Глава 59

Позже, лежа на застеленной мягким стеганым одеялом кровати в комнате Дельфины и оставаясь в безупречно чистых белых купальных халатах, они начали расслабляться. Клоназепам, который они приняли вместе с освежающим теплым душем, внушал им чудесную леность, несмотря на утреннее испытание.

Порезы, раны и царапины, которые они получили, пока отбивались от диких кошек, были тщательно обработаны антисептиком, который, как вынужден был признать Эш, жалил почти так же, как когти, их причинившие. Видимо, старшая медсестра Кранц была слишком… преисполнена энтузиазма. Это можно понять, полагал он. Ранами Дельфины доктор Причард попросил заняться другую медсестру, и Эш подумал, что главный врач знает об их маленьком любовном треугольнике и озорно наслаждается неловкостью ситуации.

После душа старшая медсестра провела их в удобный и на удивление скромный кабинет Причарда, где Эш с Дельфиной устроились на мягком диване. Любопытно, что стены там не украшали никакие дипломы или сертификаты о достижениях. Эш вынужден был пересмотреть свое мнение о щеголе‑враче, чьи знания и умения были настолько очевидны, что не нуждались в обрамленных свидетельствах. Он был уверен, что этот врач обладает подлинной квалификацией: расследование Кейт раскрыло бы любую ложь в этой области. Может быть, отсутствие дипломов имело какое‑то отношение к таинственности Комрека? Он приветствовал их по‑дружески, но на сей раз предстал именно профессиональным врачом.

Он увел доктора Уайетт в свою смотровую комнату, закрыв за собой дверь. Кранц, оставшись наедине с Эшем, решила, что ее услуги больше не требуются. С ядовитой усмешкой, лишь усугублявшей впечатление, которое производил ее сломанный нос, она вышла из кабинета, злобно глянув на исследователя, прежде чем окончательно закрыть дверь.

За ней нужен глаз да глаз, печально подумал Эш. При том мрачном настроении, которое, как он ясно чувствовал, овладевало замком, в нем в ближайшие несколько часов могло случиться все что угодно. Атмосфера, как внутри, так и снаружи, неуклонно становилась все более гнетущей. Вскоре, чувствовал он, весь ад вырвется на свободу. Он не испытывал угрызений совести из‑за увечья, нанесенного Кранц, и это было не похоже на него, независимо от обстоятельств. Кроме того, вчера он убил человека. Хорошо, он защищался, но даже если так, то его здесь все равно что‑то коснулось, что‑то злобное и дикое, что‑то такое, что он не мог контролировать.

Вскоре закончив с Дельфиной, доктор Причард кротко улыбался, когда они вернулись из его смотровой комнаты.

– Долговременных повреждений нет, – объявил он. – Придется потерпеть некоторые неудобства, но, Дельфина, все раны поверхностные. – Он повернулся к исследователю. – Я дал ей упаковку триптана – может помочь, если эрготамин плохо подействует; если повезет, это оградит ее от приступов мигрени. Если нет, попробуем кое‑какие инъекции для блокирования нервов. Ну а теперь ваш черед, мистер Эш. – Он указал на открытую дверь смотровой комнаты. – После вас. Я хочу хорошенько осмотреть эти отпечатки рук и синяки, которые вы получили вчера вечером.

Осмотр был краток, но тщателен.

– Жить будете, – удовлетворенно кряхтя, сказал Причард, когда все было закончено. – Я дам вам обезболивающие таблетки с седативными средствами. – Он поднял ухоженную руку, отметая любые возражения. – Просто еще немного клоназепама, что успокоит ваши нервы, и немного дигидрокодеина – это сильное обезболивающее. На какое‑то время сделаетесь сонливым, но это быстро выветрится. Доктор Уайетт не возражала против них, хотя, как правило, ее нелегко упросить принять даже аспирин. Но она мне доверяет, и я надеюсь, вы тоже.

Теперь, расслабившись на кровати Дельфины, они наконец нашли немного времени друг для друга.

– Спасибо, Дэвид, – сказала она.

– За что? – спросил он, проводя пальцем по длинному отвороту ее халата.

– За то, что спас меня от диких кошек.

– Когда мог скормить им тебя, чтобы отвлечь, ты это, что ли, имеешь в виду?

Она улыбнулась, а он потянул ее отворот, чтобы приоткрыть его чуть больше, ровно настолько, чтобы показалась одна грудь.

– Но ты боишься этого места, Комрека, верно?

Выражение ее лица было серьезным, несмотря на внутренний жар, который она чувствовала, просто находясь с ним рядом.

В тот миг он был больше занят ее мягкими, даже тонкими изгибами. Тело у нее было приятно округлым, но не сладострастным – для этого Дельфина была слишком стройной и узкокостной. Ему в голову пришла неуместная мысль.

