Ремесленные занятия в деревне XI—XIII вв. и дифференциация крестьянства

Как можно было убедиться, степень ремесленно-промыслового уклона деревенских хозяйств была неодинаковой. В тех странах, где крестьянские промыслы и ремесла в XI—XIII вв. являлись заметным общественным явлением, они были представлены одновременно в трех формах: 1) домашней — как подсобные к земельным занятиям крестьянских семей, 2) полупрофессиональной — как занятие крестьян-ремесленников и 3) в форме профессионального занятия особых деревенских специалистов.

Профессиональное, а затем и социальное размежевание выходило за местные рамки, смыкалось с процессом экономического районирования, так как концентрация ремесел и промыслов, выделение промысловых и ремесленных поселений и районов сообщало своеобразное направление развитию соответствующих областей. Так, в Англии X—XIII вв. Ланкашир и другие животноводческие районы славились шерстью и дубильным промыслом; Йоркшир, особенно его возвышенные районы (Упланд) — горнорудным и кузнечным делом, шерстоткачеством и сравнительно молодым там сукноделием; те же ремесла получили распространение в графствах по реке Северн, в поясах больших городов и в деревнях вокруг болот. В кентских деревнях, как и на юге Англии, особенно в Сассексе, занимались ремеслами, связанными с местным же городским судостроением: обработкой дерева, изготовлением гвоздей, болтов и полос из железа, канатов, парусины и т. д. На Руси также выделились районы, известные особенным развитием ремесел и промыслов: железодобычей и обработкой металла — Новгородская, Галицкая, Черниговская земли; добычей соли — междуречье Волги и Клязьмы земли по Вычегде, на побережье Белого моря и др.; [106] медом и воском славилась Муромо-Рязанская земля и т. д. Углубление районирования деревенского ремесла и промыслов составило, как видно и из истории других стран, важную часть складывания внутреннего и международного, рынков.

Товаризация деревенских ремесел и специализация ремесленников по-прежнему были связаны также с характером ренты, особенно ее коммутацией. Возрастание доли денежных рент очевидно уже в конце XI в., когда деньги не только включались в большое число смешанных повинностей, но были исключительной формой чинша с ряда категорий держателей. Соотношение размера, вида и состава ренты варьировали по районам континента, но в целом с рубежа XII—XIII вв. денежная рента стала преобладать. Иногда и за натуральным оброком фактически стоял денежный чинш, в частности если продукты проходилось покупать на рынке, например перец, соль, сельдь, шпоры или перчатки.

Развитие денежной ренты активизировало участие деревни не только в товарном обращении, но и в товарном производстве. Если продуктовый оброк, как мы видели из материалов раннего средневековья, допускал и стимулировал товаризацию крестьянского хозяйства за счет части избыточного труда, не поглощенного рентой, то денежный чинш, распространившийся с развитием городов, рынка, государства, стимулировал и закреплял прямые рыночные связи крестьянского хозяйства. К товарному потоку первыми подключались обычно наиболее динамичные разделы крестьянского хозяйства. «Легче отчуждаемой» продукцией очень часто оказывались именно продукты несельскохозяйственных занятий, так что товаризация рядового крестьянского хозяйства путем его непосредственного контакта с рынком нередко начиналась и происходила именно за счет несельскохозяйственного производства. Одновременно денежный чинш фиксировал профессиональную трансформацию крестьянина — там, где этого требовала совокупность местных условий.

Место ремесел и промыслов в поддержании уровня жизни и платежеспособности крестьянина прекрасно понимали люди средневековья. Из хозяйственных документов видно, что теперь еще внимательнее, чем на заре эпохи, изучаются местные возможности: при оценке [107] держаний и фиксации рент специально оговаривается пригодность участков для выпаса свиней или волов, для охоты с соколами или на зверя, для ловли рыбы или добычи металлических руд.

Ремесла и промыслы справедливо рассматривались как часть материальной первоосновы деревенского хозяйства и положения крестьянина. Соответственно и природные условия все еще играют огромную роль в развитии ремесленных занятий в деревне, располагая к ним не только там, где имелись обильные естественные богатства, но и там, где были скудные возможности для сельского хозяйства; часто оба эти условия сочетались.

Но на данном этапе среди стимулов развития деревенского ремесла все более заметными становятся именно социально-экономические факторы, прежде всего имущественная дифференциация крестьян, зависевшая от обеспеченности землей, инвентарем, угодьями, также степени их личной независимости. В настоящее время все увереннее звучит тезис, что ремеслом в деревне систематически занимались представители категорий крестьянства, почти или вовсе лишенных земли.

В свое время общее положение о том, что в условиях развивающегося рынка социально-экономическая дифференциация деревни стимулирует развитие «сторонних заработков» в виде промыслов и ремесел, был сформулировано В. И. Лениным. В. И. Ленин обратил внимание на обратную связь между состоятельностью крестьянского хозяйства и удельным весом в нем несельскохозяйственных занятий.

