Сплошной криминал

Аверин Владимир

Тетрадь за космические деньги

ГЛАВА I

СПЛОШНОЙ КРИМИНАЛ

Эх, зря я выехал на большую дорогу. Заметут меня здесь гаишники, стопроцентно повяжут», — думал Вадик Ситников, катясь на своем мопеде по московскому шоссе.

Был обычный будний день, один из дней летних каникул, который, наверное, бесследно исчез бы из памяти Ситникова, не случись нечто необыкновенное. Но это произошло немного позже, а сейчас он ехал вдоль бордюра, с каждой Секундой приближаясь к наземному пешеходному переходу, не ведая, что его ждет.

По прямому широкому шоссе в это время дня машины текли сплошным блестящим потоком, вдоль которого люди спешили по тротуарам на работу. Завидев желтый сигнал светофора, Вадик собрался притормозить, и в этот момент чуть не сбил девочку-подростка, которая внезапно выбежала из боковой улицы на проезжую часть прямо навстречу Вадику. Привстав, он резко ударил ногой по педали тормоза, одновременно нажав передний «ручник» с такой силой, что оба колеса мгновенно остановились, прочертив протекторами короткую черную полосу на асфальте. Ему показалось, что сердце на пару секунд остановилось, перестало биться от страха.

Тебе что, жить надоело?! Лень до светофора дойти?! — крикнул он со злостью, приподняв дымчатое пластиковое забрало своего шлема. Впрочем, он не столько на девчонку рассердился, сколько устыдился своего испуга. Хотя было от чего разозлиться — с какой стати она бросается под колеса его скутера?!

Помоги мне! — попросила незнакомка и, не спрашивая разрешения, села на заднее сиденье мопеда.

Вадик оглянулся и увидел за своим плечом продолговатое, бледное от испуга лицо с расширенными зрачками.

Глазам своим не верю! Ты чего уселась на мой мопед?! Это тебе не такси! — возмутился он.

Пожалуйста, помоги! За мной гонится какой—то мужик в иномарке! Увези меня отсюда! Быстрей!

Только теперь Вадик увидел серебристый «Форд» старой модели, ехавший по боковой улице к шоссе. Иномарка двигалась медленно, поэтому Ситников догадался, что водитель высматривает кого—то среди пешеходов, точно хищник жертву.

Быстрее, прошу тебя! — взмолилась девочка, оглянувшись и тоже увидев приближающийся «Форд» с густо тонированными стеклами, скрывающими тех, кто находился в салоне.

На светофоре загорелся зеленый. Сзади послышались гудки клаксонов — это нетерпеливые водители сигналили Вадику, который, остановившись, загородил первый правый ряд. Автомобильные гудки привлекли внимание водителя «Форда», и в следующее мгновение он поддал газа и попытался выехать из боковой улицы на шоссе, пренебрегая правилами дорожного движения.

Времени на раздумья не оставалось. Вадик опустил забрало шлема, оттолкнулся ногами от земли и крутанул рукоятку газа — затарахтел мотор, и мопед помчался по шоссе' постепенно набирая обороты.

Держись, подруга, а то свалишься! — чуть повернув голову, крикнул он своей пассажирке и сразу почувствовал, как она вцепилась сзади в его брючный ремень. — Это не мопед, это «УРС» — управляемый реактивный снаряд! Я сам двигатель перебирал, теперь у агрегата движок форсированный! Это он только с виду такой лажовый, а на самом деле это торпеда! Не бойся, мы уйдем от «Форда»! Тебя ведь подержанный серебристый «Форд» преследует, я правильно понял?!

Правильно!

Я его сделаю! — крикнул Вадик, чувствуя, как тугой поток ветра бьет в пластиковый щиток шлема. Вытянув шею, он выглянул из—за плеча и посмотрел на убегающую дорогу — серебристый «Форд» мчался следом, нарушая правила, одну за другой обгоняя машины.

Вадик пристроился в хвост красных «Жигулей» и поехал прямо по шоссе, никуда не сворачивая. Серебристый «Форд» постепенно приближался.

Как тебя зовут? — чуть повернув голову, спросил Вадик.

Незнакомка ответила, но встречный ветер унес часть фразы, поэтому Вадик расслышал только два слова: «Майя... Рижская...»

Держись за меня крепче, Майя! Сейчас потрясет!