– Что будет с близнецами?

Она нахмурилась, отводя взгляд.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

Он поколебался, прежде чем заговорить.

– Прости, но я просто заинтригован. Они слишком молоды, чтобы остаться здесь навсегда.

Она вздохнула, словно уже побежденная действиями своих неисправимых пациентов.

– Наверное, Питера ждет химическая кастрация, – уныло ответила она.

– Что? – Эш был потрясен. – Есть же лучший способ. Вазэктомия, таблетки для Петры?

– Это не помешает им заниматься сексом, а это основная проблема. Это не просто похоть. Оба они привлекательны и могли бы найти себе сколько угодно партнеров. Нет, есть причина, по которой они ведут себя именно так, и я постараюсь выяснить, что это такое. Их родители очень богаты и известны. Они никогда не смогут пережить такой скандал.

– Что это за родители, которые больше беспокоятся о собственной репутации, чем о своих детях? – презрительно сказал Эш.

– Я не могу называть имен, как ты знаешь, но общественное возмущение было бы огромным. Комрек для их детей – это последняя надежда. И Петра и Питер пытались покончить с собой, когда их разлучили.

– Значит, если ты не сможешь излечить близнецов, к ним придется применить более радикальный подход? Разве это законно?

– В Комреке не всегда соблюдают букву закона. Питеру скажут, что таблетки и инъекции предназначены для лечения какого‑то другого заболевания.

– Прости, Дельфина, но это просто не может быть правильным.

– Ты не понимаешь всей мощи Внутреннего двора. Но именно поэтому я хочу добраться до корня проблемы близнецов, прежде чем будет предпринят такой радикальный шаг.

– А если не доберешься – что тогда? Пожизненное безбрачие в Комреке, навязанное химией?

– Боже, надеюсь, что нет! Они для этого слишком молоды. Я постараюсь изменить их, заново обозначив им моральные границы. Попробую заставить их забыть о том, что заставляет их чувствовать себя таким образом.

– Ты хочешь сказать, что устроишь им промывание мозгов? – Эш был ошеломлен.

– Это сложная вещь. Медицинский блок Комрека располагает методами лечения, позволяющими добиться точной, но неопасной потери памяти. Обнаружено, что из определенных участков мозга могут быть удалены особые белки, где хранятся воспоминания. Американцы, которые первыми представили данную теорию, назвали это «целевым стиранием памяти». В этой методике используются препараты, навсегда уничтожающие конкретные воспоминания. Конечно, я упростила объяснение, но это основной принцип. Консультирование и другие методы используются для поиска проблемных воспоминаний, чтобы можно было выбрать препараты для их искоренения. Хотя это относительно новая процедура, результаты здесь оказались положительными. Если ее применят к близнецам, они полностью забудут о своем пребывании здесь и, возможно, в конце концов, даже о потере своей биологической матери – или, по крайней мере, о своей привязанности к ней, – что я считаю корнем их проблем. Но, честно говоря, я не хочу, чтобы это произошло, Дэвид. Я хочу излечить их чисто психологически, сколько бы времени это ни потребовало.

Его отношение смягчилось: он видел, что для Петры и Питера, для всех своих пациентов она хочет только лучшего. Она представляла собой хорошую сторону ВД.

– Дельфина, – сказал он с искренней озабоченностью, – я понимаю, что мы говорили об этом раньше, но смогу ли я когда‑нибудь убедить тебя оставить Комрек?

У нее перехватило дыхание.

– Есть причины, по которым я должна остаться. Для начала, меня связывает обязательный договор с компанией «Мейсби и партнеры».

– Ни один такой договор не будет действительным в глазах закона. Они здесь творят вещи, которые, я уверен, являются незаконными.

Она слегка улыбнулась.

– Действителен договор или нет, наказание, если я его нарушу, будет суровым. Именно что суровым. Внутренний двор отнесется ко мне как к своего рода парии – нет, хуже: предательнице. Я никогда не смогу снова работать психологом. Кроме того, я обещала своему отцу. Мне ничего другого не оставалось. Он умирал и хотел, чтобы я была под защитой Внутреннего двора. Он заставил меня пообещать оставаться в Комреке ради безопасности, которую он мне предоставит.

Она выглядела такой смиренной, лежала на кровати так близко, что ему хотелось обнять ее и забрать у нее все тревоги. Вместо этого он сказал:

– Я все равно не понимаю, зачем тебе становиться пожизненной узницей Внутреннего двора.

– Но я же не узница. Могу путешествовать, куда захочется. Я весь мир могла бы объездить, не зная финансовых ограничений. Все, что требует от меня Комрек, это чтобы я всегда возвращалась и никогда не говорила о замке или Внутреннем дворе с внешним миром.