Эта зависимость была затем прослежена в Англии XII—XIII вв. Е. А. Косминским, который показал, что дополнительное занятие было необходимо крестьянину в условиях нажима феодалов, захвата ими земель, угодий, монополии на рыбную ловлю, охоту и т. п., что существование без компенсирующего подсобного заработка стало для более бедных крестьян вообще невозможным. Одновременно подрывалось значение надела в качестве экономической основы крестьянского хозяйства. Действительно, уже в XI—XII вв. наделы некоторых групп английских крестьян опустились до голодной нормы. К концу XIII в. треть вилланов составляли держатели половинных наделов (полувиргатарии); для уплаты повинностей сеньорам и государству [108] преимущественно в денежной форме они должны были продавать большую часть произведенных продуктов. Более мелкие держатели могли просуществовать, лишь прибегая к наемному труду или домашнему ремеслу. Не случайно, например, жители деревни, обозначенные в документах, как изготовители сукон и шерстоткачи (clothier, webster, weaver), были коттерами. Применительно к Франции вопрос о крестьянском ремесле в рассматриваемый период специально не разработан, но есть некоторые наблюдения, также позволяющие говорить о тенденции к ремесленным занятиям низших групп крестьянства, которые обычно сохраняли и сильную лично-наследственную зависимость от господина.

Безземелье и малоземелье природного и затем социального происхождения весьма способствовало специализации и распространению ремесел и промыслов там, где ранее они имели лишь сугубо внутривотчинный, местнопотребительский характер, это ярко видно и из материалов о солеварении или рудничном деле, где было занято много безземельных крестьян, часто сервов.

Ремесленные занятия бедной части крестьянства имели различные формы: от домашней, «семейной», промышленности — до труда по прямому найму, требующему либо не требующему специальных ремесленных навыков. Именно малоземельные крестьяне, составлявшие основной резерв наемной рабочей силы в деревне и поместьях, в значительной части ремесленничали. Это видно, например, из материалов Глостерского аббатства XII—XIII вв., 380 (из 519) коттеров которого, обязанные барщиной, искали на стороне работу в качестве ремесленников, слуг и поденщиков, отдавая затем деньгами оброк в маноре. В барщинные же их обязанности входила починка мостов, поставки тмина и тростника, изготовление сошников — операции, не требующие рабочего скота и часто имеющие поделочный характер. Резерв регулярного наемного труда составляли примерно 118 семей малоземельных и вовсе лишенных земли коттеров, среди которых было свыше 50 ремесленников (плотники, кузнецы, мельника, медники, красильщики, рыболовы, а также свинопасы). Из 100 дворов чиншевиков 47 несли барщины в качестве мельников и кузнецов, оброк медом и т. п., но большинство платило денежный чинш — за счет наемного труда или сбыта ремесленных изделий.

Роль внутриманориальных элементов, прежде всего [109] малоимущих, которые занимались несельскохозяйственными видами труда, в регулярном обеспечении поместий наемными руками убедительно выступает и из материалов других стран. Например, во Франции XII—XIII вв. вотчинники подразделяли своих людей на полнонадельных держателей и малоземельных или вовсе лишенных земли домениальных работников, часть которых жила только за счет труда по найму, путем временного соглашения с вотчинником. Близко к ним стояли чиншевики,

Интересные для нашей темы итоги дало исследование М. А. Барга в отношении фригольда: держатели внутриманориальных фригольдов, представленных обычно в виде мелких и мельчайших участков, также были почти профессионально связаны с ремеслом и торговлей. Как показал автор, в вопросе о внутриманориальном фригольде еще не все ясно (например, был ли он новообразованием, или какое место занимал «чисто» крестьянский фригольд). Но принципиальный вывод о преобладании неземледельческой основы мелкого крестьянского свободного держания и соответственно об обратной связи между размером, экономическим качеством держания и развитием ремесла безусловно доказан. Позднее он был исследовательски подтвержден материалом Северо-Западной Руси, Швеции, Финляндии, также отличающихся распространенностью деревенских ремесел.

Интересны данные о связи между статусом крестьян и их занятиями и общими особенностями общественной жизни. Так, свободные держатели мелких свободных наделов, как уже говорилось, занимались преимущественно ремеслом. С другой стороны, ремесло и промыслы были очень развиты в Восточной Англии, где еще со времен скандинавской колонизации сохранялось значительное свободное население. Оказывается, далее, что в районах, где свободные мелкие собственники более всего занимаются ремеслом и промыслами, роль земледелия, в силу природных возможностей, — не ведущая, даже подсобная. Очевидно, что ограниченные условия для земледелия, порождавшие развитие компенсирующих, но уже товарных неземледельческих занятий, одновременно тормозили установление лично-поземельной зависимости сельского населения или способствовали ее кратковременности, непрочности. Это заключение подтверждают факты истории и [110] Северо-Западной Руси, и скандинавских стран, где личная свобода и относительная хозяйственно-поземельная независимость значительных групп крестьянства тормозили вымывание из деревни профессиональных ремесленно-промысловых слоев, т. е. были одной из главных причин активного развития сельской товарной промышленности. Другие страны шли к тому же итогу.

Примечательно также, что если в раннефеодальный период ремесло было часто связано с сервильным статусом работника и держания, т. е. с сильнейшей формой зависимости, то в новых условиях занятие ремеслом приводит к разрыву не только связи с землей, но и лично-правовой зависимости от землевладельца.

