Омонимия реалий в переводе

Классическим примером обусловленного омонимией переводческого ляпсуса является болгарский перевод фразы «в воздухе пахло сиренью и порхали бабоч-ки» — «във въздуха миришеше на сирене и пърхаха бабички». (Разрядка наша — авт.) Такие абсурдные соответствия, как «запах сирени» — «запах брынзы» и «порхающие бабочки» — «фыркающие старушки», теперь встречаются редко, но они отнюдь не отошли еще в область анекдотов. То здесь, то там наталкиваешься на вредную старушку, крепко держащую фронт, даже иной раз в неплохих переводах...

С точки зрения переводоведения. частную проблему омонимии' реалий можно рассматривать в нескольких аспектах:

1. Омонимия а) как причина ошибок в переводе (омонимия и переводчик) и б) как повод для неверных, уводящих в сторону от основного русла ассоциаций (омонимия и читатель перевода).

2. Омонимия а) в плоскости одного языка (внутри-языковая), б) в плоскости пары языков и в) в плоскости нескольких языков (межъязыковая).

3. Омонимия а) между реалиями и б) между реалиями и рядовыми словами.

4. Омонимия в плоскости а) близкородственных языков и б) разносистемных языков.

¹ Наряду с омонимией — звуковым и графическим совпадением двух или нескольких лексических единиц, мы в это понятие включаем и паронимию — близость, т. е. неполное их совпадение, а также, в ряде случаев, и многозначность, с точки зрения перевода не отличающиеся качественно от внутриязыковой омонимии.

Рассматривать эти аспекты в отдельности нельзя: они взаимосвязаны и взаимозависимы, во многих пунктах совпадают, так что, расчленяя вопрос, пришлось бы повторять уже сказанное. Например, омонимия в качестве причины допускаемых переводчиком промахов зависит в той или иной мере от остальных аспектов: как внутри-языковая, так и межъязыковая омонимия могут подвести переводчика; одинаково опасны омонимы-реалии и омонимия между реалиями и нереалиями; наконец, особенности омонимии при близкородственных, в отличие от далеких по происхождению, языках могут касаться всех случаев и пополнят количество допущенных промахов и обманутых читателей.

Так как явления омонимии наиболее ярко выступают при сопоставлении лексики близкородственных языков, постараемся раскрыть их особенности в отношении реалий на материале переводов в плоскости русского и болгарского языков.

Хорошим началом будет не раз цитированное мнение болгарского академика Вл. Георгиева об этой лексической близости: «..от 60 до 80% русской лексики, — пишет он, — близки и понятны среднеинтеллигентному болгарину»'. Возможно, что в отношении реалий этот процент не столь велик (особых исследований мы не проводили), но все же переводческие ошибки, обусловленные омонимией, скидывать со счетов не следует. Вот характерные примеры.

Начнем с русской реалии четверть, удобной тем, что она охватывает все перечисленные нами возможности омонимических ошибок. «Один раз, помню, в день своего бывшего ангела, я четверть выкушал», — говорит у М. Зощенко² горький пьяница, только что заявивший, что теперь больше двух бутылок ему «враз нипочем не употребить»; в болгарском переводе четверть превратилась в «четверть литра», что, разумеется, намного ниже суточной нормы «героя». Как мера жидкости рус. четверть равна 3,1 л, а такая порция, действительно, могла запомниться, тем более что совпала с «днем бывшего ангела». Меру с тем же названием встречаем у А. П. Чехова: «Не могу ли я, голубчик, купить у вас четвертей пять ов-

са»'— обращается доктор к Ивану Евсеичу, подсказывая ему таким образом «лошадиную фамилию» и... в немалой степени затрудняя переводчиков. Один из них, не поняв, о чем идет речь, или не потрудившись выяснить — все так ясно!, переводит «пет четвъртини овес», что по существу ничего не говорит болгарскому читателю: «четвъртина» = четвертая часть, четвертая доля, но чего— неизвестно. Другой переводчик понял, что имеет дело с реалией-мерой, больше того — он сумел сохранить и колорит, введя другую традиционную русскую меру — пуд, но явно переоценил потребности докторовой лошади, написав «сотню-две пудов»; тем не менее, такое решение мы считаем вполне правильным.

Если поискать слово четверть в БАС, то окажется, что в этой реалии скрыто еще немало потенциальных переводческих ошибок, так как это еще и старая русская мера длины, равная четверти аршина (17,775 см), и старая русская мера земли, равная около 1,5 десятины, а из другого источника мы вычитали еще об одном ее значении: «вощаная четверть» — весовая единица, равная 12 пудам.