Теперь он определенно понял, что когда она говорила раньше обо всех замечательных новаторских работах, которыми занимались в медицинском блоке, то отчасти оправдывала свои действия перед самой собой. От этой мысли ему стало не по себе.

– Дэвид, пожалуйста, я не узница, – настаивала она. – Но если бы я все‑таки решилась уйти, они бы использовали все то же целевое стирание памяти, чтобы заставить меня забыть, что я вообще когда‑либо здесь была.

– Ты с этим согласилась? – спросил он, волнуясь за нее еще больше. – Такая точность, разумеется, невозможна.

– Тебя удивило бы, насколько продвинуты у нас медицинские технологии.

– И ты бы позволила им такое с тобой сотворить? – недоверчиво спросил он.

– Да, при необходимости. Я бы подождала, пока эту методику не отработают настолько, чтобы она даже стала рутинной, но, как я говорила, уже доказано, что она действует.

Ему в голову пришла одна мысль, но он не стал ее озвучивать. Вместо этого он сказал:

– Прежде ты говорила, что никогда не оставила бы Льюиса.

Она опустила взгляд, теребя матерчатый пояс своего халата.

– Я единственная, кто действительно о нем заботится. И он от меня очень сильно зависит. Я не могу оставить его одного.

– Но за ним есть кому ухаживать?

– Он доверяет только мне одной. Как только я сюда прибыла, между нами установилось родство. И у меня, конечно, есть другие пациенты, которые нуждаются в помощи.

Эш поморщился, передвинувшись на кровати.

– Дэвид, тебе все еще больно? Я могу прописать тебе болеутоляющее посильнее.

Он не стал говорить ей, что принял только две из восьми таблеток дигидрокодеина, которые всучил ему доктор Причард, а остальные шесть по‑прежнему оставались в серебристой фольгированной упаковке, сунутой в карман халата. Две таблетки притупили жалящую боль, но дозу он увеличит только в случае крайней необходимости.

Дельфина ласково провела рукой по его щеке, изучая царапины у него на лице.

– Бедный Дэвид, – тихо сказала она. – Но порезы быстро заживут, да и синяки со временем исчезнут. – Кончики ее пальцев задержались на давнем шраме на левой щеке. – Как это случилось?

Возможно, таблетки развязали ему язык, потому что он обнаружил, что рассказывает Дельфине кое‑что такое, о чем говорил только Кейт, когда эти раны были свежими. Сейчас что‑то заставило его поведать эту историю Дельфине, женщине, которую он полюбил так быстро, что все его чувства пришли в смятение.

Он рассказал ей о Джульетте, о том, как отец не смог спасти его старшую сестру и та утонула, а ее призрак вернулся и стал преследовать Дэвида, обвиняя его в том, что он толкнул ее в воду. Как это подвигло его стать парапсихологом в попытке доказать, что призраков не существует, но в итоге он лишь доказал, что духи умерших действительно существует и что у некоторых из них имеются злые умыслы. О том, как некая женщина – еще один призрак с сильной способностью к проявлению – наградила его коротким шрамом на щеке, когда он думал, что преследование окончилось.

Дельфина не задавала ему вопросов, а он гадал, разумно ли его признание. Не сочтет ли она теперь его сумасшедшим? Не было ли сострадание у нее в глазах просто принятием психолога самообмана пациента?

Тем не менее он продолжал рассказывать об Эдбруке. Как его заманили в эту старую усадьбу, где он в конечном счете обнаружил, что тамошние жители были призраками – призраками в союзе с его покойной сестрой, которая присоединилась к ним, чтобы продолжать его мучить. И как, несмотря на шарлатанов, наживающихся на тех, кто искренне верит в царство духов и паранормальные явления, он обнаружил новые доказательства того, что духи умерших реальны.

Эш решил не рассказывать Дельфине о призраках, которые бродили по деревушке Слит в Чилтернских холмах, где он потерял ту, кого полюбил, из‑за неземных сил, которые кое‑кто назвал бы злыми духами. Для этого было слишком рано. Требовалось, чтобы она полностью уверовала в него самого, прежде чем ожидать ее доверия ко всем его словам.

– Здесь по‑настоящему опасно, Дельфина, – мрачно сказал он, продолжая теребить отворот ее халата. – Вот почему я хочу выбраться из Комрека как можно быстрее. И почему хочу взять тебя с собой. И Льюиса тоже, если хочешь.

Она оцепенела.

– Ты же знаешь, что я не могу этого сделать. К тому же вход слишком хорошо охраняется.

