Или о возможности и границах социального познания

1.

Нечто вроде гносеологического введения,

Требуется отчаянный героизм, чтобы свидетельствовать об Истине в общественных науках. В науках о природе с некоторых пор допускается куда большая степень свободы. Здесь Истина звучит не так оскорбительно и мало кого по-настоящему шокирует. При всём влиянии естествознания на жизнь общества, притом, что всюду свирепствует так называемая научно-техническая революция, давным-давно сложившееся качество социальной связи от этого не меняется, точнее его изменение не есть развитие. На фоне бурного роста всякого рода количества оно, скорее, изнашивается, явным образом амортизируется и в этом смысле, конечно ухудшается. Однако учёный всё равно остаётся довольно нейтральным и вполне безобидным натуралистом-Дуремаром, собирателем каких-то пиявок да невинных бабочек. Сама предметная область его изысканий культивирует в нём метафизическую наивность. Он ушёл от своего центра, от целостной субъектности мира, не говоря уже о Боге; он затерялся, как сказал бы Гегель, «в хаотической необходимости конкретно-эмпирического». Таких чудаков со всеми их даже и фантастическими открытиями социум отпускает гулять на длинном поводке, легко приручает и вписывает в свой контекст.

Другое дело – обществознание. Тут шутки плохи. Тут правда выговаривается с трудом. Тут бескорыстный искатель Истины сталкивается с какой-то застарелой, веками накопленной институциональной ложью. На него косо посматривает великое множество общественно полезных предрассудков, его сковывает сословная и классовая ограниченность, он вынужден противостоять семейному и родовому эгоизму, мещанской глупости и той уж совсем отвратительной лжи, которая выступает как нравственный и даже религиозный долг. Но главное, с чем приходится бороться и что составляет субстанцию всех этих «призраков пещеры и театра» – это широко разлитая всеобщая социальная покорность. Её безбрежность и сила многими недооценивается. Она может принимать форму уныло-меланхолическую, а может и весьма агрессивную, когда кто-то неосторожно наступит на её воспалённую мозоль. Демон социального рабства, скрывающийся под маской смирения или бунта, не хочет быть разоблачённым. И давно замечено, что даже в самой неистовой политической революционности скрывается неизбывный социальный конформизм. Маркс не даром отчаивался и в раздражении замечал, что традиции предшествующих поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых. Да, конечно, традиции, даже утратившие свою сакральность, а вместе с ней и своё «вертикальное измерение», придают хоть какую-то устойчивость общественной жизни. Но это устойчивость коллективного кошмара. Мертвые хватают живых. И живые, как мёртвые, хоронят своих мертвецов. Ну, как, скажите на милость, в таких условиях возможно адекватное социальное познание?

Вот, например все мы, люди здравомыслящие, понимаем, какое значение имеют ценности семьи и брака. Особенно сейчас, когда сей институт переживает явный кризис. Но ведь сказано, пусть даже несколько мечтательно «Хорошо человеку не иметь жены». Что это? Как это? Это же скандал. Призыв к распаду самой социальной ткани. Ничем не лучше и алхимический брак с «внутренней белой женщиной» и всякого рода гностически-еретические отрицатели ветхого пола. Даже если бы христианство не смягчило тяжкий удар этих своих слов, за него это сделали бы многочисленные социальные доброхоты и аллилуйщики. Ну, прямо по Вольтеру: если бы не было, стоило бы придумать.

«Не всякому дано вместить…» Строго говоря, выходит, что Истина не для всех. А кто не может вместить, с ними как? Для них, говорят нам, предусмотрены облегчённые, адаптивные формы Истины. Но дело-то в другом. Если судить по совести, то мы ведь с вами прекрасно знаем, что Истина – одна, что, несмотря на все многообразие даров и естественное неравенство людей, природа их универсальна. Христианское же человечество обречено на жизнь в полуправде – так получается? Ведь и в последний день будут жениться и выходить замуж. А на венчании в церкви никто и никогда не скажет счастливому жениху, мол, хорошо человеку не иметь жены. Строгая моногамия как облегчённая форма аскезы – вот что остаётся. Послушание инерционной силе первородного греха, какое-то частичное осветление его, что ли. Вот и всё. Вот и вся «социальная доктрина церкви». Скажут: это крайность. Но Истина всегда – крайность и заграница.