Не следовало бы транскрибировать при переводе с русского языка и такие реалии, как изба и урядник: аналогичные болгарские слова — не реалии и имеют другие значения: болг. «изба» (с ударением на первом слоге) равнозначно рус. «подвал» или, чаще, «погреб», в том числе и винный, а в устарелом значении — «распивочная». Поэтому, когда в болгарском переводе находишь что-нибудь вроде*«селянинът живееше в изба» (крестьянин жил в погребе), невольно подозреваешь слабую осведомленность переводчика в области русской лексики. «Уредник» в болгарском языке имеет несколько значений, совсем далеких от «унтер-офицера в казачьих войсках царской армии» или «нижнего чина уездной полиции в царской России» (MAC), и урядник в болгарском переводе может увести мысль читателя в сторону от действительных значений.

Если расположить лексические ошибки в переводах с русского языка на болгарский по обусловливающим их причинам, то на первом месте, несомненно, будут ляпсусы, вызванные лексической близостью — омонимией (вну-триязыковой и межъязыковой). Так, в одном из своих значений — устаревшем — ряд в русском языке будет

¹ Георгиев Вл. Езиково сближение на славянските народи. —• Език и литература, III, кн. 4, 1948, с. 245.

² Зощенко М. Рассказы, с. 85.,,.-,:

¹ Ч е х о в А. П Собр. соч. в 12-ти томах. Т. 3. М.: Гос. изд. худ. лит.,
1961, с. 162.,.. -.

реалией; обычный болгарский перевод словами «ред», «редица», который можно ожидать от введенного в заблуждение близостью формы переводчика, не годится; скорее всего это будет реалия чаршия, но и она не всегда подойдет: ряды в значении «торгового здания» можно будет приблизительно передать болг. «базар» (в значении «крытый рынок», а обычный рынок, соответствующий рус. «базару», будет «пазар»; но «отивам на пазар» обычно значит не «иду на базар», а «иду за покупками»). Из значений рус. тройки только одно будет реалией, и здесь ошибка менее вероятна; скорее можно ожидать, что переводчик примет одно из рядовых слов за реалию — костюм «тройка» за «лошадей». Слово полька как танец можно считать реалией, которой соответствует болг. полка; другой омоним — женский род от слова «поляк», болг. «по-лякиня», а третий омоним (по MAC) — вид мужской стрижки («стричься под польку») — несомненная реалия, в Болгарии неизвестная, соответствий не имеет и, вероятно, не будет иметь, поскольку, будучи модной в 50-е годы, она устарела, вышла из употребления, а, кажется, и из языка (у Ож. нет).

Говоря об омонимии в плоскости русского и болгарского языков, стоит особо отметить и пласт лексики, в котором, благодаря общему происхождению слов, омонимия (во всяком случае на нашем материале) наблюдается довольно часто: это тюркизмы в русском и турцизмы — в болгарском языке. Возьмем хотя бы болгарскую реалию чардак. Первое, о чем несомненно подумает русский человек, наткнувшись на это слово, будет, конечно, соответствие «чердак». Оба слова тюркского (или персидского) происхождения, в русский и болгарский языки пришли из турецкого (по Фасмеру, в русский — от крымских татар), «в турецком языке означает: открытая беседка на четырех столбах» (СТРЯ), а в болгарском — «крытая площадка в доме перед комнатами» (БТР), иногда наподобие веранды или галереи вдоль наружной стены дома, т. е. с чердачным помещением не имеет ничего общего, кроме этимологии. Поэтому, с одной стороны, русское «поднялся на чердак» нельзя перевести болг. «качи се на чардака», а с другой, в переводе на русский язык нельзя транскрибировать болг. чардак: слишком незначительна разница между формами обоих слов и велика опасность неправильного осмысления. Такой же эффект имела бы транскрипция болгарской реалии (персидско-турецкое слово) сарай при пере-

воде на русский язык (несмотря на достаточную популярность среди русских Бахчисарайского фонтана); переводить следовало бы функциональным аналогом — «палаты», «дворец», даже «хоромы» или «чертог» (по совету К. И. Чуковского), хотя и имеется в виду жилище турецкого вельможи.

Опасные своей омонимией реалии тюркского происхождения приводит Вл. Россельс ': уста в значении «мастер» и ага; слова взяты из перевода с азербайджанского, но есть они и в болгарском: уста в том же значении (каждый болгарин знает крупнейшего архитектора болгарского Возрождения — Уста Колю Фичето), а ага — не хозяин, как, видимо, в Азербайджане, а турецкий администратор или, расширительно (и «почтительно»), просто «турок». Сюда добавим еще древнерус. терлик (тоже тюркского происхождения) и обычное болгарское слово— матерчатая туфля терлик; смысловая разница между ними велика, но тем не менее от ошибок никто не застрахован: и то и другое — предметы одежды.

