Часть 65. 1937 год

17 сентября 1937 года. Москва.

Вчера вечером я приехал к Варе, чтобы идти в театр. Она встретила меня очень хорошо, не скрывала своей радости, показала новые книги по истории, дала мне прочесть «Евгению Гранде» Бальзака. Затем поехали в «Театр юного зрителя» смотреть «Троянского коня». Варя решила, что это пьеса на историческую тему о Троянском коне. Основной состав зрителей в возрасте до 16 лет, чаще – 13-

14. Всё шло как нельзя лучше. Но пьеса оказалась не об истории, а чисто агитационного характера, антифашистская, скучная, грубая... Спасала местами хорошая игра и комик «Рыжик».

На перерыве разговаривал с Варюшей, предложил дальше не смотреть и идти домой. Но она решила (и просила) досмотреть. Остались. Варюша рассказала, как она в июне при поездке в Кусково провела одного парня (коротко она об этом писала). Я ей заметил, что ей можно было дать больше лет, чем есть на самом деле, и что я ей в первые дни нашего знакомства (в марте) не верил, что ей действительно 19 лет. Может быть я сказал ей и лишнего, но только Варя неожиданно сильно покраснела, отвернулась к стенке и спрятала голову. Затем достала платок и стала им вытирать слёзы. Я очень удивился такой перемене и спросил, что с ней? Но Варя ответила:

— Я тебя слушать не хочу. И говорить.

— Варя, ты это серьёзно?

— Да.

— Но почему? Я ничего не понимаю.

— Я же тебе сказала, что с тобой говорить не хочу.

— Может, ты меня и видеть не хочешь?

— Да, не хочу.

— Это окончательно?

— Да.

Больше разговора не было. Моё положение не из приятных. Неужели это Варя? Вышли на улицу. Пытаюсь говорить. Она молчит, глаза красные, готова расплакаться. Моё настроение резко изменилось, я уже не могу владеть собой. Хочет садиться на трамвай. Прошу её пройтись, поговорить. Едва соглашается. Меня почти не слушает. Говорит:

— Я тебя больше никогда не хочу видеть.

— Почему?

— Я не хочу быть тебе в тягость. Ты мне не веришь. Один раз я попыталась быть откровенной, и что же вышло? И вообще, последнее время у нас не ладилось. Лучше сразу всё кончить. Ты от меня многое скрываешь, не говоришь. Я вижу, что я тебе в тягость.

Как я ни пытался доказать вздорность всего этого, она твердила прежнее. Говорит, что я её оскорбил, что её самолюбие не позволяет ей больше быть со мной знакомой. Я её пока не бросаю. Ещё есть надежда. Но и эта надежда исчезает, когда Варя спрашивает, имею ли я самолюбие, и зачем иду с ней. Это уже нахальство. Я теряю всё. А она ещё спрашивает... Отдаю ей её книгу, но она не берёт, говорит, что просит прочесть и принести. Но принести, чтобы не видеть её. У Малого Каменного она подаёт руку, хочет сказать «Прощай»... Но по лицу, по всему я вижу, что она делает это насильно. Какое-то чудовищное недоразумение. Подаю руку. Ведь это последний раз я вижу Варю. Не могу этому верить, это никак ни с чем не вяжется. Хочу ей сказать, но не могу, к горлу что-то подкатывается, выступают слёзы, и я быстро ухожу за угол, чтобы меня никто не видел. Первый час ночи, людей мало, холодная ночь... Иду пешком домой. Механически передвигаю ноги и, наверное, меня принимают за пьяного. Я был пьян от чудовищного глупого поступка умной Вари. В голове хаос, в душе какая-то пустота, опустошение... Я как-то задавал себе вопрос, люблю ли я Варю? Задавал, потому что не знал, что такое любовь и могу ли я любить вообще. Многие любовью считают обыденное мелкое чувство. Для меня это не любовь. Любовь я понимаю чем-то очень глубоким, возвышенным, выше всех человеческих деяний. После этого случая я понял, что люблю Варю, люблю впервые, что без неё я не представляю дальнейшего. Потому-то я и не замечал её оскорблений, что любовь сильнее самолюбия, побеждает самолюбие, и самолюбие побеждает любовь только в очень редких случаях, когда объект любви становится дерзок и подл. Но Варя не такова, чтобы идти на это.

Лучшего человека я не встречал. Что делать? Почему?