В феодальную эпоху, когда товарное производство и рынок не имели всеобщности и поэтому экономические отношения выступали чаще всего не в скрытой, вещной форме, а в форме открытой, личностной, в виде непосредственного господства и подчинения, личная свобода работника была одним из динамичных элементов развития. Ф. Энгельс не раз подчеркивал этот момент, когда, например, обсуждал с К. Марксом вопрос о «почти полном — правовом или фактическом» исчезновении крепостного права в Германии XIII и XIV вв., или когда писал о том, что отсутствие крепостного права, в частности, в Норвегии и Кастилии, давало «всему развитию... совсем другой фон». Безусловно, личная свобода стимулировала и занятия ремеслом, особенно у бедных крестьян: в этом убеждают данные М. А. Барга и Р. Хилтона об английском фригольде, наши данные о шведских крестьянах. Е. А. Косминский справедливо говорил в этой связи о положительной роли дофеодальных пережитков в виде личной свободы. Свободные крестьяне были хозяйственно независимее и мобильнее, шире мигрировали, в их среде была сильнее имущественная дифференциация, побуждавшая к несельскохозяйственным видам деятельности. Таков же был результат и «вторичной» свободы, т. е. освобождения крестьян в течение XIII—XIV вв., в результате эволюции самого феодализма. В частности, в Германии XIII в. это породило соседство обнищавшего рыцаря и свободного, зажиточного крестьянина-майера, способного держать откупа или промыслы с наемным трудом. А в Италии освобождение крестьян привело к их пауперизации, частичному переселению в города, — и [111] частичному обращению в сторону ремесел, т. е. к возвращению ремесла в сельскую периферию.

Конечно, личное освобождение крестьян не было ни повсеместным, ни быстрым. В сфере деревенского ремесла долее всего терпели личную зависимость дворовые холопы. Но еще и в XIII в. сохранялся социальный статус некоторых групп держателей, который, как неоднократно подчеркивалось, как бы обязывал или подталкивал к ремесленным работам. Характерно, что низшие в правовом, обычно и в имущественном отношении категории крестьянства, прибегая к ремеслу и промыслам, занимались самыми «дешевыми» их видами, не требующими особого снаряжения и обучения: прядильным, ткацким, канатным, углевыжиганием, солеварением; эти занятия занимали и в городе чаше всего приниженное положение. Очень часто ремесло этих людей фактически было трудом по найму, в том числе в качестве бродячих наемных работников.

Свободные ремесленники, сидевшие на свободных держаниях, были, как правило, экономически сильнее. В Англии наиболее сильными были ремесленники в позиции внеманориальных фригольдеров, особенно держателей in capite. В «Книге Страшного суда» среди них можно найти металлиста-сбруйщика, плотника, булочника, повара, мастера по стеклу и витражам, ювелира, медника. Подобные «богатые» ремесла требовали особого оборудования и навыков, подчас значительных затрат на сырье, а сами ремесленники нередко имели или держали обширные, дорогие земли в деревне. Но они, конечно же, не были крестьянами, а зачастую вообще не были сельскими жителями. В деревне такие ремесленники — министериалы господ и состоятельные свободные мастера, связанные с городом, — выступали в качестве вотчинников, эксплуатирующих своих держателей. Это очень интересные свидетельства о типично феодальном «круге движения», когда в ходе одного или нескольких поколений ремесленной семьи, некогда вышедшей из деревни, возможно, переехавшей в город вместе с двором лорда манора, происходит своеобразное «возвращение на землю», но уже в иной социальной позиции. Здесь видно и то принципиальное изменение, которое произошло в положении ремесла и ремесленников по сравнению с догородским периодом, когда ремесленный мастер в глазах общественного мнения выглядел бродягой или рабом. Такие превращения [112] немало способствовали росту самосознания деревенских ремесленников, особенно под воздействием престижа свободного и уважаемого городского ремесла.

Очевидно, что положение ремесленников в деревне было сходно с крестьянским, подчинено ему, но с ним не тождественно. Особенно это заметно по прослойке профессиональных мастеров, плативших оброки изделиями своего ремесла, державших мастерские на земле за натуральный или денежный чинш и прямо обозначенных в хозяйственных документах по своей специальности. Хозяйственные документы уже учитывают профессионально-производственное положение держателей, включают его в число критериев, разделяющих зависимое население деревни на отдельные категории, — процесс, в «классическом» регионе хорошо прослеживаемый по кутюмам. Но если не считать дворовых профессионалов, данный критерий еще не стал решающим. Это означает, что внутри деревни социально-правовое отделение ремесленников от крестьян происходило намного медленнее, чем их профессионально-экономическое вычленение. И хотя положение ремесленников по некоторым социальным показателям, например характеру повинностей, не совпадало с положением «обычных» крестьян, общего в сословно-правовом отношении в этот период было между ними значительно больше, нежели различного: связь с землей, позиция земельного держателя, отступление личного статута перед имущественным, воздействие типа держания на повинности и т. п.

Дата добавления: 2015-08-18