Большие затруднения возникают при более значительной близости значения между омонимичными словами. Таратайка — рус. и болг. — при полном звуковом и фонетическом покрытии и принадлежности к одному родовому понятию (повозка) различаются отчасти семантически и совершенно не совпадают по стилю: болг. таратайка скорее соответствует «драндулету», так что между русской реалией и соответствующей ей болгарской единицей отношения такие, как между конем и Росинантом. «Татарское пиво из пшена»², согласно объяснению Л. Толстого или по Ушакову, «легкий хмельной напиток из проса, гречи, ячменя (в Крыму, на Кавказе)» — буза, отличается от болг. и тур. (СТРЯ) бозы (произношение, между прочим, почти идентично с рус.) лишь концентрацией спирта: в последней она почти нулевая, так что это «сладковатый безалкогольный напиток» (РСБКЕ); бозу рекомендуется пить кормящим матерям и маленьким детям, а о бузе Лермонтов пишет: «[Черкесы] как напьются бузы на свадьбе или на похоронах, так и пошла рубка»³. (Разрядка наша — авт.) Положение с ее транскрибированием при переводе на болгарский

¹ Россельс Вл. Перевод и национальное своеобразие подлинника, с. 168.

"Толстой Л. Н. Собр. соч. Т. 3, с. 186. 'Лермонтов М. Ю. Собр. соч. в 4-х томах. Т. 4, с. 14.

осложняется еще двумя обстоятельствами: наличием в русском языке другого, просторечного омонима (ср. «бузить», «бузотер»), и очень широким распространением в Болгарии упомянутого напитка. Сюда же можно добавить айран (айрян) с приблизительно одинаковым значением в обоих языках, но с большим различием в употребительности, каймак, являющийся в русском языке реалией, в болгарском — нет, со значительным различием в стиле и употребительности, и т. д.

Употребительность реалии в ИЯ и ее «знако-мость» в ПЯ как дополнительные к омонимии обстоятельства должны заставлять любого переводчика задуматься, прежде чем вводить ее в текст перевода путем транскрипции. Например, в русском языке достаточно хорошо известно английское светлое пиво эль, но, вероятно, мало кто знает, что этим же словом ale, редком и в ИЯ, обозначается «деревенский праздник в Англии» (БАРС), введение которого в той же транскрипции весьма рискованно: слишком популярно пиво-эль. С другой стороны, использование иных средств передачи реалии тоже нежелательно — реалия яркая, любое объяснение лишит ее колорита. Решений, на наш взгляд, может быть два: либо ввести в знакомой транскрипции и очень тщательно оговорить, осторожно привлекая все необходимые средства осмысления, либо перенести его в текст в фонетической форме, более близкой к оригинальной — эйл, что позволит избежать фонетической и смысловой связи с пивом. Впрочем, в любом случае последнее слово остается за контекстом.

И в заключение несколько слов о предупреждении случайных аллюзий и ассоциаций. Например, такое невольное отвлечение внимания читателя может получиться при транскрибировании в болгарском переводе рус. палаш (как военной реалии), так как болгарин примет его в первый момент за «ищейку» или «гончую». Ложную ассоциацию может вызвать и заимствование в русском переводе болгарского названия холодного супа — таратора: читателю он напомнит «тарато-ру» или «тараторку», у которого/которой мало общего с напоминающим окрошку блюдом.

Случайные аллюзии и ассоциации, вызванные такими первомоментными отклонениями внимания в неправильное русло, опасны тем, что обычно они не о д н о-моментны, а часто врезаются в память читателя, мешая правильному восприятию, заслоняя собой желаемый

и созданный автором образ: говорят ведь, что первое впечатление самое сильное, самое свежее; известно также, что переучивать всегда труднее, чем научить. Например, когда в болгарском переводе китайского стихотворения читатель встречает слово танци, оно неизбежно вызывает в сознании определенный образ еще прежде, чем глаза, скользнув в нижний конец страницы, прочли в сноске, что имеется в виду не множественное число от слова «танец» (болг. «танци»), а «потомки Танской династии». Или, опять-таки в переводе с китайского, в стихе «Много ли е пътят» (Много ли дороги) слово ли естественно будет воспринято в значении вопросительной частицы, как по-русски, и, уже получив это первое впечатление, читатель обращается к сноске, чтобы установить, что «ли = 0,576 км»¹.

Глава 13

Дата добавления: 2015-08-20