Вход свободен

Главный калибр крейсеров и эсминцев пятнадцать минут вел шквальный огонь по причалам, железнодорожной станции, по прилегающим к гавани береговым сооружениям. Сверкали молниями яркие вспышки на концах орудийных стволов, грохотали залпы, им вторили далекие глухие взрывы снарядов.

Как известно, Керченско-Феодосийская операция неоднократно была предметом обсуждения среди офицеров флота и военных историков. И не раз возникал при этом такой вопрос: нельзя ли было высаживать десант без артиллерийской подготовки? Дескать, огнем своих орудий мы устроили побудку ничего не подозревавшему противнику, предупредили его о своем приходе к Феодосии и тем усложнили выполнение боевой задачи.

Вопрос не простой, как может показаться на первый взгляд. На него не дашь однозначного ответа.

В директиве командующего флотом, которой мы руководствовались при подготовке операции, недвусмысленно говорилось, что для обеспечения успеха необходимы решительное подавление сопротивления неприятеля артиллерийским огнем всех кораблей и стремительный захват причального фронта Феодосийского порта специальными штурмовыми партиями. Нам полагалось в точности следовать указаниям директивы, да и, признаться, этот пункт не вызывал никаких сомнений. Обработка артогнем плацдарма высадки десанта не только не противоречила тактическим взглядам того времени, но и полностью согласовывалась с ними.

Поэтому в моем решении на высадку десанта предусматривался обстрел порта двумя крейсерами и тремя [90] эсминцами. Решение утверждалось Военным советом флота, и вопрос об артподготовке там даже не дебатировался.

Когда наш отряд подошел к Феодосии, меня тоже не терзали сомнения насчет того, надо или не надо проводить артиллерийскую подготовку. Да и было бы, наверное, пагубно предаваться сомнениям, раз дело уже началось. Более того, когда корабельные пушки заговорили своим могучим голосом, разорвав ночную тишину над Феодосийским рейдом, это воодушевляюще подействовало на всех десантников. Зато во вражеском гарнизоне Феодосии внезапная артиллерийская канонада вызвала переполох. С наших кораблей было видно, как гитлеровцы, выскакивая из домов, метались по улицам и переулкам в поисках какого-нибудь укрытия.

Наконец, самое главное. Под прикрытием огня крейсеров и эсминцев наши сторожевые катера с бойцами штурмового отряда незамеченными подошли к входу в гавань и без потерь прорвались в порт: противник огня по ним не вел — все его внимание было сосредоточено на крейсерах и эсминцах. А ведь нам было очень важно, чтобы катера проскочили в порт беспрепятственно.

Так что, по моему мнению, многое говорит в пользу артподготовки. Но видимо, не следует совершенно исключать и другое решение — высадку десанта без артподготовки. Вполне возможно, что и без нее мы достигли бы своих целей.

Но вернемся к событиям той ночи. Держась неосвещаемой прибрежной полосы, катера с приглушенными моторами подошли к входу в гавань как раз в тот момент, когда корабли заканчивали огневой налет. Здесь моряки могли лично убедиться, что между защитным молом и бочкой бонового заграждения действительно существовал проход.

С последним залпом артподготовки, в 4 часа 03 минуты, я отдал по радио приказ капитан-лейтенанту Иванову: «Катерам следовать в порт».

Первым ворвался туда, как и было заранее обусловлено, катер «СКА-0131» под командованием старшего лейтенанта А. Д. Кокарева. Ему надлежало высадить штурмовую группу из 28 человек на Защитный мол. Бойцы с ходу начали прыгать на мол с палубы катера. В короткой схватке они перебили прислугу двух фашистских [91] противотанковых орудий и, продвигаясь дальше, захватили весь мол.

Катер «МО-013», на котором находился капитан-лейтенант Иванов, шел вторым. На полном ходу он пролетел мимо причалов, поливая их пулеметным огнем и стреляя из 45-миллиметровой пушки. Идущие следом катера высаживали на причалы штурмовые группы. Всюду завязывались схватки с гитлеровцами, спешившими занять противодесантную оборону.