Допустим на минуту, что так оно и есть, что в полном соответствии со своей изначальной сущностью, каждый человек без всякого исключения должен выбрать из всех социально приемлемых форм канализации своей сексуальной энергии ангельское житие и строгое воздержание в качестве необходимого условия для достижения своего духовного максимума,- допустим, что это абсолютная, всеобщая, неотразимая Истина. Ну и куда ты с этой Истиной подашься, чтоб тебя не убили, не выгнали взашей, не подняли на смех? В маргиналы? В сектанты? В закрытые эзотерические сообщества? И кому ты с ней будешь нужен? И какая такая социальная теория на Её основе у тебя получится?

В любом случае: совпадает та или иная идея с господствующим мнением или не совпадает, для полноты и точности социального познания нужна свобода. А её-то как раз зачастую и не хватает. Поэтому в идеале лозунг, записанный в настольной книге социолога, должен быть таким: жить в обществе и быть свободным от общества – вот условие социального познания.

Острое нежелание знать правду о себе характеризует не только среднестатистического человека, но, прежде всего, общество в целом. Отсюда – принципиальная неадекватность общественного и личного самосознания, закрепленная в нормах, обычаях, нравах; отсюда лживость как атмосфера жизни. И совсем не удивительно, что любая общественная теория проходит свирепейшую социальную цензуру. Автор всегда рискует подвергнуться остракизму, если он «без страха и упрёка» попытается подняться на высоту сути дела, при этом не оглядываясь не то что на политическую, но и на общесоциологическую корректность. И как же непросто это сделать! Ибо к обычным трудностям, сопутствующим всякому познанию, добавляются некоторые специфические.

Известно, что изучение общества есть в значительной мере изучение самого себя; и неизбежная при этом социальная критика есть самокритика, коль скоро человек частично является, как ни крути, продуктом общества. При этом не только явные, но и тайные, казалось бы, глубоко интимные внушения (на самом деле идущие от социального мира) могут искажать Истину. И тяжело быть во имя Истины безжалостным к себе, когда предательское миролюбие, сливаясь с себялюбием, умаляет силу проницающего умозрения. Получается, что действительное познание общества есть разновидность аскетического подвига самопознания и самопреодоления.

Страшное дело! Ведь на этом пути ты можешь прийти к выводам оскорбительным и для тех, с кем ты житейски и эмоционально связан, кто самым непосредственным образом помогает тебе нести тяжкий крест социальной обыденности. Ну и чудовище, скажут они, всё это время произрастало среди нас! Вообразите картину: пришёл человек в порядочный дом. Его, натурально, накормили и обогрели, а он и ноги на стол, т.е. самым безжалостным образом вдруг начал обличать хозяев в смертных грехах. Вот вам образ истинного социолога. Это по сути дела хам. В природе адекватного социального познания неизбежно залегает грубый потенциал бестактности и хамства. Иначе, увы, нельзя.

Да-с, господа, сантименты плохой советчик в самоубийственном деле познания. Да, слишком многим приходится жертвовать. И кого из нас, людей чувствительных, интеллигентных, не коробило от слов (и, подумать только - нашего же Спасителя) что враги человеку домашние его. Ах, как же всё это нехорошо и мучительно, ей богу, мучительно и нехорошо!

Что тут поделаешь, если человек как биосоциальное существо изначально поставлен в онтологическую позицию принципиального апологета мира вообще и наличного в частности. Это для него некое априори, какая-то врождённая идея. Как сказали бы даосы, с лягушкой, что живёт в своём болоте, нельзя говорить об океане. Но человек-то лягушка не простая, а трансцендирующая – царевич-лягушка, вот в чем дело. Поэтому Истина в своих якобы крайностях, а я бы сказал, в гностической полноте и чистоте своей побуждает вырваться в сферу асоциальности. Как раз поэтому Она скорее открывается неискушённым маргиналам, отщепенцам, по крайней мере, внутренне отстранённым социал-предателям мира сего, чудом избежавшим цепких, калечащих объятий Левиафана, чем изощрённым в своей премудрости слугам его. Вывод: познание Истины асоциально обусловлено. И человек – это ещё и духовно-свободное метасоциальное существо.

Увы, для того, чтобы занять такую, т.е. гносеологически наиболее выгодную позицию, он должен без всякой жалости сделать первый, необходимый и чётко акцентированный шаг. Ему предстоит разорвать свой социальный ангажемент, не боясь при этом проявить чудовищную неблагодарность и к матери-природе, и к обществу. Он должен наплевать на всех, даже на тех, кто вскормил и вырастил его. И пусть в итоге, в качестве последнего и наиболее зрелого шага он прольёт слезу умиления о том социальном гнезде, из которого он выпал; эта слеза уже не будет носить характер внешней необходимости или формального долга, или добросовестно-фальшивого самообмана, а будет актом свободного человека, который, хотя и конечный, но всё-таки дух. У духа же нет отца иного, кроме Отца небесного и нет матери, кроме Св. Софии.

