Чубчик кучерявый

Наступало «послевойны». Империи вдруг показалось: завоевано нечто большее, чем получено; железными и чернью овладели желания; император думал: давать хлеб бесплатно. В Огареве, в бывшем имении генералгубернатора великого князя Сергея Александровича, в доме «раннего модерна» (да есть ли такие?) летними выходными собиралась знать: секретари Московского комитета коммунистической партии, секретари ВЦСПС (кому надо, знает кто), бояре и дьяки Мособлсовета и Моссовета: домино, волейбол, метали городки или осваивали, равняясь на первого секретаря МГК Щербакова, большой теннис, обедали семейно, за общим столом, и С.М.Шахурина, за год до того похоронившая сына, заехав в Огарево по пути с дачи (еще год до Победы), вдруг воскликнула в общем скоплении: как же так, победа близка, а мы до сих пор так… бедно живем! Так неустроенно. Пора как-то налаживать быт… Соответствующий нам… Особняки строить.

Эти опаляющие своей правдивостью слова произнесла Софья Мироновна, прославленная спекуляцией продуктами из запасов хозяйственного управления Наркомата авиапромышленности и страстью к фарфору. Садясь ужинать в гостях, Шахурина первым делом переворачивала тарелку и заглядывала ей «в задницу»: что за сервиз? Пополнения коллекции объясняла однообразно, ничего не изобретая: я помогаю продуктами брату, и он (тоже Миронович) из благодарности подарил мне вот и этот замечательный сервиз.

Шахуриной (показание заинтересованного лица, доверия – ноль) велели замолчать: столько народа в Москве живет в бараках! Но – я думаю – всех поразило, как радостно-тревожно в летнем воздухе прозвучала их яростная, затаенная жажда, произнесена, словно родилась – и растет; одна осмелилась и остальным – можно. Да что «госпожа министерша», если дочь императора бредила теми же дубовыми дверьми с золотыми ручками и бесшумной прислугой: «Людям хочется счастья, эгоистического счастья… Хочется, чтобы жизнь стала европейской, наконец-то, и для России…»; если генерал-полковники в присутствии жен и адъютантов говорили:

«Впоследствии народ должен делиться на „избранных“, которые, как и их потомство, должны руководить и занимать ведущее положение в обществе, и „неизбранных“, которые должны только работать». Все видели свое будущее не по плану, не планово, как мальчик Шахурин, не коммунизм; земного рая не вышло, как в игре: давайте заново разделимся!

А.И.Шахурин – простая душа! – так и не поняв, почему потерял сына, на обустройство новой квартиры мобилизовал лучших краснодеревщиков наркомата (тех, что восстанавливали кабинет императора в ЦК после попадания авиабомбы в день, когда император прорычал про ненавистную 175-ю школу: «У-у, каста!»). Уже не стеснялись: зимний сад, бассейн, массажная метров в сорок (примерно, я видел только половину квартиры и один раз), два этажа, подчиненные отливали наркому бюсты из бронзы – квартиру Шахурина знала вся Москва, император пробормотал: «Широко живет Шахурин. Нехорошо живет Шахурин». Нарком читал о себе в газетах: «великий россиянин» – и устраивал приемы в квартире на Грановского: наркомы, маршалы, секретари МГК, артисты, бас Большого театра Рейзен с женой… Непринужденная обстановка, анекдоты, рояль.

Я забыл, переночевал ли Шахурин в своей прославленной квартире. Хоромы в ближайшем последствии поделили. В одну половину въехал авиаконструктор Лавочкин с семьей, в другой устроилась гостиница наркомата.

Как все заплесневевшие с истекшим сроком, Алексей Иванович, когда его окликнули, беспечно смотрел вверх и вперед – сорокалетний генерал-полковник, кавалер двух орденов Ленина, ордена Красного Знамени, ордена Кутузова I степени (только что – орден Суворова!), четырнадцать заместителей! позировал скульпторам и высматривал пост в Кремле, на небе – в эти же дни император неожиданно удалился в загадочно длительный отпуск в Сочи, словно давая пободаться преемникам или скрывая (как считают некоторые) инсульт, – 9 октября он, по-моему, уехал.