– На мониторах в офисе Бэббиджа я видел разгрузочную площадку, – сказал он. – Машины доставки, должно быть, приходят и уходят все время. Этим путем мы могли бы выскользнуть незамеченными.

Она энергично помотала головой.

– Товарный въезд – самая охраняемая часть поместья, хотя с первого взгляда этого нипочем не заметишь. Охранники одеты в обычные рабочие комбинезоны, но оружие у них всегда под рукой. Разве ты не видел, как много там камер и шкафчиков? Этот въезд – самая контролируемая зона.

– Тогда как насчет береговой линии? Мы могли бы пройти по ней, пока не нашли бы безопасное место, прибрежную деревню или еще что‑нибудь, где есть телефон.

– Нет, Дэвид. – Она была непреклонна. – Ты же был сегодня утром на берегу. Видел, наверное, как трудно там ходить. Чем дальше идти, в любом направлении, скалы становятся круче, а лужи – больше; а в итоге ты упираешься в утесы, которые поднимаются прямо из моря. Кроме того, по обе оконечности стоят сторожевые башни.

Психолог безнадежно вздохнула.

– Это просто невозможно, Дэвид. Даже не думай об этом.

Он взял новый курс, игнорируя ее просьбы.

– Комрек – гнусное место, Дельфина. Ни в одном другом месте за всю жизнь я не чувствовал ничего подобного. Я считаю, что этот замок является эпицентром зла…

– Ох, Дэвид!

– Я не шучу, Дельфина, это более чем реально. Иногда в точке пересечения лей‑линий могут собираться оккультные силы, создавая там все виды хаоса. Ты сама видела, что здесь происходит. Полтергейст в кабинете на первом этаже до моего приезда, неожиданно падающий лифт, странное убийство Дугласа Хойла. Боже мой, а все эти личинки и мухи буквально вчера вечером. И все остальное, из‑за чего я сюда и приехал.

Он остановился, чтобы перевести дух, а когда заговорил снова, голос у него был тихим и спокойным.

– Помнишь, как самолет, на котором мы сюда прилетели, вдруг потерял всю энергию, как его едва не утащило вниз, как раз когда он пролетал над Комреком? Ты же понимаешь, что здесь происходит? И еще дикие кошки, пришедшие на юг с северных нагорий. И я уверен, – добавил он напоследок, – что ты чувствуешь гнетущую атмосферу снаружи. Воздух словно бы полон какой‑то статики. – Чтобы проиллюстрировать этот момент, он поместил распрямленную ладонь примерно в дюйме у нее над головой; и пряди ее волос вдруг встали дыбом, как будто ее ударило током. Она молчала. Он был прав. Но уйти – даже если бы они посмели – было невозможно.

– Если ты так сильно это чувствуешь, – сказала она невероятно печально, так, что Эш сразу понял: в этом споре он проиграет, – то тебе надо идти одному, Дэвид. Уходи один, у тебя будет хоть какой‑то шанс.

Изо всех сил стараясь оставаться терпеливым, он сказал:

– Дельфина, в Комреке происходят странные вещи, и скоро они станут еще более странными и страшными. Никогда в жизни я не был ни в чем так сильно уверен. Это… это зло распространяется здесь среди людей. Это как инфекция, которая передается от одного к другому. Почему тот человек, Лукович, пытался убить меня прошлой ночью? Я не знал его, а он не знал меня. И почему я отреагировал с такой нехарактерной жестокостью? А как я поступил с медсестрой Кранц? Постепенно мы все инфицируемся, Дельфина. Скоро мы никому не сможем доверять. Ты этого хочешь дождаться?

Он с грустной мольбой посмотрел на нее, но она выдержала его взгляд.

– Дэвид, – взмолилась она, – я не могу оставить Льюиса на произвол судьбы, мало ли что случится. Пожалуйста, уходи. Не беспокойся обо мне – или о Льюисе, я о нем позабочусь, – но ты должен идти. У тебя будет больше шансов, если будешь действовать сам по себе.

В глазах у нее стали собираться слезы, и он притянул ее к себе и продел руку в распахнутый халат, чтобы ощутить изгиб ее спины.

– Дэвид, пожалуйста, – сказала Дельфина, и он понял, что это не отказ, а нечто противоположное, притом сказанное всерьез. Он видел, что она хочет его так же сильно, как он хотел ее.

* * *

Когда их любовный акт завершился, он вспомнил нечто, о чем говорила Дельфина и что с тех пор ныло у него в сознании. Если руководители ВД не позволят Дельфине уйти, не стерев ее воспоминаний, то они, конечно, никогда не позволят уйти и ему со всеми теми знаниями, которыми он теперь обладает.

Или же они с самого начала рассчитывали, что он вообще никогда не покинет замок Комрек?

Дата добавления: 2015-08-20