Вадик знал этот район как свои пять пальцев. Когда впереди за кварталом жилых домов показались деревья лесопарковой зоны, а слева не было машин, Ситников крепче сжал руль и плавным уверенным движением повернул до упора рукоятку газа, выжав из мопеда все, что мог. Стрелка спидометра поползла вправо и задрожала у края шкалы, возле отметки сто километров в час. Вадик объехал красные «Жигули», положил мопед в левый вираж, пересек встречную полосу и свернул на узкую тропинку парка, над которой пещерным сводом сомкнулись деревья.

Протоптанная между кустами дорожка была настолько узкой, что по ней с трудом мог проехать мопед или мотоцикл, но никак не широкий «Форд». Оглянувшись и удостоверившись, что погоня отстала, Вадик сбавил скорость. Мопед, урча мотором, осторожно продвигался по узкой тропе, тяжело оседая на выбоинах, натыкаясь на корни деревьев и кочки, скрытые под травой. Вадик с трудом удерживал руль своего скутера, пляшущего на неровностях тропинки, и, чтобы сохранить равновесие, то и дело отталкивался от земли рифлеными подошвами ботинок.

Осторожно, тут ветки! Береги лицо! — крикнул он Майе, а сам пригнулся к бензобаку и втянул голову в плечи, сбивая локтями листья с тугих ветвей кустарника.

Впереди показался просвет. Вадик выехал из лесопарковой зоны на проспект, снова прибавил газа и через несколько минут остановил мопед возле своего подъезда. Ситников ударом каблука опустил стальную скобу—упор, затем расстегнул ремешок под подбородком, снял шлем и, оглянувшись, посмотрел на Майю, как герой—космонавт, благополучно завершивший опасный полет.

Она плакали, правда, беззвучно, но слезы ручьем текли по ее лицу. Вадик совсем растерялся.

В чем дело? Мы ведь ушли от погони. Почему ты ревешь?

Майя не ответила, она продолжала беззвучно рыдать, вытирая слезы носовым платком.

Слушай, подруга, человек я хладнокровный и не слишком мягкий, но на слезы спокойно смотреть не могу. Объясни, в чем дело?

Майя повернулась к Вадику правым боком и показала то, что осталось от рукава ее блузки — рваный лоскут шелковой материи, свисающий с плеча.

Я же тебя предупреждал: осторожно, ветки! Скажи спасибо, что руку не поранила.

Что мне теперь делать? Как я пойду по улице в таком виде?

Надо зашить рукав, и все дела. Пойдем ко мне. Я живу в этом подъезде на первом этаже.

Зашить? Правда? А к тебе можно?

Запросто. Пойдем, пока ты не утонула в слезах. Родители на работе, зато нитка с иголкой в доме найдется. Только я шить не умею, так что не смогу тебе помочь.

Я сама, — сказала Майя, слезая с мопеда. Только теперь он смог ее рассмотреть. Майя шла

впереди него немного странной походкой — легкой и в то же время скованной, как птица, осторожно ступающая по мокрому прибрежному песку. Одета она была в льняные брючки и шелковую блузку с короткими рукавами. На плече висел маленький рюкзак из светлого кожзаменителя. Она была такой худой и легкой, что казалось, ее вот—вот унесет порыв ветра.

Вадик открыл перед ней дверь, Майя опасливо заглянула в квартиру, потом повернулась, посмотрев на Ситникова своими серыми, почти прозрачными глазами и спросила:

Мне куда?

Да куда хочешь. Если умыться и слезы смыть, то в ванную. Если пить или перекусить, то на кухню. А иголка с ниткой — в комнате, — объяснил Вадик, указывая руками на разные двери квартиры.

Пока Майя умывалась, Ситников в поисках нитки с иголкой перерыл в комнатах все тумбочки и выдвижные ящики. Он никогда не брал в руки этих простых вещей, поэтому не знал, где они находятся.

Нашел! — радостно воскликнул он, словно наткнулся на золотой самородок.

Тем временем Майя вошла в комнату и, как озябший воробей, присела, на подлокотник оказавшегося поблизости кресла. Вадик передал ей небольшую коробку со швейными мелочами, поглядел, как она ловко вдела нитку в иголку, и тут заметил на ее левом плече цветную татуировку—наклейку; обычно такие наклейки вкладывают в упаковки со жвачкой. На тату был изображен космический спутник, который парил в черном пространстве, а рядом с ним проносилась комета с ярким хвостом. Под рисунком красовалась цветная надпись «Hayabusa».

