Глава 31. – Вы знаете, Лукан в нашей стране стал своего рода легендой

– Вы знаете, Лукан в нашей стране стал своего рода легендой, – сказал Эш Дельфине, когда они уселись на скамейку с видом на море.

Тени удлинялись по мере того, как солнце опускалось за горизонт. С каждой минутой становилось все холоднее, но никто из них не хотел уйти с променада. Эш находил затруднительным поверить инсинуациям Лукана касательно Дельфины и Кранц; кроме того, он слишком высоко ценил общество психолога, чтобы оборвать разговор с нею прямо сейчас.

– Да, я знаю эту историю. Мне рассказали о ней, как только я сюда приехала. Помимо сеансов со мной, он проходит гипнотерапию у доктора Сингха. Доктор Сингх – это наш психиатр, вы с ним уже встречались?

Эш помотал головой.

– Пока нет. Полагаю, вы знаете, что Лукан не принимает все свои лекарства?

Улыбнувшись, она слегка кивнула.

– Да, знаем. Но он все равно получает их достаточно, чтобы оставаться пассивным.

– Пассивным? – Он не мог сказать, что шокирован, – за обедом главный врач Комрека, этот щеголь – доктор Вернон Причард, перечислил ему различные седативные средства, которые назначали здесь клиентам, но тот факт, что местные обитатели были, по сути, заключенными, только что подтвердил сам Лукан. Вот почему Дельфина иногда не смотрела на него прямо, но отводила взгляд в сторону. Ей не по себе от обмана. Потом до него дошло, почему ей так хочется рассказывать ему о достойной работе, осуществляемой в больничном блоке, – возможно, чтобы облегчить свою вину и доказать собственную ценность.

Почти сорок лет после своего преступления лорд Лукан скрывался от полиции, которая, предположительно, продолжала его поиски. Потом был Дуглас Хойл, финансист, ложными посулами выманивший у тысяч людей их с трудом заработанные сбережения и расхитивший собственную компанию. И этот извращенец, архиепископ Карсли, склонный к половым приставаниям к детям.

Он увидел Дельфину Уайетт в новом свете, и вдруг, как будто читая его мысли, она не только отвела от него глаза, но и вообще отвернулась.

Эш, однако, не собирался позволить произойти чему‑то подобному. Осторожно коснувшись ладонью ее щеки, он повернул к себе ее лицо. Под лучами заходящего солнца кожа у нее сияла почти золотистым светом, а глаза – на сей раз не избегавшие его взгляда – были не только темными и блестящими, но и немного испуганными. Таков был таинственный союз между ними – который, как он теперь понял, они оба почувствовали с первого взгляда, – она знала, о чем он думает, и ей было за это стыдно, но и отчаянно хотелось, чтобы он ее не осуждал.

– Я знала, что мой отец был сотрудником Внутреннего двора, – начала она, меж тем как на глаза у нее наворачивались слезы, отражавшие солнце и блестевшие, как огоньки, – хотя и не в полной мере, знала лишь, что он был полезен ему определенным образом, чего, честно говоря, я никогда не понимала. Когда он узнал, что умирает от рака, то захотел, чтобы я была в безопасности, но его обескровила его вторая жена, моя мачеха, которой я не видела с его похорон. Я уже получила медицинскую степень, так что перед смертью он договорился с Внутренним двором, чтобы они взяли на себя оплату моей дальнейшей учебы как психиатра. Я очень многим обязана организации, то есть не только в финансовом плане, но и в отношении их щедрости ко мне вообще. Эта работа, например. Едва получив степень магистра, я присоединилась здесь к Сунилу – доктору Сингху, – и с тех пор мы работаем вместе, практически как одна команда, хотя, конечно, старший партнер – это он.

Эш понял это так, что ее чуть ли не специально готовили к работе в тайной организации. Он гадал, насколько далеко простирается ее лояльность по отношению к Внутреннему двору. Одинокая слеза сорвалась и побежала по ее щеке, оставляя за собой сверкающий след.