Шахурин отправился отдыхать следом. Через месяц император позвал любимца погостить на дачу под горой Малый Ахун: отпразднуем вместе юбилей М.И.Калинина – семьдесят лет. Наркома, «великого россиянина», император встретил приветливо (хотя на Черном море к подданным суровел) и даже повелел Поскребышеву проводить наркома на вокзале. Знал ли император (знал, постановление ГКО «О самолете Як-9 с мотором ВК-107А» вышло уже два месяца как, и командующий ВВС Новиков получил выговор «за отсутствие настойчивости в требованиях» и беззаботно – как все намеченные – думал: на этом и все, какой-то там мотор ВК-107А)? Да и важно ли это? Императора считают садистом за то, что знал, и – улыбался в лицо, и – говорил о будущей работе, и – ласкал в последние часы людей, больше не нужных, – прежде чем умереть, многие получали надежду; но кто знает, что император чувствовал: наслаждался ли наивностью крыс? Или отделял лично себя, человека из кожи, человека с оспинками (и про оспинки много споров), от судьбы, от страшного, великого служения русской земли бессмертию, вырядившегося в ОБЩЕЕ ДЕЛО КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ И СОВЕТСКОГО НАРОДА? Вправе ли он…

Поезд (Поскребышев, один из тысяч императорских очей, помахивал рукой или фуражкой) повез в Москву безмятежную бездетную пару Шахуриных, на север из кавказского тепла – Алексей Иванович улыбался своей дебелой Соне (откуда могу знать? я бы улыбался), им казалось, они взлетают, а Поскребышев, вернувшись к императору, мог сообщить подмеченную подробность – такая штука, с Шахуриными в Москву возвращался личный автомобиль, к поезду прицепили платформу. Алексей Иванович, всегда добивавшийся наибольших удобств, прибыл в отпуск с собственным трофейным автомобилем. Скорее всего семиместный «хорьх». Шахурину предстоят ночи, годы подряд вспоминать проводы в Сочи, ублюдочную эту машину.

На той стороне реки, в старости (оставалось два года) Шахурин встретил Молотова на зимней дороге меж дач – Молотов полз с равномерной упрямостью секундной стрелки, простукивая палочкой лед.

– За что сидел… – жевал Шахурин (ему задал идиотский вопрос посторонний потомок, чернильная душа, не зная, как обжигает пламя великих). – У него спроси, – Молотов как раз поравнялся, похрустывая шарнирами. – Он меня сажал.

– Скажи спасибо, что мало дали, – посоветовал Молотов без всяких там детских «здравствуйте», как и полагалось, словно не кончилось ничего, и прополз дальше, а Шахурин с плачущей искренностью пустился в длинные рассуждения о громадном государственном уме и уникальных природных способностях императора.

За что? Нарком вооружений Ваннников считал: Шахурин без разрешения правительства изменил конструкцию авиапушки для тонкостенного снаряда. Говорили о протекающих самолетных баках. О худых ингредиентах: на Курской дуге срывало фанерную обшивку с «Яков» – клей, химики дали скверный клей, он высыхал на солнце.

За что? Писали про самовольно добавленные (или убавленные) лонжероны, писали: отстали в реактивной технике. У окруженных и обреченных немцев самолеты с реактивными двигателями летали еще с сорок третьего (все ходит вокруг этих цифр!), на весь мир звонить про отставание нельзя – вот и подвернулся Як-9 со своим долбаным мотором.

Вася Сталин оставлял «дело авиаторов» за собой: летом на Потсдамской конференции (следователи менялись, менялись тюрьмы, поговорить недостойный сын любил, ему казалось: пока говорит – не расстреляют) в коротком перерыве между совещаниями с президентами там разными и премьер-министрами встретился я со своим отцом, вот так, как мы с вами сидим… Командовал я в ту пору авиадивизией в Германии, вот почему там (из командиров полка Васю сняли в сорок третьем «за пьянку и разгул»)… в тот день, помню, июнь был, папа говорит: а как тебе немецкие самолеты? Я, честно говоря, не сдержался, «страстный авиатор», и, честно говоря, будучи в нетрезвом состоянии слегка, как вырвалось: немецкие самолеты что надо, а вот наши – полное говно. Ну, и папа типа: иди отсюда. Я так подумал-подумал, когда пришел в себя, ну и сделал доклад отцу о технике нашей и о немецкой (М-107) – в ЦК (я первым выступил!) мой доклад почитали и решили перевооружить ВВС на реактивную технику, как у немцев, и «я ни в коей мере не сторонник умалять вину Шахурина и Новикова, этих холуев Маленкова».