«Хаябуса» — это, наверно, название жвачки. Или название спутника», — подумал Ситников, а потом сказал:

Кстати, меня зовут Вадик. Слушай, а почему за тобой гнался тот— мужик в серебристой тачке?

Не знаю, — пожала плечами Майя. — Просто подъехал ко мне и предложил подвезти. Я отказалась, а он прицепился. Куда я, туда и он на своем дурацком «Форде». Я от него бегом по тротуару, и он за мной на машине, я к шоссе, и он к шоссе, я к тебе на мопед, и он вслед за мной, то есть за нами.

А чего он хотел—то?

Понятия не имею. Маньяк какой—то.

Воспоминания о мужчине в «Форде», по—видимому, были ей неприятны, потому что лицо ее вдруг потемнело. Вадик решил сменить тему.

Почему ты не зашиваешь рукав? — спросил он. — Может, тебе нужен наперсток?

Понимаешь, я не левша, я не могу левой рукой зашить правый рукав. Мне нужно снять блузку. Ты не мог бы выйти из кухни?

Как это я сам не догадался! — шлепнул себя по лбу Вадик. — Мне как раз надо поставить мопед в гараж, пока его не стырили. Я скоро вернусь.

—А вдруг я у тебя что-нибудь украду? Ты не боишься оставлять в своей квартире незнакомого человека?

— Это тебя—то? — ухмыльнулся Вадик. — Нет, тебя оставлять не боюсь. Телевизор ты не поднимешь, компьютер тоже не вынесешь, да и вообще в таком виде с чужими вещами ты далеко не уйдешь.

Он вышел из подъезда, снова сел за руль мопеда, проехал через пустырь к гаражу, в котором отец Вадика оставлял на ночь «семейный» автомобиль, затем неторопливо открыл правую дверь и завел внутрь, как барана за рога, свой скутер.

Когда он пешком вернулся домой, в квартире никого не было. Скорее машинально, чем осознанно, он крикнул: «Майя!» Ему никто не ответил. Тогда он прошелся по комнатам, открыл дверцы шкафа, заглянул в ящики секретера. На первый взгляд все вещи были на месте. Вадик зашел в кухню, чтобы выпить воды, и вдруг увидел на столе бумажный конверт, на котором лежала записка от его новой знакомой, всего две фразы: «Вадим, пусть эта тетрадь пока хранится у тебя. Я тебе позвоню. Спасибо за помощь». И подпись: «Майя». На самом конверте не было ни слова, а внутри находилась большая, как классный журнал, тетрадь.

Вадик взял тетрадь в руки, она оказалась тяжелой, почти как ноутбук. Обложка из настоящей кожи, листы из плотной бумаги — все говорило о том, что давным—давно эта вещь стоила достаточно дорого. Однако теперь кожаная обложка изрядно потрепалась, листы от времени пожелтели, а в нескольких местах были вырваны из переплета. Вадик пролистал тетрадь, заполненную рукописными текстами, какими—то формулами, схемами, чертежами, и не понял ничего, то есть буквально ни одного слова. Особенно его озадачил язык, на котором велись записи. Сначала ему показалось, что владелец тетради писал русскими буквами иностранные слова, но, приглядевшись к аккуратному разборчивому почерку, Вадик обнаружил неизвестные буквы, которых не было ни в латинском алфавите, ни в русском.

Чума полная... — пробормотал Ситников.

В этот момент в прихожей раздался звонок. Вадик положил тетрадь на холодильник и пошел открывать дверь.

На пороге он увидел своего одноклассника и соседа Витю Пузыренко по прозвищу Пузырь. Тот стоял в шортах, в белой майке без рукавов и в желтых сланцах на босу ногу; в руках Пузырь держал надкусанный батон. Толстый и белый Витя Пузыренко напоминал вылезшее из кадушки тесто, потому что на протяжении четырнадцати лет питался, как борец сумо. Вместо «Привет! Как дела?» Пузырь заорал:

Ты офонарел?! Где ты шляешься?! Я тебе целый час звоню! Блин, тут такое происходит! Караул! Я тебе и по телефону, и в дверь звонил, а ты — ноль внимания! Тут такой ураган! Та—а—акой! Атас!

