смысла. Таким образом, это не столько природа той или иной логической связи, сколько ее место в реальности, значение ее объективности, ускользающей от неотрефлексированной очевидности. Это значение истины, как позже скажет Гуссерль — смысл бытия, Seinssinn, — обнаруживаемый феноменологическим анали-

Дата добавления: 2015-08-20