Император обмолвился: «Нам помогли вскрыть это дело летчики с фронта»; скорее всего «летчиков с фронта» первым услышал Абакумов, люди правды донесли: самолеты производятся низкого качества, летчики гибнут – сведения о причинах катастроф искажаются, нарком и маршалы скрывают правду, им бы только деньги и ордена. И квартиры.

Император выслушал Абакумова (на допросах состаренный Абакумов хрипел: я ни при чем! приказал император!) и кивнул: да, пора и с этими, но… надо, короче, соблюсти… И Вася бросился собирать подписи (семьдесят пять) под красивым, смертоносным письмом, стараясь, чтобы побольше Героев; выяснилось: летчики Шахурина не любили, генерала Громова раздражал первый послевоенный год: «…не могло развернуться творчество… Ведь нашей авиацией командовали либо кавалеристы, либо наземные…» Как застонал маршал Новиков на Политбюро, вдруг поняв: выговором за мотор ВК-107А не кончится: «А что вы от меня хотите? Я – пехотный офицер».

На пересечении бывшего с казавшимся можно разглядеть: когда император ласкал Шахурина за дачным столом под горой Малый Ахун, Алексея Ивановича уже не существовало.

Император отдохнул, вернулся, кончилась война, он словно охладел к людям, меньше совещаний, докладов, встреч – 18 декабря зашел Шахурин (как отдохнули? а вы как тогда добрались?) и 27-го (последний раз в жизни) был у императора один час сорок минут – почему-то (возможно, заметил в тот день Алексей Иванович) вот уже полгода их не оставляют с императором наедине, всегда – Яковлев; час сорок оттикало, и Шахурина навсегда отпустили. Следом заходили люди правды Берия, Вышинский, присматривающий за авиацией Маленков – скорее всего ничего не значащее совпадение.

Минуло четыре дня, 31 декабря (Шахурины встречали новогодних гостей) нарком госбезопасности Меркулов принес императору бумажный лист: получив «сигнал», мы изучили, что же происходит в Наркомате авиапромышленности с трофейным автотранспортом. В целом безумие, как и повсюду. Сперва составили список «на получение» иномарок на сорок одного человека. Затем урезали: двадцать один. Не до работы, только и разговоров: кому «татра», а кому «БМВ». Результаты забега: Туполев получил «мерседес», Ильюшин, Лавочкин, Мясищев, Сандлер (зам по тылу) – по «БМВ», Яковлев, между прочим, скромный «гудзон», и еще один зам Шахурина, Дементьев, – «вандерер».

По Шахурину. Пятиместные «бьюик» и «лассаль» (1940 года выпуска, доставлены из США), семиместный «хорьх», открытый двухместный «аубурн», «опель» (оформлен на жену, Софью Мироновну), «мерседес-бенц» и «бьюик» (пока ремонтируется), «виллис» (использовался на охоте), и закреплен за тов. Шахуриным мотоцикл М-72 (находится, по нашим сведениям, в Горках-10, на даче). Подпись: нарком государственной безопасности В.Меркулов.