Такого рода экзистенциально-феноменологическая редукция неплохо очищает сознание. А ведь только в чистом сознании может быть явлен первозданный смысл. Слышите? Это эйдос стучится в закрытые двери вашего восприятия. Сама идея общества, его понятие хочет предстать перед вашим внутренним взором во всей чистоте своей наглядной и убедительной предметности. Так гоните прочь этих повизгивающих, суетных бесов, что застят вам глаза, взывают к чувству жалости, играют на флейте-позвоночнике ариозо сомнения и отвлекают, отвлекают, отвлекают. Так давайте без сожаления вынесем их за скобки, а ещё лучше просто вычеркнем из поля зрения нашего ума. Тогда просияет Правда, холодная, безжалостная, как смертельный удар и яркая невечерняя, как солнце Севера. И пусть трепещет философствующая сентиментальность! Пусть разбегается в ужасе интеллектуальная обслуга Князя мира сего,- та, что вечно прикрывается своей «автономной политической рациональностью»!…

Наконец, существует ещё одна веская причина, по которой истинная сущность социальной связи познаётся с огромным трудом. Дело в том, что человечеству она давно и хорошо известна. Настолько хорошо, что все последствия её публичного обсуждения и весьма ярко обозначились в прошедшем, и заставили кое-кого сделать свои выводы. В чистом виде метафизическая Истина вообще, а Истина об обществе в частности с незапамятных времён признаны социально опасными. Существует как вполне осознанный общественный договор о Её неразглашении, так и непроизвольно возникший заговор молчания о ней. Ведь человечество давно уже обременяет своим присутствием эту землю, а неглупые люди, отлично понимающие, что – к чему, находились всегда. Находиться-то они находились, только вот абсолютное их большинство быстро сообразило, что знать Истину про себя можно, но свидетельствовать о Ней по городам и весям – себе дороже.

Как-то неловко, стыдно, невыгодно и страшно выводить общество на чистую воду, да и жалко человека, который всецело и радостно растворился в отчуждающем мире своих социальных функций. Ведь даже тем, кому нечего терять кроме своих цепей, сами цепи бывают дороги. Отчасти по этой причине и был выдвинут лозунг «Мудрый не говорит. Говорящий не мудр». Конечно, для тех немногих, кому посчастливилось достичь полноты духовной реализации, всякая социальная проблематика уже просто не актуальна. В ней всегда есть что-то плебейское, слишком земное и суетное. Они по существу выпали из социо-культурного контекста, с них взятки гладки. А наши-то мудрецы, творцы культуры, великие гении человечества, что же они, чутко вслушиваясь в социальные ожидания публики, отмалчивались, ограничивались намеками, сделанными эзоповым языком? Не все, конечно, но большинство. И не знаешь, что тут доминировало – избыточная деликатность или трусость. Так бы сказал Заратустра: Некогда мечтали они стать героями, теперь они социальные адаптанты. Печаль и ужас для них герой!

Вот почему живет и процветает великая тайна беззакония, ревниво охраняемая от толпы социальных рабов: богатых и бедных, образованных и не очень, покорных и вздорных, но в целом обеспечивающих как простое, так и расширенные производство и воспроизводство общественной жизни. Поэтому-то отважному социологу приходиться полагаться только на себя да на Бога, понимая при этом, что в своих изысканиях он вынужден переоткрывать давно известное. Он почти не найдёт или же найдёт в зашифрованном виде только намёки, только слабые целеуказания на то, где искать ему в духовных традициях прошлого ответ на своё дерзновенное вопрошание.

Конечно, в разных типах общества бывало по-разному, но почти всегда допускалась известная мера свободного исследования и социального критицизма. Порой они дальновидно признавались полезными в некоей стратегической перспективе «общественного прогресса». Вместе с тем, пресловутая когорта «критически мыслящих личностей», бунтарей, революционеров, в конечном счете, боролась с призраками, побуждая этого гуттаперчевого социального Протея с нарастающей изобретательностью и быстротой менять свой внешний облик в самом широком диапазоне: от первобытнообщинного до постиндустриального и гиперинформационного. С шулерским проворством тасовалась в бесконечных комбинациях всё та же замусоленная за века и тысячелетия колода краплёных карт. Демонстрировались, как в калейдоскопе, фокуснические «чудеса единой вещи». Энергия бунта, сила отрицания умело канализировались в общеполезное русло. За всем этим мало кто видел истинное лицо социума; тайная суть его оставалась неизменной и почти незатронутой.