Прихожу домой. Совершенно ничего не понимаю, не понимаю причины, заставившей Варю идти на такой поступок. Беру бумагу, но слёзы не дают мне сосредоточиться. Я не плакал более семи лет, и Варя явилась причиной...

Стараюсь взять себя в руки, но разве можно справиться с собой в таком положении... в таком нелепом положении. Решил написать Варе письмо. Если она не хочет меня выслушать, может быть, прочтёт письмо и кое о чём подумает. Руки дрожат... чёрт знает что такое. Я превратился в настоящую бабу. Затем в два часа ночи опускаю письмо в почтовый ящик. Завтра она его получит. Я ещё не верю, что всё с Варюшей кончено. Варечка, единственная любимая девушка, и такой нелепый глупый конец. Ложусь спать. Но не могу.

До утра проворочался в постели. Голова тяжёлая, и Варя не выходит из мозга. Какая-то тяжёлая неприятная пустота. Я не представляю, что буду делать без Вари. Да, это похоже на любовь. Под утро немного забываюсь, но в семь часов проснувшись, я ловлю себя на мысли, что и во сне я думал о Варе. Больше заснуть не могу. Лежу в кровати до одиннадцати часов, но это не сон, это кошмар.

Встаю. Вчера намечал на сегодняшний день уйму работы. Но чувствую, что я потерял работоспособность. Ни одной минуты не могу отделаться от мыслей о Варе, и часто к горлу подкатывает ком... состояние неприятное, тяжёлое и, главное, тяжесть положения ещё увеличивается оттого, что поступок Вари бессмыслен, глуп, и противоречит существу дела.

Еду в институт: один со своими мыслями находиться не могу. Встретился и говорил там с Аней Прониной (была на практике в Средней Азии), с Тамарой Куляниной (приехала из Крыма), с Володей Соловьёвым (был в Средней Азии). Разговаривал с Флоренским, заходил в кабинет к Пустовалову. Всё это меня немного успокоило. Но как только я подумал о том, что мне надо ехать домой и, значит, опять думать о своём горе, во мне всё перевернулось... не могу... поехал в общежитие к ребятам. Посидели, поговорили с Колей Цитенко, потом поехали с ним в Фили, где гуляли по лесу, и после этого долго лежали на берегу Москвы-реки. Оттуда поехали ко мне. Показал Коле собранные образцы и новые фотоснимки. Он научил меня фотографировать на своей лейке(1) (купил за 710 рублей). Вместе поехали к Сергею Михайлову и его жене Лёле Соколовой. Сергей серьёзно болен туберкулёзом и, по-видимому, ему недолго придётся жить. Но он молодец, не жалуется, держит себя бодро (но несомненно, что в душе у него делается что-то страшное). Застали его играющим с маленьким сынишкой. Поговорили, но все разговоры, как обычно, переходили на геологию. Старался не думать о Варе, сам принимал участие в разговоре, много смеялись. Но уже поздно, надо идти домой – и опять вспомнил о Варе, настроение пропало, опять ночь не буду спать.

Пришёл домой уже в полночь. Дома сестра Галка. Проснулась, говорит, что в 10 часов вечера звонила мне девушка, имя не сказала, но сказала телефон и просила позвонить, и, не договорив, бросила трубку (нервничала). Сердце моё не захотело меня слушаться. Решил, что Варечка... что она получила моё письмо... появилась надежда на перемирие... но она пропала: номер телефона 2-27-22. А Варин – 2-23-72. Несколько раз пересмотрел все записанные телефоны и ни один не подошёл. Ближе похож на Варин, и на Варино поведение. Сестра говорит, что она, может, кое-что и напутала в номере. Что будет? Варюша, милая, брось психовать, подумай, что ты делаешь?! Я вчера так просил её, так мысленно прошу и сегодня. В письме я написал, что очень бы хотел её видеть 29-го сентября вечером. Завтра вечером ей и позвоню. Жизнь моя меняется. Как я вижу, решается вопрос, будет ли моей Варя или нет...

Обратно, на попятную, я уже не поверну. Вижу, что лучшей девушки нет, не существует (если б она только поменьше «психовала»). Мне сейчас на других даже смотреть не хочется. Варя такая, оказывается, честная, умная, и пошла на провокацию своего самолюбия... Что-то будет. Как дика и сильна оказывается любовь! Она делает чудеса с людьми, она же бросает их в грязь, она – причина многих гениальных творений, и причина многих смертей и грехопадений.