Вадик давно знал своего друга, поэтому был уверен, что ничего особенного не произошло, но из вежливости все—таки поинтересовался:

Что случилось?

У тебя кусочка маслица не найдется?

Найдется. Заходи.

Пузырь, не снимая обуви, быстро прошел в кухню, по—свойски открыл холодильник, достал оттуда масло, сыр, ветчину. Затем разрезал свой батон вдоль на две половинки и принялся делать гигантский сэндвич с маслом, ветчиной и сыром.

Блин! У меня в доме масла нету! А какой бутерброд без масла? Ведь так и переводится: «бутер» — масло, «брод» — хлеб. Да—а, врагу такой жизни не пожелаю. Родители мои очумели в хлам! Прикинь, вчера повели меня к врачу—диетологу, чтобы проконсультироваться насчет моего веса. Жестко поступили, жестко! Врач — садист конкретный! Посадил меня на строгую диету, враг! Целую неделю приказал жрать одни фрукты и овощи! А я не лошадь Фру—Фру и не обезьянка Чи—Чи, чтобы семь дней жевать траву и бананы!

Вообще—то тебе полезно скинуть килограммов двадцать. Много есть вредно.

Много есть вредно, курить противно, а помирать здоровым жалко! Главное, родичи сами сели на диету, ну, чтобы меня не раздражали вкусные запахи из кухни. А я сегодня утром, когда они умотали на работу, до булочной добежал, батон купил и сразу к тебе, потому что до гастронома сил нет идти. Кстати, у тебя есть что-нибудь жидкое, газированное и сладкое, типа холодной колы?

В ней сахара много, от него толстеют, — предупредил Вадик, доставая из холодильника запотевшую бутылку с газировкой. — Не злоупотребляй.

Не парься. Главное, перед злоупотреблением охладить.

Как волка ни корми, а у верблюда все равно горб больше. Впрок не наешься, скоро опять захочешь, и, в конце концов, твои родители тебя застукают.

Вадик почти не обращал внимания на Пузыря, тем более что толстяк в этом не нуждался, так как действовал в соседской кухне, как в своей собственной. Ситников думал о Майе, о ее внезапном появлении и странном исчезновении. Тем временем Витя Пузыренко доел свой батон, выпил литр газировки и откинулся на спинку стула, расслабленно опустив руки.

Вот теперь торкнуло, — сказал он, облизываясь. — Это тебе не кочан капусты зубами перемолоть. Не поверишь, у меня от этих овощей аж челюсти болят. Ты о чем задумался, детинушка? — спросил Пузырь, наконец обратив внимание на кислый вид Вадика. — Сидишь, молчишь, и цвет лица у тебя какой—то нездоровый, бледный. Замерз, что ли? Эй! Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, синяя?

Тут меня одна тема загрузила. Сплошные непо—нятки, — задумчиво произнес Вадик и рассказал о своей встрече с Майей.

Пузырь внимательно выслушал его, потом подошел к кухонной плите, проверил содержимое кастрюли и сковородки, пальцами достал две котлеты и принялся уплетать их, откусывая то от одной, то от другой и сосредоточенно глядя в окно, о чем—то размышляя. Покончив с котлетами, он сказал:

Какая—то лажовая история с этим «Фордом». Не верю я в эту туфту.

А что тебя напрягает?

Все. Если Майя знала, что к ней прикопался какой—то мутный тип, то почему она не обратилась за помощью к ментам или просто к прохожим?

Она обратилась ко мне, а я и есть прохожий, вернее, проезжий, в смысле проезжающий мимо человек.

А тот волдырь в «Форде» совсем без башни, что ли? Зачем он погнался за вами, для чего рисковал своей машиной и правами? Только для того, чтобы напугать незнакомую девчонку?

Может, он под кайфом был, ну, пьяный, или обкуренный, — предположил Вадик.

У таких реакция нарушена, а он, как ты говоришь, несколько минут гнался за вами, лихо обгонял другие тачки. Значит, реакция у него не тормозила. Нет, брат, тут все не так просто, как тебе кажется, тут какие—то заморочки, сто пудов. Или мужик в «Форде» знаком с Майей и у него были серьезные причины, чтобы преследовать и догонять ее. Или они сыграли для тебя спектакль.