Да и сами обличители зачастую вели себя, как умелые проститутки. Сначала они кокетливо изображали невинность: громко возмущались социальной несправедливостью, боролись за всяческие свободы, искусно распаляя похоть могучего Левиафана. И всё это – лишь для того, чтобы в финале, когда наступит экстаз окончательного примирения, подороже отдаться ему. Личность и общество вступают в «священный диалектический» брак. Мол, не могут они друг без друга. И кому тогда придёт в голову, что брак-то неравный, что это всего лишь отвратительный мезальянс с прелюбодейным и ветхим социумом? Куда там…гости пируют и брачная ночь в самом разгаре.

Но стоит какому-нибудь умнику чересчур заиграться и только лишь публично усомниться в действительно базисных принципах общественной жизни, что красной нитью прошивают века, культуры и цивилизации, о, Боже, какие волны возмущения поднимаются тогда в общественном бытии и общественном сознании! Стар и млад, позабыв о своих национальных, классовых, религиозных и прочих различиях как-то удивительно быстро объединяются в общей священной травле этого сотрясателя основ, доказывая тем самым, что его гносеологический выстрел угодил точно в ахиллесову пяту доселе неуязвимого Великого Существа из универсальной религии человечества Огюста Конта.

В зависимости от места и времени нашего смельчака или побивают каменьями, или любезно предлагают выпить яду, или, наконец, как говорил Бердяев, приглашают занять самое высокое «положение в обществе» – быть распятым за правду. А уж как его шельмуют, перевирают слова, замалчивают – то одному Богу бывает известно. Вот так или примерно так обстоят дела со свободой научного поиска в области социологии.

Скажу снова: от седой древности и до наших дней общество, как престарелая кокотка, упорно не хочет знать о себе полную правду. Боится, ненавидит и преследует её. Глубоко эшелонированная, изощрённая оборона скрывает от нас тайну беззакония, не подпускает к ней. Общество заказывает одни только комплименты в свой адрес, только их и признаёт. Сервильность и раболепство Духа, целиком ставшего культурой, беспримерно в истории. Поэтому стоит ли удивляться, что ложь составляет самый воздух общественной жизни и важнейший элемент социального наследования. Традиционная ложь есть существенный, если не самый главный аспект так называемых традиций. Мир плавает в водянистых испражнениях полуправды, в возвышающих обманах, расцвеченных красивыми гирляндами вспыхивающих фикций. Коллективная ложь выступает как естественный способ социального бытия, как чуть ли не единственная возможность его сохранения и развития.

В этих обстоятельствах, чтобы познать Истину, а тем более вместить Её, действительно необходимо инициатическое перерождение человека. Самый состав его духовной крови должен быть радикально изменён. Кант на самом деле ставил вопрос об условиях, формах и границе лишь того познания, которое допустимо и санкционировано современным обществом. Но необходимо поставить вопрос об условиях изменения самих этих условий как не единственно возможных. Нужна критика нечистого разума. По существу необходима инициатическая революция в онтологических предпосылках познания, меняющая всю картину кантовского априоризма. И тогда человек начинает познавать не как положено ему обществом, а как положено Богом, т.е. с точки зрения вечности, выступающей в виде априорной формы сверхчувственности. И тогда критика социально нечистого разума будет свободна от деформирующих вторжений изолгавшегося мира.

Но разве не об этом «на заре философской мысли» говорил Платон своим знаменитым мифом о пещере? В этом мифе дан сценарий инициации, существенным моментом которого, является решительный выход на свет божий прочь от сумеречного мира колодников – социальных рабов с их пещерным сознанием. Даосизм, буддизм, мезоамериканский нагвализм, да практически все полноценные традиции как Востока, так и средневекового Запада в своих эзотерических аспектах призывают бежать из гносеологического кошмара социальных значений, требуют забыть о полезном и вредном, прекрасном и безобразном, культивируют технику остановки внутреннего диалога, учат смотреть на всё глазами новорожденного, по существу добиваясь очищения сознания от шлаковых наслоений дурной социальности. (А с некоторых пор, как мы покажем далее, она и не может быть другой.)