Плохо я сегодня пишу, но на то понятная причина. И завтра я буду болен душой, ничего делать не смогу. Договорился с Николаем Цитенко идти в Геологический музей. Иначе мне трудно ручаться за себя. А что, если Варя решила всё кончить окончательно? Что тогда?????

18 сентября 1937 года. Москва.

Намучившись во вчерашний день, спал долго, но болезненно. С утра встретил Николая Цитенко и пошли с ним в Геологический музей им. Карпинского(2) при Академии наук (на Б. Калужской ул.), где выставлены образцы пород, приготовленные к XVII Международному геологическому конгрессу. Большая сводная геологическая карта СССР.

Большое количество образцов слишком утомляет за одно посещение. Приду сюда ещё раз специально для изучения некоторых, интересных мне, образцов.

Из музея мы пошли в ЦПКиО в Нескучный сад, где Николай обучал меня искусству фотографирования лейкой. Агитирует меня за зиму заработать на лейку и весной приобрести. Хорошая мысль.

Внешне всё идёт хорошо... внешне. Но как только вспомню о Варе, ноет сердце, становится не по себе. Сегодня вопрос решается ОКОНЧАТЕЛЬНО. В душе я уверен, что Варя не поступит так, как она поступила; но если начинаю думать о том, что она мне говорила, как себя вела, начинаю видеть, что Варя останется при своём решении. Кому больше верить, душе или логическому умозаключению? Любит ли Варя? Когда я был на практике в Молокановской, она дала понять, что любит. Но так ли это? Уверен.

К вечеру читаю Бальзака. Но чтение идёт невнимательно... Каждый телефонный звонок отдаёт дрожью в сердце. Звонит Володя. Говорит, что вчера проводил жену к родителям во Владикавказ. Приглашает идти сегодня в кино. Но разве я могу?

В 7:20 вечера, наконец, звонит Варюша (я ей хотел звонить в 7:40 вечера, когда она должна прийти из института). Разговор очень короток, но как много он говорит. Даже не здоровались. Она начала с самого главного:

— Миша, можешь прийти. Я ошиблась. Придёшь?

— Да.

— Но ты ведь тоже был виноват.

— Не знаю. Может быть и так.

— Приходи. Жду к восьми часам.

Вся тяжесть почти упала. Как встретимся? После Вари сразу звонит однокурсница Вера Шебаршина, приглашает завтра на именины. Отказаться неудобно (Верочку обидеть я не могу), но и обещать трудно. А затем звонок от Анатолия Боброва, говорит, что решил гулять и просит адрес Любы Кондратьевой. Анатолий молодеет!

В полдевятого я у Варюши. Но поговорить наедине не пришлось: после меня влетела её подруга Люба. Зовёт нас к себе. Пошли. Люба задумчивая. Пошла в баню, оставив нас вдвоём. Разговора о случившимся не было. Варя об этом не хочет вспоминать, я ещё больше. Но кое-что я всё же хочу знать. Спросил, почему она изменила своё решение только после письма, хотя в письме я ничего нового не написал. Она говорит, что в письме нашла много нового, чего она не знала (я догадываюсь, что она это знала, но не была уверена в своём знании).

Немного танцевали, а больше целовались. Варюша стала не такая, как была, стала проще, доверчивей. Действительно можно сказать, что не было бы счастья, да несчастье помогло.

Завтра пойду к Вере Шебаршиной на день рождения, Варя говорит, что обижаться не будет. Будет сидеть дома.

Наступила холодная погода. Сегодня только +6. Эпидемия в квартире на кошек; дохнут кошки; уже подохло больше шести за несколько дней. Можно ли везти сюда собачку Бойку?

*****

(1) Лейка (нем. Leika сокр. слово от Leitz-Camera по названию фирмы Leitz) – узкоплёночный фотоаппарат.

(2) Карпинский Александр Петрович (1846/47-1936), геолог, основатель русской геологической научной школы, академик АН СССР (1925; академик

Петербургской АН с 1896, академик РАН с 1917), первый выборный президент РАН (1917-25), президент АН СССР (с 1925). Один из организаторов и директор Геологического комитета (1885-1903). Основные труды по стратиграфии и палеонтологии, тектонике и палеогеографии, петрографии, генезису рудных месторождений и др.

*****

Дата добавления: 2015-08-17