Когда она продолжила, Эш придвинулся еще ближе.

– Сначала я была счастлива, хотя очень скучала по отцу. Я действительно думала, что здесь располагается мирное убежище для тех, кто в нем нуждается, и чрезвычайно гордилась, что работаю в больничном блоке, который гораздо более продвинут, чем большинство других британских больниц, но постепенно пришла к выводу, что все здесь иначе, чем кажется. Клиенты, гости, обитатели, все они привыкли к богатству и роскоши, но никто из них не может уехать отсюда, если мы не сможем помочь им забыть свое прошлое и быть уверенными, что их не узнают во внешнем мире.

– А как насчет молодежи, вроде близнецов, Петры и Питера? Не могут же они провести остаток своей жизни, сидя здесь взаперти?

– И не проведут. Их излечат – от всех их зависимостей. Затем часть их памяти будет стерта, и им дадут совершенно новые личности. Мы можем это сделать, нам такое уже удавалось.

– Знаете ли вы, что Петра привезла с собой наркотики?

Дельфина встревоженно подняла голову.

– Эти ее ингаляторы от астмы. Я уверен, что в них содержится кокаин, может быть, даже кристаллический метамфетамин[33].

– Я не знала. – Голос у нее был разочарованным, опечаленным.

– А как вы могли? Наркоманы, они хитрые. Но для реабилитации надо пройти долгий путь.

– Это только часть всей программы. Я не могу рассказать вам большего.

– Конечно, Дельфина, я понимаю. Но что насчет вас? Вы же не может провести здесь всю оставшуюся жизнь.

Она промокнула глаза крошечным платком с кружевной каймой.

– Я и не собираюсь, – сказала она. – Когда накоплю достаточно денег, уйду и открою другую практику, возможно, за рубежом.

– А вам позволят это сделать, вас отпустят?

Она слабо улыбнулась.

– Я уверена, что вы подписали контракт, прежде чем приехали сюда. Ну и я сделала то же самое, когда сюда поступала, и это необратимо. Любой гражданский иск, который они подадут на меня, испортит мне репутацию как психолога, а заодно и разорит. Мне разъяснили, что произойдет, если они не захотят меня отпускать.

– Звучит зловеще.

– Ну, они облекли это в такие выражения, которые кажутся вполне разумными. Но не думаю, что у меня будут проблемы через два или три года, после того как я докажу свою лояльность.

Я бы на это не рассчитывал, подумал Эш. Все, с чем он до сих пор сталкивался в Комреке, по мере того как узнавал о нем больше, – об охранниках и электрифицированных ограждениях, чтобы никого не впускать, а также не выпускать, – говорило ему о том, что власть ВД и здешние ограничения по‑настоящему огромны. И, наверное, не подлежат обсуждению. Внезапно он почувствовал непреодолимый страх за нее – и за себя. Казалось, его предостерегали его латентные экстрасенсорные способности.

Удивив даже самого себя, он подался вперед и поцеловал ее во влажную щеку. На мгновение она напряглась, и Эш вспомнил теорию Лукана о сексуальности Дельфины. Но в глубине души Эш знал, что она чувствовует то же самое, что и он. Он никогда ни в чем не был настолько уверен раньше, несмотря на свою склонность к скептицизму.

А потом она стала мягче и прильнула губами к его губам. Поцелуй был не страстным, но нежным, однако он послужил передаче между ними таких чувств, что Эша едва не захлестнули сбивающие с толку эмоции. Учитывая, что они познакомились только этим утром, пусть даже сообща столкнулись с угрозой смерти – вероятно, одним из самых интимных переживаний, которое возможно испытать вдвоем, – их внезапная взаимность была почти мистической. Эш слегка отодвинулся, вспомнив о своем страхе оказаться слишком близко к другой женщине, но решения теперь принимал уже не он. Его рука скользнула ей на плечи, и он не мог противостоять ее объятиям.