Сократ и Платон до сих пор изучаются культурой, их философия преподаётся и почитается пещерными методами пещерных людей, т.е. интерпретируется так, что становится вполне социально приемлемой, беззубой и респектабельной. Между тем, условием адекватного восприятия платонизма является не столько уже почти невозможное знание древнегреческого, сколько глубокая трансмутация человека. Она не может не быть травматическим разрывом с обществом, да и по большому счёту носит антиобщественный характер. Но как раз это обстоятельство самым глубоким и тщательным образом фальсифицируется исторической традицией. Сократ, а вместе с ним и Платон на протяжении веков всё пьют и пьют свою чашу с цикутой. Да-с, господа, слишком человеческая история культуры – коллективный отравитель не только смертных людей, но и «вечно живых» идей.

Ведь уже в те невероятно далёкие от нас времена, у истоков европейской культуры, стало ясно, что духовные интересы личности и фундаментальный общественный интерес окончательно и бесповоротно разошлись. И уже вполне безнадёжной смотрелись: попытка Платона вернуть заблудившийся полис к его идее под началом тирана Дионисия в Сиракузах, и ещё ранее трагические опыты по социальному и политическому моделированию, предпринятые Пифагором в южно-италийских городах. Всё, поезд ушёл. Человечество миновало точку возврата. Времена Золотого века канули в Лету. Наступала эпоха радикального бегства в себя, отчаянного и безнадёжного социального прожектёрства, оппортунистических сделок с миром.

Не надо щадить никого. Надо договаривать всё до конца. Мне ведь тоже пощады не будет. Пожалеешь других или себя – пропадёшь, умирая в неведении или забвении Истины. Следует умирать хотя бы с оружием в руках. Это наш долг как членов Метапартии Радикальной Свободы. По ту сторону безысходного отчаяния и беспардонного оптимизма, в упорстве огненно-холодного бесстрастия мы составим колонну вторжения и прорвём концептуальный фронт Великого Существа. Смотрите: он дрогнул уже под напором отрешённого взгляда! Вперёд, к Истине и Свободе!

Ныне, возлюбленные братья мои, я вступаю в метафизическую битву. Я принимаю проклятие мира сего и вдобавок каждое мгновение могу погибнуть от змеиного коварства нечестного и нечестивого врага. Здесь, на утоптанной земле древних ристалищ, в зоне абсолютного риска, как копья, вскинуты к закатному солнцу блистающие трубы черных трубачей. Барабаны судьбы бросают в напряжённое пространство дробь учащённого пульса. Плотный ряд сумерек уже готов ринуться на меня из своей засады.

От смертельной схватки всегда веет, как это ни странно, глубочайшей мудростью и величайшей подлинностью. Дело даже не столько в том, что за короткий промежуток времени упрощаются и высвечиваются до наглядной очевидности скрытые смыслы бытия, не в том, что такая схватка предполагает предельную интенсификацию жизни и предельную близость смерти. Загадочное притяжение поля боя, то «упоение в бою», те «неизъяснимы наслажденья», о которых писали поэты роковых минут, – все это следует объяснять иначе. Дело в том, что любая, самая тихая, смиренная и бесконечно далёкая от порохового дыма жизнь всё равно по сути есть битва. А настоящая война буквально заставляет интуитивно прочувствовать это всех без изъятья, даже тех, кто всего лишь любопытно подглядывает за ней из своего испуганного мещанского захолустья. Война не только представляет собой «продолжение политики». Она, скорее, есть продолжение и выражение метафизики в социальном мире часто, добавим, весьма неприглядное и омерзительное. Война усиленно намекает, что жизнь человека – это разной степени интенсивности и осознанности схватка с её фатальной предначертанностью.

Убивая своего смертельного врага с каким-то подозрительно избыточным остервенением, ты на самом деле хочешь убить саму смерть, её ты тайно имеешь в виду. Враг – всего лишь человеческая подмена, её случайный носитель, её простое орудие. Война – это кровавый магический театр, превращённая форма битвы за жизнь вечную. Истинный враг, которого следует уничтожить – это твоя смертность. Метафизический смысл войны в конечном счёте концентрируется в восстании против рока. Конечно, луч этого смысла долетает до нас сквозь толщу хаоса социо-космических аберраций и с трудом поддаётся дешифровке. Но свет, как сказано, во тьме светит. И тьма не объяла его.

2.

Дата добавления: 2015-08-20