Многое говорило за то, что враг не ожидал нашего появления под Феодосией. У входа в базу отсутствовали дозоры, причалы охранялись весьма слабо. Однако, опомнившись, немцы стали бросать в порт все новые подразделения и вводить в действие все большее количество огневых средств. Так что с каждой минутой сдерживать натиск неприятеля становилось труднее. Но моряки славного штурмового отряда и сторожевых катеров дрались геройски.

Подвигов в эти минуты было совершено немало. Смертью храбрых пал военком отряда высадочных средств старший политрук Ваинтос Иванович Еремеев. В свое время он служил на крейсере «Красный Кавказ», возглавлял там комсомольскую организацию, а потом перешел в политотдел эскадры старшим инструктором по комсомолу. Его знали и любили на кораблях как душевного и смелого политработника.

В отряде высадочных средств Еремеев быстро нашел общий язык и с командирами и с краснофлотцами. После того как катера ворвались в Феодосийский порт и бой закипел на причалах, старший политрук, переходя с катера на катер, ободрял моряков, показывал им пример бесстрашия. Когда гитлеровцы открыли огонь по катерам из каменного здания на территории порта, Еремеев собрал группу краснофлотцев и повел их в атаку. Моряки выбили фашистов из дома, но сам военком отряда геройски погиб.

Смело и решительно действовали также капитан-лейтенант Иванов, старший лейтенант Айдинов, политрук Пономарев. Задача им выпала нелегкая, но в трудной обстановке никто из них не растерялся. Они сделали все, чтобы выполнить боевой приказ.

Высадив на причалы штурмовые группы и поддержав их огнем катеров, Иванов начал по-хозяйски осматриваться [92] и распоряжаться в порту. Он определил, куда могут подойти эсминцы, затем направил катер к боновым воротам. Они, как это ни странно, оказались открытыми (еще одно доказательство, что враг не ждал десанта). Тем временем высаженные вместе со штурмовым отрядом гидрографические партии обследовали подходы к причалам, выставили, где надо, ориентировочные огни. Теперь порт мог принять крупные корабли. И капитан-лейтенант приказал дать сигнал флагману: «Вход свободен».

Мы ждали этого сигнала на мостике «Красного Кавказа» всего лишь восемь минут. Но какими они показались долгими!

Теперь приказ на прорыв получили эсминцы. В порт действительно пришлось прорываться под сильным артиллерийским огнем: били вражеские батареи с мыса Ильи, с горы Лысой и еще из каких-то других мест.

Над эсминцами, начавшими движение к боновым воротам, вспыхивали осветительные снаряды. Головным шел «Шаумян», за ним — «Незаможник» и «Железняков». Замыкал строй тральщик «Щит».

«Красный Кавказ» и «Красный Крым» открыли огонь по немецким батареям, стараясь помочь эсминцам, чьи пушки тоже били по неприятельским огневым точкам. Грохот канонады все нарастал.

Командир «Шаумяна» капитан-лейтенант С. И. Федоров направил корабль к одному из причалов, смело и расчетливо ошвартовался, матросы быстро подали сходни. Десантники побежали на бетонную стенку. По неподвижному кораблю пристрелялась фашистская батарея. Снарядом сбило грот-мачту. Палуба окрасилась кровью моряков. Немало выдержки потребовалось командиру, чтобы не поддаться естественному желанию отдать швартовы и вывести корабль из-под обстрела. Надо было ждать, пока все десантники сойдут на берег.

В сложном положении оказался и «Незаможник». Уже в гавани по нему пристрелялась батарея противника. Стараясь избежать попаданий снарядов, командир эсминца капитан-лейтенант П. А. Бобровников стал маневрировать на больших ходах. А условия были стесненные. И корабль врезался носом в причал. Вряд ли кто-нибудь осмелится винить за это командира. В той обстановке происходило много непредвиденного.

Но, как говорится, нет худа без добра. Эта слишком [93] «плотная» швартовка позволила эсминцу сразу же начать высадку десантников и довольно быстро закончить ее. «Незаможник» затем благополучно вышел из гавани, и его пришлось отправить в Новороссийск для ремонта.

Прорвался к причалу «Железняков», а вслед за ним и тральщик «Щит», который тоже попал в сложный переплет.