Они снова поцеловались, и на этот раз страсть практически захлестнула их. Он отведал ее сладость, и если человек может потеряться перед привлекательностью другого, то сейчас именно это и случилось. Уже стемнело, солнце исчезло с горизонта, и он вспомнил об одном неудобстве – о приближающейся встрече с сэром Виктором Хельстремом. Осторожно подняв руку, он взглянул на часы.

– Дельфина… – начал он приглушенным голосом.

Она чуть отодвинулась, и во взгляде, которым она на него смотрела, смешивались радость и ожидание.

– У меня встреча с Хельстремом, – сказал он, слегка задыхаясь. – Мне очень жаль, в самом деле, мне очень жаль, но я уже опаздываю.

Она опустила глаза.

– Все в порядке, – сказала она. – Понимаю, тебе надо заниматься своей работой.

Она снова всмотрелась в его лицо, ища… чего? – спросил он себя. Потом понял: ободрения. Она была одна на свете. И теперь работала в этом странном месте, в замке, который служил и тюрьмой, и убежищем. Были ли у нее хотя бы близкие друзья в этом огромном заведении? Ее пациенты не могли считаться таковыми, но как насчет Кранц? Он запретил себе думать в этом направлении. Что такой человек, как Лукан, мог знать об отношениях, человек, убивший няню своих детей в припадке похотливой ярости? Пациент, вымаравший длинные отрезки своей жизни, так что теперь даже не знает, сколько лет пронеслось с тех пор, как его сюда поместили? Запертый здесь все эти годы, как мог он вот так просто судить о чужой жизни?

– Мне надо было быть у Хельстрема десять минут назад. Надеюсь, он не строг по части пунктуальности. – Эш вспомнил, какую выволочку устроил Хельстрем Дерриману за утреннее опоздание.

– Боюсь, так и есть. – Дельфина положила руку на плечо Эшу, но не затем, чтобы удержать его на месте. – Тебе лучше поторопиться.

Он улыбнулся ее беспокойству.

– Как я понимаю, он довольно задирист.

– Бывает. С другой стороны, он может быть и обаятельным. Все зависит от его настроения. И от того, кто перед ним.

Эша разобрало любопытство.

– Он говорит с легким акцентом, который я не вполне могу разобрать.

– Он – уроженец Южной Африки. Уехал оттуда много лет назад.

– Ну, конечно, – сказал Эш, словно все понял. Предки Хельстрема, скорее всего, приехали из Голландии, и, когда в 1994 году Южная Африка присоединилась к Содружеству, он, очевидно, получил право на дворянское звание. Правда, за что? – подумал он. – Он может быть довольно неприятным, – заметил Эш.

– Вот такой он. Но ты иди, Дэвид, я не хочу, чтобы из‑за меня у тебя были неприятности.

Эш коротко рассмеялся.

– Думаю, что смогу справиться с сэром Виктором. Хотя мне нужно получить доступ в одно место. Бэббидж и Дерриман высказались категорически против.

Теперь была ее очередь посмотреть на него с любопытством.

– Мне надо попасть на самый нижний этаж. В частности, мне нужно осмотреть комнату или коридор прямо под люксом, который занимал Дуглас Хойл, прежде чем его убили.

Она забеспокоилась.

– Это действительно запретная территория, даже для меня.

Он нахмурился.

– Ты не знаешь, что там внизу?

– Знаю, – сказала она, потом покачала головой, и ее распущенные черные волосы рассыпались по одной щеке. – Но даже меня не допускают на этот этаж. Пациентов доставляют ко мне по необходимости.

Эш на мгновение задумался.

– Я почувствовал, что в палату Хойла поднимается какая‑то враждебная сила. Она была настолько мощной, что выбросила меня из двери.

– Дэвид!

– Все в порядке, такое иногда случается из‑за накопления психической энергии. Я думаю, что там под землей может быть своего рода экстрасенсорный эпицентр.

– Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

– Наверное, это можно объяснить, только сказав, что это встреча сильных психических энергий, притянутых в одну область, где пересекаются или соединяются лей‑линии[34], и сила становится настолько велика, что прорывается через естественные барьеры. Иногда это называют теллурическим энергетическим полем – земной энергией, если угодно, – конвергенцией лей‑линий, которые могут расходиться от своего центра. Полагаю, что такой центр находится в нижних областях самого замка или в скале под ним.