Зачем?

Подстава.

А цель?

Войти в доверие, попасть в твою квартиру, взять все, что плохо лежит, и смотаться. Эх ты, олух царя небесного. Сначала надо было паспорт ее посмотреть или какой-нибудь документ, а уж потом дома у себя оставлять без присмотра. Вдруг она малолетняя преступница, воровка на доверии?

В глаза! — проникновенно произнес Вадик. — В глаза надо человеку смотреть, дяденька! Не в паспорт, а в глаза! Я как в глаза ей посмотрел, так сразу и понял, что она "никакая не преступница.

Ты проверил, из квартиры ничего не пропало? Все вещи на месте?

Не пропало. Наоборот, появилось кое—что новое. — Вадик привстал и, взяв с холодильника увесистую тетрадь, положил ее на стол, предупредив: — Только сначала руки вытри. Все—таки чужая вещь.

Пузырь долго изучал листы с записями и схемами, внимательно рассмотрел обложку с внутренней и внешней сторон, потом прочитал записку от Майи и спросил:

Как она тебе позвонит? Она знает номер твоего телефона? *

Номер на трубке аппарата, — сказал Вадик, подняв трубку и указав Пузырю на прозрачную пластиковую вставку, которая прижимала полоску бумаги с написанным на ней номером телефона.

Теперь я вообще ничего не понимаю. Если она не воровка, то почему ушла, не дождавшись тебя, не попрощавшись? А главное, зачем тогда за ней гнался тот чайник в «Форде»? Неужели только для того, чтобы нервы пощекотать себе и ей? Но это же глупость, дичь, чума! Он ведь в любой момент мог нарваться на ментов. Из—за незнакомой девчонки так подставляться. Нет, такого не бывает, — помотал головой Пузырь. — Они с ней знакомы, сто процентов. Когда она придет к тебе за тетрадью, расспроси ее об этом мужике, скажи, что тетрадь не отдашь, пока всю правду не узнаешь. Вот увидишь, она признается, что знакома с кексом в «Форде».

Не грузись, Пузырь, расслабься. Нам—то какое дело до их знакомства, — зевнув, сказал Вадик. —

Мне, например, по барабану и Майя, и ее тетрадь. Кстати, ты заметил, какими странными буквами сделаны записи? Ты когда-нибудь видел такой алфавит?

Видел. В прошлом году, когда с родичами в каникулы болтался по Балканам, ну, там Болгария, Сербия, Хорватия. Короче, это сербохорватский язык. Прикинь, алфавит у них называется «вуковица», он почти как русский, только в нем нет девяти наших привычных букв, зато добавлены шесть других.

А что еще можешь сказать про тетрадь, про записи, схемы, формулы? — спросил твердый троечник Вадик Ситников у круглого отличника Вити Пузыренко, который знал ответы почти на все вопросы.

Забавная тетрадка, антикварная. Изготовлена в тысяча восемьсот девяностом году в Чикаго фабрикой «Джонсон пэйпэ». В записях я ни одного слова не понял, потому что сербохорватского языка знать не знаю. В схемы я тоже не въехал, зато точно могу сказать, что формулы касаются физики и математики. Еще вопросы есть?

Ты что, издеваешься? — напрягся Вадик. Он решил, что Пузырь его разыгрывает.

Почему издеваюсь?

Откуда ты все это узнал?

Внимательно осмотрел тетрадь и выяснил. А что?

Ну, насчет сербохорватского языка я тебе верю. Допустим, в разных формулах ты тоже неплохо разбираешься. Но, черт возьми, как ты узнал про год и фабрику в Чикаго?! Я ведь тоже рассматривал тетрадь, но ничего такого там не увидел. Или ты гений, или я последний лох.

Ясный перец, я — гений, а ты, соседушка, как ни крути, последний лох. Видишь ли, дружище, там последняя страница слегка приклеилась к внутренней стороне обложки. Я ее отлепил и прочитал на штампе название фабрики и год выпуска тетради.

Зазвонил телефон. Вадик взял трубку и услышал в ней женский голос:

Алло... Можно Вадима Ситникова?

Это я.

Здравствуй, Вадим. Это Альбина Георгиевна Ремизова, инспектор по делам несовершеннолетних. Надо бы нам с тобой встретиться. Знаешь, где находится наше отделение милиции?