«Щит» не сразу нашел свободное место у причалов — они уже были заняты эсминцами. Наконец при свете ракеты командир тральщика капитан-лейтенант В. М. Гернгросс облюбовал удобный для швартовки участок бетонной стенки. В это время снаряд ударил в ходовой мостик, разбил все приборы и устройства, с помощью которых управляется корабль. Многие моряки упали, сраженные осколками. Сам Гернгросс был контужен.

Вскоре, однако, он пришел в себя и попытался подчинить себе неуправляемый корабль. Для этого пришлось спуститься на палубу и голосом отдавать команды об изменении хода в машинное отделение. Затем моряки ввели в действие ручное управление рулем, потушили пожар, занявшийся на полубаке. Тральщик смог ошвартоваться и начать высадку десанта, причем его 100-миллиметровая носовая пушка непрерывно стреляла по огневым точкам врага. Аварийная партия в это время заделывала пробоины в бортах тральщика. Тут очень расторопно действовали старшина 2-й статьи Хвалеев и краснофлотец Кондратьев. В те минуты в наиболее опасных местах видели комиссара корабля старшего политрука Савощенко. Военфельдшер Применко на палубе, прямо под пулями и осколками, оказывал помощь раненым.

Высадив десантников, тральщик направился к борту крейсера «Красный Крым», который бросил якорь на рейде. Сюда же, выполнив первую часть задачи, пошли и катера капитан-лейтенанта Иванова. На этих кораблях и на барказах крейсер начал переправлять на берег бойцов десанта.

События развивались настолько стремительно, что весьма трудно было держать их под контролем. На «Красном Кавказе» я курсировал между мостиком и радиорубкой, едва успевая принимать донесения и отдавать распоряжения.

С мостика в свете ракет, прожекторов и вспышек орудийных выстрелов была хорошо видна панорама боя. Противник [94] все больше сосредоточивал огонь по бухте и причалам. Били пушки, минометы, пулеметы. Корабли отвечали. Расчеты наших орудий получили приказ — стрелять самостоятельно прямой наводкой по огневым точкам врага. В такой обстановке это было наиболее правильное решение. Командиры орудий хорошо ориентировались в ночном бою, засекали цели по вспышкам выстрелов и посылали туда снаряды. Отдельных выстрелов уже нельзя было различить. Стоял сплошной гул.

Под эту грозную музыку «Красный Кавказ», на борту которого находились чуть ли не две тысячи десантников, начал швартоваться к Широкому молу. Вариант швартовки мы детально обсудили с Андреевым и командиром крейсера Гущиным еще в Новороссийске. Решили подойти к внешней стенке мола левым бортом и, что называется, с ходу завести швартовы.

Первый заход к молу оказался неудачным. Маневру помешал усилившийся к тому времени до шести баллов юго-западный ветер. При таком ветре к молу надо было подходить более решительно, на хорошей скорости. А Гущин явно поосторожничал.

Ну что же, еще есть время исправить ошибку, хотя каждая минута промедления обходится очень дорого. Вражеские снаряды и мины падают рядом, осколки стегают по борту и надстройкам, появляются убитые и раненые.

Дав задний ход, Гущин повторяет маневр. Теперь крейсер несколько быстрее приближается к молу. Вот уже спущен барказ с матросами швартовной команды. Им подан стальной швартов. С трудом выгребая, барказ двигается к молу. Но далековато, далековато от него корабль. Ветер большой силы начинает опять относить нос крейсера. Швартов завести не удается.

Еще после первого неудачного подхода Гущин просил разрешения у капитана 1 ранга Андреева швартоваться по другому варианту: ввести крейсер во внутренний бассейн порта, там отдать носовой якорь, а потом, работая машинами и шпилем, подтягивать к молу уже не левый, а правый борт крейсера. У Андреева этот вариант не вызвал одобрения: слишком сложен, требует много времени. Но после того как сорвалась и вторая попытка подойти к молу левым бортом, Владимир Александрович сдался. [95]

— Швартуйтесь по своему варианту, только быстрее! — сказал он Гущину.

Крейсер опять стал отрабатывать задний ход, чтобы начать новый маневр.

Я захожу в штурманскую рубку и пишу первое донесение командующему флотом в Севастополь и начальнику штаба флота в Новороссийск: «Десант катеров-охотников, двух тральщиков высажен; эскадренные миноносцы, крейсера продолжают высадку».

Дата добавления: 2015-08-20