– Хельстрем не пустит тебя туда. Раньше там были темницы, и, насколько я знаю, дверь на лестницу всегда заперта. Доступ туда разрешается лишь немногим.

– Звучит все более интригующе.

– У меня есть другая идея, которая могла бы тебе помочь. С берега под скалы уходят пещеры, и в конце одной из них имеется проход, который, по‑моему, использовали для доступа в подвалы Комрека. Мне говорили, что много веков назад контрабандисты доставляли через него свои товары, но я не знаю, правда ли это. Если хочешь, я договорюсь с каким‑нибудь лесничим, чтобы завтра он провел тебя вдоль береговой линии и, возможно, в одну или две пещеры. Самую большую явно надо исследовать. При отливе ее легко видно, и там есть грубая деревянная лестница, которая зигзагами, в несколько этапов, спускается к берегу. Трудное путешествие, особенно обратно, но однажды я его проделала. И сэр Виктор предупредил меня никогда не пытаться его повторить. Приливы коварны, сказал он мне, и море входит прямо в пещеры.

– Дельфина, ты не представляешь, насколько это может быть важно. – Он улыбнулся ей, и она ответила ему, хотя и нервной, но улыбкой. Он снова притянул ее к себе, и она не противилась. Он чуть не выругался. – Слушай, я действительно опаздываю на встречу с Хельстремом… Ничего, если я?.. – Эш указал на свою записную книжку и наплечную сумку. Он положил одну в другую, а ручку убрал в один из нагрудных карманов своей полевой куртки.

– Дэвид?

Застыв и вопросительно подняв брови, он посмотрел прямо на нее.

– Я увижу тебя позже? – тихо спросила она. – Может, за ужином?

Он снова выругался про себя.

– Боюсь, ужин для меня исключается. Мне надо обследовать остальную часть замка. Пока я осмотрел только нижнюю половину, а мне необходимо осмотреть гораздо больше, прежде чем начать установку оборудования.

Теперь глаза у нее заволокло тревожной дымкой.

– Есть комнаты, в которые тебе не позволят войти. Апартаменты лорда Шоукрофта‑Дракера, например.

– Сначала проверю, что скажет Хельстрем. Он не может закрывать передо мной слишком многие помещения, иначе я не смогу выполнить свою работу.

– Позволь мне помочь тебе. – Это было почти мольбой, и он улыбнулся. Он хотел сказать, да, но знал, что это было бы неправильно: иногда ему приходилось работать в одиночку, чтобы призвать свои «чувства», «ощущения», но если присутствовал кто‑то еще, это не всегда происходило. Объяснять было бессмысленно: кто не имел опыта «общения» с подобными явлениями, не поймет.

– Спасибо за предложение, – сказал он, – но обычно я лучше всего работаю в одиночку. Кроме того, эта работа может быть связана с холодом, неудобствами и даже с грязью, она не для тебя.

Если Дельфина и обиделась, то хорошо это скрыла.

– Вполне вероятно, что я всю ночь, если найду нужное место, буду караулить.

– Но только будь осторожен.

– С чем? С призраками? Они не могут причинить вред живому человеку. – Это было ложью – духи могут навредить многими способами, – но он не был готов сказать об этом Дельфине: та и так выглядела достаточно обеспокоенной.

– Хорошо, Дэвид, пожалуйста, просто остерегайся.

Боже, ему хотелось снова поцеловать ее, на этот раз с еще большей страстью, но не было времени. Он встал и перекинул ремень сумки через плечо.

– Увидимся позже, – сказал он, неохотно удаляясь.

Он повернул голову только однажды, когда дошел до конца променада, и увидел ее профиль, она по‑прежнему сидела на скамейке, сложив руки на коленях, и смотрела на закат. Его чувства к ней были внезапны и неуместны. Но противостоять им было невозможно.

Дата добавления: 2015-08-20