Знаю. Я там в прошлом месяце паспорт получал.

Сможешь сегодня прийти в отделение, в мой кабинет?

Зачем? — спросил Вадик, вдруг почувствовав тяжесть в желудке.

Надо выяснить кое—что. Не волнуйся, разговор на десять минут, ничего серьезного. Сможешь сегодня?

Дайте мне время подумать.

Сколько времени тебе дать?

Пятнадцать суток, — не задумываясь, выпалил Вадик.

Ну, вот что. Даю тебе пятнадцать минут и через час жду у себя в кабинете в отделении милиции. Четырнадцатый кабинет, лейтенант Ремизова. Запиши, а то забудешь. До свидания.

Ситников положил трубку, посмотрел на Пузыря и с тревогой в голосе произнес:

Началось. Меня в ментовку вызывают.

Из—за чего?

Не знаю. В инспекцию по делам несовершеннолетних.

Это из—за Майи! Сто пудов! Я тебе сразу сказал, что тут дело мутное, что обдумать надо. А тебе все по барабану, все трын—трава. Вот и допрыгался. Теперь тебя точно закроют, сто пудов, посадят в колонию для малолетних преступников.

За что?! — возмутился Вадик.

Там потом объяснят.

Наша инспекторша сказала, чтобы я не волновался, что разговор на десять минут.

Они все так говорят. Сначала разговор на десять минут, потом арест на пятнадцать суток, а там и колония для несовершеннолетних на сорок пять лет, — уверенно сказал Пузырь, хотя сам с инспекцией по делам несовершеннолетних никогда не пересекался. Пузыренко уставился в потолок и стал подсчитывать: — Это же сколько тебе будет через сорок пять лет? Твои четырнадцать плюс сорок пять в колонии. Пятьдесят девять годочков. Как раз к пенсии успеваешь. Выйдешь на свободу с чистой совестью и сразу на пенсию. Лафа!

Что я в тебе больше всего ценю, Пузырь, так это твое умение в трудную минуту поддержать друга добрым словом, — огрызнулся Вадик.

А что ты обижаешься? Я тебе еще раз говорю: чует мое сердце, что без Майи тут не обошлось. Воткнись в розетку, включи мозги и прикинь, как плотно одно к другому лепится: мужик в «Форде», погоня, странный уход Майи, антикварная иностранная тетрадь и вызов в милицию — в общем, сплошной криминал в один день. Таких совпадений не бывает.

Что же делать? — расстроился Вадик.

Пускайся в бега. Страна у нас большая, лет пять побегаешь, а потом за давностью лет, может, и простят.

Я ведь серьезно.

Тогда иди в милицию и на все вопросы отвечай: «Нет... Не был... Не знаю... Не помню, товарищ лейтенант...» А я попробую пробить твою Майю по компьютерной базе данных. Я тут недавно записал диск с фамилиями всех жителей Москвы и Подмосковья, так там кроме телефонов и адресов много другой интересной информации. Как ее фамилия?

Не знаю.

Как это? — удивился Пузырь.

А вот так, — развел руками Вадик. — Когда на мопеде ехали, я спросил, как ее зовут. Она ответила, а я не расслышал. Точнее, расслышал, но не все. Я же в шлеме был, да еще ветер прямо в хрюлю дул, вот и расслышал только два слова: «Майя» и «Рижская». Возможно, она сказала, что ее зовут Майя и что она живет возле метро «Рижская», ну, чтобы я ее туда довез. Или она хотела сказать, что приехала из Риги.

Может, фамилия у нее такая — Рижская? Майя Рижская, — предположил Пузырь.

Таких фамилий не бывает. Есть станция метро «Рижская». Рига — это столица Латвии, то есть название города. Ты бы стал носить вместо фамилии название города? Например, Виктор Гусь—Хрустальный или Виктор Херсон? А еще есть город Уссурийск. Представь, что учитель выставляет нас из класса и говорит: «Ситников, прочь из класса и Уссурийск с тобой!» Хотел бы, чтобы тебе говорили: «Подойди к доске, Гусь—Хрустальный»? Да ни за что! Сразу бы съел свидетельство о рождении и сменил бы фамилию на Пузыренко, Пузырини, Пузыридзе, Пузырян, Пузыркер или Пу—зыряк. В крайнем случае, Пузыр—Абдул—Оглы, только не Гусь—Хрустальный и не Уссурийск.