Едва начался год, в первые январские дни Шахурина поразил хамский звонок: загляните в Комиссию партийного контроля (на его высоте такого учреждения не существовало), нет, никого принимать не надо, приехать к… – неизвестная, ничего не значащая фамилия. Нарком предостерегающе намекал: занят, готовится докладывать императору, и, может, кто-то из замов… Ему ответили: ждем через час – через час в тесном кабинете мелкая, плохо одетая гнида, впервые видящая живого наркома, сообщила: принято к рассмотрению «дело о личной нескромности тов. Шахурина», а именно: что можете сообщить о восьми автомобилях иностранного производства, числящихся за вами, – нет, давайте-ка (гнида ему сказала «давайте-ка») письменно и в моем присутствии… с ним разговаривали так, словно он не мог подняться, покрыть матом и уйти, словно теперь они будут разрешать наркому, и Алексей Иванович, любимец императора (неделя прошла с последнего пожатия руки), сдерживая, уговаривая себя, смиряя, царапал, катал, нерасчетливо и собственноручно, едва не хохоча над дикостью – представляете? – уже прикидывая, кто остановит, накажет хамье, кому позвонить – НЕСЛЫХАННОЕ ДЕЛО! Ну что, что, что, что?!!! – «аубурн» мне подарил маршал Новиков (я не вывозил, ясно?), один-то раз и проехал на ней по аэродрому и собирался подарить «Крыльям Советов» – мне на кой? – просто не успел! Так… «Мерседес». Нет, не так, «маленький „мерседес“» – вот так, это для обслуживания семьи – возили на нем обеды, продукты, отца и мать моих – стариков! Ну, жена ездила – инвалид второй группы. «Опель-Олимпию» вспомнили! При чем здесь Германия?! Это куплено когда еще, на складе в Минске в польскую кампанию, за 4500 собственных рублей! Только название «опель» – ма-аленький, однодверный, самый маленький из «опелей»! – ремонт обошелся в девятьсот рублей, ясно, что одно название, а не машина? Жена на нем отъездила два года, сын (был у меня сын, Владимир) учился водить. А то, что машину взял в Сочи (давайте по существу, хрен я вам буду по каждой отчитываться! кому надо, знают, что мне положено!), так это посоветовали врачи. С 4 октября находился в больнице, очень ослаб, а кто-то из врачей (эх, тут и написать бы врачебные имя-степень-инициалы, чтоб не выходило жалким враньем) посоветовал: да возьмите с собой машину, все наркомы так делают (вот он куда пытался свернуть)… Виновным себя признаю: да, первое – что оформил машину в собственность, второе – отправил ее в Сочи. Перечел, подписал. И еще добавил поверх строк насмешливо: «на охоту я никогда ни на чем не ездил»! До свиданья.

И в тот же день: «Секретный архив. Строго секретно. Шахурин А.И. Номер партбилета 0473630, партстаж с 1925 года. Протокол 473, № 1 от 7.1.46 года. Тов. Шахурин имел в своем личном пользовании 8 личных автомобилей. Этот его поступок свидетельствует об отсутствии большевистской скромности в личном поведении. 1) Объявить выговор с занесением в учетную карточку; 2) Передать в резервный фонд Совмина СССР 6 находящихся в личном пользовании Шахурина машин, оставив ему две для личного пользования». Послано: в наркомат, Булганину, Хрущеву, Меркулову, Поскребышеву. Подписав протокол, председатель Комиссии партийного контроля Шкирятов (после вызова на комиссию многие понимали, что бог все-таки есть; если Шкирятов обращался к пациенту «милок» или «милая» – дело плохо) пояснил четырьмя строками «тов. Сталину И.В.»: «Он не хочет осознать, что это его вина, и все его объяснения показывают, что он не видит в этом никаких особо незаконных действий. По-видимому, он (хитро не называя имен) забыл или совсем не знает очень хорошую русскую пословицу „Знай край, не падай“, она очень подходит к его бытовым вопросам». Шкирятов знал, чего от него ждут, – в тот же день Шахурина уволили. Кончена жизнь!

Оборвалась в сорок лет. Все оставшееся делала выносимым лишь водка и не имело смысла: «…как всегда солировал отличавшийся прекрасным голосом А.И.Шахурин», «любил петь», «особенно „Чубчик, чубчик кучерявый“».

16 марта сняли маршала Новикова с убийственным «как не справившегося с работой».

Алексей Иванович, уже начавший понимать, ждал спасения от Маленкова и через семьдесят пять дней получил засушенный, как листик в гербарии, пост – зампред Совмина РСФСР; но через девять дней ночью за ним на улицу Грановского приехал полковник Гордеев со своими – Гордеев возглавлял службу для ареста императорских любимцев.

Шахурин встретил положенное один. Софья Мироновна лежала в больнице. Через короткое время она забыла про инвалидность и тяжелую болезнь сердца, выучилась шить бюстгальтеры у знакомой белошвейки Генриетты из мастерских Совмина и зазывала клиентов, чтобы заработать на хлеб. Как белошвейка Софья Мироновна пользовалась успехом.

В мае Военная коллегия Верховного суда определила вину в «протаскивании на вооружение Вооруженных Сил заведомо бракованных самолетов, что приводило к большому количеству аварий и гибели летчиков». Семь осужденных получили убывающие сроки – семь, пять, четыре, три, два – кому-то это показалось смешным. Семь получил Шахурин. Имущество в сумме пятьсот двадцать тысяч тридцать один обращалось в погашение нанесенного ущерба.

Дата добавления: 2015-08-17