Ты «Войну и мир» читал?

А почему ты спросил?

Читал или нет?

А зачем тебе знать?

Да или нет?

Ну, допустим, я тебе не скажу. Что тогда?

Понятно. Там одна чувиха носила фамилию Ростова, Наташа Ростова. Может, слышал?

Ну, возможно, когда—то, где—то, что—то похожее мимо ушей пролетало, поэтому я не расслышал. А при чем здесь Наташа Ростова?

Пытаюсь мыслить логически. Ростов — город и Рига — город. Я подумал, раз есть фамилия Ростова, то почему бы не быть фамилии Рижская. Короче, я попробую пробить Майю Рижскую, может, что-нибудь нарою. А там видно будет.

Ладно. Я тебе позвоню, когда вернусь из ментовки.

Пузырь оглядел Вадика с ног до головы и посоветовал:

Ты бы приоделся ради такого случая, все—таки не каждый день встречаешься со своим инспектором. Надо произвести на нее хорошее впечатление. Смени прикид хоть на пару часов, а то одеваешься, как беспризорник, смотреть тошно, честное слово. Кстати, на одном милицейском интернет—сайте есть страница «розыск». Там вывешивают информацию не только о преступниках, но и о без вести пропавших людях, например, о беспризорниках, которые сбежали из дома. Опиши, как выглядит твоя Майя, ну, там одежда, возраст, особые приметы типа шрама, татуировки или родимого пятна.

Одета в брюки, блузку с короткими рукавами, правый рукав порван и зашит. Худая, среднего роста, лицо обыкновенное, возраст мутный, возможно, наша ровесница. Шрама или родимого пятна я не заметил. На плече татуировка...

Что же ты сразу не сказал?! — перебил его Пузырь. — Татуировка — очень важная и особая примета. — Он поискал глазами бумагу, нашел на холодильнике ручку и свежую газету, оторвал от нее клочок и приготовился записывать. — Что изображено на татуировке? Вспоминай.

Комета с ярким хвостом, космический спутник и надпись «Хаябуса».

Как—как? — не понял Пузырь. — «Хая...» что?

«...буса». «Хаябуса», — повторил Вадик, взял У Пузыря ручку и сам написал иностранное слово «Hayabusa». — Вообще—то эта татуировка не совсем настоящая, она не наколота, а наклеена, как переводная картинка. Ну, знаешь, иногда такие татушки вкладывают в упаковки со жвачкой. Обычно они держатся на коже несколько дней и постепенно стираются. А если постараться, то можно смыть мылом за один раз.

—На всякий случай проверю эту примету. Слушай, можно я у тебя хлеба возьму? Мне некогда снова в магазин переться, надо информацию искать. А ты ведь все равно на улицу идешь, вот на обратном пути и купишь. Вот тебе деньги, — Пузырь дал Вадику несколько рублей, забрал буханку из хлебницы, потом, не спрашивая разрешения, взял со сковородки четыре котлеты и направился в прихожую. У двери он снова остановился и полез в карман за деньгами. — Да, вот еще что... Я вчера в одном киоске видел недорогой компакт—диск с ценными программами, но не купил — киоск был закрыт. Будь другом, купи. Это недалеко. Одна станция на метро. Вот тебе бабки.

А шнурки тебе не погладить? — рассердился Вадик. — Нашел мальчика на побегушках. Хлеба ему купи, диск ему купи. Совсем оборзел.

Я не оборзел, — возразил Пузырь. — Я, между прочим, собираюсь найти информацию о твоей мутной подруге, поэтому на другие дела у меня времени не хватает. Ну, что? Купишь или мне все бросать и самому идти за диском и хлебом?

Ладно, — вынужденно согласился Вадик. — Как называется диск и где находится киоск?

Пузырь объяснил. Взяв деньги, Вадик проводил своего соседа, принял душ, надел свежую рубашку, брюки, легкие ботинки и сразу почувствовал себя не в своей тарелке, так как привык к майке, джинсам и кроссовкам. Потом он скрепя сердце сбрызнул шею папиной туалетной водой и с кислым лицом вышел на улицу, спотыкаясь на ровном месте в непривычной остроносой обуви.

Дата добавления: 2015-08-20